Пересечение параллельных

= 1 =

Михаил Владимирович невысок, но широк, со спины похож на небольшой платяной шкаф, наверх которого положили «отлитую в граните» квадратно-лысую голову, без шеи переходящую в плечи, как у профессионального борца, завершившего спортивную карьеру. В детстве Михаил Владимирович обижался на свою голову за её крупность. Но мама успокаивала: «В большой голове много ума».

В юности у Михаила Владимировича начинался приступ эмоциональной аллергии, когда он замечал, что кто-то рассматривает его нестандартную голову. Но время шло, он стал зарабатывать. Учитывая борцовский характер, стал зарабатывать много, а потом — очень много. Большие деньги вылечили его от аллергической реакции на любопытные взгляды. Точнее, взгляды перестали быть любопытными, завяли, превратились в уважительные и даже в подобострастные, какими положено смотреть на человека, наличием больших денег обречённого на большую власть.

У Михаила Владимировича, как и положено, была квартира в столице, загородное поместье приличествующей площади и архитектуры в Италии. И родительская дачка на тихой речке, в которой водились бобры, ондатры и огромные караси, по берегам которой бродили цапли и на которую залетали лебеди. Здесь он провёл детство, здесь изредка скрывался от цивилизации, от безнес-партнёров, от надоедающих просьбами «друзей», которые «дружат», пока ты им нужен, и которые продадут, если того потребует их бизнес или политическая карьера.

Сбегать на дачку удавалось не часто, один-два раза в год. Но день-два тишины на берегу, ночь у костра под пологом плакучей ивы со скрипичными концертами сверчков, сольными выступлениями соловьёв и других, неведомых ему, птичек, на фоне бэк-вокала сводного хора лягушек дарили мозгам и душе отдохновения больше, чем недельное пребывание в пятизвёздочных отелях Мальдивов.

После смерти матери у него хватило прозорливости не продавать дачу. Более того, он прикупил соседние участки, убрал заборы со стороны речки. Получилась территория соток в тридцать.

Несколько лет назад, когда он косил траву на берегу, раздумывая, не нанять ли бригаду бомжей, чтобы навести порядок на дичающей территории, к нему подошёл пожилой мужичок, спросил:

— Хозяин, работник нужен?

Спросил негромко, уверенно, без заискивания.

Михаил Владимирович взглядом оценил подошедшего: в людях он разбирался хорошо, чины и должности того требовали. Мужичок стоял независимо, без подобострастия, одёжка потрёпанная, но не грязная. Лицо заросло седой чистой бородой. Взгляд открытый, не воровской, со скрытой житейской хитринкой.

— Работники всегда нужны, — согласился Михаил Владимирович. — Вопрос: в качестве кого? Если «сторожем», спать под ивой, то не нужен.

— В качестве домового, — вроде как без шутки сказал мужичок.

Профессий Михаил Владимирович знал много, поэтому и этой не удивился, но предписал:

— Поясни.

— А чего яснить, — обыденно пожал плечами мужичок. — Домовой в доме — чистота в доме, порядок на территории, хулиганы дачу стороной обходят.

— Нужен, — кивнул Михаил Владимирович. — Контракт предлагаю долгосрочный, возможно — постоянный. Жить тебе, похоже, негде…

Михаил Владимирович испытующе посмотрел в глаза мужичка.

— Жить есть где, — едва заметно усмехнувшись, возразил мужичок. — Но там не нравится.

Михаил Владимирович кивнул, подтверждая, что разъяснение принимает, и продолжил:

— Жить будешь здесь постоянно, потому что я приезжаю редко. Питание за мой счёт, овощи для себя можешь на огороде выращивать. Территорию обихаживать. Зарплату назначу, когда увижу, как работаешь. За хорошую работу заплачу — не обижу.

— Жить на даче, питаться за хозяйский счёт, да ещё и необидную зарплату получать… Кто узнает — обзавидуется! Согласен, барин, — усмехнулся мужичок. — Петровичем меня зовут.

Ни в усмешке, ни в том, что мужичок назвал его барином, Михаил Владимирович негатива не почувствовал.

Жить стал Петрович в домике на прикупленном участке, за территорией ухаживал прилежно. По распоряжению хозяина закупал в питомниках деревья и кустарники, рассаживал в саду и на берегу. Финансовые дела вёл пунктуально, расходы записывал в специальную тетрадку, туда же вклеивал чеки и квитанции. Хозяина звал Владимирычем, обращался к нему на «ты», но субординацию блюл и обихаживал в редкие приезды заботливо, почти как взрослого сына.

***

Перед вступлением на новую, очень хорошую должность, Михаил Владимирович решил провести два-три дня на малой родине. Из Москвы — самолётом, от областного аэропорта до дачки — на такси.

Неожиданность приезда хозяина Петровича не обескуражила: территория была ухожена, сам трезв.

— Здорово, Владимирыч, — поздоровался «домовой», будто они расстались не прошлым летом, а вчера. — Щас баньку истоплю, ушицы сварганю.

— Давай закусим для начала, с утра маковой росинки во рту не было, — попросил Михаил Владимирович.

— Ушица через полчасика будет. Ты пока скупнись-освежись в речке, да костерок растопи. У костерка посидеть для городского жителя — лучшая психотерапия, — распорядился Петрович и, погромыхивая железным ведром, заторопился к речке, где в камышах у него была притоплена верша — мелкобраконьерская снасть из ивовых прутьев, формой напоминающая чернильницу-непроливайку. Хороша верша тем, что заплывшая в неё рыба живёт внутри, как в садке, и использовать её можно по мере надобности.

Михаил Владимирович усмехнулся: «Психотерапия»… Петрович любил поучать да подсказывать, чем походил на старого учителя. Но на вопросы про былую жизнь отшучивался и с темы умело соскальзывал.

Жрать хотелось. Михаил Владимирович пошёл в домик, где стоял стародавний холодильник, производства времён советских, оставшийся ещё от прежних хозяев. Аппарату давно перевалило за полвека, а морозил он отменно. Вот делали технику в Советском Союзе!

В отсеке дверцы стояла непочатая бутылка неплохой водки. На полке лежал длинный обрезок копчёной колбасы с незаветренным концом.

Михаил Владимирович посмотрел дату изготовления водки. Улыбнулся: для хозяина Петрович припас, стоит с прошлого лета, не прокисает. Ну а колбаска — лакомство «домового».

Михаил Владимирович отрезал тоненькую дольку колбасы, плеснул в чайную чашку граммов пятьдесят водки, выпил, положил на язык деликатес. Вздохнул удовлетворённо: лепота!

Холодная водка, скользнув по пищеводу, разлилась горячим в голодном желудке, теплом всплыла в голову, окутала сознание благодатью. Пряно-копчёный, с перцем, вкус тонюсенькой дольки на языке добавил физической приятности.

Михаил Владимирович достал из дорожной сумки начатую пачку пятитысячных, бросил на холодильник: зарплата Петровичу и дачные расходы на будущий год. Старик почему-то кредитными карточками не пользовался. Снял с левой руки часы, подумал, положил на пачку денег: хорошие часы, швейцарские, но на новой должности мало носить часы на левой руке, положено и фирму выбрать — как у Шефа. Пусть «домовой» часами пользуется — ему таких ни в жизнь не купить. Презент за хорошую службу.

Разделся до трусов, вышел из домика.

Солнце окутало спину жаркой приятностью. Михаил Владимирович поёжился от щекотания севшей на живот какой-то мошки, смахнул живность ладонью. Глубоко вдохнул насыщенный травяными и речными запахами воздух. Огляделся.

Трава везде аккуратно скошена, в подросших деревьях песенно чирикали и свистели птички. На высоченном тополе отсчитывала года кукушка… Считала не переставая. Молодец, службу знает.

Участок располагался в самом конце дачного массива. Соседи напротив, через дорогу, и с дальней, восточной стороны закрыты кустами и деревьями. Так что впечатление безлюдности полное.

Приторопился Петрович с уже почищенной рыбой, укорил:

— Владимирыч, костёр разводи! Ты ж сказал, что голодный!

— Да я заморил червячка… Твоими прошлогодними запасами, — расслабившись, с ленцой проговорил Михаил Владимирович.

— А… Ну, тогда иди, освежись, искупайся. Сам всё сделаю, — отпустил хозяина Петрович.

— Я там тебе денюжков положил на холодильник. И часы хорошие. В подарок. Здесь, — Михаил Владимирович небрежно указал рукой вокруг, — таких не найдёшь. Лет сто будешь носить — не сломаются.

— Спасибо. Пусть лежат, потом приберу. Часы — это вам, чиновному люду. А я по солнышку живу: солнце встало — подъём, солнце село — отбой.

Крохотный пляж — три камаза песка, засыпанные на илистый берег и в воду — не зарос травой. Судя по неслежавшемуся песку, Петрович регулярно пропалывал и перелопачивал пляж. Нимфеи, саженцы которых Михаил Владимирович привёз из Москвы, разрослись по обеим сторонам пляжа, оставив дорожку свободной воды. Обычные нимфеи цвели белым, а эти, сортовые, плавали великолепными оранжевыми и бордовыми бутонами.

Михаил Владимирович сел, загрёб ладонью песок. Крупный, редкой чистоты, почти белый. Привезли с литейного завода, а туда — для промышленных нужд — откуда-то издалека.

Солнце приятно грело спину. Влажный воздух, напитанный запахами рыбы, тины и речных пряностей, насыщал организм здоровьем не хуже тайландских целебных курений.

Огромная синекрылая стрекоза, пошуршав в воздухе, опустилась на бордовый цветок нимфеи, раскинула целлофаново-прозрачные крылья подобно лопастям вертолёта. На широкий лист неуклюже вылезла зелёная лягуха, оглядела стрекозу, ворочая глазищами, сочла добычу слишком большой для употребления, с лёгким «плюхом» скользнула в воду.

Далеко на той стороне, на краю луга, у опушки леса Михаил Владимирович различил силуэт небольшого домика. Неужели хозяева не знают, что каждую весну луга до самого горизонта накрывает половодье, вода поднимается на несколько метров? Так что домик однозначно уйдёт под воду с крышей.

Искупавшись, Михаил Владимирович вернулся к костру, где Петрович уже снимал пенку с закипевшей ухи. На столике в тени навеса стояла тарелка с огурцами и помидорами, нарезанными крупными дольками, пучками лежали петрушка, укроп и ещё какие-то травы-пряности. Опущенная донышком в ледяные кубики, накрытая салфеткой, в деревянной бадейке «под старину» возлежала початая Михаилом Владимировичем бутылка водки.

— Минут через десять ушица поспеет, — сообщил Петрович, сортируя молодые луковички, сочно-красные редиски, и указал на запотевшую бутылку: — Прими пока граммульку для аппетита.

— Давай за компанию, — выстроил рядом два стакана Михаил Владимирович.

— Ты ж знаешь, Владимирыч, я не пью. В такой благодати от чистого воздуха приятности больше, чем от водки и коньяка.

Петрович глянул в небо, вздохнул радостно, утвердительно кивнул. И разрешил:

— А тебе можно чуток с устатку.

Михаил Владимирович налил себе, выпил одним глотком, захрумкал душистым огурцом.

— За наше здоровье! — отсалютовал запоздало пустым стаканом. Вздохнул сожалеющее: — Эхе-хе-е… Работа-неволя… Знаешь, Петрович, а я иногда завидую тебе. Думаю вот… Закончу бодягу со службой… Не поеду ни в Италию, ни во Францию, приеду сюда жить. Ты уж старенький будешь…

— Я давно старенький, — снисходительно усмехнулся Петрович, сходил к костру, принёс котелок с ухой, принялся разливать в тарелки.

Михаил Владимирович безнадёжно махнул рукой, тяжело вздохнул.

— Нет, Петрович, не получится. Жена не пустит. Ей цивилизация нужна, паркетный пол, унитаз с подогревом и этот… Как его… Биде. А дочь вообще без Интернета и хоровода лицемерных оболтусов вокруг себя жить не может.

Петрович сыпанул в свою тарелку перцу, размешал, попробовал из деревянной ложки, одобрил:

— Наваристая ушица получилась. Не то, что из городской свежемороженой трески.

— Это точно, — задумчиво согласился Михаил Владимирович. Подумал, что он-то свежемороженую даже стерлядь не ест, ему живую в ёмкостях привозят. Но промолчал. Потому как стерлядь та, похоже, с рыбзаводов, а значит, комбикормами взращенная, и вкус у неё от речной так же отличается, как вкус бройлера от деревенской курицы. Хлебнув ухи, спросил: — Что за домик на той стороне? Там же луга заливные, вода на три-четыре метра поднимается.

— Где?

— На краю луга, у самой опушки.

— О-о… До края луга мои глаза не достают. Мне ближнего мира хватает, — Петрович широким жестом очертил территорию вокруг. Лицо его словно осветилось солнцем. — Берег речки с парковой зоной, можно сказать, в собственном пользовании… Дачу не собираешься продавать, Владимирыч?

Петрович спросил вроде бы в шутку, но короткий взгляд бросил испытующий.

— Нет, Петрович. Хоть и редко я здесь бываю, но… Здесь часть моей души. Если там, — Михаил Владимирович неопределённо махнул за спину, — всё рухнет, я сюда приеду. А если не рухнет… Потихоньку буду родные места обустраивать.

— Да-а… — согласился Петрович. — У тех, кто о родных местах не заботится, душа плесневеет.

— Душа… — Михаил Владимирович усмехнулся, глядя на траву меж босых ступней, недоверчиво качнул головой. Много он перевидел люду с выгоревшими в девяностые годы душами, которые сейчас кроме выгоды, ничего не признают. И места для них «родные» те, где можно купить лучшие удобства и развлечения.

— Устал я, Петрович. Крутишься, как белка в колесе, без перерывов на сон, обед и туалет. Даже поспать толком… Как тонко шутит мой шеф: в земле отоспимся.

Михаил Владимирович примирительно вздохнул, с удовольствием поглядел на речную гладь за ивовыми кустами, налил водки, отсалютовал Петровичу, выпил. Замер на мгновение, кивнул одобрительно, успокоил:

— Живи, Петрович, не беспокойся ни о чём. Человек ты хороший, работящий… Вон как территория от твоих трудов похорошела! Я тоже лет двадцать планирую поработать.

— Строя планы на будущее, не забывай добавить: «Если на то будет воля Божья», — тихо, будто для себя, проговорил Петрович.

Но Михаил Владимирович услышал:

— Ты прав. Если на то будет воля Божья. — И добавил, подмигнув: — А здоровье подведёт, медицина поможет.

— Землю обихаживать — здоровье и силы нужны… — согласился Петрович и потёр запястье левой руки.

— Петро-ови-ич! Человек ты мой дорогой! Ежели тяжело, рабсилу найми — это ж не проблема! А вот… — слегка захмелевший с устатку Михаил Владимирович указал Петровичу в грудь, покрутил пальцами, подбирая слова, — такого, как ты… Надёжного… Трудно найти.

Михаил Владимирович с любовью посмотрел на реку.

— Нимфеи как разрослись, а?! Надо сфотографировать, жене да дочке показать… Они такую красоту не видели. Может, вживую захотят посмотреть.

— Да, я по реке прошел, нигде таких нет, — подтвердил Петрович.

Взгляд Михаила Владимировича скользнул по лугу вдаль, к опушке, где неясным пятнышком просматривался домик.

«Странный домик, — подумал Михаил Владимирович. — Зачем ставить, если весной утонет? Передвижной, если: привезли-увезли… Тем более, что там территория не для садоводов-охотников… Наверное, какой-нибудь «бригадирский вагончик»…

***

Подремав часок в шезлонге под ниспадающим покрывалом ветвей плакучей ивы, Михаил Владимирович отправился на пляж. Полюбовавшись в очередной раз на красоту нимфей, зашёл в воду по… на две четверти выше колен, визгнув по бабски, окунулся, поплыл, отфыркиваясь, как тюлень. В верхних слоях вода была приятно-тёплой, внизу, если опустить тело вертикально, освежающе-холодной. Наверное, на дне били ключи.

Переплыв речку, Михаил Владимирович отправился смотреть на плотину бобров в протоке. Следов прошлогодней плотины не нашёл: наверное, половодьем унесло.

С высокого бережка с удовольствием оглядел просторы заливного луга. Взгляд снова зацепился за силуэт избушки у опушки. На сократившемся расстоянии можно было различить, что это настоящая, рубленая из брёвен, избушка, поднятая над землёй метра на полтора сваями. В тени восточной стены дымился костерок, у костерка кто-то сидел.

Михаилу Владимировичу померещилось, что это домик на курьих ножках, а у костра ссутулилась баба Яга. Не хватало забора из заострённых брёвен с насаженными на колья черепами людей и животных.

«Построил хозяин домишко, а не узнал, что в половодье вода поднимается не на полтора, а на все четыре-пять метров», — в очередной раз удивился бесхозяйственности рачительный по долгу службы Михаил Владимирович.

До избушки оставалось меньше километра, Михаил Владимирович решил прогуляться и предупредить неразумного хозяина, что весной его избушку затопит, и, учитывая, что строение деревянное, унесёт сруб неведомо куда.

Послеобеденное солнце теряло свой пыл, грело голую спину, но не жарило. Влажный воздух, напитанный запахами луговых трав, вдыхался, как оздоравливающий аэрозоль в комплексе с ароматерапией в спа-салоне. Вокруг летало множество охотящихся за комарами стрекоз, поэтому кровопийцы не надоедали.

Избушка, вроде бы, располагалась недалеко… Михаил Владимирович, шагая по заросшему довольно высокой травой лугу, успел запыхаться и вспотеть, но интересуемое строение как бы и не приближалось. Возникла мысль, а не вернуться ли назад… Но, как научила его жизнь: сделал полдела, надо его доделывать, чтобы не сожалеть потом о потраченных впустую усилиях.

Михаил Владимирович шёл, опустив очи долу, чтобы не наступить босыми ногами на случайную колючку. Спотыкался, потел… Но это было приятное приключение, помогавшее забыть служебные проблемы.

Подняв голову в очередной раз, увидел, что странная избушка, крытая сухим камышом, заметно приблизилась. И выглядела, на самом деле, как избушка на курьих ножках. Разве что стены не успели покрыться вековым мхом.

Михаил Владимирович чуть не рассмеялся, когда в тени избушки у костра узрил сидящую спиной к нему пожилую, судя по сутулости, женщину в длинном, выцветшем балахоне, перехваченном в талии пояском.

Подходил, намеренно шумно ступая по траве и вполголоса покрякивая и бормоча что-то неразборчивое, чтобы не испугать внезапным появлением в безлюдном месте пожилую женщину.

«Безлюдье… И вдруг — мужик в трусах… — с юмором подумал он. — Тут и пожилая женщина заподозрит непотребное!».

Он даже покашлял, чтобы привлечь к себе внимание.

Женщина, не обращая внимания на покашливание, подбрасывала веточки в костёр, над которым на треноге висел закопчённый котелок.

Михаил Владимирович предупредительно хмыкнул, остановившись поодаль:

— Извините… Прошу прощения… У меня дача на той стороне речки… Решил, вот, поинтересоваться, что за интересный домик здесь появился… В прошлом году его не было.

Женщина чуть повернула голову, из-за плеча покосилась на гостя.

Голова покрыта платком и завязана на лбу «заячьими ушками», как у гоголевской ведьмы Солохи.

«Если на Бабу Ягу и похожа, — подумал Михаил Владимирович, — то на не старую. Лицо приятное».

— Садись, мил-человек, — произнесла женщина чистым, красивым голосом и кивнула на пенёк, стоящий сбоку от костра. — Любопытство не порок, а движитель прогресса. Далеко шёл. Да ещё плыл. Я чай на травах готовлю, как раз твою жажду утолю.

— Прошу прощения, что я неглиже…

— Да ладно… Дело дачное… Кто ж плавает во фраке и при бабочке, — улыбнулась женщина.

Михаил Владимирович сел на пенёк и, как человек, привыкший сразу решать деловые вопросы, заговорил без экивоков:

— Я, конечно, в основном из любопытства… Но… Вдруг не знаете. Это, ведь, луг заливной. В половодье вода тут поднимается метра на четыре. Затопит избушку, да унесёт. Избушка-то ваша? Или хозяина?

Женщина улыбнулась.

— Спасибо за заботу, мил-человек. Не поленился предупредить… Моя избушка. После половодья поставили — перед половодьем уберём… Технологии позволяют.

Михаил Владимирович как бы случайно скользнул взглядом по женщине: на бизнес-вумен она не походила. На ведьму Солоху, которая способна флиртовать с почтенным руководством хутора Диканьки — запросто. И домик её, крытый камышом, похож на домик Бабы Яги.

— Нравится домик? — снисходительно спросила хозяйка, заметив оценивающий взгляд Михаила Владимировича. — На домик Бабы Яги похож… Только забора из заострённых брёвен не хватает с насаженными на них черепами. И мох брёвна не успел украсить.

Михаил Владимирович глянул на выдающийся вперёд конёк крыши. Кажется, он называется охлупень. У Бабы Яги на нём должна сова сидеть. Или филин.

— Да, архитектура стилизованная, — хозяйка сдержанно улыбнулась. И указала на охлупень, протянув руку вверх: — Вон там ночью филин сидит. Я его Яшкой зову. Днём на чердаке прячется, света не любит.

Михаил Владимирович потрясённо уставился на золотого аспида, обвившего обнажившееся предплечье указующей руки женщины. Драгоценный браслет, на который мастер не пожалел золота, украшали инкрустации платины, на голове змеи сверкал рубин в виде короны, а нежно прозрачные сапфиры голубизной превосходили небо.

«Да уж… Такой браслет не для руки деревенской бабушки, — изменил своё мнение о хозяйке Михаил Владимирович. — Жена не каждого магната может похвастать таким украшением».

— Семейная реликвия, — пояснила хозяйка, заметив восхищённый взгляд гостя. — Как говорится, из тьмы веков.

— Не опасно такое носить… в безлюдном месте? — Михаил Владимирович неопределённо шевельнул рукой.

— Браслет заговорённый, — улыбнулась хозяйка. — Только я им могу пользоваться. Злой человек ни продать его, ни носить для бахвальства не сможет. Он даёт силу тому, кто владеет им по праву, и гибель тому, кто завладеет им случайно или нечестно.

«Понятно, — разочарованно подумал Михаил Владимирович. — Подделка цыганских мастеров из стекла и мельхиора, гадалками заговорённая».

Хозяйка едва заметно усмехнулась, подняла с чистой белой тряпицы, лежавшей на земле, пучок разнотравья, принялась разбирать травинки, по одной бросая в закипевшую в котелке воду, то ли приговаривая на манер ведуньи, то ли поясняя:

— Ц<———веты вербены… Стебель шалфея, сорванный в полночь на кладбище, где похоронен умерший от меча воин… Ветка клевера о четырёх лепестках из следа грабителя, убившего несчастного прохожего… Слёзы голодной волчицы, растерзавшей собственного детеныша…>

— Откуда здесь умерший от меча? — не сдержался от усмешки Михаил Владимирович.

— Беда молодых: не знают истории отечества, — ни капли не смутившись, вздохнула хозяйка. — Были в тех местах, где я собирала травы, и погибшие от меча, и убиенные прохожие…

— Знай, не знай — прошлое не дает гарантий на будущее.

— Незнающих историю будущее наказывает.

— Кого наказывает, кого радует. Будущее непредсказуемо. То покажет мираж пленительного оазиса в пустыне, — Михаил Владимирович мечтательно закатил глаза и театрально воздел руки к небу. Но тут же уронил голову к земле, изображая то ли кающегося Отелло, то ли сомневающегося Гамлета: — То явит чёрную тучу у горизонта, извергающую смертоносные молнии… Никто не знает будущего. А хотелось бы знать. Хотя бы своё.

Михаил Владимирович, конечно же, «прикидывался», как сказала бы молодёжь. Он был твёрдо уверен, что будущее человека зависит только от собственного упорства и вложенных в будущее сил.

— Не стоит заглядывать в будущее… Зачем себя расстpаивать? — усмехнулась хозяйка, помешивая траву в котелке длинной деревянной ложкой.

Михаил Владимирович облизнул сохнувшие губы. После наваристой ушицы с водочкой, после изрядной прогулки по лугу под жарким солнцем, не привыкший к физическим нагрузкам организм одолевала жажда. Пригрезилась полулитровая пузатая кружка советского банного образца, холодная, запотевшая, накрытая высокой охапкой душистой пены. Но донёсшийся из котелка дух травяного чая перебил пивной дух, Михаилу Владимировичу захотелось «туристического», как в молодости, чая.

— Горячий чаёк в жару хорошо жажду утоляет, — с улыбкой проговорила хозяйка. — Не зря в Средней Азии в полдень чай пьют. А холодное пиво… Им жажду не утолишь. Пропотеешь только… А то и простуду подхватишь. Опять же — спиртное… А тут — травки натуральные, никакой химии, никаких удобрений… Для здоровья полезно.

Хозяйка сняла котелок с огня, поставила рядом с костром, накрыла крышкой.

— Минутку настоится, и попьём чайку. Небось, давно не пил с травками-то?

— С прошлых молодых времён, — подтвердил Михаил Владимирович. — В этой жизни ни разу не довелось.

— Да-а, — согласилась хозяйка. — В молодости одна жизнь, в зрелости — другая… Жизнь в молодости похожа на тесто с избытком дрожжей: прёт через край, жаждет попасть в печь, чтобы стать сладким калачом. Да только у одних торопыг недопёк — сырой кирпич получится, свиньям потребный. У других, любителей «горячей жизни», бок подгорит — на выброс. Мало у кого калачом выходит.

Хозяйка укоризненно покачала головой.

«У меня, вроде, калачом выходит, — подумал Михаил Владимирович. — Карьера в космические выси прёт, жена приличная, дочь пристроена».

