С Новым Годом!
Спать, спа-а-ть…
***
Снежинка появилась откуда-то из черноты… Она медленно опускалась, то планируя, то кружась, подчиняясь еле заметному движению воздуха, вливаясь в хоровод таких же замороженных кристаллов и приближалась к моему лицу. Я выделил только ее. Она казалась такой огромной, гораздо больше других из мириад белых парашютиков стремящихся к земле.
Сквозь покрытые инеем ресницы, еле разомкнутых век глаза (другой почему-то не открывался-приморозило, что ли...) я следил за ней. Время не существовало. Снежинка очень медленно падала, и я знал, что она выбрала меня, мое лицо. Когда — то мы должны были встретиться...
Пытаясь, как-то ускорить ее падение, попытался похлопать ресницами… Вроде похлопал -или мне показалось? Но нет… не показалось! Снежинка, вдруг резко увеличив скорость спикировала мне на лицо и пробив ледяную муть, разлилась горячо, обожгла зрачок, расплавилась и скатившись слезой вдоль носа, замерзла. Она не осталась во мне, как ледяной осколок зеркала в сердце Кая, а пробудила мой застывший организм, заставила вздрогнуть и потянуться рукой к лицу. Пробежал мороженой варежкой по глазам, разлепил их-появилась резкость. Сознание вернулось-не сразу, по чуть-чуть, высвобождая меня из тягучего промороженного плена.
Пошевелился… Попробовал повернуть голову — лицо ткнулось в снег. Отодвинул его ожившей рукой — взгляд уперся в покрытый серыми чешуйками ствол ели. Побарахтался в снегу, перевернулся на бок. Орудуя локтем, загребая снег руками, упираясь непослушными ногами, почувствовал плечом ствол. Подышал и как гусеница, извиваясь, помогая всеми частями тела заставил себя сесть, прислонившись спиной к дереву.
Голова болела. Зубами стащил варежку с руки, провел ладонью по лбу, содрав красные льдинки, растаявшие и растекшиеся по пальцам. Откуда кровь?
Резко зажгло в животе, отдалось в висках, затошнило, набежала голодная слюна…Прихватил горсть снега и бросил в рот. Снег поскрипел на зубах и холодом растекся по горлу. Заломило зубы. Сколько же я здесь кувыркаюсь? И, вообще, где я? Огляделся.
Широкая борозда в полуметровом снегу уходила вниз по склону. Река! Позгибал ноги, не сразу удалось, размял руки — заледенелая насквозь одежда поддалась не сразу. Перевернулся к дереву передом, обнял его и с трудом поставил себя на ноги. Голова кружилась, опять почувствовал резь в желудке…Как же жрать-то хочется…
Попробовал двигаться. Получилось…Еле переставляя непослушные столбы ног, подошел на край обрыва, облокотился на небольшую осинку и посмотрел вниз. Все встало на свои места.
Перед порогом незамерзшая вода, и уже на льду, темнеющая полынья, еще не схваченная морозом. На кромке виднеется мое ружьё, ИЖ-17, 32- го калибра. Чуть дальше лыжа и полоска резинового крепления.
Сложилась картина произошедшего. Бежал от избушки по реке проверял капканы, поставленные на норку и куницу — тропа набитая, плотная. Охотничьи лыжи надевать не стал, бежал на легких узких, оборудованных креплениями под валенки. Ниже порога лыжня пересекала реку и, плавно поднималась по откосу на берег. Здесь путик поворачивал от реки на старую дорогу, которая выходила на трассу Пудож — Колодозеро в районе деревни Колово. Оставалось преодолеть одиннадцать километров и проверить тройку капканов.
На кромке льда заметил следы трапезы выдры-крупная чешуя, кровь на снегу. Стало интересно, кого она поймала на обед. Сошел с лыжни и в метре от воды правая нога провалилась, проломив тонкий лед и сломав лыжу под ступней. Вторая нога и лыжа остались на льду, а я боком завалился в образовавшуюся дыру. Глубина была не большая, сантиметров шестьдесят всего, но, чтобы выбраться из воды, пришлось изрядно побарахтаться. Скинул с плеча ружье, сбросил кое как валенок с левой ноги, которая оставалась наверху и освободил вторую ногу от сломавшейся лыжи. Выбрался на лед и перекатился на тропу. Из сухого оставались валенок и шерстяная шапка. Мои следы вели к зарослям прибрежного кустарника. Здесь была вытоптана в снегу площадка и собранные в небольшую кучу сухие, прогоревшие, мелкие ветки – значит жег костер. Затем я полез вверх с топором, чтобы срубить сухостойную елку. По всей видимости я ее надрубил и потащил на себя, чтобы сломать, деревце. Здесь мокрый валенок соскользнул по склону, и я лбом поймал свежий пень.
