"Первомай" Рассказ

Чуда не произошло. Весна не пришла и в Первомай. С утра, совсем на недолго резануло по глазам манящей радостью, чистое голубое небо, и обласкало, даря надежду, звонкими весенними лучами солнышко. Даже попытался запеть, радуясь таким переменам соловей, выдав переливчатую трель, и вторя ему надсадисто прогудел большой медленный шмель, но через полчаса опять набежали совсем не майские, а скорее октябрьские, тяжелые тучи, и пошёл мелкий противный дождь.

Он сидел на крыльце в наброшенной на плечи телогрейке и курил. После натопленного и уютного дома, на улице было совсем не комфортно. И дело не в нудном осеннем дожде и отсутствии солнца. Скорее дело было в другом… В беспросветности. Сколько же можно?! Когда же наконец весна?! Казалось, что почему-то остановились часы и календарь, и весна просто не придёт никогда. А её так хочется! Весну. За долгую жизнь были совершенно разные по погоде первомаи. Были и жаркие и холодные, и дождливые, и даже с мокрым снегом. Но не было на его памяти такой беспросветности, как в этот карантинный год. Он опять закурил, и стал выпускать дым кольцами. Он так делал всегда, когда хотел что бы вернулись давно забытые моменты. Ему почему-то казалось, и это он сам выдумал очень давно, что каждое колечко, это такое «закольцованное» воспоминание. Вот оно чёткое, конкретное, возвращает тебя в прошлое, и вот рассеивается уже в воздухе, опять отправляясь в глубины сознания, чтобы замереть там до момента, когда снова будет востребовано.

Первое же колечко вернуло из дальних пыльных запасников, залитое ослепительным солнцем воспоминание из детства…

Он маленький. Лет пять. Или четыре… Неважно. Он совсем ещё маленький. В синем матросском костюмчике и в бескозырке, сидит на широких плечах молодого и красивого деда, и сжимает в руках огромную бумажную гвоздику. Рядом бабушка, тоже ещё молодая, и тоже очень красивая. Но она там- внизу, а он тут- на такой высоте! И все люди ниже его. Но их так много! Целое море людей! И впереди, и сзади и со всех сторон! И все с флагами, с цветами, почти такими же красивыми, как и у него. Все весёлые, все поют и смеются! Потому что сегодня Праздник! Здоровский праздник! Первомай! И они идут на демонстрацию! На Красную площадь! Вся страна идёт! Весь Великий Советский народ Победитель! Он вспомнил, как всё это было, как его пришла очень-очень будить бабушка, а он уже не спал- он сам проснулся от нетерпения, что его не возьмут на демонстрацию, и уйдут без него. Как они одевались во всё очень красивое, как звенели медали на груди деда, а бабушка отказывалась повесить свои медали на красивое синее платье, и дед её так и не заставил. Потом они шли по предрассветной улице к заводу, где работал дед, а там уже толпилось много людей, очень много — весь завод. А потом всем раздавали флаги и портреты, а ему дед принёс откуда-то эту огромную гвоздику. А потом их поставили в самый первый ряд, рядом с директором, потому что дед фронтовик и ветеран! Заиграла гармошка, кто-то запел «Утро красит нежным цветом.», и они пошли по улице. А он сверху, словно с мачты корабля, смотрел крутя головой по сторонам и вот уже впереди такая же огромная туча народа. И тоже с флагами! Почему? А мы?! Как же мы?!

— Деда деда! А это кто? Они тоже на Красную площадь пойдут? — закричал он. Ему показалось, что эти другие опередят их, и он не попадёт на Красную площадь.

— Это мясокомбинат. Видишь написано ОМПК. И девятый хладокомбинат с ними. Они Максим с нами пойдут. Мы же в одной колоне пойдём. Кировский район Москвы!

Две колонны встретились. Раздались крики приветствия, смех, поздравления, и новая людская речка влилась в их «главную», как он считал речку. И уже большая речка потекла дальше. И уже не одна гармошка, а несколько играли сзади, и песня стала громче и ярче. Здорово!