— У меня, вот, старость… — вздохнув, продолжила хозяйка. — Чудаковатый возраст, когда человек начинает понимать, что высший кайф не от обладания крутой машиной или обалденной женщиной, а от наслаждения тонким запахом ландышей весной, бездонностью голубизны неба летом, умиротворяющим шуршанием дождя осенью и незамысловатым теньканьем синиц зимой… Как мне сказал один умный дедушко с четырьмя классами образования: в старости одни становятся философами, другие… Другие — ненавистниками жизни: пенсия маленькая, врачи не лечат, молодёжь не уважает, всё плохо, одна радость — выпить…

Хозяйка умолкла, словно задумавшись.

— А зрелость? — поинтересовался у прожившей жизнь женщины определением своего возраста Михаил Владимирович.

— Зрелость? Это промежуток между глупой невинной юностью и мудрой бесполезной старостью, заполненный терзаниями на тему: «А на черта мне эти мучения?». Шучу, конечно. Зрелость, она у всех разная. У одних созидательная. Созидатели строят дом, семью, жизнь… Строят незаметно, невидимо для других. Есть потребители, которым надо всё и сразу. Им не нравится чужой скромный быт, чужие семейные отношения… Им нужна лучезарность в семейных отношениях, как в америкосских фильмах о счастливых семьях. Они путают скромную заботливость любви с показушностью… Не нравится им, что камень в фундаменте дома торчит криво… И они походя вышибают тот «кривой» камень… А, оказывается, на том камне держался угол здания… И дом, возведённый усилиями созидателей, сотрясается под «праведными» ударами любителей показушности… Которые не умеют созидать, но умеют быть недовольными, умеют критиковать созидателей и, по сути своей — разрушители. Есть откровенные паразиты и хищники…

Хозяйка сорвала широкий травяной лист, прихватила им крышку котелка за ушко, положила на землю чистой стороной кверху. Взяла железную кружку армейского образца из пяти, стоявших на чистой тряпице рядом с костром, пояснила:

— Пятеро нас сегодня чай пить будут.

«Гостей ждёт», — подумал Михаил Владимирович.

Хозяйка зачерпнула травяного настоя, поддержала кружку другим травяным листком под донышко, подала Михаилу Владимировичу:

— Отведай, мил-человек, чайку, не погребовай. Кружка мытая, водица чистая, травки нетоптаные…

— Спасибо.

Ощутив искреннюю благодарность в душе, Михаил Владимирович принял кружку, вдохнул горячий запах. Почувствовал приятное, своё, доброе, пробудившее волнующие воспоминания из молодости: походы в лес, ночи у костра, песни под гитару, чистые девичьи губы…

Прихлебнул настой.

— Хорошо…

— Да, милок, у себя хорошо, — по-матерински улыбнулась хозяйка. — Всё своё. Природа, душа в ней нашенская. Не то, что на каких-то Мальдивах. Там лоск, синтетика, обслуга… Сладко до приторности, чужое, целлофановое.

— Бывали на Мальдивах? — полюбопытствовал Михаил Владимирович, почти допуская, что бывала.

— Где только я ни бывала… Красиво и мёртво там. Как очищенная газированная вода с добавлением искусственного сиропа. А я люблю русский квас на живой родниковой водичке.

— Согласен. Там — для массового потребления. Упаковка красивая, да вкус… Как у огурца из «промышленной» теплицы, синтетический. А здесь… Как домашний пирог: внешне непритязательный, но вкуснющий и душистый! Меня Михаилом звать, — спохватился Михаил Владимирович, подумав, что нехорошо, попивая чаёк у хозяйского костра, и не представиться. — А вас как величать?

— Величать — не привечать… Мой дедушка был образованным человеком, читал Вольтера и Шекспира в оригинале. Во времена, когда сторонники Великой Октябрьской революции называли своих детей Тракторами и Революциями, он, из протестных соображений, дал своему сыну, моему папе, имя Яго. В честь известного литературного героя, посоветовавшего мавру Отелло задушить якобы неверную ему Дездемону. Чтобы со временем выросший и образованный сын смог посоветовать какому-нибудь могущественному «мавру» придушить «гидру революции». Не знакомой с произведениями Шекспира чиновнице, регистрировавшей ребёнка и засомневавшейся в странном имени, он пояснил, что имя происходит от заглавных букв «Я Горжусь Октябрём», чем вызвал её революционное уважение. Через двадцать пять лет, когда меня регистрировали в ЗАГСе, сотруднице показалось, что отчество Яговна неблагозвучно. Поэтому она записала меня Ягеевной. Так что я, будь у нас не отчества, а «матьчества», была бы Ягеевной, дочкой Бабы-Яги. А назвали меня Яной в честь жены Януса, бога входов и выходов. Так что, разрешите представиться: Яна Ягеевна.

Хозяйка с задумчивой улыбкой поковыряла длинной веткой угольки в костре, вздохнула.

— Если по платку судить, ведьма Солоха я, — с хитринкой покосилась на гостя хозяйка. — А в таком домике на курьих ножках, точно, за Бабу-Ягу сойду… Только нос у меня поприличней…

Хозяйка добро рассмеялась.

— Не важно, какое у меня имечко… Возраст изрядный, таких без имени зовут, бабушками. Вот и ты зови меня бабушкой.

— Возрасту вашему мне трудно поверить, потому как, не сочтите за лесть, выглядите вы больше на тётушку, чем на бабушку.

— Спасибо за искренность, мил-человек. Чистый воздух, чистая вода, травки-муравки помогают здоровье беречь. Мать-природа, если к ней с уважением, человека хранит и лечит. По крайней мере, медленнее других стареешь. Да-а… И я когда-то молодой была. Густые, рыжие волосы, зелёные очи, походочка… Мужики глаза вывихивали, когда мимо шла. Таких, умных, соблазнительных да недоступных в средние века в ведьмовстве обвиняли… Мудрость красивой женщины — признак связи с дьяволом. Сколько невинных девичьих душ рассталось со своими красивыми телами на конце веревки палача или воспарили в очистительном огне, расставшись с поджарившейся до хрустящей корочки соблазнительной плотью! Мой род ведёт историю от тех жертв средневековой инквизиции…

— Инквизиция… Это же не в России, — осторожно проговорил Михаил Владимирович, стесняясь уличить пожилую женщину в незнании азов истории.

— Естественно, — подтвердила хозяйка. — В наших семейных сказаниях упоминается некая прародительница из Франции, которая знала Орлеанскую деву….

Признаться честно, кто такая Орлеанская дева, Михаил Владимирович не знал.

— Жанну Д’ Арк, — подсказала хозяйка. — В годы Столетней войны она возглавила французскую армию и освободила страну от английских оккупантов. Ей было всего семнадцать лет. Подобное не под силу и большинству взрослых. А в наше время и вовсе нереально: несмотря на прожитые годы многие остаются детьми. Правители предали Жанну, она была сожжена на костре заживо, как еретичка.

Хозяйка грустно улыбнулась.

— Такова судьба героев. Потом мои предки жили в Речи Посполитой. Потом на Украине Богдана Хмельницкого. Потом в России.

Михаилу Владимировичу показалось, что хозяйка, вспоминая историю, ещё помолодела. Несмотря на «дачную» хламиду, фигура выглядела грациозно-аристократичной, кожа на лице подтянулась. Михаил Владимирович видел зрелую, но по девичьи привлекательную женщину.

Хозяйка вздохнула, укоризненно покачала головой.

— Средневековая Европа времён Реформации походила на сумасшедший дом, в котором нездоровые на головы лекари «прижиганиями» и повешениями лечили народы своих стран от «неправильных мыслей». Двести лет, а в некоторых странах и все триста, были запрещены праздничные песни и пляски, яркая одежда. Любая беда вызывала подозрения и доносы: неурожай хлебов — ведьмы устроили, корова не даёт молока — ведьма сглазила, виноград повял — ведьма порчу наслала. На ведьм возводили самые чудовищные обвинения: они, мол, выкапывают трупы младенцев из могил и пожирают их…

Хозяйка недоумённо покачала головой.

— В качестве улик суд принимал собственные признания в ведьмовстве или показания соучастниц и соучастников. Признания в колдовстве и имена сообщников добывали изощрёнными пытками: поливали тела кипящим маслом, жгли калёным железом, рвали сухожилия и вывихивали суставы на дыбах, ломали руки и ноги металлическими прутами, дробили стопы в тисках, рвали в клочья груди и промежности. После очередной пытки женщине давали оклематься и пытали вновь. В одном протоколе записано: пытали более полусотни раз! В «выяснении истины» инквизиторы — «псы божьи» — соревновались не с человеком, а с дьяволом, которым была одержима пытаемая. Чтобы избавиться от нечеловеческих мук, женщины сознавались в чём угодно: что вызвали голод, мор скота и людей, пожары и солнечное затмение. Финал был один: костер. Впрочем, реформатор Кальвин женщин замуровывал живыми. Тем, кто не сознавался в связях с Сатаной, устраивали «суд Божий»: связанными бросали в воду. Выплывет — дьявол помог, на костёр её. Утонет — невиновна, хоронили с соблюдением церковных обрядов.

— Вы хорошо знаете историю Средневековья. Имеете отношение к науке?

— Историю Средневековья знаю хорошо, — кивнула хозяйка и продолжила: — В немецком городке Оснабрюке в шестнадцатом веке за год сожгли и замучили четыреста ведьм. При том, что женского населения в городе насчитывалось семьсот душ. Да что там, за год… В саксонском Кведлинбурге за один день на костре сожгли сто тридцать три человека! Красивые женщины во многих западных странах стали редкостью! Даже сейчас на Западе признают, что в России женщины красивее западных. В Испании инквизиция свирепствовала триста лет и поколение за поколением истребляла «еретиков» — наиболее мужественных и образованных людей. Испания превратилась в третьеразрядную страну, не влияющую на европейскую экономику и культуру.

Толпы горожан собирались смотреть, как ведьм на грязной телеге живодёра везут к месту казни на рыночной площади, как палачи привязывают ведьм к столбам, обложенным сырыми дровами: костер должен гореть медленно, чтобы колдуньи умирали долго. Пережившие адские пытки «ведьмы» жалостно стонали или выли из-за мучительных болей. Одни взывали к богу о спасении, другие богохульствовали и призывали дьявола к мщению. А толпа зрителей — важные особы и беднота, молодежь и старики — глядели на представление, насмехаясь и осыпая руганью несчастных женщин, признанных ведьмами…

Семейные предания рассказывают, что моя прапрабабушка, несмотря на жесточайшие пытки, не оболгала невинных, не обрекла их на мучения инквизиции в этом мире и вечные муки в аду. Неизвестно, каким чудом она избежала смерти на костре…

Хозяйка замолчала, укоризненно покачивая головой.

Михаил Владимирович отпил травяного настоя, подождал. Чтобы прервать неудобное молчание и сменить не особо приятную тему, спросил:

— Не сочтите за нахальство, хозяйка… Нельзя ли посмотреть вашу избушку изнутри? Я свою дачку перестраивать собираюсь. Проект замыслил стилизованный под старину. Может, из вашего интерьера пользу для себя найду.

— Полюбопытствуй, милок, не жалко. Я за погляд денег не беру.

Хозяйка молодо встала, подошла к ступенькам крыльца и, обернувшись, жестом позвала гостя.

«Симпатичная женщина, — подумал Михаил Владимирович. — Грациозная… Если не фантазирует с возрастом, то выглядит несравненно лучше, чем Пугачёва после многочисленных косметических операций».

Прихлёбывая из кружки чай, он поднялся на высокое крыльцо, вошёл в домик.

Помещение, несмотря на единственное оконце, оказалось на удивление светлым, будто освещалось люминесцентными лампами. Справа от входа, на расстоянии метра от стены, красовалась небольшая русская печь с лежанкой, задёрнутой ситцевой шторкой на верёвочке. В простенке стояли кочерга, рогачи разных калибров, метёлка. У окна стол, два табурета и лавка.

Михаил Владимирович с удивлением заметил, что противоположная стена располагалась как бы вдвое дальше, чем позволяли видимые снаружи размеры дома. Стена едва заметно плыла, словно подёрнутая знойным маревом.

«Может, угарный газ от печки?» — забеспокоился он.

И вторая дверь в противоположной стене. Куда она ведёт, объяснить себе Михаил Владимирович не мог: когда шёл через поле, второго крыльца и двери у глухой стены он не заметил.

«Нет, не может домик внутри быть больше, чем снаружи! — думал Михаил Владимирович. — Или чай такой… Со «специальными травами», от которых, как от «травки» чудеса мерещатся?»

— Чай у меня нормальный, — словно услышала его мысли хозяйка. — Травки есть «спесифичские»… Но не вредные для здоровья, а для психики и вовсе полезные: способствуют доверительной беседе.

Михаил Владимирович вопросительно посмотрел на хозяйку.

— А что ты удивляешься? Сам, небось, не гнушаешься угостить компаньонов напитками, которые стимулируют расположение и уважение.

— Что за напитки? Хотел бы я своих партнёров на переговорах такими угощать, чтобы договоры в нашу пользу заключать.

— Ну как же… Часто угощаетесь! Примете изрядную дозу в ресторации, и пытаете друг друга: «Ты меня уважашь?» — «Уваж-жаю-у!».

— А-а… «Стимулятор» золотых отношений в виде водки-виски-коньяка, — Михаил Владимирович рассмеялся и отпил чаю.

— Чтобы наладить золотые отношения, надо иметь золотую душу. А в пустой, захламлённой душе откуда возьмется богатство отношений? В древние времена вино вдохновляло восточных поэтов на создание чудесных стихов. В советские времена мужчины сбрасывались по рублю, чтобы посидеть за душевной беседой — им хватало поллитры на троих. Теперь для хорошего настроения мужику поллитры «на нос» не хватает, он от выпитого дуреет, тупеет и обессмысливается до скотского состояния.

— Наверное, дело не в «стимуляторе».

— Не в стимуляторе. Человеку нужно богатство души. В противном случае, как бы хорош ни был «чудесный напиток», он снимет «тормоза» разума, высвободит дьявола первобытных инстинктов и обернётся бедствием.

— Питие есть гуманный вид самоубийства, — согласился Михаил Владимирович.

— И от скуки помогает, — усмехнулась хозяйка.

Михаил Владимирович знал бизнесменов, которые угробили свой бизнес, потому что пили лишнего. Да что там, «лишнего»! Которые попросту спились. Потому что пили «для снятия стресса», понемногу, но регулярно. Незаметно для них это «понемногу» выросло в невозможность жизни без выпивки.

— Эта половина, — хозяйка вернулась к «экскурсии» по своему домику и указала перед собой, — как раз такая, как и положено горнице быть внутри домика. А за серединой — порубежье в другой мир.

— Что значит, другой мир?

— Можешь назвать его инопространством, потусторонним миром. Или параллельным измерением. Вон дверь, как раз в параллельное измерение… Некоторые называют такие двери порталами.

«Ну вот и сказки, адаптированные к современной фантастике, начались, — подумал Михаил Владимирович. — Начиталась, похоже, хозяйка тайных доктрин мадам Блаватской и прочих мистиков-теософов. А, может, и вовсе, на почве параллельных измерений… того…».

Михаил Владимирович устыдился нехороших мыслей о, возможно, нездоровой психике пожилой женщине.

= 2 =

Потихоньку смеркалось. Уютный костерок в сумраке, чистый луговой воздух с влажной речной пряностью, стрекотание сверчков, щебетание птиц, периодические «выступления» хоров лягушек… Тело Михаила Владимировича ловило флюиды живительной природы, душа очищалась от мусора «столичной цивилизации», как организм больного очищается от ядов тяжёлой болезни.

— Параллельные миры, порталы… Это фантастика, нереальность, — осторожно возражал он хозяйке. — Сверхъестественное невозможно.

— Для нас естественны объективная реальность, существующая независимо от сознания, единство трехмерного пространства и равномерной непрерывности времени.

Михаил Владимирович подумал, что полемику с оппонентом, свободно оперирующим постулатами философии и физики, он не осилит.

— Учёный-материалист, увидевший приведение, убеждён, что его органы чувств воспринимают иллюзию как реальность, — продолжила хозяйка. — И не захочет признать, что приведение есть непознанное явление, в сути которых люди пока не разобрались. Но неразумно отвергать существование чудес, если они происходят. Например, до определённого времени люди не знали, что такое гипноз. Предположим, заговоры… Глупое бормотание? Но ведь, услышав некие «пусковые» слова, человек, подвергшийся нейро-лингвистическому программированию, неосознанно выполняет самые невероятные приказы: прыгает из окна, подрывается в теракте…

Хозяйка развела руками, как профессор, доказавший студентам некую теорему.

— Или, спустимся в обыденность. Твои родители живы?

— Умерли.

— Мои тоже. К сожалению, родители не вечны. У тебя, наверняка, есть видеозаписи родителей. А, представь, что человеку средневековья ты показал видеозаписи его умерших родственников. Тебя признают колдуном, оживившим мертвецов, и сожгут на костре. Не допускаешь ли ты, что и душу человеческую можно каким-то образом запечатлеть и воспроизвести в виде фантома после смерти его тела?

— Ну… Теоретически… — нехотя признал такую возможность Михаил Владимирович. О том, что душа — понятие необъективное, он не подумал.

— Есть непосредственное воздействие, через прикосновение. Есть психическое воздействие — гипноз. Есть передача информации с помощью электричества — радио, телевидение и прочее. Без сомнения, есть и другие способы передачи информации и воздействия на материальные объекты, которых люди пока не знают. Как сказал фантаст Артур Кларк, хорошо развитая технология неотличима от магии. Пройдёт время, люди научатся передвигать людей не как шестьдесят или восемьдесят килограммов молекул, запакованных в консервную банку автомобиля, а как некие электрические или другие волны, из которых состоят электроны, протоны, бозоны и какие-нибудь гравитоны. Или опишут материальность привидений, леших и домовых.

— Ну, в материальность домовых я вполне верю, — пошутил Михаил Владимирович. — У меня на даче живёт вполне реальный домовой, Петровичем кличут.

Шутку Михаила Владимировича хозяйка проигнорировала.

— Мы живем на крохотном островке невежества в океане непознанного, — продолжила она тоном профессора, читающего лекцию. — Обыватели думают, что учёные достигли глубин в познании Вселенной, а на самом деле они едва вышли на околоземную орбиту — и весьма смутно представляют, что творится в ближайшей Галактике. А за ближайшими Галактиками — бездна непознанного.

— И у бездны есть дно. Доберёмся и до него.

— Ну да, ну да… Каждый раз, достигнув очередного «дна», мы ловим из-под него новые сигналы. До определённого времени древние учёные, достигшие «дна» в изучении мира, считали, что молекулы есть мельчайшие и конечные кирпичики мироздания. Но оказалось, что молекулы состоят из более мелких атомов, а те из электронов, которые кружатся вокруг ядра, состоящего из протонов и нейтронов, которые состоят из ещё меньших частиц. Физика Архимеда с его рычагами перестаёт действовать в микромире, который не воспринимают наши органы чувств. Там действуют законы квантовой физики, которые противоречат здравому смыслу людей. Пространство и время элементарных частиц настолько искривлены и переплетены, что теряют смысл понятия реальности и времени. Не существует способа определить наверняка, в какой точке пространства находится в данный момент та или иная элементарная частица, каков её заряд или масса. Она движется туда, или не туда, а верней, ни туда и ни сюда. Ее характеристики такие или сякие, а точнее — и не такие, и не сякие. Она находится здесь, но может быть и там, а может и не быть нигде. Так существует ли она вообще? Насколько элементарны известные нам элементарные частицы, можно ли разделить их на «еще более простые»? Если две частицы в ускорителе столкнуть, мы получим три совершенно одинаковые частицы. Один плюс один — получаем три!

Михаил Владимирович разбирался в экономике, в бизнесе, в политике, но о квантовой физике не имел даже общего понятия, поэтому слушал импровизированную лекцию с интересом.

— Казалось бы, с определением элементарных частиц наука достигла дна. Ан нет! Из под дна нам играет неведомую мелодию теория струн. Кварки, конечные микрочастицы из квантовой физики, состоят из невообразимо крошечных нитей энергии, которые напоминают струны. Вибрации струн придают частицам их уникальные свойства — массу, заряд и всё остальное. То есть, элементарные частицы отличаются друг от друга только количеством струн и особенностями их колебания. Со времен Древней Греции учёные считали, что всё в мире состоит из крошечных частиц. А теперь нам предлагают сыграть гимн мирозданию на энергетических струнах… Учёные утверждают, что каждый объект обладает волновой функцией, распространяющейся на всю вселенную. Мы с вами сидим здесь, разговариваем между собой, мыслим, а наши слова и мысли отражаются на всю вселенную. Мы мечтаем слетать на какую-нибудь Андромеду. А зачем на неё летать? Кванты любого человека достигают Андромеды! Всё это настолько необъяснимо, что многие ученые, «побарахтавшись» в квантовой механике, ударились в религию, занялись богоискательством.

Михаил Владимирович молчал. То, что всё материальное состоит не из корпускул, а из энергетических струн, для него было новостью. «Энергия… Это… Это молнии, радиоволны… Они же прозрачны! Мы тоже должны быть прозрачны!».

— После того, как учёные поняли, что в квантово-механическом представлении о мире есть какая-то глубокая истина, они задали классический древне-греческий вопрос относительно себя: «А кто есть я?». С точки зрения квантовой механики ответ может быть один: «Я есть нематериальная волновая функция, которая тянется до края вселенной». То есть, душа. А тело — это вспомогательная оболочка для существования души в материальном мире.

Михаил Владимирович молчал. Потому что возразить было нечего.

— Как ты думаешь, просто так ли Президент Путин, бывший коммунист, нерядовой сотрудник КГБ, а значит, материалист, атеист и прочее, вдруг стал способствовать возрождению веры и церкви в России? Наверняка, не для того, чтобы перетянуть на свою сторону электорат стареньких бабушек и слегка свихнувшихся на библии некоторых молодых. Многие учёные, занимающиеся проблемами микромира, признали, что они ничего не понимают в строении микромира. Никто в этом мире не понимает, что такое квантовая физика, квантовая механика. В квантовой физике ничего нельзя предсказать. Там начинается непонятная магия. Ученые всё больше убеждаются в том, что квантовые эффекты — проявление наших психических процессов, что законы физики и сознания дополняют друг друга.

Своей логикой христианство — не католичество и не протестантство, а именно наша восточная православная традиция — идеально описывает картину мира, в которой действует квантовая механика. Мы с вами говорим, а наше слово отзывается во всей Вселенной. Мы можем воздействовать на всю Вселенную, но не ведаем, что творим, не контролируем своего влияния. Здесь нам Господь Бог в помощь, как говорится, чтобы не натворили бед. Иногда мы имеем благие пожелания, хотим сделать что-то хорошее, а выходит ровно противоположное. Благими намерениями прокладывается дорога в ад.

— Ну… То физика микромира… — невпопад возразил Михаил Владимирович.

— Хорошо, отставим в сторону физику микромира. Рассуждая о возможном и запредельном, поднимем голову вверх. Над нами миллионы звёзд. Мы их видим в реальном времени? Сейчас?

— Естественно.

— Ничего подобного! До края нашей галактики сто тысяч световых лет. То есть, звезду с окраин галактики мы видим такой, какой она была сто тысяч лет назад. А звёзды из других галактик, которые мы наблюдаем в супертелескопы, вообще прекратили своё существование миллионы лет назад. А к нам доходит их свет, излучённый ещё до появления человечества. В супертелескопы мы наблюдаем прошлое!

Хозяйка сделала паузу и пытливо посмотрела на Михаила Владимировича, выжидая, когда он осознает невероятность сказанного ею.

— Что, на твой взгляд, есть вакуум Вселенной? — спросила она. — Пустота?

— Ну… Вакуум, он и в электрической лампочке вакуум, — попытался пошутить Михаил Владимирович. — Пустота, раз там ничего нет.

— Пустота, это в параметрах пространственно-временного континуума, который описывает механика. Но там, где кончается физика Архимеда и Ньютона, начинаются иные пространства, описываемые теорией струн. Мы видим пространство в трёх измерениях: длина, ширина, высота. Четвёртое измерение — время. Учёные предполагают наличие ещё шести измерений. В дополнительных измерениях — мирах — всё существует в волновом виде, в виде сгустков энергии. Вакуум Вселенной заполнен иными мирами, сквозь которые проходят реальности нашего мира. В наш мир иногда проникают реальности иных миров. Ты видел шаровую молнию?

— Да, один раз. Молочный шар чуть меньше футбольного мяча, который переливался блёклыми цветами. Я видел, как он возник неоткуда, прокатился по валявшейся на земле рельсе и беззвучно исчез. Учёные, кажется, до сих пор не разгадали природу шаровых молний.

— И не разгадают, пока не постигнут сути пятого и шестого пространств. Измерений, если хочешь. Потому что шаровые молнии, это нечто, прорвавшееся в наш мир из пятого или шестого пространства-измерения. Это сгусток чистой энергии, согласно теории струн, который визуализируется нами в виде полупрозрачного шара. А, представь, если это «образование» из шестого измерения явится к нам в образе человека… Что ты увидишь?

— Призрак… — ошарашено произнёс Михаил Владимирович.

— Что и требовалось доказать.

Хозяйка удовлетворённо помолчала.

— Да, в этом что-то есть, — признал Михаил Владимирович.

— «Что-то» есть всегда. Мы не знаем сути сознания. Мы не знаем сути души — но некоторые учёные утверждают, что душа есть. Мы не знаем, когда у человека появляются сознание и душа: когда он ещё в утробе матери, или ещё раньше, когда он в форме крохотного зародыша… Может, и не надо знать, пока есть медицинская процедура под названием «аборт»? Или же душа и сознание даётся человеку свыше при рождении?

— Людям хочется вечности, — снисходительно вздохнул Михаил Владимирович.

— Да, людям хочется вечности… Но когда люди говорят о душе, они тем самым пытаются подавить страх смерти, который довлеет над ними. Мысли о вечной душе — компенсация бренности тела, надежда на вечность хотя бы бестелесной составляющей человека. Без надежды человек подобен лошади, которая тащит телегу со своими скорбями.