Вот угораздило!
Темнота и провал в памяти. Сколько я пролежал в снегу непонятно, но по борозде определил, что выбрался наверх и пытался ползти по лыжне. Спасло меня то, что мороз был небольшой, градусов семь-десять. Одежда застыла, я промерз насквозь, но кровь продолжала циркулировать. Произошло это где-то на рассвете, часа через два, после того, как я вышел из избушки у плотины. Надо было попытаться еще раз развести костер и обсушиться, согреться.
Съехал на спине вниз, к срубленной елке. Подобрал топор, валявшийся в снегу и обухом насшибал сухих сучьев. Намельчил их у костра, сложил шалашиком. Рюкзак валялся рядом, чуть в стороне. Наклонившись над ним заметил, что вокруг разбросаны спички, размокшие от снега. Открыл клапан и нащупал коробок. Потряс его над ухом. В нем негромко зашуршало. Есть! Сколько? Сдвинул беленькую картонку… К одному краю прилипли три спичины…Вот теперь надо думать, как их употребить с наименьшими потерями…Вспомнилось — толи читал где-то, толи рассказывал кто, что кому-то пришлось зажигать костер одной спичкой. Он поступил мудро- расколол спичку надвое и получилось уже две спички. Ему удалось разжечь костер со второй половинки.
Осмотрел спичины. Пальцы рук не слушались, согревал их дыханием, боясь дотронуться до головки серы. Спички были толстые — уже хорошо. Выбрал прямослойную и аккуратно ножом стал расщеплять маленький деревянный брусочек. Он лопнул, развалившись на две равные половинки, головка на одной была чуть больше. Ничего, попробую. Две спички оставались в запасе. Встал перед костром на колени. Одну полуспичину зажал губами, а вторую поднес трясущимися пальцами к коробку и чиркнул. Загорелась! Аккуратно подсунул ее к щепочкам. Задымилось! Пламя никак не хотело перекидываться на ветки, дошло до живого — боли я не чувствовал. Это потом уже обнаружил белое пятно на пальце от сильного ожога. И тут огонек вспыхнул зеленым, выбросил бело-красный язык и заметался среди палочек, сучочков, облизнул их и затрещал, заструил в небо почти невидимый дым. Стал тихонько добавлять веток, затем лучин покрупнее и вот уже костер обдал теплом, жаром и просил еще топлива. Разрубал елку и подкладывал в огонь. Я не согрелся, но тело, ноги, руки приобрели подвижность и мне пришлось собрать вокруг весь сушняк, добавлять в костер и тащить еще, еще и еще, срубить несколько сухих елей, ольшин и только после этого встать у полыхающего пламени и вытянуть над ним руки…
Одежда запарИла. Обнимал огонь, расстегнул куртку, открыв доступ тепла к телу, поворачивался спиной, боками, стараясь вобрать в себя трепет пламя, удушливый, но такой желанный дым. Черные валенки зарыжели пятнами, запахло горелой шерстью. По рукам, от локтей к ладоням и к кончикам пальцев побежали колючки. Нестерпимо заломило фаланги-стал стряхивать руки вниз, чтобы быстрее восстановить ток крови. Еще несколько раз подтаскивал дрова, подкладывал в костер-пламя бушевало. Снопы искр рвались вверх, сникали и опускались черными точками на белый снег. Стал потихоньку раздеваться. Снял куртку, обсушил, стащил свитер, рубаху и, боясь сквозняка, накинул куртку на плечи. Высушив их стал заниматься брюками, шерстяными носками и валенком.
Еще раз попытался осмыслить случившееся со мной. Ударился головой о пень (хоть глаза на месте) и потерял сознание…Однако не был обездвижен, а продолжал предпринимать попытки выбраться из создавшейся ситуации и не просто выбраться, а выполнять вполне целенаправленные действия.