— Деда! Ещё люди! Много! Это кто деда?

— Молочный комбинат. За ними завод бараночных изделий. Справа вон, завод фруктовых вод подходит, Хлебокомбинат, двадцать третья автобаза, тринадцатый таксомоторный парк, за ним одиннадцатый. А там уже большие идут- КТС, Станколит, Знамя Труда, Правда. За ними вон, Троллейбусный парк, Трамвайное депо, Савеловская железная дорога, Авиационный Завод Румянцева. Стекольный завод. Бетонный. И это только наши — Кировский район. И так со всех сторон города сейчас! Идёт Трудовая Москва! Смотри какая силища Максим! Какая красота! Американцы из космоса смотрят и за голову хватаются! Как такое победить? Да ни как!

И правда! Справа на сколько хватало глаз, к ним двигалась длинная река, с точно такими же красивыми красными флагами. И как только деда их всех запомнил!

— А вон дальше бабушкин завод стоит, нас ждёт. Завод цветных металлов. Там наша бабушка работает. Ей там орден вручили, а она одевать не хочет- перекрикивая всё сильнее нарастающий гул, весело прокричал дед.

— Ба! А ты с нами останешься или со своим заводом пойдёшь? —теребя по голове бабулю спросил он. Бабушка рассмеялась и ответила:

— Куда же я от вас?! С вами пойду! А хватит Петь про ордена. Было б холодно, как в прошлом году, то пиджак бы одела с орденом. А на платье цеплять не хочу. Нам и твоих хватит. — она рассмеялась.

Он чуть опустил гвоздику, и покрутил головой. Ручейки сливались в речки, речки в одну огромную, широченную и казалось бесконечную реку. «Самая большая река Волга! Интересно она больше нашей человеческой или меньше?» — подумалось ему, и он уже хотел спросить деда, но тут кто- то громко, на всю улицу сказал: «Слава трудовым коллектива Кировского района!» и все вокруг громко закричали «Ура!». Это было неведомое ему раньше чувство. Такое прекрасное и звонкое. И он тоже, что есть силы закричал «Ура!». Заиграла громко музыка, торжественная и тоже громкая. Такая как в кино, и даже лучше!

Они шли уже долго. Река уже, казалось, вышла из берегов. А яркое солнце, чистое голубое небо и волны красных трепещущих флагов над рекой, с переизбытком наполняли его ещё такую маленькую голову эмоциями и радостью. Вот кто-то выпустил в небо стаю белых голубей, а за ней чуть поодаль взмыла вверх вторая. И опять полилось над бурлящей рекой громогласное «Ураааааа...»

— Зин, сейчас на Трубной будет остановка. Перед Садовым кольцом. Ты там всё взяла что надо? — дед подмигнул, обращаясь к бабушке.

У поворота на Садовое кольцо их колонна остановилась. Люди перестали махать флагами, петь и кричать ура. Все стали группироваться кучками. Кто-то достал термоса. Красивые такие — в цветах и канарейках, китайские термоса. На стоящих на тротуаре лавочках расстелились скатерти самобранки. На них в миг, как по мановению волшебной палочки, возникали горки пирожков, раскладывались бутерброды с колбасой и сыром, варенные яйца, зелёный лук, печенье и развалы всевозможных конфет. Никто не спрашивал, где чьё, и тем более уже не кричал «это моё». Люди смеялись, наливали друг другу чай, кофе и модное какао. Кто доставал кое-что и покрепче, и не афишируя громко, но и не прячась, с достоинством прикладывался к плоской бутылочке коньяка или разливал водку в маленькие складные стаканчики. Бабушка раскрыла висящую на плече сумку, и тоже достала свёрток с бутербродами и кулёк с конфетами. Дед ловко снял внука со своего загривка и бережно опустил перед собой. Потом достал из внутреннего кармана пиджака четвертинку водки, покопался секунду в карманах брюк, и присугубил к ней, трофейный металлический складной стаканчик.