— И в чём же суть сознания? В передаче через синапсы и фиксации электрических импульсов нейроклетками головного мозга? Или в существовании некоей субстанции в бренном теле человека, описываемой теорией струн?

— В этом случае невозможна гибель сознания и души человека с гибелью его тела — сознание и душа, как освободившаяся энергия, уходят в иные пространства…

— Значит… В этих «дополнительных» пространствах существует разумная жизнь? — с опаской предположил Михаил Владимирович.

— Ох, боже ж ты мой! — всплеснула руками хозяйка. — О чём я тебе весь вечер и толкую. Человек не единственная разумная субстанция на Земле! Не следует обольщаться, что человек — царь природы и владыка мира. Были, есть и будут иные разумные субстанции. Они существуют в параллельных мирах и между мирами. Невидимые для глаз человеческих, приходят в наш мир. Привидения, духи… зомби.

— Ну, насчёт того, что трупы можно оживить, в это поверить невозможно. Человек умирает — и тут же начинаются процессы разложения органики тела. Чтобы активно существовать, двигаться и мыслить, трупу нужно восстанавливать белки, вырабатывать энергию и так далее. Даже я, не биолог, это понимаю. Чтобы восстанавливать белки, нужна генетическая информация, а гены у трупов, грубо говоря, сгнили…

— Ты что-нибудь слышал о прионах?

— Это от которых «коровье бешенство» и болезнь Альцгеймера? Ну, что-то, краем уха.

— Микробы, вирусы имеют генетическую информацию, поэтому их считают живыми организмами. Прионы — белки с аномальной структурой без генетической информации, поэтому их относят к неживой субстанции. Но, попав в организм, они запускают синтез себе подобных белков. Всё это сложно, я не буду читать тебе лекции на эту тему. Но энергетические существа пятого или шестого пространства, или, как их называют в сказках, «духи», вселившись в мёртвые тела, запускают прионный синтез белков и прочие механизмы, не работающие в живых телах, и превращают мертвецов в зомби. «Иные» из других миров сильнее человека…

— Люди разные: слабые, сильные, очень сильные… — попробовал оспорить первенство «царя природы» Михаил Владимирович.

— Я имею в виду силу не отдельно взятого человека, а силу человека, как среднего представителя сообщества. Наш мир прост по сравнению с иными мирами. Он вроде ясельной группы, где сознания и души людей доращивают и переводят в более серьёзные миры. И хорошо, что людям неведом вход в параллельные миры. Потому что прошлое, настоящее и будущее едины между мирами. Ведая место перехода, можно перейти не только в параллельные миры пятого и шестого пространств, можно перейти в прошлые времена или в будущие. А к этому люди не готовы. Когда человек научится проникать в пятое или шестое пространства, он сможет свободно и мгновенно передвигаться в любую точку Вселенной, путешествовать в прошлое и в варианты будущего…

— В варианты?

— Ну конечно! Будущее не может быть одним! Оно, как дерево, от ствола настоящего разветвляется на множество вариантов-ветвей, которые мы определяем своими поступками.

— Вы говорите о пятом и шестом пространстве… А десятое?

— Десятое… — хозяйка усмехнулась. — Десятое пространство — это Высший Разум. Это Бог. Он может всё. Сатана может почти всё. Бог низверг его в девятое пространство. Если люди достигнут десятого пространства, они получат неограниченные возможности и уподобятся богам.

— Бога нет, — скучно, как упрямый школьник, стоял на своём Михаил Владимирович.

— Только невежды пытаются доказывать, что Бога нет. Умный учёный всегда знает границы своей компетенции. К примеру, сравните компьютер с биологической клеткой. В клетке есть всё, что есть в компьютере: блок питания, считывающие устройства, вход, выход, генетические программы, в соответствии с которыми компьютер выполняет определённые функции. То есть, клетка — это сложнейший кибернетический объект. И эта микроскопическая клетка фантастически сложнее любого компьютера величиной с железный кубометр. Скажи, может суперкомпьютер, каких в мире единицы, создаться случайным образом в «питательном бульоне» океана, как описывают учёные возникновение одноклеточных? «Питательный бульон океана»… — Хозяйка усмехнулась, качнув головой. — Каша из случайно попавших в воду химических элементов… Представь: огромная свалка столичного мусора, которую ворошат порывы ветра… И вот в результате этого «ворошения» случайным образом собирается простенький компьютер, подключается к случайно оказавшейся рядом батарее… Случайным образом набираются нужные для его работы программы, потому что на клавиатуру случайно падают нужные камешки… Ты можешь в это поверить?

Хозяйка вяло отмахнулась.

— Клетка сложнейший объект, который может быть только продуктом Разума с большой буквы.

— Ну, хорошо… Допустим, параллельные миры — реальность. Допустим, приведения, лешие и прочая «иная» нечисть — жители параллельных миров. Значит, черти тоже жители параллельных миров? А ад — это тот самый параллельный мир, из которого приходят черти? Соответственно — есть и рай? Или в параллельных мирах живут только языческие лешие с бабами-ягами и им подобные «иные» с «нехорошими характерами и намерениями»?

Хозяйка тяжело вздохнула. Так вздыхает учитель, в который раз растолковывая тупому ученику простейшую для него теорему о пифагоровых штанах.

— Совершенно верно, Рай и Ад — одни из многих параллельных миров высшего порядка. Из которых «иные» попадают в наш мир. Иногда по собственному желанию. Но чаще человек призывает своего «иного». «Плохие иные» — порождения человеческих страстей, пороков, материализовавшегося обмана… «Плохие иные» — это умершие люди со всеми их недостатками, перенесённые в параллельные миры. Материализовавшиеся проклятия. И пожелания. Мысль материальна, поэтому с желаниями надо быть осторожнее, формулировать их яснее. Дело в том, что одни пожелания исполняет Бог, другие — Дьявол. Причём, Дьявол наши желания исполняет чаще, чем Бог. Но исполняет слишком буквально, до извращения точно. Например, устанет человек от глупого начальства, склочного коллектива, тупого общества, взмолится: «Надоели все! Хочу ни от кого не зависеть, и вообще… чтоб один!». И Дьявол пунктуально выполняет его желание: у него умирают родители, его выгоняют с работы, индивидуальное предпринимательство не приносит доходов, общество отторгает… И остаётся он один в точнейшем понимании этого слова.

— Почему же Бог реже исполняет наши желания?

— Бог даёт людям свободу выбора между плохим и хорошим. Иногда — между неизвестным и другим неизвестным.

— Это игра в кости, выбор случая. Подчиняя свои решения случаю, броску костей, свободы не обретешь. Может, надёжнее указать людям верный путь?

— Верный путь указан в заповедях: не укради, не убий и так далее. Но люди просят Бога помочь им по мелочам. Просить об исполнении желаний, а не добиваться их воплощения самим — проявление слабости. Сказано же: кого Бог любит, того испытывает.

— Чтобы проверить силу веры в него? Как приверженность к компартии или «Единой России»?

— Думаю, он проверяет, на что человек будет годен, попав в иной мир.

— То есть, согласно вашей теории, Бог и Дьявол — жители параллельных миров.

— Они не просто жители, они властители параллельных миров. Сильнее их нет никого.

— Своего рода двухпартийность, — усмехнулся Михаил Владимирович. — Партией власти руководит Бог, оппозиционной партией руководит Дьявол, он же — Сатана. Их электорат — ангелы и черти. Земной электорат вправе выбирать себе партию. Интересно, а там… в параллелях, есть право выбора?

— Конечно. Только голосование происходит не методом бросания бюллетеней в урны, а делами своими. Как кредо у спикера Володина: «Верь только делам!». Творишь благие дела — принадлежишь партии Бога. Творишь богопротивные дела — принадлежишь партии Дьявола.

— То есть, ангел может стать чёртом, а чёрт — ангелом?

— Не всё так буквально. Чёрт, по рожденью чёрт. Он не может стать ангелом. Ангел может стать падшим, и тогда их командируют на землю, дают равные с людьми права. Некоторые падшие ангелы организуются в толпы под радужными флагами, претендуют на ангельские привилегии. Но, они — тупиковая ветвь жизни. Став смертными, не задумываются, что между ног у них так же гладко, как и подмышкой. И что размножение почкованием на земле ещё не придумали, а клонирование в зачаточном состоянии. Ну, а наиболее согрешившие ангелы превращаются в бесов и низвергаются в Ад.

— Может, там и правительство есть? — хмыкнул Михаил Владимирович, указав пальцев вверх.

— Монархия.

— Ну, кто монарх, понятно. А остальные?

— Ангелы делятся по степени приближенности к Богу. Младшие чины наставляют простых смертных на праведный образ жизни. Средние чины помогают людям бороться с дьяволом, творят чудеса и делятся благодатью с людьми. Архангелы — небесные учителя, снисходят до наиболее святых людей. Личные ангелы-хранители людских правителей обучают их мудрому управлению.

Михаил Владимирович недоверчиво крутанул головой:

— Складывается впечатление, что не у каждого правителя есть личные ангелы-хранители. Или они плохо наставляют правителей.

— Ангелы-хранители есть у всех. Другой разговор, что иные правители не слушают их наставлений и подписывают договор с Сатаной, соблазняющим их властью, деньгами, удовольствиями.

Помолчав, словно раздумывая, хозяйка продолжила:

— К высшим небесным чинам относятся престолы — секретари Бога, которые помогают ему на Суде…

— Ага, как Песков помогает Путину на конференциях, — улыбнулся Михаил Владимирович.

— …Херувимы — своего рода управленцы. Серафимы — гвардия Господня, силовики.

— Всё, как у нас!

— Серафимы — сильнейшие и могущественнейшие ангелы. Они исполняют поручения Бога на земле, борются с силами тьмы, карают грешников, уничтожают падшие города, как Содом и Гоморру, например, и истребляют безнадёжные народы. Ангелы Люцифер, Асмадей, Левиафан и Вельзевул были серафимами. Они предали Бога. Люцифер стал Сатаной. Сатана — князь тьмы, правитель тёмного мира. Оружие Сатаны — ложь. Он обещает людям всё, но, забрав их души, лишает всего.

— Среди политиков он бы пользовался успехом. Они тоже перед выборами обещают всё, а, собрав голоса, забывают о своих обещаниях.

— Сатана, он же Люцифер — князь гордыни, главный над демонами в аду. Бельфегор прельщает людей богатством. Маммон — демон жадных. Его страсть — золото. Ну и тьма бесов, павших ангелов, слуг Сатаны. Бесы ненавидят людей, совращают их, заставляют усомниться в Боге. Человек для них — средство умножения зла, умножения власти Сатаны в мире. Но против воли человека они бессильны.

— А вот, предположим, ведьма и Баба-Яга. Обе представители «тёмных сил»…

— Нет. Ведьма — это чёрт в юбке, творит только чёрные дела, на добрые неспособна. Она продала душу — и собственных детей Сатане продаст. А Баба-Яга — обычная женщина, наделённая знанием. Она вхожа в иные миры, может провести туда человека. Характер у неё, скажем, не сахарный, но, если к ней с уважением, она помогает людям. Я, например, стараюсь помогать хорошим людям.

Хозяйка улыбнулась.

— Вы — Баба-Яга, что-ли? — в шутку спросил Михаил Владимирович, но ответа услышать не успел. Дверь избушки открылась, на крыльцо вышел невысокий упитанный мужчина чиновничьего вида в старомодном светлом костюме, правда, без портфеля. Неловко пятясь задом, держась одной рукой за перила и опираясь другой о колено, спустился по высокой лестнице вниз.

— О-о, у нас гости! — словно встречая зашедшего с улицы в дом знакомого, известила хозяйка.

— Гостей обычно ждут в доме с улицы, — заметил Михаил Владимирович. — А у вас как-то наизнанку: из дома на улицу. Вроде, в дом никто не входил, и я, когда дом осматривал, никого там не видел.

— То обычные гости, а у меня необычные, — улыбнулась хозяйка и пригласила мужчину: — Садись, дорогой, к нашему очагу.

«Может, на печке за занавеской спал, когда я комнату разглядывал, — подумал Михаил Владимирович. — Или на чердаке. А, может, в заднюю дверь вошёл».

— Сатановский, замначальника, — снисходительно представился мужчина, подав вялую ладошку Михаилу Владимировичу словно для лобызания.

— Михаил. Начальник, — скептически представился Михаил Владимирович. — Подобных «больших замов» в старомодных костюмах, из «Саратова, из глуши», он в столице встречал немерено. И решил шутить дальше: — Сатановскому Евгению Яковлевичу не родственник?

— Кто такой? — без интереса спросил местный Сатановский, присаживаясь на невысокое полено, стоящее у костра.

— Ну как же… — почти укорил местного Сатановского Михаил Владимирович. — Известный учёный, эксперт по экономике и политике Израиля.

— А, — без интереса отозвался местный Сатановский. — Нет, не родственник. Израиль для нас, как бы это сказать, объект маленького подотдела в нашей конторе.

— Ого! Впечатлили! А чем занимается сама контора, если не секрет?

— Не секрет. Общество с неограниченной ответственностью «Преисподняя». Филиалы по всему миру. Своего рода монополисты.

— Смелое название… И насчёт мирового монополизма крупная заявочка. Бизнес в похоронной области?

Формулировку «с неограниченной ответственностью» Михаил Владимирович принял за профессиональный юмор.

— Точнее, в постпохоронной, — буркнул Сатановский. — Я, если можно так сказать, выполняю роль Харона, перевозившего на лодке души умерших через Стикс в мир мёртвых.

Но разъяснять специфику работы не стал.

«Хороший бизнесмен рассказал бы подробнее о своём бизнесе, — осудил неразговорчивость Сатановского Михаил Владимирович. — Распространение информации среди других бизнесменов есть бесплатная реклама. Постпохоронный… Ухаживают за могилами, что-ли?».

Ему показалось, что от Сатановского исходит несильный, но достаточно резкий запах. Что-то знакомое, но вспомнить запах не получалось.

— Наша работа в рекламе не нуждается, — задумчиво проговорил Сатановский. — Поставки непрерывные, клиентура нескончаемая…

Михаил Владимирович в очередной раз заметил, что у этого костра собеседники словно читают его мысли.

— Сопровождаем грешников в Ад, — негромко, словно для себя, пояснил Сатановский.

«Пошутил насчёт преисподней», — догадался Михаил Владимирович. И уточнил с улыбкой:

— УФСИН?

Сатановский вопросительно посмотрел на Михаила Владимировича.

— Служба исполнения наказаний?

— А… Ну да… Препровождаем для исполнения наказаний…

— Это вы правильно сказали, что клиентура нескончаемая. Желающих жить вопреки нормам и законам общества у нас не убавляется. В тюрьмах, похоже, скоро мест свободных не останется.

Помолчали немного, глядя в мятущееся пламя костра.

— Народ думает, что Ад — это гигантская тюрьма в глубинах Земли, — вдруг рассердился Сатановский. — Из всех тюрем — самая ужасная. В ней томятся грешные и злые души, а Сатана служит кем-то вроде разнарядчика, отпускающего наказания согласно грехам. Господи, как всё упрощённо!

«Тюрьма и есть ад, — подумал Михаил Владимирович. — По-крайней мере, для нормальных людей. Серой от Сатановского пахнет!» — вспомнил он. Петрович иногда в дачном домике жёг серные свечки, чтобы вытравить мышей и насекомых. Так же пахло. Вероятно, в местах заключения для санобработки пользовались такими же серными свечками.

Сатановский безнадёжно махнул рукой.

— Взять, к примеру, вас, русских грешников…

— А вы, извините, какой национальности будете? — обиделся нетолерантности
Сатановского Михаил Владимирович.

— Я? Я никакой национальности. Я — человек мира.

— Еврей, — уточнил Михаил Владимирович.

— Почему еврей? — не обиделся Сатановский.

— Ну, во-первых, фамилия… Во-вторых, только евреи скрывают, какой они национальности.

— А… Нет, не еврей, — абсолютно безразлично отнекнулся Сатановский и, подумав, спросил: — Вот, Адам, к примеру, какой национальности?

— Еврей, наверное… Как и Христос.

— Ошибаетесь, уважаемый. Первоисточники плохо изучали. Согласно Новому Завету, евреями рождены Иисус и его апостолы. А в Ветхом Завете сказано, что Адам сотворён Богом и его гены не содержат меток национальности. Так что, успокойтесь: я такой же еврей, как русский, и такой же немец, как араб.

— Хотите сказать, что вы ровесник Адама? — скептически спросил Михаил Владимирович.

— Нет, не хочу, — пожал плечами Сатановский. — Верить или не верить мне, дело хозяйское. Проводить генетический анализ мне недосуг, примите заявление как аксиому, без подтверждающей справки из лаборатории. Так вот, взять, к примеру, русского грешника. Все думают: попал он в Ад… Кипящая смола, раскалённые сковороды и прочее… Вечно… Вечно — значит, второй раз не умрёшь. А русский человек ко всему привыкает-приспосабливается. Ну, помается год… два… десять… век! Вечность — штука долгая. По сравнению с вечностью и год, и век — пылинки. Привыкнет! Поймёт, что второй раз ему не умирать. Начнёт обустраиваться. Обязательно высмотрит какого-нибудь слабодушного чертёнка, уговорит на нарушение внутреннего распорядка. Отлучусь, мол, на недолгое время… Обязательно вернусь, зуб даю! И вернётся, как честный человек! Ага, с мешком яблок, по случаю приобретённых в Райских Кущах. Заквасит бражку… Угостит чертей… И всё: Ад, как налаженное предприятие, можно закрывать!

Сатановский безнадёжно махнул рукой.

Михаил Владимирович улыбнулся. Это точно: русские где угодно обустроятся, даже в аду.

— Ты думаешь, Ад внизу, под землёй? — требовательно спросил Сатановский. — Наверху тоже Ад. Какой из них хуже? Хуже тот, из которого нет возврата.

— Ад там, где нет Бога, — поправила Сатановского хозяйка.

— А если не веришь в Бога? — задал провоцирующий вопрос Михаил Владимирович.

— Ну, тогда Ад там, где нет Высшего Разума. И в Высший Разум не веришь? Тогда ещё проще. Ад там, где нет разума. Только этот Ад — для разумных. Который устраивают им безумные. Ты не обращал внимания, какие законы придумывают депутаты, что делают министры для народа? И подумай, о какой жизни «народные избранники» и министры пекутся для своего электорального быдла…

Михаил Владимирович молчал. Потому что слово «министр» для него было не заоблачным, а вполне обыденным словом. И электорат… тоже.

— Много разных тварей на свете, — тяжело вздохнул Сатановский. — Например, медведка. Противная, но безобидная для человека. Рассаду только жрёт. Чёрная мамба, самая ядовитая змея на земле. Жутко агрессивная. Ползает со скоростью двадцать пять километров в час. Не убежишь. Укусит, можешь раздавать вещи прохожим и, не отвлекаясь, топать на кладбище, дабы не утруждать близких расходами на катафалк. Мир кишмя кишит желающими съесть человека: клопы, глисты, волки… Ты слышал когда-нибудь про сомика Кандиру? Живёт в реке Амазонка малюсенькая рыбка, похожая на прозрачную зубочистку. Почуяв в воде мочу, проникает в мочеиспускательный канал, растопыривает жабры с острыми шипами, и начинает сосать кровь. Извлечь сомика невозможно. Боль такая мучительная, что аборигены предпочитают отсечь себе пенис. А предусмотрительные, прежде чем зайти в реку, туго перевязывают крайнюю плоть бечёвкой.

Сатановский скривился: вот так вот, мол.

— Люди считают себя высшими существами на Земле. Но уретральному сомику плевать, что люди придумали компьютер и космические корабли. По мнению клопов, глистов и уретральных сомиков люди просто очень вкусные…

Сатановский помолчал и подвёл неожиданный итог:

— Но самая ужасная тварь — человек…

«Не зря говорят, что работа накладывает отпечаток на человека, — подумал Михаил Владимирович. — Человек, работающий с преступниками, думает, что весь мир преступен».

— Раньше как? Человек умрёт, его душу, согласно наличию или отсутствию грехов, распределяли в Рай или в Ад. Порядок был.

Сатановский удовлетворённо кивнул, и тут же возмущённо всплеснул руками:

— В рай теперь — по звонку, по протекции. Опять же, богатому грешнику купить лучшее место в Раю — как два пальца об асфальт! В Ад — по желанию.

— Странные желания — попасть в ад, — засомневался Михаил Владимирович. Рассуждения об аде он воспринимал, как чисто теоретические. Так сказать, литературная метафора применительно к реальным местам заключения.

— Есть всякие любители. Любители однополой любви, любители извращённо потрахаться и натурально поширяться. Есть любители резаться и вешаться. Вы же не удивляетесь, что есть садисты и мазохисты. Вот и в Аду: есть извращенцы, желающие послужить. Мучить людей в самой извращённой форме, да ещё и благодарности от начальства получать. Где приятнее работу найдёшь?! Очереди туда и туда. Ад теперь не тот. В Аду есть чем заняться. И занятия эти отличаются богатством выбора и изощренностью, по сравнению с которыми жизнь в Раю скучна и безрадостна. В Аду теперь нет такого греха, который бы не прощался. Плотские наслаждения возведены в ранг извращений, они совершенствуются и не знают пределов. Желающие насилуют совращённых ангелов — в Аду нет границ, запретов, осуждения. Мучения падших ангелов обыватели в Аду воспринимают, как выступления талантливых артистов и сопровождают аплодисментами. И доска с девизом «Jedem das Seine» («Каждому своё» — надпись над входом в концентрационный лагерь Бухенвальд), начертанный над входом, заменена лозунгом: «Ад прекраснее Рая!». И знаешь, что это такое по большому счёту? Это концентрация свободы, толерантности и прочих либеральных ценностей в форме предельного освобождения от любых условностей до уровня постоянного оргазма, вечного экстаза. Мир, в котором нет ни запретов, ни ограничений. Какая чушь!

Сатановский покачал головой, будто сожалел о чьём-то нехорошем поступке.

— Одних привозят туда в чёрных лимузинах с зеркальными стеклами. Другие плетутся сами, запинаясь, как наркоманы под кайфом. Мужчины, женщины, молодёжь с пустыми глазами. Принимают всех, двери вместилища беспредельной свободы наслаждений широко открыты для всех. И знаешь, что их всех объединяет, что-ли… Их общий симптом… Они все слепы!

Сатановский безнадёжно перечеркнул пространство перед собой.

— Для «хозяев жизни», «хозяйчиков» и их прихлебателей пребывание в Раю — как постная кутья триста шестьдесят дней в году. Хочется чего-то остренького, греховного, соблазнительного… А на сковородке жариться вместо себя они всегда желающего купят. Или уговорят «на идеологической основе». Найдутся толерантные любители мучиться за других и по принципу: «Если не я, то кто?». Врачи, к примеру… Их клянут, бьют, судят, зарплаты смешные платят… А они: «Если не я, то кто их лечить будет?». Есть любители резаться и вешаться. Так что, есть любители мучиться, есть. Признаюсь, таких я не понимаю: жарят их на сковороде или окунают в кипящую смолу… Варёное мясо свисает с костей, здоровья никакого… Бр-р!

Сатановский натурально передёрнул плечами. Вздохнув, добавил:

— А иным не надо выбирать, куда идти. Для одних и здесь рай, а для других вся их жизнь — сущий ад.

— Да уж… — буркнул Михаил Владимирович.

— Состав ваших правителей по большей части оттуда. Не из Рая.

— То, что «оттуда», все знают, — бросила реплику хозяйка.

— Никто и не говорит, что у наших правителей чистые, безгрешные души… — оправдался Михаил Владимирович. — Все мы не без греха.

— Не даром чиновничью партию в народе называют партией жуликов и воров, — усмехнулась хозяйка. — Правящая верхушка состоит из властолюбцев. Места в правительстве захватывают алчущие власти, а не специалисты, которых заботит решение общественных проблем.

— Слабое место власти в том, что неуважение к ней обессиливает её, — чмокнув, будто высасывает из зуба остатки пищи, добавил Сатановский. — Стоит раструбить о невежестве правителей, и их рейтинги катастрофически падают.

— Нет, нами правят не дураки, — продолжила хозяйка. — Как организаторы масс, они достаточно умны, но слишком невежественны за пределами политики. К тому же в помощниках у них недалёкие чиновники, головы которых забиты инструкциями. И мыслят чиновники либо штампами, либо никак. И практически все алчут власти, чтобы получать материальные выгоды. Частенько влияя на получение выгоды своей должностью. А нередко и откровенно грешным путём.

Михаилу Владимировичу, как чиновнику высшего разряда, хотелось бы возразить, но… Всё сказанное было правдой.

— Нет в мире людей не ошибавшихся. Нет безгрешных, — с сожалением вздохнула хозяйка и словно поддержала Михаила Владимировича.

— А как же святые? — усмехнулся Михаил Владимирович.

— И святые не безгрешны. Апостол Пётр отрёкся от Христа, когда того взяли иудейские первосвященники, чтобы отдать на суд римского префекта Иудеи Понтия Пилата. Но теперь Петра называют первоверховным апостолом и считают лучшим из апостолов, потому что он больше других сделал для становления и развития христианских церквей после смерти Христа. Апостол Павел, до крещения носивший имя Савл, был воинствующим фарисеем, активно участвовал в преследовании первых христиан. Есть грешники заблудшие, избегающие Дьявола и согрешившие по недомыслию и слабости своей, а есть ищущие греха, дабы, вступив в сделку с Сатаной, получить максимум привилегий.

Михаил Владимирович вздохнул, но промолчал. Хозяйка опять была права.

— Складывается впечатление, что нынешняя так называемая аристократия — из числа вторых, в большинстве своём всплывших со дна общества, — с кряхтением признал Сатановский. — Про то, что плавает и не тонет, всем известно. Ведут себя, как мужичьё с повадками скотины. И результаты деятельности этих рулителей напоминают продукты жизнедеятельности той скотины.