***
Такое случилось со мной второй раз — первый, давно, когда учился еще во втором классе. Был сентябрь, пятница. По пятницам в поселке работала общественная баня. Мы с отцом вернулись раньше, а мама пришла позже и стала разбирать белье. Поискала что-то и обращаясь ко мне попросила съездить на велосипеде и в женском отделении попросить у банщицы посмотреть забытые ей банные принадлежности. Я с готовностью сел на велосипед и помчался в баню. Впереди меня по улице ехал мужчина, пристроился за ним стараясь не отставать. Дорога была грунтовая, а в начале улицы переходила в булыжную мостовую. Колеса затряслись по камням, и тут я заметил, что велосипедист швырнул окурок, который стукнувшись о землю рассыпался искрами. Неосознанно, пытаясь затушить его, крутанул рулем, чтобы проехать колесом. Оно встало поперек, и я полетел с велосипеда на мостовую.
Был проблеск сознания, когда я разговаривал с банщицей. Она все спрашивала, почему у меня такое грязное лицо и умывала меня. Принесла мамин сверток…Дальше не помнил. Проснулся утром дома, как будто и не случилось ничего. Мама даже ничего не заметила, а сказала, что я привез ее вещи, поужинал и лег спать…И вот опять…
***
Обсушился, проверил рюкзак, в котором лежала добыча — шкурки двух норок и куницы. В кармашке обнаружил замызганный, серый кусок мятного пряника. Проглотив его, опять почувствовав приступ голода, голова опять закружилась, а желудок отозвался спазмами. Заел снегом. Запихнул топор в рюкзак, повесил за спину ружье и выбрался наверх, обернулся на одинокую лыжину на краю промоины.
Прикинул время по светлому пятну солнца на сером небе-часа два после обеда. Прошел по проторенной мной борозде метров двадцать и встал на лыжный след. Прикинул — до дороги с километр и там до деревни десяток. Заторопился. Несколько шагов, и нога провалилась в снег – лыжня не держала. Испугался. Так все ноги можно изломать! Пытался еще несколько раз идти по лыжне — не получалось. Пришлось лезть рядом по целине. Через полчаса после борьбы со снегом, взмок, обессилил и повалился отдохнуть. В глазах мельтешили разноцветные круги, в висках стучало, в груди бухал десяток сердец. Пожрать бы!
Поискал глазами, протянул руку и ухватив зеленый побег ветки ели, притянул его к лицу. Отгрыз прибылые кончики и стал их разжевывать. Жестко, кисло, с хвойным привкусом. Оборвал еще несколько веточек — нет, не еда — поднялся на ноги и стал пробиваться дальше. Пожалел, что не взял с собой оставшуюся лыжу, пришлось доставать топор и вырубить себе посох. Пошел ровнее. Где-то на небольшой возвышенности, удалось пройти около ста метров по лыжне, здесь по гривке продувало ветром, снег был плотнее и держал мой вес. Но потом, дорога сбежала вниз, в болото и муки мои продолжились. Так, кувыркаясь в снегу, падая, поднимаясь, я медленно продвигался по путику. Часто отдыхал. Чуть в стороне увидел нетронутую приманку и настороженный капкан на куницу. Подходить не стал.
Попался наброд лосей, глубокие полосы пересекли заросшую дорогу, сломав лыжню. Набежало слюной, проглотил горлом сухой ком. Подташнивало. Встречались заячьи кормежки — утоптанные площадки, с торчащими из снега обгрызенными мелкими побегами и наторенные в снегу тропы. Вокруг были разбросаны заячьи орешки. В одном месте в лыжню ткнулись следы рыси. Прошла вдоль и запрыгнула на нее. След был уже промороженный, покрытый иголочками инея. По погоде определялся как трехдневный. Прошла около полукилометра и прилегла, притаилась. На тропе была видна ледяная корочка. Мелкими шажками двинулась вперед и неожиданно прыгнула в сторону — следы уходили в крупный ельник метрах в двадцати от дороги. Вот в чем дело — опять заячья жировка! Решила кошка поохотится на зайку. Не стерпел, прошел по следам рыси.
Серость разогнало, несильный ветер покачивал верхушки деревьев. Стал разбираться. Рысь несколько раз останавливалась, садилась, вслушивалась. Вдруг увидел разбросанный снег, следы борьбы, борозды от когтей, капли крови и клочки белой заячьей шерсти. Рысь напала на зайца сверху, спрыгнув с нижней толстой ветки дерева. Подкараулила.