— Зин, а Максимке ты попить не взяла что ли ничего?

— Так ты же сказал сумку не брать. Я Рае звонила она должна термос была взять. Вы пока кушайте я её сейчас найду. — и она исчезла в толпе.

— Деда! А бабушка нас найдёт не потеряет?

— Да никуда не денется твоя бабушка! На вот лучше возьми бутерброд с колбаской. — дед рассмеялся и покрутив головой выкрикнул кому то в толпу:

— Семёныч! Иди сюда! Да быстрее давай! Потом наговоришься.

Подошедший мужик не большого роста с портретом Ворошилова, тоже с медалями на пиджаке, присел перед Максимом, жующим бутерброд и протянул ему конфету «Мишка не севере». Дед налил полный стаканчик и протянул мужику:

— Давай Семёныч. С праздником! С нашим рабочим праздником!

— Спасибо Петро. Будь здоров! — мужик выпил, крякнул и занюхал конфетой, даже не разворачивая фантика.

— Ты давай вон бутерброд возьми! Чего жмёшься. Да поставь ты товарища Ворошилова. Вон туда к урне поставь его пока. Никуда он денется. — дед рассмеялся, ещё раз наполнил стаканчик, взял в другую руку перо зеленного лука, макнул им в спичечный коробок с солью, задумался на секунду, и уже серьёзно сказал:

— За страну нашу СССР, за мир, с праздником! — опрокинул стопку, подмигнул внуку и захрустел луком.

— Деда, а когда баба придёт? — смотря снизу вверх задрав голову спросил Максим, разворачивая подаренную конфету. — она точно нас найдёт?

— Да сейчас придёт. — дед посмотрел на часы, чуть нахмурился, покрутил головой по сторонам, выискивая цепким взглядом, и добавил: — Сейчас придёт. куда денется. Ты, наверное, пить хочешь. — Максим кивнул и стал жевать конфету. Дед опять посмотрел по сторонам и выкрикнул:

— Андрей! У тебя что в термосе? Чай? Налей стаканчик внуку. А то моя куда-то пропала.

Через минуту ему протянули алюминиевый стакан-крышку от термоса, с исходящим ароматным паром чаем. Дед присел на корточки, отхлебнул и передал внуку.

— На. Только потихоньку. Горячий ещё. — дед поднялся, налил остатки водки в стакан, повторил процедуру с луком, опять подмигнул улыбаясь Максиму, и залпом опрокинул содержимое стаканчика в рот. В этот момент подошла запыхавшиеся и раскрасневшаяся, и от этого ещё более красивая и обаятельная, бабушка. Она несла в руках бутылку газировки и стопку серых бумажных стаканчиков.

— Не нашла Райку. Народу туча. Куда она подевалась ума не приложу. Когда наши пристраивались, я её видела. А сейчас не нашла. Народу уйма сколько. Вот сбегала в магазин купила лимонад. Будешь мой родной буратино? — она сняла лёгкий шифоновый платок и присела перед внуком на колени.

— А чего ты пьёшь? И смотри как конфетой вымазался. Петь это ты ему шоколадку дал? Ну хоть бы смотрел тогда. Вместо что б водку пить. Он вон весь в шоколаде вымазался. — и она стала носовым платком вытирать измазюканные щёки внука. Сняла с его головы бескозырку и стала раскладывать белые кудрявые волосы любимого Максимки. Через минуту громкоговоритель хрипло прокричал команду строится в колонну, и приготовиться к шествию.