Сердито посопев, он продолжил:

— Да, все мы не без греха. Но истинное грехопадение кроется в искушении запретным знанием. Дьявол дал правителям ложную уверенность в том, что они знают и умеют, как управлять страной, людьми. Уверившись в том, правители презрели добродетель и творят зло, прекрасно зная о том, уверенные, что они не «твари дрожащие» и «имеют право».

Михаила Владимировича покоробили сравнения Сатановского: он сам был сыном родителей «от сохи, от бороны», но в верхние эшелоны власти не «всплыл», а поднялся трудами праведными. Как ему казалось. Поэтому довольно сердито возразил:

— Раз «всплыли», значит, в них заложены соответствующие гены и они способны быть наверху. Всем давали возможности. Те, кто их не использовали, обречены быть на дне.

— Ну, подобное мы уже слышали. Как сказал рыжий «прихватизатор» при смене социалистического строя на капиталистический: «Вымрут миллионов тридцать. Сами виноваты — не смогли перестроиться». Этот деятель пренебрежительно и походя обрёк на смерть тридцать миллионов… В Великую Отечественную погибло меньше! Ты ещё скажи, что бедность передаётся по наследству, — усмехнулся Сатановский. — И что численность бедняков надо держать под контролем, прирост и состав населения регулировать, поддерживать баланс между элитарной и трудящейся частями человечества. О евгенике и попытках создания арийской расы мы тоже слышали…

— А, может, улучшение условий жизни бедняков приведёт к рождению улучшенного потомства? — предположила хозяйка.

— Регулирование численности низших классов приведет к росту их уровня жизни, — согласился Михаил Владимирович. — Но увеличение бытового комфорта вряд ли повысит их умственные способности. У женщины, прожившей всю жизнь в Пруссии, вырастет ребёнок с характером пруссака. Именно таким образом национальные особенности сохраняются столетиями, несмотря на многочисленные исторические события. И совершенно нереалистично полагать, что бедняки в этом отношении чем-то отличаются. Нельзя смотреть на человечество, как на единый вид: эмоциональные итальянцы отличаются от чопорных англичан, а русским раздолбаям всегда будут поперёк горла немецкий орднунг. Человек, пропитанный «культурой быдлянства», не поймёт хорошей литературы и музыки. Люди, которые самогон заедают картохой с луком, не поймут, почему к рыбе подают белое вино, а к мясу — красное, и не захотят омаров запивать шампанским. Только «Балтикой» повышенного спиртосодержания! Потому как омары — те же раки.

— Да уж… Народ перестал быть народом, — проворчала хозяйка. — Правители превратили народ в крепостных, в рабов. Те, которые всплыли со дна из вонючей тины и летают с должности на должность на «золотых парашютах», называют народ электоральной биомассой. Может, они правы? Ведь, когда рулители через зомбиящик пригласят «народ» голосовать за нового князя тьмы, народ пойдёт и тупо проголосует… Одни — как живые мертвецы, другие — как партийные мутанты.

— Все мы рабы, — брюзгливо проворчал Сатановский. — Одни — рабы страха, другие — рабы наживы, третьи — рабы инстинкта. Все кому-то или чему-то служим.

— Все служат, — согласился Михаил Владимирович. — Учёные служат науке, чиновники и военные — государству. Только учёные-рабы наживаются на науке, а истинные учёные посвящают себя служению науке. Рабы-военные поддерживают агрессию правителей своей страны, а военные-защитники посвящают себя защите Отечества. Важно — чему ты посвящаешь себя: служению правде или лжи, свету или тьме, к чему стремишься, что видишь впереди, и что оставишь позади себя.

— Не так важно, что позади тебя, не так важно, что впереди. Важно, что внутри, — возразила хозяйка. Главное, внутренняя свобода — она определяет вектор движения человека.

— Внутренняя свобода имеет смысл лишь в том случае, если за неверный выбор человек расплачивается болью, — подняв руку кверху, возразил Сатановский. — А боль рождает зло. Люди часто ошибаются, поэтому в мире столько зла. Всё зло идет из нутра человеческого, из тёмного колодца, где примитивные инстинкты довлеют над разумом — именно инстинкты заставляют человека делать неверный выбор.

— Ценность свободы — в самой свободе, — протестующее поднял руку Михаил Владимирович. — Не только в духовной, но и в материальной, политической. Наш парламент, например, работает над изменениями в Конституции. Поправки сделают нашу жизнь более свободной. Наши парламентарии — слуги народа…

— Депутаты — слуги народа? — удивлённо спросил и язвительно рассмеялся Сатановский. — Смотрю я на ваших думцев…

— Они не наши, они общие, — возразил Михаил Владимирович. — И ваши тоже.

— Я их не выбирал, поэтому они не мои. А вот те, кто выбирал, умудрились выбрать в Думу даже антропофагов…

— Что за… партия такая, антропофаги? Партия любителей пива, помню, в девяностые была.

— Это не партия. Это порода людей. Их описал ещё древнеримский писатель Геродот. Внешность у антропофагов специфическая: головы утоплены в грудные клетки, только темечко между плеч, как донышко котелка, выпирает. Представь гориллу, которую ударили бревном так, что голова провалилась в грудную клетку. Количество субстанции, которой люди думают, у антропофагов не больше кулака ребёнка. И сознание на уровне шимпанзе. Общаются с помощью весёлого хрюканья, удивлённого мычания и протестующих жестов, как приматы. Умеют совать карточки в щёлки для голосования. Питаются живыми людьми. Если живых нет, не брезгуют мертвечиной.

Михаил Владимирович усмехнулся: двух-трёх депутатов подобного типа он знал.

— Кто в правительстве за здоровье народа отвечает? Кащей. Женщины в правительстве — ведьмы из параллельных миров, — продолжил Сатановский. — Самодовольные физиономии, обесцвеченные мёртвые волосы. Кожа на лицах натянута операциями и накачана лекарствами от морщин так, что улыбки напоминают оскал Ехидны. Да только дряблая кожа на шее выдаёт старость. Не зря говорят: хочешь узнать возраст женщины — посмотри на её шею. Желания похотливы, как у престарелой женщины, возжелавшей молодого любовника. Только жаждут они власти и богатства. Рты в обрамлении бескровных, крашеных губ смакуют глупые фразы. Обещания благоухают сладостнее фимиама, пьянят души слушателей и звучат соблазнительнее любовного вздоха юной, но много повидавшей на своем веку девы, но змеиные языки источают яд более ядовитый, нежели яд гадюки. Очи исторгают влажное пламя… А приглядись внимательнее — из глаз у них смерть выглядывает. Они склоняют головы с неподражаемым изяществом, обольщая легковерный электорат ласковой улыбкой коварной маски, за оживлёнными чертами которой скрываются восторг злодеяния и уродство смерти. У большинства, — Сатановский тряхнул руками, словно сбрасывая что-то неприятное, и брезгливо сморщился, — двойное гражданство: в левой подмышке печать светлого мира, в правой — тёмного.

— И все блондинки, — пошутил Михаил Владимирович.

— Не обязательно быть тёмным, чтобы принадлежать злу, — почти огрызнулся Сатановский. — В тёмном мире они у себя, здесь — на работе. Их дети учатся в лучших «ненаших» университетах, получают разностороннее образование «мирового уровня». Чада считают себя гениальными и всю жизнь не могут выбрать занятие, достойное их одарённости. Поэтому «золотые детки» наслаждаются жизнью, покупая всё, что продаётся. А что не продаётся, пытаются взять без спроса. Во времена дедушки Сталина таких сочли бы врагами народа и расстреляли. Но их показывают по зомбиящику, как представителей бомонда, как светских львов и львиц…

— Будь к ним снисходительным, — усмехнулась хозяйка. — В узких головёшках «гениальных деток» мыслишки убогонькие, страшненькие, страдают клаустрофобией, поэтому лезут из тесных черепных коробок недоразвитыми… Больны они на головы, а на больных не обижаются.

— Не все ж такие… — без уверенности в голосе оправдал «элиту» Михаил Владимирович. — Есть и нормальные люди…

Сатановский скептически покосился на Михаила Владимировича, хмыкнул.

— Ага… Одна молодая чиновница изрекла, что макарошками можно нормально питаться, другая: «Мы вас рожать не заставляли»… Ляпнут, не подумав. Не понимают, что без людей они никто! Вампирши-полукровки молодые… Им от роду-то лет по двести! Маманьки, небось, были секретутками у знатных вампиров, да залетели по глупости. И получились дочки — людей презирают, а до вампиров по чистокровности не дотягивают. Ни рыба ни мясо. Таких раньше в цивилизованном обществе бастардами называли. Ублюдками.

— У нас демократия. Народ разберётся, кто есть кто, — вяло возразил Михаил Владимирович.

— Народ… — Сатановский посмотрел на Михаила Владимировича так, будто услышал от него страшную глупость. — Ваш народ — демос — легко превращается в охлос — чернь. Так называемая демократия — власть народа — это власть визжащего стада, почувствовавшего силу. Демократия — это возможность охлоса самому выбирать себе хозяев.

Посопев и сердито поковыряв веткой землю под ногами, Сатановский продолжил:

— Охлос — неразумное сборище охло…мэнов, готовое следовать за любым красиво жонглирующим словами демагогом или раздающим подачки богачом. Охло-мэны — неразумные дикари, радующиеся так называемой демократии и вверяющие судьбу страны крикливым политиканам, готовым ради власти торговать честью, совестью и славой предков.

Сатановский до того распалился, что встал и заходил у костра.

— Своры ваших чиновников продают и разворовывают государство. И чем выше чин, тем безразмернее воровство. В старину для благородных людей страшно было бесчестье, одно из худших — лихоимство, проклятие рода человеческого. Представители теперешней же «элиты» лихоимствуют без меры, считают, что у них с Всевышним доверительные отношения, и уверены, что после достойного и безболезненного ухода из жизни на роскошной кровати в загородном доме на ста гектарах «прихватизированной» территории природоохранной зоны им предстоит экскурсия в рай. Может, конечно, время от времени кому-то в голову и закрадывается мысль, что мерзкий, жадный, злобный хорёк, подобный ему, протискиваясь в райские врата, встретится с таможенными трудностями, и упрямый ключник Пётр, усмотрев в таможенной декларации сверхнормативный груз в виде десятка тонн грехов, не пропустит их на вожделенную пятизвёздочную территорию Рая.

— По телевизору показывают, как перекрасившиеся в новые партийные цвета фарисеи высокого ранга с постными физиономиями крестятся в лучших церквях, — печально усмехнувшись, посетовала хозяйка. — У церквей попроще толпятся мерседесы и лексусы христопродавцев помельче. Согласно твёрдым расценкам, новые выкресты (прим.: выкрест — перешедшие в христианство из другой религии; чаще всего употребляется по отношению к крещёным евреям) ставят разной толщины свечки во искупление грехов. Одни молятся усердно, надеясь докричаться до Небес. По их молитвенному рвению можно судить, кто сколько нагрешил за прошедшую неделю. Другие, взирая на проповедника, как на модного рэпера, отстукивают ногой в такт его, призывающим к благочестивости, словам. И, если приглядеться, можно заметить, что крестятся они не по-христиански — сверху вниз, а по-сатанински — снизу вверх.

Хозяйка сделала вид, что негодующе плюнула в сторону.

— Они забеспокоились о благах после смерти! Засомневались в заключенной сделке с «чёрным господином», стали мучительно думать, как увильнуть от выполнения условий договора. Они не прощали долгов своим должникам — на том стоит бизнес! Но не могут понять, что, несмотря на их усиленные молитвы, Дьявол придёт минута в минуту и потребует расчета по долгам.

Хозяйка развела руками, подтверждая неминуемость расплаты.

— А, когда приходится отдавать концы по-настоящему, — продолжил Сатановский, — отдают их, обливаясь предсмертным потом в немецких или израильских клиниках, проклиная отечественную медицину, которую сами же загубили, и умоляя забугорных врачей за любую цену избавить их от смерти — так им не хочется превращаться в забальзамированную тушку выпотрошенного хряка. Достигли высот, пресытились возможными и невозможными наслаждениями, ощущали себя богами с Олимпа, но, завидев приближающегося к ним «жнеца с косой», умирают, терзаемые мучительным вопросом: кому оставить «нажитое непосильным трудом». Потому что их «золотые и гениальные» дети могут только жрать и кайфовать, и не способны к продолжению, хоть и нечестного, но, тем не менее, бизнеса родителей. Этим жизнь ранит их сильнее смерти.

Сатановский воздел указующий перст к небу.

— Потому что они знают: после смерти для них наступит забвение — а это хуже смерти. Память спасает людей от небытия. Человек не умрёт, пока кто-то хранит память о нём, а их дети быстро выхлебают из кормушки, переполненной сытной жрачкой, называемой в обиходе наследством, и забудут своих родителей.

— Плохие дети… — решил Михаил Владимирович.

— Плохие родители, — поправила его хозяйка. — За редким исключением, дети вырастают такими, какими их растят родители.

— Такие не дорожат чистотой душ, не заботятся о безгрешности жизней, — продолжил Сатановский. — Вечность для праведных душ, по их мнению, слишком далека. Они здоровы, в аптеке им нужны только презервативы. Они думают, что здоровье у них вечное. Думая, что делают лучший выбор, по собственной воле идут в собственноручно сотворённый ад. Как сказано в Библии: «Есть скопцы, которые сами себя сделали скопцами». Мне таких хочется ободрить: «Жизнь коротка, потерпи немного». Ничего не достигнув и завидуя более успешным, они варят свою ненависть к народу на медленном огне, и умирают от ненависти к жизни. Сатане не нужно соблазнять их, они сами становятся к нему в очередь, чтобы заложить души почти даром, за бес-бургер грех-дог в красивых американских суперупаковках.

— Почему американских? — спросил Михаил Владимирович.

— Потому что Штаты — страна снобов и потребителей. Для них не важна суть — важно, как выглядит. Америка — гигантский котёл, в котором зёрна человеческих ценностей разводится огромным количеством воды и варится дешёвая потребительская бурда. Да и сами люди — они тоже перевариваются. Белые, чёрные, желтокожие превращаются в однородную серую массу лицемеров. Бог создал людей разноцветными, дьявол смешал краски в его палитре в однообразную серость. Америкосы кричат о либеральных ценностях, о демократии — и растаптывают страны. Разносчики демократии… Как в рекламе про тайд: «У вас ещё нет демократии? Тогда наши авианосцы идут к вам!». Их писатели пишут в книгах слезливые посвящения: «Посвящаю любимой мамочке… Дорогим друзьям… Бесценным детям…» — а «бесценные дети», начитавшись их «бестселлеров» и насмотревшись их боевиков про героических киллеров, приходят в школы с дробовиками и расстреливают вчерашних друзей.

— Америкосы, конечно, умные… Но почему-то считают, что все остальные дураки, — согласился Михаил Владимирович. — Весь мир зол, не только Америка. Видя злодеяния, которые творят люди, трудно за этим видеть божественный план.

— Мир создавал Бог. Но «доделывал» его Дьявол, — вздохнула хозяйка.

— Такое впечатление, что многие люди достигают зрелого возраста телом, но остаются в подростковом возрасте разумом и душой, — задумчиво произнёс Сатановский. — Их интересует не взрослая жизнь, а игра в жизнь. Не книги и фильмы — образцы творчества и искусства, а дешёвые поделки-развлекалки. Политики занимаются не государственным строительством, а политическими играми. У людей происходит онемение и атрофия душ, у правителей души покрываются плесенью и отмирают вследствие гангрены.

— Тяга к презренному злату, бьющая через край жажда сладкой жизни побуждает их заключать союз с демонами мрака. Природа и добрый Бог одарили их душами — но они продают свои души Сатане, — продолжила хозяйка.

— Легко ли продать душу? — с улыбкой, понимая шуточность вопроса, спросил Михаил Владимирович.

— Машину, к примеру, продать трудно, — вполне серьёзно пояснил Сатановский. — Хочется продать подороже, утаив от покупателя имеющиеся дефекты. С машиной понятно, она большая, на ней ездят. А душа… У многих, может, её и нет вовсе! Ты её в руках держал? Какого она цвета, видел? Она эфемерна. Она… никакая. Ни веса, ни вкуса, ни запаха. Никто же не кричит на площади: «Продам душу! Недорого! Непользованная совсем! Невинная!». Человек и не собирался продавать, но как-то вдруг объявляется покупатель. Возьму, говорит. И цену предлагает. За то, что у тебя то ли есть, то ли нету… А цена за то, что тебе в обиходе вроде бы и не надо, заманчивая. Ну, возьми… Я её не ем, я на ней не езжу. Душу продать легче, чем машину.

Сатановский поднял руку, словно желая сказать что-то важное, но замер с открытым ртом. Вяло махнув рукой, завершил:

— А вместе с душой уходит и непременное её приложение — совесть. Того, кто продал душу, совесть не поймает с поличными, не упрекнёт в безнравственности.

— Ну, вот вы сами сказали: ни цвета у неё, ни веса. Никакая. А как тогда определить, есть она или нет её? — с прежним скепсисом спросил Михаил Владимирович.

— Глаза — окна в душу человека, — вздохнула хозяйка. — Ты не обращал внимания, что одному человеку легко смотреть в глаза, а другому… не хочется. Одному человеку смотришь в глаза — и оторваться не можешь, будто родниковую воду в жаркий день пьёшь. А другому заглянул через силу — и будто в нехорошее вляпался. Потому что у одного душа чистая, как родниковая вода, а у другого — грязь болотная. Ты давно в глаза жене смотрел? Какого цвета глаза у твоей жены?

Михаил Владимирович задумался и… И оторопел: а и правда, какого цвета глаза у жены? Потом вспомнил: лет… много тому назад глаза у жены были жёлто-зелёные. Наверное, и сейчас такие же. Цвет глаз у людей, вроде, не меняется. Да-а… Не смотрел он в глаза жене. А почему? Потому что боялся увидеть в них неискренность. Да что там — ложь он боялся увидеть.

— А иным смотришь в глаза — и будто в пустоту. Потому что окошки открыты, а за ними — ничего. Души нет.

Помолчали, задумавшись. Михаил Владимирович допил остывший чай и покачивал кружкой, продев в её ручку палец.

— Есть люди, продающие душу за выгоду, — добавила хозяйка. — А есть, которые служат Сатане по, как сейчас говорят, идеологическим соображениям. Например, ведьмы. Те даже присягают Сатане в верности.

— Дают торжественное обещание? — усмехнулся Михаил Владимирович.

— Вроде того. Я не присутствовала на подобных обрядах, так что могу судить о них только по картинкам из древних книг. В одной на иллюстрации изображены коленопреклоненная женщина в юбке с голым торсом и повернувшийся к ней задом обнаженный дьявол: атлетическая фигура, чёрные крылья, козлиная голова с рогами и лапы с длиннющими когтями. Улыбающаяся женщина, обнимая дьявола за ноги, уткнулась носом под задранный хвост. Присягающие Сатане обязаны целовать его в «коричневый глаз».

Михаил Владимирович брезгливо поморщился.

— Дьяволы, ведьмы, потусторонний мир… Сказки всё это.

— Раньше считали сказками. А теперь засомневались. Ты что-нибудь слышал об организации ЦЕРН? — спросила хозяйка.

— Может, и слышал. Аббревиатуру не помню. Я демонологией не увлекаюсь.

Хозяйка усмехнулась.

— Ну, о большом адронном колллайдере точно слышал. ЦЕРН владеет коллайдером. Организация основана 29 сентября 1954 года, на иудейский праздник Рош ха-Шана в первый день библейского еврейского календаря двенадцатью странами, далеко не идеологическими, экономическими и военными сподвижниками. Иран и Штаты, например, непримиримые враги, но выступили, как соучредители этой организации. В организации работают учёные более ста стран. На глубине ста метров под землей в кольцеобразных туннелях длинной в двадцать шесть километров в поле огромных магнитов коллайдер разгоняет протоны почти до скорости света, сталкивает их… В общем, пытаются дойти до глубин строения Вселенной. Учёные выяснили, что есть материя — это то, что мы видим вокруг себя. Но есть невидимые антиматерия, негативная и тёмная материи, и их количество во Вселенной гораздо больше количества материи. Самое невероятное вот что. Ученые всё больше убеждаются, что силы, удерживающие структуру материи, из духовного измерения, из того, что мы называем сверхестественным.

Михаил Владимирович недоверчиво посмотрел на хозяйку.

— Учёные предполагают, что материя связана с положительной духовной энергией, исходящей от Бога, а антиматерия — с отрицательной энергией, то есть с демоническим миром. Есть подозрения, что намерения ученых ЦЕРНа движимы не святым духом. В Сети появились видеозаписи, на которых сотрудники приносят жертвы, танцуют ритуальные танцы. Кому они приносят жертвы и для кого танцуют?

Хозяйка вопросительно посмотрела на Михаила Владимировича и изобразила мимикой: «Вот так вот!».

— О неслучайной дате открытия организации я уже упомянула. Место, где построен коллайдер, тоже весьма интересно. Эта территория во времена Римской империи называлась Аполлиакум. Здесь располагался храм Аваддона, демона истребления, разрушения и смерти, ангела бездны и царства теней. Абаддон — один из наиболее могущественных демонов, который покровительствует стихии разрушения. Индуисты называют его Шивой, богом разрушения и воссоздания. Среди множества индийских божеств Шива — единственное божество-разрушитель.

Путь Антихриста в мир закрыт для него навеки. Но он знает, что где-то под землёй есть пути мёртвых, по которым можно выбраться на свободу. Ключи от врат, преграждающих каждый из этих путей, хранят привратники, имена которых есть великая тайна. Но Князь тьмы с помощью подкупа и коварства узнает их тайные имена.

Древний храм демона бездны Аваддона находился прямо в центре коллайдера. На логотипе ЦЕРН видны три сопряженных шестёрки и две девятки. Три шестёрки — число Зверя, имя Антихриста. Три девятки символизируют духовное совершенство, которое невозможно описать словами, оно выше нашего понимания. Рядом со штаб-квартирой установлена статуя Шивы. ЦЕРН единственная корпорация в мире, имеющая в качестве своего талисмана божество. Божество разрушения. Не в числе ли учредителей ЦЕРНа превратники, в чьих руках ключи от путей мёртвых?

Сталкивая потоки частиц, учёные организации ЦЕРН пытаются открыть портал в пространственно-временном континууме, открыть чёрную дыру. Что появится с той стороны, они не знают.

В библии сказано, что в конце времен из кладезя бездны выйдут демонические существа. Злые духи управляют человечеством, трудятся в интересах падших ангелов, которые находятся в кладезе бездны. Они манипулируют разумом людей, давая им эти технологии, чтобы вскрыть бездну и выпустить их приятелей. Судя по всему им это удалось, наш мир заполняет нечисть. Уже планируют построить коллайдер с длиной туннелей в сто километров, чтобы через образованную с его помощью чёрную дыру впустить в мир Зверя, Антихриста. Сказано в Откровении: «…сатана будет освобожден из темницы своей, и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, и собирать их на брань. Число их как песок морской».

— Зачем строить многомиллиардные коллайдеры, если портал уже есть? — скептически улыбнулся Михаил Владимирович, указывая на избушку.

— Это портал, дверь. Они хотят сотворить чёрную дыру. Чем отличается дверь от дыры в стене, ты понимаешь. Порталом пользуются жители параллельных миров на, так сказать, паритетных условиях. Их возможности в чужих мирах сильно ограничены, как возможности гостей в чужой квартире. Чёрная дыра коллайдера — дьявольское творение, через которое, как через пролом в стене крепости, в этот мир повалят захватчики из тёмного мира.

— Сказки всё это. Детские ужастики в переложении для взрослых. Как можно верить в нечисть и страшного нехорошего дядю с рогами и хвостом?

— «Нехороший дядя»… — задумчиво повторил Сатановский. — Сатана — не дядя с рогами. Это метафора пустоты, небытия, символ переходящей в бунт тоски по жизни иной, нездешней. Так многие тосковали перед развалом Советского Союза по жизни красивой, западной. Кто подписал соглашение о развале великого Советского Союза? Ельцин, Шушкевич и Кравчук? Нет, соглашение подписали Израил, Азазел и Вельзевул. Это их восторженный свист и вой, радостные крики и визг их приспешников, жуткие подземные голоса, которые не может издавать ни одно живое существо, с трепетом ужаса слышали тогда оказавшиеся в Беловежской Пуще. Неслись они из пещеры, найти которую можно лишь с помощью чёрной магии, а вход в неё упрятан под правительственной резиденцией, и отворить его дано только Дьяволу. Странные запахи, повергающие всё живое в обморок, витали в воздухе того зала, где подписывалось соглашение с Дьяволом об уничтожении великой империи. Подписав соглашение, Ельцин-Израил, не поставив в известность президента СССР, в первую очередь позвонил Сатане в Фашингтон и доложил, что великая империя расчленена на куски, как труп в секционном зале.

Несколько лет крики козодоев во всех лесах империи раздавались громче обычного. Эти птицы ожидали вылета душ умирающих, и ритм своих ужасных криков приравнивали к хриплому дыханию обречённых. Если козодою удавалось овладеть душой в момент её выхода из тела, он взмывал в небо, оглашая окрестности демоническими воплями от радости, что несёт добычу Сатане. Каждый год после сатанинского соглашения в России вымирало по миллиону человек…

— Умирали слабые, лишённые способности что-либо творить, — Михаил Владимирович упрямо смотрел в костёр и в языках пламени видел мятущиеся души обречённых на вымирание. — Слабые здоровьем, слабые духом. Быть слабым или быть сильным, зависит от самого человека. От того, насколько он готов противостоять обстоятельствам, творить — и наслаждаться плодами труда своего. Или же безвольно влачить существование — и исчезнуть без следа.