Видно было, что рысь здесь и пировала, но никаких остатков я не обнаружил. В сторону уходил потаск. Зверь широко расставлял ноги, а между ними на снегу просматривался след волочения. В нескольких метрах от места охоты на снегу был виден бугор. Следы рыси спокойно уходили в лес. Подошел и валенком поддел снег. На поверхность вывалилась вся облепленная снегом, замерзшая тушка зайца. Здоровенный беляк! Кошка съела только голову — излюбленное лакомство!
Теперь живем! Уселся на рюкзак прислонившись к дереву. Оббил на зайце снег, достал нож и срезал шкуру с передней части. Сострогал тонкую полоску мяса с лопатки и положил на язык…Организм отозвался приступом спазм. Разжевывал, глотал, отрезал еще и наслаждался сладкой заячьей строганиной. Эх, соли бы щепотку! Усыпил голод, отдохнул и потащился дальше.
Неожиданный порыв ветра, стряхнув хлопья снега с деревьев, нагнал низких туч. Потемнело, пробросило мелким снегом. До трассы оставалось не меньше восьми километров. На Новый год, домой в Пудож, я уже не успевал. Подумал и решил заночевать у костра. Пропитание есть, дров хватает-перекантуюсь как-нибудь. Света еще хватало. Облюбовал место около упавшей гнилой сосны, переломившейся в нескольких местах. Расчистил площадку под ночлег. Нарубил сучьев, нащипал лучин. С ели насобирал тончайших сухих веточек и растер между ладонями. Наладил под стволом костровище. Для страховки надрубил и содрал с березки кору и, нарвав мелких завитков, положил их на еловую труху. Для розжига сразу решил использовать целую спичку.
Занялось, задымило, обдало дегтярным запахам, подложил веток крупнее и полетели вверх, к тучам, оранжевые искры. Подтащил еще гнилья.
Обиходил зайца. Снял остатки шкуры, выпотрошил и обмыл снегом. Срубил нетолстый стволик осинки, обстрогал и насадил на него тушку. Долго вертел над огнем, окунал горячее мясо в снег, опять томил, парил. Пока готовил — напробовался, наелся, по телу разлилась усталость, заволокло сытостью, теплом.
Гнилой ствол тлел, сильно не разгорался, давая достаточно тепла. Наломал елового лапника, соорудил постель и улегся, подставив огню спину и закрыл глаза.
***
Проснулся от озноба. Часа три проспал. Гнилушка перегорела пополам, костер притух. Туч не было, вызвездило, здорово подморозило. Сзади, среди деревьев, путалось блеклое Северное сияние, вспыхивая бледно — зеленым светом. Прямо над просекой дороги, на двенадцать часов, висела далекая Полярная звезда. Умирающий месяц подглядывал за мной с верхушки ели…
Заорал в небо: — С Новым Годом, Валентин! – Спасибо – ответил просебя…
Встал, сложил вдвое перегоревший ствол, пошевелил под ним, подновил пламя и лег досыпать. Наступило первое января 1972 года…
Утром позавтракал зайчатиной, умылся колючим снегом и побрел кувыркаться дальше, в сторону деревни Колово. Вынул из капкана еще одну куницу, обдирать не стал, а сунул ее в рюкзак.
На трассу вывалился обессиленный, вымотавшийся, где — то уже далеко после обеда. Меня подобрал лесовоз, торопившийся на нижний склад с хлыстами в Пудож.
Машина долго тормозила на глянцевой накатанной дороге, остановилась. Шофер наклонился и открыл мне дверку.
-Залезай, дед Мороз!
Вскарабкался на ступеньку, запрыгнул на сиденье: — С Новым годом! Вроде Первое число, праздник. Работаете?
— С новым годом! – ответил. Да нет! Не работаем…Машину надо отогнать в Пудож, на нижний — завтра работать нечем. Оглядел меня, поморщился:
— Ну и воняет от тебя, парень! — и засмеялся.
А я и не принюхивался…
Машина с надрывом тронулась и затряслась по дороге.
***
Огоньки бегали по елке, синенькие, зелененькие, желтенькие, красненькие, вниз, вверх, подмигивали. Завтра будем наряжать. Уже 2022 !
Сколько их было-то, Новых годов-то!?
А сколько еще будет!
П.С.
И третий раз было у меня такое, двадцать лет спустя…
Но это уже совсем другая история.
Вербилки. 09 января 2022 года.
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!
- 2 комментария