Шествие продолжилось. Максим занял своё законное и уже привычное место на загривке, отдал гвоздику великаншу бабушке, и всё время крутил головой в восторге от происходящего. Оказалось, что всё, что он называл себе рекой была ещё не большая река, не Волга. Самая настоящая Волга началась сейчас. Вперёд и назад на сколько хватало глаз, ровно, вправо и влево во всю ширину Садового кольца, текла переливаясь алыми знамёнами, воздушными шарами, цветами и транспарантами, та его «самая самая большая в мире река». Его «Волга». Река из людей. А он словно капитан ледокола «Ленин», книжку про который читала ему мама, плыл по этой реке на плечах своего деда. Они всё шли и шли. Играла музыка, всё так же кричали вокруг ура и пели песни. Песни были красивые, из кино. Многие он уже знал. Ему было жаль, что почему-то не пели его любимую песню, пластинку с которой он заставлял дедушку включать каждый день, и слова которой выучил наизусть, песню про «чёрного кота, которому не везёт». Потом он понял для себя, почему. Да просто, наверное, у них нет пластинки такой! И они её не слышали никогда! Он уже хотел было запеть её сам, но в этот самый момент дед громко сказал, почти прокричал:

— Максим впереди Красная площадь! Видишь Кремль? Мы там с тобой были. Помнишь? Царь Пушка, Царь колокол. Нас ещё милиционер отругал, когда ты на царь пушку залез. Можно подумать ребёнок мог её сломать. Помнишь? Зин! Ты давай не отставай. А то там на выходе будут колону разделять на два потока. Потеряемся. Встань передо мной. Что б я тебя видел. Если же потеряемся, то встань где-то на месте и повыше подними цветок. Я тебя найду.

Река текла между красивыми, словно из сказки домами. Их высокие, похожие на колпачки крыши, устремлялись вверх. Дед указывал рукой, показывая ему на дома:

— Вон красный дом видишь? Это музей Ленина. Мы в него сходим обязательно, когда подрастёшь. А это исторический. А там вечный огонь. И вот теперь мы Максимка на Красной площади. Смотри видишь Мавзолей? Вот сейчас мимо него пойдём! Как пойдём мимо него, ты помаши рукой вождям!

Максим стал смотреть на Мавзолей. Но он ему не понравился. Такое он и сам может построить из кубиков! Ему нравились высокие до неба башни, красивые с красными звёздами высоко высоко в небе. Он уже видел их на картинке в книжке, но тут они были огромные и ещё красивее. У него даже закружилась голова, и он вцепился деду в шею что бы не упасть. Дед мягко разжал его маленькую ручку и перецепил её за воротник пиджака.

— Смотри Максим! Вон Брежнев! Вон Ворошилов! Громыко! Маршал Малиновский! Косыгин! Всё политбюро! Это самые главные люди в нашей стране. Помаши им рукой!

Максим посмотрел на стоящих в ряд на доме из кубиков, со смешным названием «мавзолей». Он не знал кто эти взрослые дяди. В фуражках это командиры. Это он знал. А просто в одежде, как у всех это вожди. Это он тоже знал. Но кто там, кто, он не знал и ему это было совсем не интересно. Нет, всё-таки одного дядю он знал. Дядя Брежнев. Он самый главный! Главнее всех! Главнее даже командиров в фуражках! Он видел его много раз по телевизору после «спокойной ночи малыши». И не любил. Потому что, когда появлялся после Степашки и Хрюши этот дядя Брежнев, его заставляли идти спать. Но сейчас дядя улыбался и махал рукой. Дядя был добрый. Максим это чувствовал. И даже чем-то похож на его любимого дедушку Петю, который несёт его на плечах. Максим помахал ему рукой, и вместе со всеми громко закричал ура! Дядя Брежнев заулыбался и помахал рукой Максиму в ответ.

— Деда, ба! Дядя Брежнев мне помахал рукой тоже!

Дед и бабушка рассмеялись, и их звонкий смех подхватили все люди вокруг. Стал хохотать и сам Максим, и снова стал махать рукой. Всё было так здоровски, так красиво и так весело, что хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Но спустя совсем не долгое время, дед снял его со своих плечей и поставил на землю с едва пробивающейся, нежно зелёной, весенней травой. Вокруг скручивали флаги улыбающееся люди, кто- то опять жевал бутерброды. Дед с бабушкой обсуждали, как им лучше добираться до дому. Песни прекратились, и только был слышен, доносившейся густой гул и долетали редкие нотки оставшейся далеко позади музыки. Максим понял, что сказка кончилась, и заплакал. Горячие слёзы текли по пухлым щекам. Он плакал, как уже плакал однажды, когда разбилась вдребезги его любимая ёлочная игрушка «Космонавт Гагарин». Плакал от внутреннего осознания, что этот день больше уже никогда не вернётся.