— Человек ничто, если не может ничего сотворить. — Хозяйка согласно кивнула. — И подобие Божие, если он творец, Мастер. Надо верить во что-то большее, чем мы сами, иначе не преодолеть трясины обыденности. Только человек-творец может противостоять обстоятельствам. Но и слабый человек — существо, имеющее право на существование…

— Каждый может быть сильным: завести своё дело, чтобы творить, получать доход с бизнеса и жить в достатке, заниматься умственным трудом, если не можешь заниматься физическим, — отрицательно покачал рукой Михаил Владимирович. — Мы живём в демократической стране, и каждый волен выбирать, быть ему действенным творцом или безвольным существом, выбирать депутатов для законотворчества, и Президента, который руководит страной… У нас демократия!

— Демократия… — хмыкнул Сатановский. — Демократия — это непрерывная грызня за власть, дозволенная законодательно. Это свара, которую не унять призывами к мудрости и благоразумию. Ваши кандидаты во власть беззастенчиво лгут перед выборами, обещая народу всяческие блага — и забывают об обещаниях после выборов. Ваши правители — демагоги, лгущие ещё больше…

— Кто в этом мире не лжёт… — вздохнул Михаил Владимирович. — Но, согласитесь, обман обману рознь. Ложь, порожденная необходимостью, сильно отличается от лжи, порождённой глупостью. Есть обман во благо. Полководца, обманувшего противника на войне и выигравшего битву, считают героем.

— Обман на войне называется военным искусством, — проговорил Сатановский. — Обман во благо — тонкое понятие. От него очень легко отрывается понятие «во благо» и остаётся банальный обман.

— Расскажу я вам притчу, — подняла руки вверх хозяйка, останавливая спорщиков. — Некий чёрт проникся праведностью, решил бежать из Ада, прекратить чёрные дела и заняться творением добра. Сомневаясь кое в чём, за идеологической помощью обратился к священнику:

«Отче, вразуми, в чём состоит добро?».

Священник перечислил ему десять заповедей Христовых: не убий, не лги, не воруй и так далее. Стремление чёрта к добру было искренним, существом он был дотошным, докапывался до сути всего.

«Но люди оправдывают убийства во время войн, — засомневался он. — И приговоры судов к смерти считаются правомочными. Нужно ли считать убийцей и грешником того, кто, например, убил, защищая себя от убийцы?».

Священник подумал и ответил:

«Сложно всё в жизни… Нельзя назвать убийцами воинов, защищающих Отечество. Нельзя назвать убийцей человека, защищавшегося от убийцы…».

«Ладно, — продолжил чёрт. — Ты сказал, что нельзя лгать. Но не благом ли будет скрыть от тяжело больного приближающуюся к нему смерть и дать ложную надежду на жизнь? И будет ли лжесвидетельство в суде, спасающее невиновного человека, грехом?».

«Есть ложь во благо, нельзя назвать её грехом».

«Можно ли считать греховной сострадательную любовь одинокого мужчины к жене соседа, который бьёт её и не заботится о семье?».

Так в стремлении понять природу добра чёрт усомнился во всех священных заповедях. И, разочарованный, что нет чётких критериев добра, бежал в родное ему пламя Ада.

— Да, — согласился Михаил Владимирович. — Нет общей и неизменной нормы блага. Каждому человеку нужно открывать эти нормы в себе.

— А правителям отличать благо для общества, для страны от блага для отдельного человека, — подхватил Сатановский. — Потому как благо для общества нередко оборачивается неблагополучием для индивидуума.

— Только не в силах обрести меру добра тот, у кого нет души, — добавила хозяйка. — Всякое начинание правителя, задуманное без души, может оборотиться злом для страны и принести горькие плоды народу.

— Но если поступки ясно не разделены на добрые и злые, тогда и в полезных для страны указах правительства народ может отыскать злые для себя умыслы, — попытался защитить власть Михаил Владимирович. — Негатив люди усматривают во всём очень даже легко, а вот благотворное влияние указов на жизнь страны скрыто от глаз народа.

— Что-то не вижу я у наших властителей большого желания улучшить жизнь народа. Умение и желание «пилить бюджеты» есть… Одно радует: время для властителей бежит быстро, часто опережает жизнь, — проигнорировала замечания Михаила Владимировича хозяйка. — Не успеет оглянуться такой, а он уже не властитель, а раб.

— Президент разберётся во властителях. Уберёт лживых, назначит достойных, — пробормотал Михаил Владимирович. Он вспомнит про оч-чень заманчивое предложение, сделанное ему на днях, от которого невозможно было отказаться. — Чтобы навести порядок в стране, Президенту нужны мудрые и сильные помощники.

— Казалось бы — да, — с нескрываемым скепсисом проговорил Сатановский. — А с другой стороны… Кто силён и мудр, тот самостоятелен. Зачем Президенту думающие подчинённые, которых надо убеждать в правильности своих решений? Ему проще иметь дело с людьми покорными и послушными. С безропотными исполнителями.

Подумал немного и продолжил:

— Не зря его называют темнейшим. То ли он шестикрылый серафим (прим.: серафимы — верховные ангелы, наиболее приближенные к Богу, обладающие колоссальными силами и возможностями, практически равными божественным. Сатана ранее был одним из них). То ли он Кащей Бессмертный. Трудно сказать. Не зря он — «темнейший»!

— Каков на ваш взгляд премьер? — Михаил Владимирович вопросительно посмотрел на Сатановского. Ему были интересны весьма зрелые суждения Сатановского о политике.

— Этот гномик-то? Царь Горох, радующийся красивым айфончикам. И подчинённые у него соответствующие. Министр здравозахоронения с косой, взятой напрокат у Смерти. Ну и куча ведьм в правительстве. Вурдалаки-олигархи. Чиновники-вампиры, оборотни в погонах, «распиливающие» бюджетные деньги и берущие взятки не борзыми щенками, как в старину, не миллионами и миллиардами рублей, а тоннами и кубометрами долларов.

— А в умирающей деревне старуха считает копейки пенсии, чтобы хватило на кусок чёрного хлеба и капли корвалола «от сердца», который лучше помогает «от печали», чем от болезни, — вздохнула хозяйка. — Смотрит длинными вечерами в холодной избе новости по подаренному внуками ненужному им старому телевизору, и думает, что ей крутят фильмы про колдунов и волшебников. А обсудить новости «про колдунов и волшебников» не с кем, их, стариков, осталось трое — и все живут в разных концах мёртвой деревни, не дойти друг до друга по заросшим чертополохам улицам. А в качестве развлекалова — зомби-юмористы, несменяемые последние пятьдесят лет.

— Да, в телевизоре зомби! — согласился Сатановский. — Нестареющие старые блондины и звёздные павлины, веселящиеся и молодящиеся короли кривых зеркал, хвастающие друг перед другом жёнами возраста внучек и «мужьями» возраста сыновей.

— Говорящие зомби-головы занимающиеся пожиранием человеческих мозгов, — согласно кивнула хозяйка. — А сидящие на диванах зомби-обыватели тупо пялятся на их кривляния. И неважно, что изрекают «говорящие головы». Обыватели не хотят думать. Думать — это труд, напряжение мысли, а напрягаться так не хочется! Они оживляются, слушая, как на ток-шоу, где полощут грязное бельё известных личностей, эти «личности» с интеллектом не закончивших начальную школу домохозяек, визжат и непотребно ругаются, таская друг друга за волосы. Слушают пошлые буффонады юмористов-шутов и восторженно смеются, как смеются шестилетние мальчики, соревнующиеся в том, кто выше пописает. И тот, кто «пописает выше головы», считает себя героем.

Михаилу Владимировичу стало неприятно обсуждение политических тем. Он считал себя человеком, весьма приближённым к высоким политическим сферам, а здесь, у костра, «представители народа» отзывались о высокой политике весьма нелестно. Он решил поменять тему разговора.

— Вы говорите: параллельные миры… Бог, Сатана, зомби, вурдалаки, Рай, Ад… Я что-то не пойму: эти лешие, вурдалаки и прочая нечисть, они тоже живут в Аду, подчиняются Сатане? Бог, Аллах — это один бог, или разные?

— Что такое Рай и Ад? — спросил Сатановский и тут же ответил: — В понимании обывателя Рай — это Райские Кущи… Ну, дачный участок наподобие твоего, где благоустройством занимаются назначенные на то ангелы, а попавшие туда праведники ничего не делают, вроде тебя, трескают яблочки и наслаждаются вечной жизнью. В мусульманском раю мужчин ещё и гурии обслуживают…

— А женщин… Кто-то обслуживает? — улыбнулся Михаил Владимирович.

— В Раю не существует понятия «нет», — с лицом пропагандиста, читающего привычную лекцию, пояснил Сатановский. — Ад, по мнению обывателя, это вроде подземного доменного цеха, где грешников купают в расплавленном железе и жарят на огромных сковородах, не жалея кипящего маслица, чтобы не подгорели. В реальности «всё не так, ребята!», как пел Высоцкий…

— Любите Высоцкого?

— Его творчество афористично… Часто за шутовством прячется мудрость. Так вот, подобное понятие о загробном мире — упрощённое и неверное. Рай и Ад — это параллельные миры, в которые души людей попадают в основном после смерти…

— В основном?

— Да, в основном. Потому что в параллельные миры люди могут попасть и при жизни. У каждой религии свой параллельный мир: лешие, ведьмы и им подобная нечисть живут в языческом мире, христианские боги в своём, мусульманские в своём. Несмотря на параллельность, между мирами есть точки соприкосновения, их принято называть порталами. В стародавние времена из тех миров в этот перемещались довольно свободно. Домовые, ведьмы, вурдалаки, русалки — это пришельцы из параллельных миров. Ну и из этого мира в те люди похаживали. В сказках всё описано: Иван-царевич ходил в тридевятое царство или в царство Кащея Бессмертного, чтобы умыканную невесту вернуть… Но те миры оказывали слишком большое влияние на этот. В лесу власть забрал леший, в болоте — кикиморы, по ночам жить людям не давали вампиры. В общем, с целью наведения порядка в вашем мире порталы для прохождения прикрыли.

— Но вы же утверждаете, что в нашем правительстве есть ведьмы и прочее! — Михаил Владимирович решил поймать на слове «знатока потустороннего мира».

Сатановский не смутился и пояснил:

— Предположим, вы приехали в некий город. Чтобы жить в городе, вам нужно или забронировать номер в гостинице, или снять квартиру. Вы будете жильцом, но не хозяином жилплощади. И настоящие хозяева в любой момент могут вас турнуть из места проживания. «Иные» сейчас попадают в этот мир на правах гостей. А им очень хочется быть хозяевами.

— Думаю, мало кто из этого мира пожелает переместиться в параллельные миры, где живут ведьмы и вурдалаки, — покрутил головой Михаил Владимирович. — Их миры считаются мирами мёртвых. А смерти люди боятся.

— Боятся. Но есть, например, среди богатеньких извращенцы, которые всем пресытились, им осталось только на мир мёртвых поглазеть… Опять же, ненормальные исследователи паранормальных явлений.

— Есть такие, — согласился Михаил Владимирович.

— В момент смерти бессмертные души одних людей покидают тела и устремляются блаженствовать в небеса. А у других с отчаянным воплем низвергаются в преисподнюю, обреченные на вечные муки. Индусы утверждают, что их души, выпроставшись из поношенных и потерявших товарный вид жалких мешков, наполненных жиром, мясом, костями и потрохами, совершив некие кульбиты в небесных сферах, попадают в новенькие тела и возвращаются в бренный мир. Другой вопрос, в чьей шкуре кто возродится? Как пел незабвенный Высоцкий: «Если туп, как дерево, родишься баобабом». Примерно такова, в общем и целом, обычная схема. У нас смерть — расплата за грехи или вознаграждение за добродетель. У индусов — возрождение.

— Ну, пусть индусы думают, в чьём теле они возродятся после смерти… А вот насчёт смерти, как вознаграждения за добродетель, тут я не понимаю, — засомневался Михаил Владимирович.

— Люди боятся смерти от незнания, — пояснил Сатановский. — Страх —незаконнорожденное дитя неведения и воображения. Самый древний и всеподавляющий страх — страх неведомого. Неведомый мир прячет в себе неведомое зло. Дети всегда боятся темноты, а взрослые ёжатся, просматривая фильмы о неведомых мирах с жизнью, не похожей на земную, или представив жуткие миры на нашей планете, населённые мёртвыми и сумасшедшими. Самое худшее, думают люди, что может случиться с человеком, это смерть. А смерть — всего лишь шаг в другую жизнь. Это переход в иной мир, в параллельный. В неведомый. Это, как в Антарктиду поехать. Или в Африку, если ты там никогда не был. Как поменять профессию. Был ты, к примеру, поваром. Умел варить, зарабатывал хорошие деньги. И вдруг тебе предстоит стать токарем. Жалко расставаться с привычным, чтобы познать неведомое? Жалко. Страшно? Страшно. Перемены несут в себе страх.

Михаил Владимирович понимал постулаты Сатановского. Ему не раз пришлось шагать по ступенькам новых должностей. Больших должностей! И каждый раз перед принятием решения на него накатывал страх: «Справлюсь ли?».

— После смерти каждый выбирает себе личную параллельную вселенную. А некоторые, при их возможностях, могут вернуться назад. Например, у одной ведущей центрального телеканала, кстати, живущей в гражданском браке с миллиардером, есть яхта за четыре миллиона… долларов, естественно. Загородные дворцы в стране и за пределами страны… Не буду говорить, за сколько кубометров долларов, чтобы ты не упал с пенька. Люди смертны, померла болезная от несчастного случая. Но разве захочет эта телеведущая после смерти маяться в какой-нибудь адской Тьмутаракани? Естественно, она купила себе приличное место в Раю. Но, едва у господ с видом на райское жительство появилась возможность — за большие деньги, конечно — вернуться в бренный мир, к яхтам-дворцам, она тут же умчалась из скучного Рая, чтобы маяться греховными наслаждениями в бренном мире. А, чтобы узаконить своё пребывание надолго и основательно, явившаяся с того света телеведущая купила неприкосновенное депутатское место.

— А как же они, которые вернулись… Помнят, наверное, как были в Раю, как туда попали… Хоронили же их… В могилы закапывали!

— Ничего они не помнят. У мёртвых памяти нет. Не помнят они, где родились и жили, где умирали их родители, чему радовались в детстве и кто им помогал. Живут теперешним, не маясь от прошлого и не заботясь о будущем. Да и нельзя им помнить прошлого. Представь, вспомнит такой, что когда-то он умер, его кремировали или закопали… Такого врагу не пожелаешь. Да, в общем-то, и не было кремации с закапыванием. Для окружающих её мытарства по параллельным мирам было обустроено, как пребывание в реанимации в состоянии искусственной комы.

Сатановский тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.

— Жил в этом мире… Умер — ушёл в другой мир… Вернулся из параллельного мира… Движение в пространственно-временном континууме… Для людей в этом мире время имеет только одно направление: из прошлого в будущее. А на самом деле временное измерение аналогично пространственным измерениям. У пространства есть длина-ширина-высота. У времени… Сегодня что у нас, суббота? Взять, к примеру, пятницу. Только позавчера она была «завтра», а сегодня уже «вчера»…

— Чего? — Михаил Владимирович не понял «с разбегу» замысловатых рассуждений про вчера-сегодня-завтра.

— Да это я так… Вектор времени так же изменяем, как и вектор пространства. Да бог с ним, со временем… Мертвецы, о которых мы говорили… Кроме того, что они без памяти, они ещё слепые и глухие: не видят, как живут другие, не слышат их стенаний… Народ жалуется, что на пенсию не прожить, а они не понимают этого, советуют питаться дешёвыми макарошками. Им говорят, что на такие зарплаты детей не вырастишь, а они говорят, что никого не заставляли рожать…

— Они не понимают, что значит быть бедным, — вздохнула хозяйка. — Быть бедным не той бедностью, на которую некоторые люди жалуются, досыта питаясь макарошками и уверяя, что едва-едва сводят концы с концами, но по-настоящему бедным: ужасно, отвратительно бедным, когда хлеба не на что купить. Гнусно и унизительно бедным, когда носишь одно и то же платье до полной ветхости, и нет чистого белья, чтобы сменить заносившееся до дыр старое. Бедным, когда не на что купить ребёнку порвавшиеся сандалии. Такая бедность лишает человека самоуважения и заставляет стыдливо скрываться на задних улицах вместо того, чтобы независимо гулять там, где гуляют нормальные люди. Такая бедность, как проклятие, подавляет благородные стремления, гложет сердце человека подобно нравственному раку и делает его завистливым и способным причинить зло тем людям, которые живут лучше. Когда истинно бедный видит самодовольную женщину «высшего общества», вылезающую из роскошного авто у дверей ресторана, и сопровождающего её одетого с иголочки мужичка, курящего и окидывающего текущее мимо «быдло», на котором он с жёнушкой сделали своё благо, тогда кровь бедняка превращается в желчь, вскипает гневом, а страдающая душа вопиет о несправедливости: «Почему недостойный вор-олигарх и чиновник-взяточник имеют закрома золота, кубометры валюты, когда другие, работая без устали с утра до ночи, едва в состоянии иметь обед?». И зреет бунт, бессмысленный и беспощадный.

— Вот ты упомянул Ад, — возмущённо произнёс Сатановский и пальцем едва не ткнул в грудь Михаилу Владимировичу. — Раньше Ад был местом наказания грешников, своего рода вечной тюрьмой, и обслуживали его профессионалы. А что теперь? Демоны и бесы нашли возможность вскрыть запёртые порталы, ринулись сюда, здесь для них раздолье. В аду всем управляет совет грешников. Изгнанные из рая падшие ангелы творят непотребное в надежде, что будут изгнаны и из ада. Ходят слухи о расформировании Ада. На должность праведного Всевышнего претендует либеральный Порок. Желающие изменить мир в хорошую сторону и делающие ставку на добродетель явно проигрывают. Потому что верх всегда одерживают те, кто делает ставку на пороки.

— В каждом из нас хорошее перемешано с плохим, — смягчая пессимистическую тираду Сатановского, проговорила хозяйка. — Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил. Но даже когда порыв толкает людей в крайности — заставляет проявить героизм или трусость, уступить страсти или алчности — мы стараемся вернуться к некоей середине.

— Перемешано, — согласился Сатановский. — Многие черты характера одних людей вызывают неприязнь у других. Одни из неприятных черт можно назвать слабостями, другие — недостатками. Третьи — злом. На злые поступки толкает человека страсть, овладевшая душой человека. И зло есть воплощение пороков. Но нет единой меры Порока — и влияние отрицательных черт человека на его судьбу непредсказуемо. Безобидная слабость, укоренившаяся в характере и подчинившая его себе, может сыграть роль более роковую, чем застывшая в неразвитом состоянии порочная наклонность. А зловещее качество натуры может быть подавлено положительными свойствами характера. Дорогу в Ад следует искать в сердцах человеческих.

— Есть поговорка: «Не буди лихо, пока оно тихо», — вздохнула хозяйка. — А что мы видим? Детские игры, кино провоцируют жестокость, бескультурье. Реклама провоцирует алчность. Законы поддерживают стяжателей и снисходительно относятся к коррупционерам…

— Такое впечатление, что Бог перестал сдерживать грешников, перестал контролировать распространение порока. Может, Бог умер? — усмехнулся Михаил Владимирович. — Я могу высказывать такие крамольные мысли, потому что я атеист и в Бога не верю. Я не видел ни его самого, ни его ангелов, ни его чудес.

— Посмотри вон туда, — Сатановский указал в сторону леса. — Видишь зайца?

— Нет, — недоверчиво ответил Михаил Владимирович, вглядевшись в сумрак.

— А он есть. Если не здесь, то в другом месте. Так и с Богом: не важно, веришь ты в Бога или нет. Он есть. И Бог не умер. Просто для некоторых Бог-Спаситель перестал быть нужным. Те, которые всплыли «из грязи в князи», считают его старым снобом (прим.: снобизм — претензия на принадлежность к элите, на интеллектуальное превосходство и авторитетность в вопросах искусства, надменное отношение к тем, кто лишён этих достоинств. Снобизм позволяет почувствовать себя тем, кем вы не являетесь, но хотите быть)…

— Но они же ходят в церкви, крестятся с постными лицами…

— Точно подметил: с постными… Изнурёнными отнюдь не напряжением множества мыслей. Они делают это для публики, дабы показать благочестивость. А на самом деле считают, что Господь портит им жизнь, заставляя сомневаться в способах добывания благ, уродует их разглаженные ботоксом лица, вынуждая изображать гримасы раскаяния. Они жаждут одного: взять из этого мира всё. Им плевать на то, что людям будет плохо, а ограбленный ими человек заболеет, не сможет вылечиться в разрушенном ими здравоохранении, и даже умрёт. Такие голодному, просящему хлеба, подадут камень, как сказано в Евангелии. Они считают, что в мире бизнеса Господь никогда не бывает прав, потому что в бизнесе действует закон: обмани ты — или обманут тебя. Они выбрали себе нового бога. Имя ему — Порок. Но, отказавшись от Бога, они отказались и от Божьего мира. У божка по имени Порок нет ни рая, ни ада. Есть только быстро приедающееся наслаждение, купленное в долг под большие проценты, затёртые эмоции и потерянные души здесь — и забвение там. Где «там» — никто не знает. Для многих, поклонявшихся Пороку и потерявших души, мучение неведением и неуверенностью, когда они почувствуют, что переступили черту пресыщения, хуже ожидания мучений в Преисподней, которых они ожидали бы за свои грехи. Нагрешив, каждый надеется покаяться и быть прощённым… Господь добрый, он прощает всех истинно раскаявшихся… Идол по имени Порок долгов не прощает. Тысячи бездушных тел бродят по земле, вроде бы живые, но… негодные ни для Ада, ни для Рая. Бродят неприкаянными. Они уже не из этого мира, но и в тот не приняты. Мёртвые не умирают.

— Со временем умирает даже смерть, — возразила хозяйка. — Умрут и эти. Попадут в Небытие.

— Что такое Небытие? — спросил Михаил Владимирович.

— Трудно осознать бесконечность Вселенной — по нашим понятиям у всего есть границы, всё конечно. Небытие в тысячу раз непонятнее бесконечности Вселенной.

= 3 =

— Рай, ад… Нет ничего этого, — с ленцой слушателя, не верящего в охотничьи или рыбацкие рассказы, упорствовал Михаил Владимирович. — Я есть. Есть реальность с реальными радостями и горестями, есть реальные люди, иногда праведные, а чаще греховные.

— Люди есть. Я и ты есть. Есть Ад и Рай. Веры нет, — негромко, словно для себя, проговорила хозяйка.

— Ну почему веры нет? — усмехнулся Михаил Владимирович. — Я верю в своё дело. Бизнесмены верят в свой бизнес…

— Бизнес… Это не вера, это алчность. Хапают, хапают… Верят, что всех обманут и всё захапают…

Горевшая в костре ветка «стрельнула» в Сатановского угольком.

— Ч-щёрт! — выругался он со змеиным шипением, отряхиваясь и разглядывая, не попортился ли костюм.

— Не поминай всуе имя господина своего, — чуть улыбнувшись, проговорила хозяйка.

Сатановский сердито посмотрел на хозяйку, но ответить не успел. Дверь избушки скрипнула, на крыльце появилась едва различимая в сумраке, похожая на приведение фигура в белом. Михаилу Владимировичу стало немного не по себе: очередное явление из пустого дома!

— Это Саша, наш ангелочек, — с любовью пропела хозяйка. — Иди к нам, Саша. Гостем будешь.

«Явление» по имени Саша спустилось с крыльца, приблизилось к костру, вежливо поздоровалось то ли высоким мужским, то ли низким женским голосом. Остановилось рядом, смиренно сложив руки на груди.

— Ангел Саша… Юноша или девушка? — снисходительно уточнил Михаил Владимирович.

— Ангелы, мужского рода… — ласково проговорила хозяйка.

— Ангелы бесполы, всем известно. Гей, что-ли? — не скрыл пренебрежительного подозрения Михаил Владимирович, оценив голос и позу.

— Говорю же, ангелочек наш! Праведник… Ты, вот, сейчас ляпнул: «Гей! Гомик!»…

— Про гомика я не ляпал…

— Зато подумал. Он не гей и не гомик. Он такой, какой есть. Любовь для него — всё. Но без секса. Вот ты — человек пьющий? Я имею в виду спиртное.

— Ну… Без пристрастия. По праздникам и по поводу.

— Самогонку пьёшь? Или, палёную водку?

— Не-е-ет…

— А есть люди, которые пьют всё, что горит. И желание общаться с другими у них зависит не от качества образования, а от количества выпитого «горючего». С другой стороны, есть люди, которые ничего не пьют. Не потому, что нельзя, а потому, что этого им не надо. Встречал таких?

— Бывало…

— В пьющих самогон компаниях таких считают ненормальными.

— Верно.

— Вот и ты сейчас к Саше отнёсся, как пьющий самогон барыга относится к совершенно непьющему интеллигенту.

— Да я ничего… Я ко всем толерантно отношусь, — оправдался Михаил Владимирович. — Но вот никак не пойму… Избушка пустая была, а второй гость из неё уже выходит…

— Я ж тебе говорила: дверь там у меня в параллельные миры. Портал, по-научному. А я при том портале вроде смотрительницы.

— Впускаете всех: и из Рая, и из Ада, — с долей иронии осудил Михаил Владимирович.

— Мне не дано осуществлять «отбор контингента». Я смотрительница портала. Ограничиваю проход из этого мира в параллельные миры — потому что человек, по глупости ушедший «туда», может навлечь на себя беду. И принимаю тех, кто «оттуда».

— А «пришелец» из Ада не будет конфликтовать с «пришельцем» из Рая, учитывая их разногласия на идеологической, так сказать, основе? — улыбнулся Михаил Владимирович, покосившись на Сатановского и ангела Сашу.

— Мы, своего рода, чиновники, — пояснил Сатановский. — Наше дело — делать дело. Мне своё, ему — своё. У нас ни сферы деятельности, ни обязанности не пересекаются. Нам конфликтовать не из-за чего.

— Черти, ведьмы, оборотни, вампиры, упыри на чиновников не похожи, их люди боятся. И мест, где они обитают, боятся. А здесь… Не причинят ли они нам вреда? Вылезет откуда-нибудь оборотень, голову мне … ам! А я без головы работать не смогу. Или друг с другом схватятся врукопашную.

