Шебутной и Малахольная

  По соседству жила семья, муж и жена – Лёнчик и Маруся. Откуда они появились, никто не знал – соседи не расспрашивали, сами не рассказывали. Более неподходящих друг другу людей по внешности, характеру, привычкам, наверное, свет не видывал. Он высокий, но сутулый, за что получил прозвище «Вопросительный знак», худющий до того, что, казалось, ветром сдует. Она полненькая, вся бело розовая, ясноглазая, улыбчивая. Наверное, подходили друг другу по каким-то внутренним качествам.
Все соседи называли Марусю Миленькой. Хотя это была фамилия Лёнчика, а Маруся именовалась Лаптевой. Но ей так удивительно подходила фамилия мужа, что стала её прозвищем.
Впрочем, они быстро приобрели другие «уличные» имена. Этому способствовали их характеры. К Лёнчику накрепко прикипело Шебутной, так как он был очень беспокойным, суетливым и на работе, и дома. Любой вопрос, событие, новость вызывали в нём гамму чувств такого напряжения, что всем, кто был с ним рядом, приходилось нелегко, все были вовлечены в радиус действия эмоций Лёнчика: тоже начинали волноваться, суетиться, хотя не имели к происходящему никакого отношения.
Самое странное, оставалась невозмутимой, непроницаемо спокойной одна Маруся. На её розовощёком лице не хмурились брови, в глазах не было признаков слёз, на губах сияла обычная лёгкая улыбка. Она никогда не успокаивала Лёнчика, не предлагала ему воды или капель, да и сама не прибегала к чему-либо подобному. За это её и окрестили Малахольной. Со временем их прозвища превратились чуть ли не во вторую фамилию.
Жили Маруся и Лёнчик очень дружно, он работал, она вела хозяйство. Хотя и вести-то было нечего – много ли посуды на двоих, дворик настолько крохотный, что кроме нескольких кустов роз да белой сирени в виде небольшого деревца ничего больше не росло. Под сиренью Лёнчик сделал (или как он говорил – сработал) удобную скамейку со спинкой, где они сидели летними вечерами. Никто не слышал, чтобы Маруся и Лёнчик вели длинные разговоры. Они просто смотрели друг на друга и изредка перекидывались «Да» и «Нет», как будто играли в пинг-понг. Всё читали друг у друга на лицах и взглядах, этого им вполне хватало. Они даже стали чем-то походить друг на друга чертами лица, мимикой.
Интересно было наблюдать их возвращение из магазина или рынка. Казалось, Лёнчик обвешан пакетами, сумками, сетками так, что осталось свободное место только на пуговицах пиджака. Маруся шла с совершенно пустыми руками, не считая ридикюльчика с кошельком и ключами от дома. Если кто-нибудь, даже шутя, предлагал ему что-то отдать Марусе, Лёнчик сердился.
Соседки иногда судачили – Марусь, живёшь как в сказке. А какая-нибудь добавляла – жили долго и счастливо, и умерли в один день. Маруся только улыбалась, согласно кивая в ответ.
А ведь так и случилось: пришёл Лёнчик с работы, Маруся начала стол к ужину накрывать, да вдруг охнула, присела на диван и руки раскинула. Лёнчик всех соседей выпроводил, объяснив, что хочет один с Марусей остаться, а утром увидели мёртвого Лёнчика. Как склонился к Марусиному гробу, так и застыл. Врачи установили — остановилось сердце, хотя прежде никто не слышал, чтоб Лёнчик на него жаловался.