Маленький ум не мог ещё понять смысл этого осознания, но такое же маленькое сердечко заставляло литься эти, такие горячие слёзы.

— Ты чего мой маленький?! Ты чего плачешь? — бабушка взяла его на руки — ну что с тобой? Что-то болит? Писать хочешь? — к встревоженной бабушке присоединился дед. Он снял с него бескозырку потрепал по белокурой голове и тоже спросил:

— Ну ты чего Максим? Что стряслось?

Давясь слезами Максим, пролепетал:

— Не хочу, чтобы кончилась! Хочу дальше, чтобы праздник, чтобы опять идти на Красную площадь!

Дед и бабушка рассмеялись, а бабушка стала ещё и целовать его в щеки.

— Ну вот тоже мне! Выдумал! Какое горе! Нашёл с чего плакать! Сколько ещё будет у тебя этих демонстраций! На следующий год пойдём если захочешь. А сейчас нам надо ехать домой. Там тебя мама твоя заждалась, соскучилась. Сидит и плачет, «Где мой Максимка?» причитает. Будем праздник отмечать, я пирогов напекла. Твоих любимых с яблоками! А завтра воскресенье. Выходной. Пойдём в парк. На каруселях будешь кататься. Гамак возьмём, в мячик будем играть, на лодке покатаемся. Будем на лодке кататься или нет? А сегодня мультики будут по телевизору.

Максим закивал. Слёзы переставали течь. Мама его ждёт… Пироги… На лодке завтра будем кататься… Мультики… Ладно! Ни так всё и плохо. И уже перестав плакать, но ещё шмыгая носом он всё-таки спросил:

— Деда, а мы точно ещё пойдём на праздник на красную площадь, как сегодня?

Дед опять рассмеялся и ответил:

— Конечно пойдём! Сто раз ещё пойдём! — он подкинул его вверх и опять усадил себе на плечи.

— Давай Максим запевай! Свою любимую про кота!

Максим тоже заливисто рассмеялся и громко запел:

— Жил да был во дворе чёрный кот…

Люди вокруг расхохотались, стали аплодировать, и кто-то даже выкрикнул:

— Давай малой! Жарь! — и стал подыгрывать на гармошке.

Он пел, стараясь как можно громче и чётче произносить слова. Смеялся, когда его подбадривали, подпевали или совали в руку конфеты. Ощущение праздника вернулось. Он опять был счастлив. А скоро будет мама, карусели и мультики! Какой всё-таки сегодня здоровский день! Первомай!

Максим очнулся от собственного голоса. Оказалось, что последнюю фразу он сказал в слух. Сигарета давно догорела. Он протёр влажные от слёз глаза.

— Надо же как нахлынуло! — он посмотрел на небо. Ветер разорвал серую пелену и безжалостно разгонял тучи, открывая миру высокую голубую бесконечность. Появилось и солнце, ещё заспанное, но начинающее наконец свою весеннюю работу. Он встряхнул головой освобождаясь окончательно от морока воспоминаний, грустно улыбнулся самыми краешками губ, потянулся до хруста и встал.

— Ну что перетащил солнце из детства Максим Викторович? Удалось? — уже уверенно и громко спросил он в слух у себя самого, рассмеялся и добавил:

— Ну давай тогда и праздник отмечать, как в детстве — весело и с песнями! Где там моё сонное царство? Эй семья! Серёжа! Танюша! Вы где? Что вы там в доме засели?! Смотрите какое солнце вышло! Идите на улицу! Весна же у нас! Первомай! Праздник! Будем шашлык жарить, вино пить и песни петь! — задумался на секунду, и вдруг запел:

— Жил да был во дворе чёрный кот...

Шёл тридцать пятый день карантина...