— Здесь вроде зоны неприкосновенности: никто никого не трогает, из какого бы мира ни пришёл, — пояснила хозяйка. — Сатановский, например, приходит из тёмного мира. Он сопровождает грешников… туда. А Саша приходит в наш мир из Рая. Он помогает людям здесь.

— Райский волонтёр, значит.

— Можно и так сказать. А можно сказать: агнел-хранитель.

— А вы, молодой человек, родились таким? Или, как у нас говорят, своими силами положения в Раю добились?

Михаил Владимирович почувствовал неудобство от того, что молодой человек стоит рядом, смиренно сложив руки на груди в положении мраморного надгробья на кладбище. К тому же белую хламиду, в которую он был одет, сзади топорщил довольно заметный горб. «Убогий», — с неприязнью подумал Михаил Владимирович.

— Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Михаил Владимирович привык к посетителям обращаться на «вы», поэтому и молодому снисходительно «выкнул».

— Спасибо. Я привык незримо стоять рядом с людьми… Нет, я родился нормальным ребёнком. Здоровым… И не отличался праведностью. Даже, более того… Но в юности что-то во мне изменилось. Глубоко в душе. Ну, и в сознании тоже. Я почувствовал, что у меня растут крылья…

Ангел Саша пошевелил плечами и под хламидой у него заметно шевельнулись два «горба».

— И как оно… Что чувствует человек, когда у него растут крылья? — не скрывая несерьёзности вопроса, спросил Михаил Сергеевич.

— Больно ему. Жутко больно. Похлеще, чем когда зуб мудрости наружу лезет. Обыватели не любят, когда в их среде вырастают ангелы. Вся боль от них.

— От ангелов? Или от людей?

— Людям от ангелов. Но ангелы от людей страдают сильнее.

— Интересно, а у ангелов есть возраст?

— Конечно. Даже два: человеческий — возраст, в котором душа праведника вознеслась на небо, и фактический — сколько времени он пробыл ангелом.

— И какой возраст у вас, если не секрет?

— Не секрет. Убили меня в возрасте семнадцати лет, когда я пытался защитить… Ну, неважно… А ангелом я существую более двухсот лет.

«Ничего себе! — поразился Михаил Владимирович. — За двести лет опыта в жизни и мудрости он накопил поболее моего!».

Ангел Саша скромно улыбнулся, будто услышал мысли Михаила Владимировича.

— Моё сознание основывается на чувствах, на любви. А, значит, я хорошо понимаю молодёжь, действиями которых повелевают чувства, в жизни которых огромное место занимает любовь.

— Там, где властвуют чувства, разум спит. Любовь, как принято считать — сильнейшее из чувств, ослепляет и делает людей глупыми. Не позволяет видеть очевидного, — Михаил Владимирович снисходительно посмотрел на ангела Сашу. Он в своё время женился на девушке, которая подходила ему по определённым стандартам: не модель, но красивая, с высшим образованием и приличными родителями, не дура. Всепожирающей страстью к ней он не страдал. Она, собственно, замуж вышла тоже за «достойного кандидата».

— Не могу с вами согласиться. Есть любовь, как высокое чувство. Здесь преобладает разум с заботой и прочее. А есть любовь, как страсть — неудержимая и сокрушающая всё разумное. Любовь к искусству, любовь к родителям, любовь к детям, любовь к мужчине и к женщине, как высокое чувство, возвышает людей. Она от Бога. Любовь-страсть сжигает души, часто губит людей. Она — подарок дьявола. И дьяволу не обязательно появляться собственной персоной, чтобы завладеть душой человека. Более того, нечистый постарается сделать так, чтобы человек уверовал в то, что дьявола не существует. Его присутствие проявляется в страстях, которые обуревают людьми. Не зря их называют демоническими. В каждом человеке есть частица сатанинского семени — в том есть двойственность человеческой натуры.

— Ну, хорошо… Почему тогда Бог не уничтожит Сатану? Или не лишит его возможности соблазнять людей? — спросил Михаил Владимирович. — На земле столько зла, что иной раз думаешь: всё добро в мире кончилось.

— Значит, надо делать добро из зла, если больше не из чего. Бог не принуждает человека: «Будь, как я хочу!». Он даёт ему право выбора: быть с ним и обрести вечную благодать, или получить дьявольскую выгоду и наслаждение сейчас — и мучения в геенне огненной после смерти… Чтобы видеть белый рисунок на чистом листе бумаги, нужны контуры, тени рисунка. Как судить о Добре, если нет Зла и не с чем сравнивать? Только познав вкус зла, можно узнать добро.

Возможно, суть Сатаны и есть «оттенение» Бога, выделение добра на фоне зла. Звезды сияют ярче для тех, кто видит их отражение в болоте. Достоевский говорил, что путь к Богу открывается из бездны: чтобы вознестись к Богу, необходимо очень сильно пасть. Героини Достоевского неизменно падшие, поднявшиеся во святые. А, может, потому и святые, что падшие. Бог и Сатана выступают как воплощения Порядка и Хаоса. Силы, организующей Вселенную, и энтропии — Вселенную разрушающую. Для противодействия энтропии необходимы постоянные созидательные усилия, иначе процесс разрушения поглотит всё, не прикладывая для этого никаких сил. Точно так же и борьба со Злом, воплощаемым Сатаной, должна быть постоянной, иначе наше бездействие станет его сильнейшим орудием. Чтобы восторжествовало Зло, достаточно бездействия хороших людей.

Ангел Саша распростёр руки, как величайшая статуя Иисуса Христа в Рио-де-Жанейро.

— Страшна не совершённая ошибка — ошибки осознают и исправляют. Страшна утрата понятия греха, утрата стыда, представления о том, что чего-то нельзя трогать, что есть святыни, которые нельзя пачкать… Помните девиц, которые отплясывали в храме Христа Спасителя? Они переступили границы морали, запачкали святыню. Потеряв это чувство, они сорвали тормоза: дальше можно всё, что угодно! Оглянувшись в прошлое, мы увидим, как люди последовательно вышибали одну из главных опор морали — авторитет Бога, превращая мораль в бездейственные мёртвые штампы. Люди, отринув Бога, остались один на один с Сатаной — и путь у них один, в Ад. Ад — это отсутствие Бога. Страшно, когда человек, закрыв глаза, шажками мелкого Порока идёт к пропасти, успокаивая себя, что может остановиться в любой момент. Так успокаивают себя, например, любящие выпить люди. Но однажды момент настанет: человек сделает ещё один шажок… А опоры под ногой не будет. Он рухнет в пропасть. Мелкий порок, вскармливаемый постоянно, вырастает в Порок-чудовище, который уничтожает человека.

— Коммунистический режим сделал много для уничтожения морали Бога, — вздохнул Михаил Владимирович.

— Зато теперешний либерализм преуспел в уничтожении зла, — усмехнулась хозяйка. — Только не в плане искоренения злых поступков, а в плане «переквалификации» их в «незлые». Каннибалы носят костюмы от кутюр и заседают в Думе и в правительстве. Убийц в кино показывают романтиками и красиво называют «киллерами», проституток — воспитанными «путанами» или нежными «ночными бабочками»… Это уже не грех отдельно взятого человека. Это — взявший верх над душами людей Порок, высшее проявление греха, поразившее огромную часть человечества.

— Стоит ли тогда кричать о добре, о морали, если в мире властвует уничтожающий людей Порок? — недовольно проворчал Михаил Владимирович.

— Люди, не слышащие гласа Истины подобны мертвецам, — тихо проговорил ангел Саша. — Но если кричать изо всех сил, можно докричаться и до мертвецов. Истины, как и огня, не завернуть в саван мертвеца.

Помолчали, глядя на играющее в костре пламя.

— Складывается впечатление, что Дьявол в нашем мире властвует над людьми больше, чем… — Михаил Владимирович умолк, не договорив.

— Боги покинули этот мир, — вздохнул и с сожалением признал Сатановский. — А оскверненное место, как известно, пусто не бывает — Аду позволено бесчинствовать на земле. Как говорят служители этой тёпленькой кочегарки: «Если вам что-то не нравится, этого у нас много».

— Люди будто перестали отличать добро от зла, — посетовала хозяйка. — Не видят очевидного, будто спят вечным сном. Ходячие мертвецы. Зомби.

— Те, кто спят вечным сном, не обязательно мертвы, — возразил ангел Саша. — Придёт время, они проснутся.

— У многих часть сознания, часть души мертвы, — продолжила рассуждение хозяйка. — В человеческом представлении Дьявол всегда ассоциируется со смертью. Демоническая энергия — мёртвая энергия, а человек, отдавший душу и спознавшийся со злом, обретает статус мертвеца. Демоническая энергетика — энергетика смерти и хаоса. Подписание договора с Дьяволом означает прекращение развития человека и мира, в котором он обитает. В итоге, в остановившемся мире люди становятся лишними, им вынесен приговор вымирания.

— Сатановский, ты знаешь о смерти больше, чем любой человек, — с откровенным скепсисом, показывая, что ни на грамм не верит в реальность потустороннего мира и его обитателей, проговорил Михаил Владимирович. — По долгу службы, наверное, встречался с самыми разными мертвецами: и грешившими, и праведниками… А, может, и с непосредственным начальником встречался? Он тебе кандидатов на продажу душ подыскивать не поручал?

Михаил Владимирович подмигнул заговорщически.

— Я работаю не с мертвецами, а с их душами, — обыденно поправил Михаила Владимировича Сатановский. — Я своего рода экспедитор, моя работа заключается в том, чтобы препровождать доверенный мне контингент в Ад, а не объяснять за чашкой чая, как они будут маяться после смерти. Тем более, я не ищу желающих что-то продать или купить. А насчёт Сатаны, Князя Тьмы, Князя преисподней, у меня особое мнение, отличное от вашего.

Умолчав о том, встречался ли с ним, Сатановский помолчал некоторое время, задумавшись, и продолжил:

— Некоторые думают, что Сатана — своего рода коммивояжёр, который является к тем, кто хочет что-то продать или купить. Нет, это всё вторично. Первичность в том, что Сатана — первый противник автократии, символ бунтарства и непокорности, но не носитель мирового зла. Это ясно описано в Ветхом завете.

Люцифер был первым ангелом, созданный Богом — самым любимым и прекраснейшим из всех. Господь поставил его рядом с собою и сделал главным над позже созданными ангелами. Но Люцифером овладели сомнения: неужели могущество дано ему лишь для того, чтобы рабски исполнять чужую волю? Зачем быть слугою, когда при своём могуществе он может стать господином? Он бессмертен, но это ужасное бессмертие: вечность покорности и тяжкого труда во имя другого! Гордыня одолела Люцифера и породила самолюбивое стремление управлять миром. Люцифер решил сбросить иго небесного самодержца. «Нас много, — убеждал он сомневающегося ангела Азраила. — Повелитель один. Он могуч, но Он распределил между нами большую часть своего могущества… Мы сами можем пожинать плоды и славу своих подвигов. Когда я стану главою Вселенной, ты получишь в обладание отдельный мир, где будешь царем и богом».

Треть ангелов поддержала Люцифера. Азраил же засомневался: «Люцифер силён, его крылья покрывают полмира. Но Творец сильнее: Он наполняет мир. Я честолюбив, но знаю своё место. Люциферу мало быть вторым в мире, мне же и вторым быть довольно. Припаду к стопам Творца и расскажу Ему о происках отступника. Вдруг отдаст Он мне в награду власть и милость, которыми обречён Люцифер?».

Люцифер был низвергнут в Ад, и стал называться Сатаной — противником Бога. Но в искренность Азраила Творец не поверил и назначил его ангелом смерти, который ходит по земле с косой и отделяет души от тел умерших, чтобы предать их суду Божьему.

Сатановский задумчиво глядел на пламя костра, постукивая пальцами по колену.

Михаил Владимирович скептически молчал, ожидая продолжения столь неожиданных рассуждений.

— В основе любого бунта лежит позитивное начало — свободолюбие, и негативное — тщеславие и гордыня. Сатана призывает вкусить познание и тем пойти наперекор Богу. Он борец с культом личности Бога. Он лидер тех, кого Бог изгнал из рая или недопустил в рай по идеологическим соображениям.

— Вроде нашей либеральной оппозиции, — рассмеялся Михаил Владимирович. — Они тоже борются за свободу обездоленного человечества. Чтобы и не имеющий ничего нищий, и олигарх, имеющий всё, могли свободно выбирать, где им провести холодную, дождливую ночь: под мостом, прикрывшись драной рогожкой, или в пятизвёздочном отеле, под одеялом с электрообогревом.

Сатановский пожал плечами и промолчал.

— А много в партии Сатаны ангелов? Не может же быть такого, чтобы при свободе выбора ни один из них не перешёл в оппозицию? И как выглядят ангелы, перешедшие в оппозицию? Парят на облаках над чанами с кипящей смолой?

— Да, и в аду ангел, наказанный за грехи, парит на облачке. Только то облако не голубое и не розовое, а чёрное и смердящее. Демоны — это падшие ангелы, существа исключительных страстей. Например, демоны инкубы в облике фантастических любовников соблазняют женщин, а суккубы, воплотившись в тела неотразимых дев, занимаются любовью с мужчинами. Устоять против их страсти очень сложно. Практически невозможно.

— Да уж… Таких в нашем мире тьма, — согласилась хозяйка. — Молодые врачи, отучившись шесть лет в институте и работая органом, расположенным между ушами, получают зарплату в размере прожиточного минимума. А молодая сук…кубица, едва окончив школу, устраивается на работу к главврачу секретуткой и, получая удовольствие органом, расположенным между ног, получает зарплату в десять раз больше многоопытного врача…

— Не все секретарши суккубы, — защитил секретарш Михаил Владимирович.

— Конечно, не все, — усмехнулась хозяйка. — Есть и простые девочки, наделённые красотой, но обделённые умом, которые, распахнув коленки, успешно решают проблемы по благоустройству личной жизни.

— Есть и сорокалетние, вполне серьёзные сотрудницы, — проигнорировал сарказм хозяйки Михаил Владимирович.

Его секретарше было тридцать восемь. И она отлично знала делопроизводство.

— …и не все врачи, несмотря на то, что в белых одеждах, ангелы, — добавил Михаил Владимирович.

— По крайней мере, подавляющее большинство из них не слуги дьявола, — подняла руку вверх, словно прекращая прения, хозяйка. — И уж точно, они ближе к сердитым ангелам, чем к добрым дьяволам. Но они обрекли себя на жизнь в ожидании приговора. Ты не представляешь, как это мучительно, ждать исполнения приговора… Большинство ждёт, когда их посадят. Некоторые допускают, что их покалечат или убьют родственники больных, которых они лечили.

— Значит, плохо лечили, — буркнул Михаил Владимирович.

— Нормально лечили. Как позволяли обстоятельства, лекарственное обеспечение, дурацкие законы-приказы… Раньше ведь как было? Больные умирали от старости и неизлечимых болезней. Сейчас «потребители медицинских услуг» считают, что больные умирают от некачественного оказания медицинских услуг. «Мы же бабушку привезли в больницу живую! Она такая шустрая была! Всё по дому делала! А вернули мёртвую!». А то, что бабушку везли на скорой с мигалкой и сиреной, что бабушке под сто лет и у неё все органы по старости отказали, это мало кого интересует. Врач спас сотни больных — но не спас столетнюю старуху… Виновен! Уставший после суточного дежурства врач ругает пациента, что он не выполняет его назначений… Грубиян! У врача зарплата меньше, чем у слесаря-сантехника… А за что ему платить?! Он не всех спасает!

Хозяйка безнадёжно шевельнула рукой.

— Врачи не боги, они всего лишь пытаются выполнить его работу: спасают людей от смерти, избавляют от болезней. Но они не всесильны — спасти и излечить всех не могут. И за это люди их ненавидят.

Сатановский подбросил дров в костёр. Пламя воспряло, шевелящимися тенями оживило лица.

— Скоро врачей не будет, — помолчав, вздохнула хозяйка. — Молодёжь не хочет работать врачами.

— А бывает, что чёрт, уверившись в справедливость и правоту Господа, переходит в «партию Бога»? — спросил Михаил Владимирович, глядя на Сатановского.

— Чёрт — по рождению чёрт, — ответил за Сатановского ангел Саша. — Он чёрен не только снаружи, но и внутри. Он мог бы попытаться притвориться, чтобы получить какие-то блага для себя. Но Бог всевидящ, не позволит обмана.

— Да, — согласился Михаил Владимирович. — Чёрного кобеля не отмоешь добела. Жаль, у нас нет всевидящих, и многие, у кого чёрные души, притворяются белыми и пушистыми. А начальники притворяются, что не видит черноты их душ.

Сатановский бесцельно тыкал веточкой в костёр.

— Сатановский… А, между нами… Каков он, Дьявол? — как мальчик, выпытывающий секрет у приятеля, спросил Михаил Владимирович.

Сатановский удивлённо посмотрел на Михаила Владимировича.

— Ну… Я имею в виду, в общении… Как человек.

Михаил Владимирович понимал несерьёзность своего вопроса, но ему было интересно, а как оно было бы… пообщаться с таким… партнёром?

Сатановский усмехнулся.

— Каков Дьявол?

Сатановский задумчиво, будто сомневаясь, покрутил головой.

— Нет смысла рассказывать, как он выглядит. Он выглядит… как угодно, и ни в этом суть. Ты любил когда-нибудь?

— Ну… Наверное. Давно это было, — Михаил Владимирович вежливо улыбнулся.

— Наверное, любил. Все мы в юности любили. А что такое страсть, знаешь?

— Ну, это сильная любовь…

— Сильная любовь — это сильная любовь… А страсть… Невозможно рассказать о страсти, не испытав страсти — всепожирающей, неукротимой, ненасытной, как огонь… Дающей неизъяснимое наслаждение и… уничтожающей тебя.

Сатановский безнадёжно шевельнул кистью.

— Главное — непонятно, почему и зачем.

— Самая большая опасность дьявола в том, — задумчиво добавила хозяйка, — что вы действительно можете найти его, даже, если не нужны ему.

Стрекотали сверчки, нескончаемо горланили лягушки. Изредка постреливали дрова в костре.

Сидящие у костра приятно молчали.

Дверь избушки резко хлобыстнула о стену. Из двери на крыльцо вышел, как показалось Михаилу Владимировичу, пьяный — настолько движения его были нечётки.

— Ну, явился, не развалился, — недовольно проворчала хозяйка.

— Это кто? — спросил Михаил Владимирович. Он почувствовал запах мертвечины, пахнувший от домика.

Сатановский молча усмехнулся.

— Нежить, — поморщилась хозяйка. — Зомби, говоря по-современному.

Фигура в штанах неверными, будто пьяными шагами приковыляла к костру.

Смрад разложения усилился.

Михаил Владимирович не удержался и брезгливо скривился. И даже прикрыл нос и рот ладонью. На душе у него стало тревожно, захотелось уйти от пришедшего подальше.

— А чё ты рожу-то кривишь, морщишься, будто в какашку вляпался, — подобно гопнику в подворотне, ищущему скандала, выразил недовольство пришедший. — Будто ты из графьёв, а я — отбросы какие-то… Ты, вот, скривился почему? Запах мой не понравился? Экие они чуйствительные… А, ежели разобраться, это не запах гадкий, это ваш нюхательный аппарат дефективен. Вот ты сейчас почувствовал тревожность и желание сбежать. А это кадаверин и путресцин трупного запаха вызывают у тебя ощущения тревожности и возбуждают желание сбежать. А вот мой запах гексанала, который даёт аромат свежескошенной травы, твой недоразвитый нос не улавливает. И триметиламина, который пахнет свежей рыбой. Индол и скатол, выделяемые моим телом, ты чуешь, как запах фекалий. А то, что в небольших концентрациях они имеют цветочный аромат и похожи на запах жасмина, твой нос уловить не может. Так что, это я должен кривиться от твоего убожества, а не ты от моего.

— Ну ладно, — подняв руку, сердито остановила пришедшего хозяйка. — Ты чего припёрся? Чего на скандал нарываешься? Тебя, вообще-то, здесь не ждали.

— Только вот не надо сегрегации! — сильно хриплым, каким-то шелестящим голосом возмутился пришедший и тоже изобразил останавливающий жест. — Мы, недавно усопшие и погребённые… а иногда и непогребённые… Мы — меньшинства, подвергаемые гонениям. При виде нас кричат от ужаса. От нас шарахаются. Нас не любят! Это дискриминация по признакам жизни! Это ксенофобия мёртвых! Разве справедливо, что мы разлагаемся в могилах, когда остальной мир поёт, смеется и танцует? Разве справедливо, что другие влюбляются, когда мы мучаемся в земле от одиночества, что другие наслаждаются ласками друг друга и сексом, в то время как мы ощущаем прикосновение к нам сырой земли и проникновение в нас червей? Почему мы должны гнить? На нас наваливают каменные надгробья, думают, что радуют нас, сунув бумажные цветы в старую консервную банку на могиле. Меняют выцветшую от солнца, дождя и ветра «красоту» раз в год… Как я ненавижу живых… Они наслаждаются едой, вином, любовью, в то время как мы, покинутые всеми… вынуждены лежать глубоко под землёй на крохотном пятачке, ограниченном оградкой… Разве это справедливо? Мы требуем толерантности! Мы будем бороться за свои права!

— Ладно, ладно, — отмахнулась хозяйка. — Те, кто борется за права, должны оформить заявку, указать количество митингующих и прочее… В общем, оформляйся, а как получишь разрешение, приходи всем меньшинством в дозволенном количестве в указанное для общественного выступления место. А сейчас иди… Больно уж от тебя смердит.

Борец за права меньшинств повернулся и, недовольно бормоча что-то, скрылся в домике.

Сатановский помахал рукой, отгоняя вонь, покачал головой, усмехнулся.

— Как проходит время у человека? Он рождается, взрослеет, стареет, умирает. Всё по заведённому порядку. Как проходит время у мертвеца? Он начинает смердеть. У него сгнивают губы, он начинает улыбаться, радуясь, что он труп. Потом у него выпадают зубы… Он проглатывает их, если лежит, или роняет на колени, если сидит, как египетская мумия или мусульманин. Потом колени его превращаются в пыль — и зубы падают вниз… Всё должно идти по заведённому в природе порядку. И если что-то в этом порядке нарушается, ничего хорошего не получается. Всему своё время: время жить, время умирать…

— И только у души нет времени — она витает в вечности… — завершила хозяйка.

= 4 =

Вдали, где опушку пересекало шоссе, заметались, запрыгали беспорядочно лучи фар автомобиля, едущего по бездорожью.

— Рыбаки, что-ли? — наобум предположил Михаил Владимирович. — Поздновато для рыбаков.

— Мутант к нам едет, — обыденно сообщила хозяйка.

— Все гости к вам через портал, а этот со стороны, — скептически заметил Михаил Владимирович.

— Он местный. Генетически человек, а по сути… Бизнесмен-мутант. Со склонностью к вампиризму. Людскую кровь попивает, партнёрами питается. Счастлив!

— Если цена счастья у таких — несчастье других, то что же нужно для счастья тех, кто несчастен попасть в «другие»? Ну и коллективчик у вас собирается… Ангел Саша и… этот… Люди обычно определяются с окружающим их обществом. Мутант со склонностью к вампиризму… Не противно с таким общаться?

— Я служительница портала. Помогаю проходящим через портал. Предупреждаю об опасности, если таковая грозит. Таксист, например, не может отказать в перевозке пассажиру, если тот ему не понравится. Но может предупредить, что пассажир едет в бандитский район.

— И зачем он едет сюда?

— Ну… Он построил этот домик.

— Дорого домик обошёлся? А то и я у него закажу для своей дачи.

— Не знаю. Я не заказывала. Спонсорская постройка.

— Какая ему польза от вас?

— Тут для него вроде клуба, где он может встретиться с нужными партнёрами. С той стороны. Сказано в Евангелии: где будет труп, там соберутся стервятники.

К домику подъехал внедорожник, резко остановился.

С водительского места на землю спустился невысокий, но объёмный мужчина в камуфляжном зелёно-коричневом костюме с животом, похожим на бурдюк, наполненный пивом. Михаилу Владимировичу подумалось, что пиво прокисшее.

Мужчина неторопливо подошёл к костру, вальяжно сел на пенёк, буркнул, словно сделал одолжение:

— Приветствую.

— Здравствуйте, — поздоровался ангел Саша.

— Здорово, — ответил Сатановский.

Михаил Владимирович молча кивнул и поднял руку в знак приветствия.

— И тебе здоровьица, касатик, — поздоровалась хозяйка и упрекнула в шутку: — А брюхо-то всё растёт! Ремень, небось, ещё на две дырки распустил. Хоть бы бегом, что-ли… от инфаркта… занялся.

— Физические нагрузки мне противопоказаны, — недовольно проворчал бизнесмен. — Ясность мысли от них убывает.

— А она у тебя есть? — усмехнулась хозяйка.

— Ясность?

— Мысль… Чайку налить? — предложила, не дожидаясь ответа, хозяйка.

— Налей, если коньячком не угостишь, — снисходительно разрешил бизнесмен.

Бизнесмен, взглянув на Михаила Владимировича, узрел в нём значимого человека, протянул руку для знакомства:

— Чуваков. Строительство, торговля, поставки.

Михаил Владимирович ограничился обозначением имени и отчества, умолчав о роде занятий.

Круглое лицо Чувакова обтянутое ровной и блестящей, словно вощёной, кожей, походило на невкусное толстокожее польское яблоко. А, может, у бизнесмена, представленного хозяйкой мутантом, метаболизм (прим.: обмен веществ) вызывал толстокожесть.

«Раньше мутантов называли уродами, — подумал Михаил Владимирович. — Любое отличие от общепризнанных норм считалось неправильным, мутанты прятались. Теперь времена изменились. Теперь мы толерантны, принимаем людей, какие они есть. Даже тех, которые не совсем люди. Теперь они гордятся, что они «не такие, как все».

— Как бизнес? — задал вежливый вопрос Михаил Владимирович, почувствовав, что желания разговаривать у присутствующих почему-то нет, и что напряжённая пауза затягивается.

— Если бизнес не приносит дохода, это не бизнес, — менторским тоном изрёк Чуваков. — Я занимаюсь серьёзным бизнесом.

Мол, об остальном догадывайся сам.

Голова Чувакова горделиво качнулась назад, губы снисходительно покривились.

— Я слышал, вы спонсировали строительство домика? А ведь эти места половодье накрывает водой метра на три-четыре. Жалко, если ваши деньги весной «уплывут».

— Не жалейте чужих денег, заботьтесь о своих. Всё просчитано. Я денег на ветер не бросаю, благотворительностью не занимаюсь. Благотворительность — развращение тех, кто не хочет работать и тех, кто не хочет добывать средства на достойную жизнь.

— Есть люди, которые не могут работать вследствие физических недостатков. Другие не могут научиться вследствие… недостатка интеллекта…

— Было бы желание. Масса примеров, когда даже паралитики добивались высот в жизни. Жизнь, где бы её предприимчивый человек ни коснулся, есть чей-то актив.

Чуваков очертил рукой горизонт.

— Даже ваши дети — чьи-то проценты. Производство детских товаров — бездонные закрома для предприимчивых людей. Ваша любовь — чья-то реклама. Мы рекламируем туалетную бумагу или дезодорант от вонючего пота, а рекламируют их красивые девушки, которых народ любит. Государство — потенциальные возможности для тысяч стартапов! Крутись — и у тебя будет всё. Можно мечтать о благоденствии и радости, питаясь объедками «спонсоров». А можно покрутить шариками и добыть их головой, если у тебя нет сил добывать деньги кувалдой. Или найти «крышу», которая обеспечит стабильными доходами.

— Судя по интерфейсу, деньги вы добываете не кувалдой, — пошутил Михаил Владимирович. — Головой? Или «крышей»?

— Я много чего перепробовал в бизнесе. Поняв малоуспешность потуг, долго и мучительно раздумывал. Признаюсь честно, мыслей в мою голову приходило немного, поэтому я берёг и приумножал каждую. Взвесив всё, принял мужественное решение и купил золотую чашу под названием «жизнь», до краёв наполненную вином марки «блаженство». Здесь все в курсе… А тебе скажу. Я продал эфемерное счастье в туманном будущем за весомое удовольствие в настоящем. Жизнь, состоящую из рабского труда в надежде получить предполагаемую свободу и возможные блага по прошествии века, я поменял на реальную власть и полную свободу сейчас. Я подписал пергамент, давший мне право наслаждаться жизнью по полной программе.

— Не вступая в противоречие с уголовным кодексом? — насмешливо уточнил Михаил Владимирович.

— Я слишком полезный для государства гражданин, поэтому законы не позволяют уголовному кодексу притеснять меня. Силы тёмного мира обеспечивают мне успех в любом бизнесе с помощью существующих законов. Моя жизнь наполнилась роскошью. Я имею возможность удовлетворить все прихоти. Я могу всё купить, могу развлекаться до умопомрачения, потому что я богат. Не подумайте, что я какое-то исключение… Я заурядный миллионер, на таких, как я, государство держится.

— Когда все желания будут удовлетворены и хотеть будет нечего, жизнь станет пресной. Сладость — в жажде, радость — в процессе достижения. Наслаждение тем сильнее, чем меньше возможность его удовлетворить.

— Когда наступит пресыщение, я прикажу сотрудникам организовать необычные удовольствия. Они у меня спецы изобретательные.

— Какова цена за такие… возможности? За всё ведь надо платить.

— Он продал душу, чтобы есть хлеб беззакония и пить вино хищения, — с безразличием фаната, которому неинтересен результат встречи Спартака с Зенитом, потому что он болеет за Динамо, сообщил Сатановский. — Его грехи переживут его правнуков, как грехи Калигулы пережили Римскую империю.

— Люди грешны от рождения и первородный грех определяет человеческую природу, — покривил губы в презрительной усмешке Чуваков.

— Господин бизнесмен утверждает, что его деятельность не вступает в противоречие с законом! — улыбнулся Михаил Владимирович, делая вид, что защищает Чувакова.

— Можно грешить, не преступая законов, — Сатановский вяло шевельнул рукой и чуть скривился. — Вы об этом прекрасно знаете.

— К тому же, как сказал забугорный писатель: «Людей переживают их грехи; заслуги хоронят с усопшими», — со смехом оправдал себя Чуваков.

— У современных «безнесменов» хоронить нечего: хитрость они путают с мудростью, изворотливость с мастерством, продажность с удачливостью. Под интеллектом они подразумевают высшее образование в виде купленных дипломов. Им чёрт в глаза плюнул: они все грязные мысли людей видят, на том и покупают всё и всех, — продолжил Сатановский, совершенно не стесняясь того, что высказывает презрение к сидящему рядом Чувакову.

Чувакова пренебрежительные речи не задели ни в малой степени. Он был абсолютно уверен в правильности своих поступков, тщеславен, а в голове тщеславного человека нет места для чужого мнения.

— Избыток знаний вредит человеку больше, нежели их недостаток, — усмехнулся и скептически качнул головой Чуваков. — У меня голова меньше лошадиной, всё не упомнит. Да и вообще… От мозговой переработки крыша дымится — уши от копоти потом не отмоешь. Не обязательно много знать, лучше многое уметь: где что подешевле достать и как подороже продать. И вообще… Лучше быть владыкой от Ада, чем слугою от Неба!

Хор лягушек в речке разразился громкой какофонией: будто огромный оркестр с оперной труппой настраивали инструменты и распевались перед скорым выступлением.

— Люди в большинстве своём хотят преступить законы, ограничивающие их поступки и желания, — Чуваков продолжил прерванную речь. — Не страх перед преступлением останавливает их, а страх перед наказанием. Люди хотели бы совершать преступления — но безнаказанно. Я нашёл способ преступить закон, не совершая преступления. Научился у наших политиков — гнуснейшего сословия общества. Они мать родную продадут — и обоснуют свой поступок массой законов. А если законов не хватит, примут дополнительные.

— Это безнравственно… Должна же быть какая-то мораль, — попытался возразить Михаил Владимирович. То, что политика грязное дело, он знал прекрасно. Но здесь, на природе, на своей малой родине, ему хотелось быть справедливым и нравственным.

— Мораль — выдумка толпы, дабы покрыть слабость человеческую. Людям нравится думать, что правила, придуманные ими, должны соблюдаться всеми. Нет никакой морали, кроме морали данного мгновения. Мы, люди нового поколения, свободны от глупой нравственности.

Чуваков хлебнул чаю. Скривился, показывая, что чай — не коньяк, много не выпьешь, и продолжил:

— Понятие, что нравственно, а что аморально, относительно. Люди ненавидят тех, кому причинили зло, и любят тех, кого облагодетельствовали. Благодетели надеются на получение благ в будущем от того, кого одарили. Облагодетельствованные же предпочитают избегать своих благодетелей. Обещания никогда не забывают те, кому они даются, и постоянно забываются теми, кто их даёт. Люди наглы, когда безнаказанны, и покорны тем, кто сильнее их. Плохое, случившееся с хорошими людьми — беда. Но то же, случившееся с плохими людьми, считается хорошим. Преступление есть грех, скажут верующие. А я скажу: грех очень нужен. Потому что без греха нет Бога. Потому что, не зная, что такое грех, что такое зло, человек не познает добра, потому что не с чем сравнивать добро. Добро происходит от зла. Философия, однако! Философия — вещь приятная, особенно под коньячок.

— Слуха нет, но петь любит, — усмехнулся Сатановский, покосившись на Чувакова.

— Да, я отдал душу Дьяволу, — снисходительно признал Чуваков. — А что такое душа? Ты её видел? Руками щупал?

— Душа — самое дорогое, что есть у человека, — несмело изрёк ангел Саша.

— Самое дорогое? — скривился Чуваков. — Душу не надо содержать, не надо тратить деньги на лекарства — она не болеет раком. Да и не деньгами оценивается самое дорогое. Самое дорогое для меня не то, что стоит огромных денег, а то, что невосполнимо, что заканчивается против моей воли — моя жизнь. Поэтому я спешу наслаждаться жизнью, чтобы, как сказал поэт, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

— Только писатель сказал это в другом контексте, — усмехнулся Михаил Владимирович. — Он как раз имел в виду, что не надо тратить жизнь на гонки за удовольствиями. Движение к высоким целям, вот в чём смысл жизни. Не у всех жизнь заканчивается быстро. У некоторых смысл их существования — прожигание длинной бессмысленной жизни.

— А некоторые ради смысла жертвуют жизнями и становятся героями, — добавила хозяйка.

— Не все умирают героями… — буркнул Чуваков, но его перебил Сатановский:

— Некоторые живут до тех пор, пока не становятся негодяями.

— Бессмысленные жизни у тех, кто внизу, — огрызнулся Чуваков, вонзив указующий перст в направлении ботинок. — Это их жизни в нашем мире ничего не стоят, такие жизни нынче лишают за просто так. А я не только получаю удовольствие от жизни, но и о своём потомстве забочусь: будущее детям в долларовом эквиваленте обеспечиваю.

— Все о своём потомстве заботятся. А душа у человека самое дорогое, — повторил ангел Саша. — Человек, бывает, лишается всего — и у него остаётся только душа… У многих душа – это единственное, что есть.

— Когда людям не с чем больше расставаться, — презрительно фыркнул Чуваков, — чтобы не признаваться в абсолютной никчемности, они хвастают очень ценными душами, с которыми не расстанутся ни за золотые коврижки, ни под какими пытками… Но частенько и без пыток закладывают души, чтобы вернуться к благам цивилизации.

— Души народа и души «избранных», таких, как наши правители, или как ты — сильно разные вещи… — заметила хозяйка. — Цивилизация постаралась. Городской воздух цивилизации чистым не назовёшь. Как и ваши души. Простому человеку с рождения бывает не с чем расставаться. И как раз «хозяева жизни», потеряв блага, приобретённые «во власти», готовы отдать душу, если не отдали её раньше, чтобы вернуть потерянное.

— Человек без души — раб, — стоял на своём ангел Саша. — Хуже! Тела без душ превращаются в ходячих мертвецов, сознание едва теплится в прокисших мозгах живых трупов. Сознание — это воспоминания, мысли, эмоции. Тело без души отстраняется от воспоминаний и эмоций, перестаёт мыслить. Есть только «базовые потребности»: жрать, заниматься сексом, балдеть.

Ангел Саша с неприязнью посмотрел на Чувакова

— Да, быть рабом с душой сложно, — согласился Михаил Владимирович. Но мысль свою закончить не успел, его перебил Чуваков:

— Нынешняя электоральная масса — как раз та самая рабская масса. Люди ни к чему не стремятся, у них нет целей в жизни. Только жрать и бездумно пялиться в зомбиящик. Я думаю, скоро возродится новый рабовладельческий строй. И это будет правильно.

— И самое печальное, что нынешний электорат не станет бороться против рабства, — признал Сатановский. — Правители, политики через зомбиящик убеждают электорат совершать бесплатные социалистические подвиги, «исполнять свой долг» во имя капиталистического блага олигархов, высокооплачиваемых чиновников, жирующих думцев, сенаторов и современных рабовладельцев, скромно умалчивая о том, что социалистический героизм остался в прошлом, и наступило время прагматичного капитализма. Что значит «исполнить свой долг»? Выполнить за других то, что тебе, в общем-то, не особо нужно. Правители возлагают на плечи рабов неподъёмное бремя, убеждая, что нести бремя — их почётная обязанность. Изощрённое издевательство! Но беда даже не в этом. Беда в том, что рабы, чувствующие причастность к большому делу — счастливые рабы.

— Есть категория людей, которые уничтожают свои души по причине незрелости мозгов. Современная молодёжь, например, — добавил Михаил Владимирович. — Жрачка и секс — больше для таких ничего не надо. Впрочем… Ещё — пиво. Днём работа, чтобы вечером пить пиво. В выходные пива в четыре раза больше. Бесцельно тянут лямку, ни к чему не стремясь.

— В каждом молодом есть потенциал… — оправдал молодёжь ангел Саша.

— В теперешних молодых есть только потенциал рвущегося наружу либидо, — безнадёжно отмахнулся Михаил Владимирович. — Юнцы зациклены на сексе. Они знают только одну молитву: «Господи, ниспошли мне воздержание… перед пенсией. И целомудрие — на пенсии».

— Не они в том виноваты, — подняла руку, словно остерегая, хозяйка. — Интернет напичкан порнухой, фильмы без секса считают плохими фильмами.

— Они — ходячие трупы. А трупам не нужно искусство, — констатировал Сатановский. — Вместо прекрасной скульптуры Венеры Милосской или загадочного портрета Джоконды в музеях у молодых сторонников «современного искусства», как пример творения, как образец искусства — пришпиленный к стене «биеннале» банан, олицетворяющий орган, которым они чаще всего пользуются. Это в их мёртвых мозгах называется инсталляцией. Нашёлся адекватный, отлепил тот банан и съел. На претензии охраны пояснил: «А это мой перформанс. Называется «Голодный художник»: один художник поедает произведение другого художника, потому что хочет есть». Хаотичное нагромождение пёстрых квадратиков и кружочков они, с видом знатоков, называют абстракционизмом и пытаются увидеть в этом хаосе что-то заумное. А в чёрном квадрате — нечто, спрятанное за чернотой. Они понятия не имеют, что такое красота души. Их забота — красота пёстро раскрашенных ногтей на ногах. Трупам не нужны умные слова и красивая музыка к песням, им достаточно невнятного бормотания, называемого клёвым рэпом, или отключающая остатки мозгов отпадная ритмика техно в стиле галопа. Они так торчат от однообразного «Дум-дум-дум», что не могут справиться с эрекцией.

— Подумаешь, техно… — пренебрежительно похвастал знанием современной «музыки» Чуваков. — Сейчас в моде поп-рок-группы, играющие в стиле «электронный шум»: соло на поломанной гитаре, вместо медиатора используют мобильник.

— Поп-группы… От слова «попка», — усмехнулся Михаил Владимирович. — Это когда девочки на сцене демонстрирует единственное своё музыкальное достоинство — попки в трусиках, не прикрывающих ягодицы… А голоса им делает компьютерная программа.

— Раньше искусство тащило охлос из грязи вверх, в культуру. Теперь культуру опускают в грязь, якобы, ближе к народу. Трупам не нужна высокая, зовущая парить в небесах, любовь — им достаточно технического исполнения половой функции под модным названием «секс», — вздохнула хозяйка. — Партнёр пользуется половым органом партнёрши, а партнёрша — мужским органом. Это, как жвачку пожевать. Желательно, свежую. Но сойдёт и жёваная — хочется же! А сам человек становится второстепенным приложением к половому органу, которым пользуется его напарник. Их даже самцами и самками назвать нельзя, потому что они исполняют половые функции не ради продолжения рода, как у кроликов или овечек, а ради удовлетворения похоти.

— Сейчас в трэнде уменьшение численности людей, — пользуясь случаем, ввернул модное слово Чуваков. — Билл Гейтс сказал, что шесть миллиардов людей на Земле — это много. Поэтому рекламируется транс… верс… тизм, — с трудом выговорил он ещё одно умное слово. — В недоразвитые страны гонят пальмовое масло, которое приводит к бесплодию. Говорят, америкосские благотворительные общества в конце прошлого века поставляли в Африку прививки, в которые был встроен ген бесплодия. И молодёжь в тех странах теперь чуть ли не поголовно привита бесплодием.

— Да, в нашу страну в восьмидесятые-девяностые годы тоже шли «благотворительные» прививки. Не потому ли в последние десять-двадцать лет проблема бесплодия у нас возросла?

— Чтобы эффективно управлять обществом, гражданина надо выращивать, обучать и формировать, — изрёк Михаил Владимирович. — Бесплодие — очень эффективная мера борьбы с ненужным увеличением электоральной биомассы. Даруя электорату «счастье» искусственного оплодотворения, можно закладывать в это «счастье» необходимые нам программы: невозможность дальнейшего размножения, послушание, ограничение умственного развития…

— Низшие классы воспроизводятся эффективнее аристократии, — подхватил тему Чуваков. — Но простолюдинам не хватает интеллекта. Скудоумие плодит само себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение её судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.

— А вы сами, позвольте спросить, чьих господ будете? — с подчёркнутым скепсисом спросил Чувакова Михаил Владимирович. — Ваши родители из графьёв? Или, как у меня, от сохи, от бороны?

— Какая разница? Я добился, чтобы мою фамилию писали с большой буквы, этим всё сказано, — огрызнулся Чуваков.

— Корона на мозги не давит? — разозлился Михаил Владимирович.

— Создания, не имеющие души, не должны размножаться, — вставил своё ангел Саша. Непонятно было, относились его слова к «простолюдинам» или к «всплывшим наверх», но заложившим души Дьяволу.

— Тем, которые подвергаются ЭКО, помогают родить, кого надо, — сердито продолжил Чуваков. — Мне один профессор сказал, что ЭКО — производство рабочих особей «на заказ». Те, у которых получается оплодотворение с первого раза, рожают стандартных работников, исполнителей. В тех, которые рождаются после двух попыток — сначала закладывают более серьёзный набор нужных генов, а потом оплодотворяют для родов. Из них получаются более умные специалисты. А уж те женщины, у которых оплодотворение наступает с третьей попытки, рожают детей с особо подобранным набором генов для науки, управления обществом и прочих высоких задач.

— Да уж… Сейчас научились манипулировать и генетическим материалом, и процессом обучения, — согласилась хозяйка. — Современные «воспитатели» умеют корёжить детские мозги. Раньше педагоги с мировым именем утверждали, что воспитание — это принуждение. Если ребёнка не принуждать, он не будет учить уроки, а зависнет в Интернете на играх, откажется от здоровой и не очень вкусной пищи, и будет питаться чипсами и сладостями. Вместо соков пить энергетики. Курить травку, потому что кайф. Либеральные «воспитатели» придумали, что ребёнка нельзя привлекать к домашнему труду без его согласия. Нельзя шлёпнуть по заднице за его истерики.

— Нынешняя молодёжь не знает, что сильные мужчины когда-то боготворили возвышенную женщину, — продолжил ангел Саша. — У них нет в понимании, что слабую женщину должен защищать герой-мужчина. Женщины теперь пьют водку и дерутся между собой, как мужики, а мужчины чураются физических нагрузок, пестрят нарядами, как дамочки. Мужчины не занимаются спортом, предпочитают джин-тоники, синтетические сигареты и натуральные травки, которые бодрят без напряжения, а ощущения от них — будто принимаешь ванну с пеной из взбитого кайфа. Жизнь на «колесах» расслабляет каждый дергающийся от напряжения нерв, каждую усталую мышцу в теле, даёт ощущение умиротворяющего парения в облаках… Там, где трезвые глаза видят помойку, их окружает перформанс «неземной красоты».

— Сейчас наркош и токсикоманов стало меньше, — заметил Михаил Владимирович и усмехнулся: — Горсть червей не может попортить радугу.

— Всё равно их много, — вздохнул Сатановский. — Мёртвые нужны правительству. Мёртвыми легче править. Мир перестал быть нормальным. Теперешний мир болен. Диагноз: шизофрения мира. В моде «однополая любовь», и даже родителей пытаются называть не отцом и матерью, а родителем номер один и два. И три. Понятие ответственности родителей за своих детей исчезло. За здоровье детей отвечают врачи. За поведение — полиция. За умственное развитие — школа. Посмотрите на поведение молодых мамаш, «выгуливающих» детёнышей: сидит, уткнувшись в айфон, а безнадзорный ребёнок ползает по земле, ест какашки, может упасть в яму, травмироваться…

— Раньше людей учили думать, — посожалела хозяйка. — Теперь учат запоминать. Но вызубренное имеет свойство забываться… А есть спецы, которые помогают забыть ненужное — и заставляют запомнить другое, нужное правителям.

— Пропасть между богатыми и бедными достигла катастрофических масштабов, — сердито вещал ангел Саша, — совесть стала пороком, свобода превратилась в рабство… Бизнесмены уподобились наёмникам, ведущим войну: уничтожь ты — или уничтожат тебя. С помощью Дьявола они обеспечили себя благами этого мира…

— Если во всём плохое выискивать, — прервал «обличителя» Чуваков, — то и «жёлтый дом» домом отдыха покажется.

— Нормальных в нашем мире тоже много, — вяло оправдался Михаил Владимирович. Он прекрасно понимал, что всё сказанное ангелом Сашей — чистая правда.

— Всё равно ненормальных много. Там, наверху, — ангел Саша показал пальцем в небо, — решили, что болезнь этого общества неизлечима. На вашем мире поставили крест. Там, наверху, убедившись в невозможности сделать из вас людей, решили превратить ваш мир в помойку для тамошних изгоев. В выселки для нечисти. Не той, сильной, героической нечисти, типа Змея-Горыныча или Соловья-Разбойника, а в выселки для уродов, которых выгнали из параллельных миров.

= 5 =

Первым уехал Чуваков, недовольно буркнув:

— Ладно, некогда мне…

— Этот лыс не только снаружи, но и изнутри головы… — хмыкнул Сатановский, криво улыбнувшись. — Бизнесмен… Вместо того чтобы быть кормильцем нации, сделался её сосальцем… Его давно в аду с фонарями ищут.

Но вскоре встал и, сославшись на дела, ушёл в домик.

Ангел Саша помаялся некоторое время, чувствуя себя почему-то очень неудобно, многословно поизвинявшись и оправдавшись, что его, как ангела-хранителя, ждёт подзащитный, ушёл следом за Сатановским

Михаил Владимирович подумал, что Сатановского и ангела Сашы, наверное, в домике уже нет. Сидя у догорающего костра, он слушал звонкие скрипичные концерты сверчков, вдыхал свежий, живительный воздух, и будто здоровел телом и душой. Он не чувствовал, что его присутствие в тягость хозяйке.

— Ну хорошо… — Михаил Владимирович будто продолжил замершую на мгновение дискуссию. — Предположим, вы убедили меня в реальности параллельных миров, в то, что дверь в вашем домике — портал в иные миры… Но я материалист. Нет, я, подобно нашему Президенту, крещён, хожу в церковь… по большим праздникам… Должность обязывает. Но это для меня как… как условие функционирования в большой политике. Положено чиновнику-едросу носить на лацкане значок с белым медведем — он носит. Так и я ношу крестик, как знак принадлежности к тому, к чему обязан принадлежать. Всё это условности…

— Вы верите в Бога? — прервала гостя хозяйка. Михаилу Владимировичу показалось, что за интонацией вопроса «как бы между прочим» таилась полная серьёзность.

— Скажем так: раз есть создания, то должен быть и Создатель, — постарался увильнуть от серьёзности Михаил Владимирович.

— А в Судьбу?

Михаил Владимирович хмыкнул.

— Я жизнь построил и всего добился своей головой, своим усердием и упорством. Поэтому уверен, что идея предначертанности противоречит здравому смыслу. Только от воли человека зависит, в каком направлении разовьётся его жизнь. Только воля человека в состоянии изменить ход вещей.

— Судьба каждого человека в руках Создателя, — задумчиво произнесла хозяйка и отрицательно покачала головой. — Он указывает место всякой вещи в этом мире…

— Чуваков, вон, тоже добился, чего хотел. Я в институте учился, в библиотеках, а потом на службе пропадал, достигая всего упорным трудом. А Чуваков конкурентов топил, продавал и предавал… А теперь всё, что хочет, покупает. Вплоть до амнистии за возможные преступления.

— Можно предать кого угодно и продать что угодно, но судьбу не продашь и не купишь. Предначертаное можно только отсрочить. Избежать и спастись — разные вещи. Любые потуги Чувакова бесплодны, любое количество денег бессильно: не сможет он изменить предначертанного финала своей судьбы.

Хозяйка подобрала несколько веточек вокруг себя и бросила в костёр. Огонь вспыхнул, высветил задумчивое лицо Михаила Владимировича.

— Даже фаталисты, убеждённые, что всё предопределено и невозможно изменить данной тебе судьбы, смотрят по сторонам, переходя дорогу. Я материалист, — Михаил Владимирович поднял руку, словно останавливая кого-то. — И до тех пор, пока не прикоснусь пальцами, пока не увижу собственными глазами, причём, реально, а не в виде неясного облачка, пока не учую своим носом, я не смогу поверить в полной мере в реальность всего этого… параллельного. Если ваш портал реально функционирует, проведите меня… туда. Ну… не обязательно на экскурсию. Хотя бы постоять на краешке и увидеть что-то… «параллельное»… своими глазами.

Хозяйка испытующе, с лёгкой усмешкой посмотрела на Михаила Владимировича.

— Не могу обещать, что подобные «путешествия» безобидны. Чем такая «экскурсия» обернётся, предсказать невозможно. Всё зависит от… наполненности души «путешественника», от того, с какими помыслами он пройдёт через портал.

— Но это реально — пройти через портал?

Ветер шумел над деревьями. Таинственно. Мрачно.

— Реально, — как-то обыденно сказала хозяйка и пожала плечами. — Но рискованно.

— Тогда я… настоятельно прошу. Иначе все эти… — Михаил Владимирович обвёл вокруг рукой, — для меня останется не более, чем некачественное шоу. А услышанное —дискуссией в кружке любителей эзотерики.

Хозяйка посерьёзнела и задумалась.

— Ну… Самым «киношным» в плане экскурсии было бы провести тебя в мир нечисти…

— К чертям, что-ли? — усмехнулся Михаил Владимирович.

— Нет. Черти в аду. А нечисть… К нечисти причисляют «жить» и «нежить». «Жить» — вполне живые существа, но сильно голодные, жаждущие человеческой плоти. Вампиры и оборотни, например. «Жить» свирепа, быстра и изворотлива. В их мир без пулемёта лучше не ходить, если хочешь вернуться живым. «Нежить» — непонятные для нас организмы, из разряда мертвяков. Воняют смрадно. Как они существуют, науке неведомо. Да ты видел сегодня одного.

— Откуда они берутся? Размножаются, что-ли?

— Кто?

— Ну, те и другие.

— Которые «жить» — плодятся. И живых людей заражают своей кровью. А «нежить» размножаться не может. Мёртвые они. Умер человек, или убили его. По каким-то причинам не попал ни в Рай, ни в Ад…

— Ну, покажите мне Рай или Ад… Так… Со стороны.

— Рай или Ад…

Хозяйка задумалась.

— Рай и Ад находятся в одной параллели. Ну, как бы, на одной планете. Но отдельно друг от друга. Разделены, как две страны.

Хозяйка снова задумалась.

— В принципе… Можно тебе показать… Вроде как со смотровой площадки… Издали. Но только что-нибудь одно. Что бы ты выбрал? Рай или Ад? Я имею в виду, для кратковременного знакомства?

— А как это, вообще, будет выглядеть? Что я увижу?

— Что увидишь… Во-первых, увидишь персонажи в чистом виде, так сказать, без антуража. Ты увидишь человека как бы в чёрном пространстве. Важны его чувства, его эмоции и реакции на них, а не декорации в виде шипящих сковородок и кипящих котлов.

— Например…

— Ну… Можешь увидеть правителей, играющих в детскую игру «Солдатики». Только солдатики у них не оловянные, а живые. И конница с живыми лошадьми и конниками. И сабли у конников натуральные. И пушки стреляют снарядами. Но правители с самозабвенностью детсадовцев играют в свои игры… Они счастливы!

— Да уж… Игры детские, а кровь людская… В компьютерной игре такое изображают элементарно. А уж лазером спроецировать куда угодно — проще простого.

Михаил Владимирович подумал, что устроить такое шоу ему, государственному чиновнику высочайшего класса, не представится сложным. Только с какими целями? Развлечь? Или как-то воздействовать на его мысли и желания?

— Или, предположим, можешь увидеть министра, который, наподобие Остапа Бендера, вешал народу лапшу на уши по поводу строительства межгалактического космопорта в Нью-Васюках… Ты можешь увидеть его, счастливого от воплощения своего проекта… с лопатой в руках, роющего канал, соединяющий Тихий океан с Атлантическим.

— Какой же это рай? Это ад…

— Ну-у… Воплощение мечты — рай. А труд, конечно, адский, вечный. Я же тебе говорила, что Рай и Ад соприкасаются очень тесно.

— А народ попроще?

— Можно и попроще.

Хозяйка шевельнула рукой, изобразив жест фокусника. Неподалёку на тёмном фоне неба проявилось изображение, словно на экране кинотеатра. Голая женщина в неюном возрасте, с непривлекательным, мягко выражаясь, телом, плавала в бассейне, подставив рот под льющуюся из фонтана струю.

— Она всю жизнь жаждала вина и пива. Вот… Попала в рай… Плавает в пиве, пьёт вино.

— Но она же алкоголичка! Я знал её! Муж, дети страдали от её пристрастия.

— Алкоголичка. Но это болезнь, а не зло. Человек-то она хороший! Попала в Рай. А родственники страдали… Куда деваться, болезнь! Когда человек болеет раком — родственники тоже страдают.

— Да уж… Питие есть самый гуманный вид самоубийства, — грустно признал Михаил Владимирович. — И от скуки помогает. Самое страшное, что все алкоголики приходят к одному финишу, уподобляются животным, у которых все думы, все потребности сокращаются до одной: жрать спиртное. Но она могла же не пить! И родственники не страдали бы.

— Могла… Вон ещё один: сидит, развалившись в кресле, механическая рука ему в рот заливает выпивку, он только на педаль успевает нажимать. А перед ним родственники, к их головам и сердцам провода подключены, каждое движение механической руки с выпивкой сопровождается ударом тока родственников. Алкоголик может не нажимать на педаль. Но ему безразличны страдания родственников, для него важнее собственная страсть. Неодолимая страсть.

— Для алкоголика рай, но для родственников — ад.

— Ну да. В мире всё взаимосвязано. И понятие наказания условно. Говорят, на одном из японских предприятий провинившихся на целую смену запирали в пустой комнате и не позволяли ничего делать. Это для них было мучительным наказанием.

— Для русского Емели это было бы праздником… А можно взглянуть на что-то… натурально адское? — попросил Михаил Владимирович. — Во всём, так сказать, адском величии…

— Ужастики любишь смотреть? — усмехнулась хозяйка.

— По-молодости любопытствовал. Сейчас потерял интерес. Но всё это, — Михаил Владимирович показал туда, где только что были образы алкоголиков, — больше похоже на лазерные картинки. Они меня не впечатлили и не убедили.

— Адское во всём величии? — усмехнулась хозяйка. — А не страшно со вселенским злом встретиться?

— Ну… Что такое страх? Всё, о чём вы рассказываете, я считаю выдумками. Я, материалист, не могу испытывать страх, а тем более, ужас, думая, что выдумки могут причинить мне физическую боль. Так что, до тех пор, пока я реально не увижу чего-то по настоящему адского, я в ваши рассказы не поверю.

Глядя в землю, хозяйка раздумывая о чём-то.

— Он всегда идёт к тому, кто желает увидеть его… И даёт всё, что ты пожелаешь… от ада.

— Он… Это кто?

— Он — это Сатана. Ты ведь его хотел увидеть? Не отвечай ничего, чтобы не врать. Но с того момента, как ты его увидишь, ты не сможешь от него уйти. Он будет звать тебя, и в его голосе ты услышишь такое, что захочешь к нему пойти. Он, как терпеливый охотник, будет перебирать наживки и приманки, пока не найдёт ту, на которую позарится добыча. Ты. Он испытает тебя искушением. Он знает твоё самое слабое место. Он тронет его мягко и ласково, и ты не заметишь, что поддался ему. И, когда ты этого меньше всего ожидаешь, вдруг окажешься в его железной хватке без надежды на спасение… Подняв на запредельные высоты, он обрушит тебя в невообразимые пропасти. Он подведёт тебя к воротам рая, и низвергнет до последнего круга ада. Насыщаясь, ты будешь умирать от голода. Он сокрушит твою душу, порвёт твоё тело. И, даже когда он будет пожирать тебя, ты будешь радоваться его празднеству. Ты еще не слышал его зова.

Михаил Владимирович подумал, что в своей жизни он встречался с очень влиятельными политиками, с фантастически богатыми олигархами, которые соблазняли его и миллионами денег, и неимоверно доходными должностями… Против всех искушений он устоял.

— Я материалист, не верю ни в чертей и ангелов, ни в их хозяев. И потом, я же не прошу провести меня по аду. Так… Глянуть издали… Но, чтобы это было убедительно.

— Ну что ж… — хозяйка тяжело вздохнула. — Я служительница портала, и не могу отказать тому, у кого желание переполнило душу. Я тебя предупредила. Ты не дитё неразумное… Решай сам.

Насторожённая тишина словно притаилась за кваканьем лягушек и скрипом сверчков. Жирная и мрачная.

— Я решил.

— Ну, пойдём.

Хозяйка встала.

— Куда? — удивился Михаил Владимирович.

— Ты же просил показать реально? Вот и идём… Реально… Через портал.

Всё ещё не веря в реальность параллельных миров, Михаил Владимирович поднялся на крыльцо вслед за хозяйкой. Скептически хмыкнул, сомневаясь, какое ещё шоу она устроит ему, после лазерного.

Прошли через середину комнаты… Тело будто обволокла тончайшая паутина. «Статическое электричество, — подумал он рационально. — Точно, какие-нибудь современные шоу-технологии».

Хозяйка остановилась у двери противоположной стены.

— Дальше ты пойдёшь один. Если ты решил взглянуть и вернуться назад, запомни главное: войдёшь туда, закроешь за собой дверь, но ни в коем случае не отпускай дверной ручки! Отпустишь — можешь остаться там навсегда.

— Портал — в виде банальной двери с ручкой, которую нельзя отпускать?

— Тебе слово «зажигание» понятно?

— Естественно. Всю жизнь на машинах езжу.

— Зажечь костёр, значит собрать хворост, чиркнуть спичкой и так далее. Но никто не говорит, что «зажигание» применительно к автомобилю значит поднять капот и спичкой поджечь бензин в поршневой системе мотора. Так и применительно к порталу в моей избушке. Дверь — это антураж. Суть портала не в дереве, из которого она сделана.

— Хорошо, хорошо, — Михаил Владимирович едва сдержал улыбку, наблюдая, с какой серьёзностью хозяйка разыгрывает спектакль.

— Ты крещёный? — с правдоподобным волнением спросила хозяйка.

— Крещёный, — пряча иронию, ответил Михаил Владимирович.

— С Богом! — хозяйка перекрестила Михаила Владимировича, и потребовала: — Положи ладонь на мой браслет.

Михаил Владимирович глянул на руку женщины… и вздрогнул: руку обвивала живая змея! Изо рта у неё периодически показывался раздвоенный язык.

Хозяйка испытующе смотрела на Михаила Владимировича:

— Это последний тест. Так сказать, проверка на твою решительность.

Преодолев отвращение, Михаил Владимирович накрыл змею ладонью. Почувствовав под ладонью холодное шевеление, едва не отдёрнул руку.

Хозяйка вздохнула, разыгрывая волнение, и указала на дверь:

— Иди! Ни в коем случае не отпускай дверной ручки с той стороны. И… если что, сразу назад!

Михаил Владимирович улыбнулся, открыл дверь, шагнул через порог… И очутился в полной темноте. Замер, ожидая неожиданности в стиле комнаты ужасов приезжего цирка. Но ручки двери не отпускал, предполагая, что цирковая «нежданка» может лишить его устойчивости.

Ничего не происходило. Было так темно, будто перед ним возвышалась чёрная непроницаемая стена.

Едва заметно повеяло чем-то холодным. Не тем холодом, который бывает от сухого льда на сцене, с помощью которого шоумены делают туман, а каким-то… мистическим холодом. Навевающим тревогу.

Не отпуская ручки двери, Михаил Владимирович обеспокоено переступил с ноги на ногу. Услышал шуршание босых ступней.

Звуки, которые он слышал у костра, словно всосались в трубу. Исчезли. Почему звуки пропали?

Михаил Владимирович прислушался. Тишина. Мрачное безмолвие бесконечного тёмного пространства. Было так тихо, что он услышал, как тикают часы на его руке… Какие часы?! Он оставил их Петровичу!

Темнота скрывала в себе нечто большее, чем пустоту, таила страшные звуки, голоса, странные скрипы, шорохи. Сознание ждало чего-то необъяснимого, опасного, жуткого, мерзкого. Непостижимого обычным людям.

Михаил Владимирович понимал, что человеческий мозг способен вообразить всё, что угодно. Представить то, чего нет. Все его опасения — иллюзия страха. Иллюзия чьего-то присутствия. Иллюзия и только. Человек способен вообразить себе то, с чем он никогда бы в жизни не пожелал столкнуться. Или желал?

Михаил Владимирович почувствовал абсолютное одиночество в пустоте, полной и бесконечной. Один во тьме. В бездонных глубинах кромешного мрака. В кладбищенской, траурной ночи без единой живой души. Ощутил случайность бытия своего немощного тела.

Темнота страшна только потому, что мы теряемся в ней, убеждал он себя. Не видим пути, не видим себя. Но стоит хотя бы одному лучу света появиться, и страх исчезнет, словно его и не было. Превосходство света над тьмой очевидно. Ведь тень в солнечный день не наводит ни на кого ужас.

Но… Ни лучика просвета…

Мрак осязаемо сгущался, концентрировался… Нависал, подобно невероятной глыбе антрацита… Шевельнётся такая — не удержать! Придавит — и брызнут в разные стороны жидкости, наполняющие бренное тело человека.

Боже, как хрупок человек!

Михаил Владимирович почувствовал себя слепцом на краю чёрной бездны. Ступи вперёд, вправо, влево — уткнёшься в ничто. Ни пола, ни стен… Ни звука, способного подсказать… Что подсказать? Он услышал, как в его голове предостерегающие голоса шептали: «Не упади! Вытяни руки вперёд!».

Но вытянуть руки — значило отпустить ручку двери… Нет!

«Осторожнее! Руки вперёд, а то упадёшь!».

Нет!

Темнота заполняла всё. Темнота повсюду. Даже в его душе.

Он почувствовал себя заточённым во тьму. Обречённым на молчание без сочувствия. На кару за несовершённые преступления. Ему показалось, что он окунулся в потоки тоски и страха. В океан горя. Навечно.

И нет часов, чтобы определить, сколько времени прошло. Нет календаря, чтобы посчитать, сколько времени осталось до конца вечности. А нужен ли календарь? Если от вечности отнять столетия или тысячелетия — вечность не станет меньше!

И нет надежды на спасение. Темнота — олицетворение гибели.

Как бы он обрадовался, если бы чёрная бездна осыпала мир искрами леденящих звёзд!

Он почувствовал существование в темноте неописуемой массы, разрушительной силы. Появилось неприятное ощущение, будто за ним наблюдают.

Он уловил едва слышимое, едва различимое, очень низкое снисходительно-насмешливое: «Ге…», как шевеление очень холодного воздуха. Но это «Ге…» было слишком зловещим, чтобы показаться природной случайностью.

Напрягшись изо всех сил, он вглядывался в бездонную черноту. Но разве можно что-то увидеть в огромном пространстве, заполненном неосязаемым чёрным бархатом?

Нечто могущественное и беспощадное, недосягаемое для его зрения, вольно обитало в своей темноте. В близкой темноте.

Михаил Владимирович вспомнил, что он гол. И испугался обнажённости. Он испугался, что неведомо-мерзкое может коснуться его. И даже ядовито укусить. Больно укусить. За любую часть тела. Он чувствовал свою беззащитность перед той неведомой силой и беспокойно двигал руками, пытаясь прикрыться крохотными ладонями.

Михаил Владимирович ощутил приближение огромного и агрессивного. Жуткого. Михаилу Владимировичу почудилось, что рядом зашевелилась едва различимая бесформенная, уродливая тварь, протянула к его коленям лапу, сатанинские когти нацелились вцепиться чуть выше. В паху стало щекотно, всё сжалось… Мочевой пузырь не удержал излишки… И стало невозможно бороться со страхами, ранее гнездившимися в глубинах подсознания… А теперь пожиравшими его мозг. Руки непроизвольно накрыли пах…

Михаилу Владимировичу почудились взирающие из тьмы чёрные глаза. Мелькнули отражением далёкого света и исчезли. Очень внимательные глаза, понимающие беззащитность и слабость стоящего пред ним существа. Глаза хозяина ночи, внушающего ужас всем и каждому. Презрительная усмешка на лице повелителя Смерти. Михаилу Владимировичу погрезились протянутая к нему мохнатая лапа.

Воздух стал невыносимо холодным. Обжигающе холодным. Каждый вдох — тысяча иголок в лёгких. Обжигающий холод превратился в мертвящий ужас. В глотке застрял крик. Скомкался, прилип, не давал дышать. Дрожащие губы онемели, горло отказалось принимать кислород.

Кожа превратилась в наждачную бумагу, тело покрылось мурашками, одеревенело и стало непослушным. Волосы на затылке неприятно вздыбились, сердце затрепыхалось перепуганным галопом.

Но он ещё достаточно владел рассудком, чтобы осознать стыдливую мысль, что криком ужаса он испугает хорошую женщину, стоящую по ту сторону двери — и не закричал. Умоляя рассудок поверить, что страшное ему грезится.

Схватившись пальцами за рот, за отвердевшие от мороза, непослушные губы, Михаил Владимирович вглядывался в мертвящую бездну, в темноту. Кто там? Невидимый и неосязаемый, кого невозможно описать словами.

У Михаила Владимировича был опыт переговоров с очень сильными партнёрами… Даже тогда он не пасовал. Но сейчас почувствовал себя не слабым партнёром, а… пылью под Его ногами. Под ногами Хозяина Преисподней.

Михаил Владимирович попытался заговорить, уверить Хозяина, что он пришёл с миром, что не хотел беспокоить, что уже уходит, что… Но спазмы перехватили напрягшееся в отчаянной попытке горло, лишили голоса.

Михаил Владимирович ощутил полную беспомощность перед нечеловеческой мощью, которая превосходила его волю, волю очень опытного государственного деятеля, в той же степени, в какой шторм или землетрясение превосходят силу грешного человека.

Холодный пот выступил на верхней губе, капельки влаги скатились со лба на крылья носа.

Но разум материалиста, привыкшего манипулировать реальными людьми, товарами и ценностями, подхлёстываемый осознанием своего высокого должностного положения, подстегнул спрятавшуюся куда-то гордость: кошмарное видение — иллюзия, нечего её бояться! Из глубин подсознания вылезла подленькая мысль: «Вот под руководством какого начальника надо работать… Перед таким по стойке смирно встанут даже мертвецы… С таким ни Европы, ни Америки не страшны…».

«Гы…» — словно ухмыльнулась тёмная сила. Едва слышно, очень низким, словно из трубы-геликона, пугающим звуком, от которого кровь перестала циркулировать в конечностях и они словно покрылись инеем.

Сердце замерло. Остановилось. Объятый ужасом, Михаил Владимирович шарахнулся назад, ткнулся спиной в дверь. И… У него отнялись руки, ноги перестали чувствовать опору.

Михаил Владимирович хотел дёрнуть ручку двери, за которую он держался, чтобы бежать из пугающей черноты в родную звёздную ночь… Но не смог шевельнуться! Тело отказалось повиноваться ему. При мысли о том, что стоит в темноте наедине с порождением Тьмы, неодолимая сила которого ощущалась так явственно, из груди Михаила Владимировича взвился ужас и набросился на рассудок. Он старался убедить себя, что бояться нет причин, уговаривал себя: «Там нет ничего, это ветер пахнул». Но как ни уговаривал, как ни старался успокоить, приободрить себя, всё было попусту — ужас уговорить невозможно. Демонические глаза чёрной тенью маячили над ним, сатанинский взгляд обволакивал трепетавшую душу. Томительный гнёт бесплотной, но страшной тени заставлял его ощущать своё ничтожество. Он услышал дробь: будто дятел долбил дерево. То от страха случали его зубы.

Губы и присохший к гортани язык ещё раз попытались издать крик, но лёгкие сдавило, словно на грудь ему взвалили неподъёмную тяжесть, Михаил Владимирович задыхался, каждый глоток воздуха требовал неимоверных усилий.

Он услышал слабый стон — это был его стон. Ни от боли, ни от горя так не стонут… То был глухой, сдавленный звук, какой вырывается из самых глубин души, когда ужас затопит её так, что уже невмоготу, стон смертельного и безотчётного ужаса, от которого кровь приливает к сердцу. Он услышал неясный, неровно-торопливый звук, словно тикали часы под подушкой. Тиканье нарастало, с каждым мгновением становилось басовитей, раскатистей и громче! То барабаном стучало его сердце. Ритм убыстрялся, как убыстряется ритм там-тамов в ритуальных танцах шаманов. Барабан грохотал всё сильней. Ещё несколько мгновений он сдерживал себя, стоял не шелохнувшись. А бой все громче, громче! И боль в груди всё сильнее и сильнее… От дикого стука давление ужаса росло, как в паровом котле с забитым намертво предохранительным клапаном. С таким ужасом не совладаешь. Ту степень муки и то бездонное отчаяние, которое он сейчас испытывал, было самым тяжким изо всех испытаний, когда-либо выпадавших на долю смертного. Такие муки могли испытывать разве что погребённые заживо. Ужас достиг апогея. Таких мук сердце не выдерживает, разрывается.

Михаил Владимирович почувствовал, что ещё секунда — и он лишится чувств. А значит, оторвётся от ручки двери… И останется во власти ужаса навсегда… Оцепенев во власти наваждения, Михаил Владимирович боялся признать, что то, чего он со страхом хотел коснуться, сбылось. Коснулся… Но… Малейшее движение — и он погиб.

Отчаяние, подобное отчаянию подходящего к виселице безвинно осуждённого, не давало ему решимости шевельнуться.

Но если пригнуться к полу и попытаться ускользнуть… уползти… Тихо, незаметно...

Неимоверным напряжением сил Михаил Владимирович протолкнул воздух сквозь застывшую глотку и родил бессмысленный звук, похожий на едва слышный хрип в агонии, когда жизнь уже покинула тело, а тело о том ещё не догадалось.

Скорее безволие, чем напряжение воли помогло ему опуститься на пол. Что-то щёлкнуло в коленном суставе. Михаил Владимирович испугался, что тот, в темноте, услышит щелчок и поймёт, что жертва замыслила побег. С замершим, как ледяной кусок, сердцем и сдерживаемым дыханием он потянул ручку двери… Хорошо, что онемевшие от потустороннего холода пальцы не смогли разогнуться… Увидев полосу света в открывшейся щели, потянул уже осознанно… Проваливаясь в освещённую комнату, оглянулся…

Смутная тень, словно сгусток мрака… Неясная усмешка… Внимательные, снисходительные глаза… Глаза, источающие жуть…

= 6 =

— Не спи, мужик, замёрзнешь! Царствие небесное проспишь…

Михаил Владимирович очнулся от незнакомого мужского голоса и жёсткого, но несильного тычка в бок.

В глубине сознания всплыло ощущение физической мощи и непреклонной воли, с которой он столкнулся и… от которой бежал.

Михаил Владимирович открыл глаза. Он лежал на траве, животом вниз, на противоположном от своей дачи берегу. Весёлое солнышко висело над лесом. Судя по высоте, было утро.

Опираясь на руки, Михаил Владимирович поднялся на колени, будто приготовился к намазу.

Рядом стоял мужик в камуфляжном костюме, сапогах, с удочками на плече.

— Выглядишь, как куча дерьма. Похоже, болен на голову… после изрядного возлияния, — констатировал мужик.

Похож на Чувакова. Костюмом.

— А где старуха?

Слова с трудом покинули его глотку и остановились где-то в метре от рта. Но мужик, тем не менее, услышал.

— С косой? — ухмыльнулся он. — Похоже, потопталась около тебя и ушла. Ты откуда?

— Оттуда, — Михаил Владимирович мотнул головой в сторону дачи.

— Ты назад не плыви, лучше вокруг обойди, по плотине.

— Обойду…

Михаил Владимирович с трудом встал, пошёл вдоль берега в направлении плотины. Взглянул на луг. Осмотрел опушку леса от края и до края. Избушки на курьих ножках не было.

Вспомнил ночной ужас. Привиделось? Ощущения были настолько яркими, что он передёрнул плечами. Или попал под гипноз специалистов, подосланных конкурентами? Неизвестно, что они могли ему внушить! Да уж… Его шеф, конечно, силён психически… Но, судя по тому, что у него масса оппозиционеров, недостаточно силён. А тот, вчерашний… Там чувствовалась мощь вселенская. У такого ни оппозиционеров, ни противников быть не могло. Такой всех сомнёт. Служить такому — и самому стать неодолимым.

Михаилу Владимировичу показалось, что воздух едва заметно, но мощно дрогнул. Так, вероятно, шевелится масса воздуха и кубические километры тверди планеты при зарождении землетрясения. И будто бы снова послышалось — или померещилось? — насмешливо-самодовольное, почти в диапазоне инфразвука, который вызывает внутренний страх у человека и останавливает сердцебиение: «Гы…».

Михаил Владимирович испуганно огляделся. Чертовщина какая-то… Привиделось!

Мысли его перескочили на дела обыденные.

«Остаться здесь или ехать на Средиземноморье, — думал он, — где жена присмотрела поместье, принадлежавшее члену бывшего правительства, карьера которого после отставки пошла под откос»…

«Там вся наша элита! — убеждала жена. — Не можешь же ты противопоставлять себя обществу!».

Обществу… Обществу оборотней, вампиров и бесов? Ехать на тёплый берег чужого моря, чтобы тусоваться среди «сильных мира сего»? А, случись фиаско по службе или в бизнесе, срочно сбагривать тёплый средиземноморский участок, потому как, потеряв место и бизнес, ты автоматически становишься изгоем… Или остаться здесь, на поросшем ивами и берёзами берегу крохотной речки, из земли которой ты, как растущие здесь берёзы, напитался силами…

Президент предложил высокую должность… Очень высокую… Что выбрать: тёплые края, где властвует граф Дракула, или тихий берег речки с домиком, о котором заботится русский Домовой?

Если бы ему покровительствовал тот, вчерашний… С такой «крышей» сам чёрт не страшен… Только где его, вчерашнего, найти?

Михаилу Владимировичу вдруг вспомнились слова Пузатого Пацюка из «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: «…Тому не нужно далеко ходить, у кого чёрт за плечами».

= 7 =

Хлопая себя ладонями по всем частям тела и размазывая кровяные тельца неисчислимых комаров, Михаил Владимирович пробирался сквозь кусты к плотине, чтобы перейти на ту сторону речки, к своей даче. От длительной ходьбы с непривычки он устал, вспотел и запыхался. Крапива жгла голые ноги. Тело покрылось зудящими волдырями от укусов комаров.

— К чёрту эту «девственную природу», — бормотал он себе под нос. — То ли дело на Средиземном море: комары вытравлены, заросли вычищены, терренкуры для прогулок фонарями освещены…

Злой, как чёрт, добрёл, наконец, до дачи. Зашёл на пляж, чтобы искупаться, смыть с себя грязь и комариный зуд. Попробовал ногой воду… Слишком холодная. Крикнул:

— Петрович!

Надо распорядиться, чтобы Петрович нагрел воды для купания.

Тишина.

Помолчал, прислушиваясь.

— Петрович!!! Чёрт тебя возьми…

Не отзывается.

Пошёл в домик.

На холодильнике лежала нетронутая стопка денег и дорогие подарочные часы.

Отлучиться, когда хозяин на даче, Петрович не мог. Значит, ушёл. Совсем.

«Продам всё, к едреней фене!» — разозлился Михаил Владимирович.

«Гы…» — едва ощутимо шевельнулся воздух.

2020 г.