Туман

– Как жить-то  будем, Хельма? – спросила старуха Олёй свою подругу, семидесятилетнюю карелку Хельму, раскурив табак в старой самодельной трубке.

– Как жить? А как жили, так и будем жить, – отвечала Хельма, тоже закуривая.

Больше чем полгода прошло с того, как накормленный победами своих войск Гитлер, нарушив пакт о ненападении, напал на Советский Союз. А спустя несколько дней финны вступили в войну на стороне Германии. Немцам хотелось за пару месяцев захватить Москву, а финнам — присоединить восточную Карелию с частью Эстонии и создать великую Финляндию, растянув ее вплоть до Урала, а также  вернуть обратно территории, потерянные в годы Зимней войны, но не такой простой добычей оказался СССР. Упорно бились советские люди, несмотря на огромные трудности, а фронт растянулся от Кавказа до карельских северных земель.

Когда дошли слухи, что финны подходят к Кестеньге, в деревне, где жили Хельма и Олёй, забеспокоились, а на следующий день с двух направлений на их большой остров причалили лодки забирать людей. Так с железнодорожных станций организовали эвакуацию местных жителей на Большую землю. Но не собирались карелки покидать родную деревушку. И когда последняя лодка, груженная людьми, вот-вот хотела тронуться, представители власти спросили  у старух: «Ну что, не передумали ехать?», «Нет, – ответили карелки, –  здесь родились, здесь  и умрем».

Лодки скрылись в тёплом мареве озера, и на берегу остались две жительницы, две на всю деревушку.

Была у Хельмы и Олёй одна страсть – любили они курить. Махорку в деревню не привозили, зато была она в райцентре. Летом с соседом в райцентр ездили на лодке за махоркой да продуктами. А зимой брали охотничьи лыжи и шли более двадцати километров до райцентра. Купив продуктов и махорки и покурив, шли на лыжах обратно. Был у старух заведён порядок: в первую поездку мешок с продуктами несет Олёй, а с махоркой Хельма, во вторую наоборот. И так каждый раз.

Не было у старых карельских бабушек своих семей, хотя вся деревня была их роднёй – и по крови, и по числу спасенных жизней. Ведь без счета было в деревне младенцев с грыжей. А как-то раз дровосек Миттунен зазевался, заслушался, как глухари токуют, да случайно тесанул себя топором по руке. Подбежали тогда на крик товарищи, с которыми он лес валил. Перевязали рану тряпкой, а кровь остановить не смогли. Тогда отправили в деревню самого молодого за помощью к карелкам, тот побежал в деревню напрямик через лес, порой проваливаясь по колено в снег.

Прибежал он в дом, где жили Хельма и Олёй, и в несколько слов объяснил ситуацию, иногда задыхаясь. Карелки вмиг надели шубы и пошли за лесорубом. Уже на озере встретили они сани, на которых лежал раненый, мужики гнали оленей и кричали на них что есть силы.

Подойдя к Миттунену и сжав рану, карелки зашептали заговоры, чтобы кровь остановить.

– Не заражение ли пошло? – спросил один из мужиков.

Но карелки не обращали внимания. Больше минуты шептали они руну, а затем убрали пальцы с раны.

– Домой как придешь, руку помой, – дала совет Хельма.

Миттунен кивнул, а сняв дома окровавленную повязку, обнаружил, что кровь остановилась.

Трудолюбивые были карелки. Зимой дрова заготавливали, а летом по грибы да по ягоды на лодке  ходили.

Зимой, отказавшись от помощи, запрягут оленя и едут в лес. А сделав несколько рейсов, дрова кололи и складывали в поленницы вокруг дома.

Были женщины и заядлыми рыбачками. Во все времена года рыбачили они. Всякую рыбу ловили, но ту, что меньше пальца, отпускали. Иногда мужикам переставало везти в рыбной ловле, и вновь местные жители вспоминали о двух бабках, живущих на краю деревни. Вот и ходили порой Олёй с Хельмой к лодкам, шептали что-то и молча уходили. И возвращались тогда  мужики с промысла с сетями, полными рыбы, крупной и мелкой, и сигов и окуней, и всей рыбы, что обитала в озере. Знали рыбаки, что откажутся их знающие соседки от угощений в виде рыбы и продуктов, но каждый карел щедро отсыпал со своих запасов душистой махорки для бабушек.

Летом бегает детвора друг за другом – играют. Позовет свору Олёй и, прошептав пару слов, отпускает дальше играть. Подойдет, бывало, кто-нибудь из детей и спросит:

– А что ты, баба Олёй, сказала?

– Рано тебе еще знать, – отвечала старая карелка. И лишь вечно работающие в лесу родители знали, что укусы змей их детям не грозили.

Сейчас же в деревушке никого не осталось, кроме двух карелок. Эту зиму они одни встретили в деревне. Метели в феврале настолько зачастили, что порой дом заметало по самые окна. Покурив, карелки принялись чистить рыбу, которую сегодня сняли с самоловок, найденных по веткам, воткнутым в проруби.

– Что-то неладное чувствую я, Олёй, – говорит Хельма, поглядывая в окно.

– Что? Думаешь, дойдут до нас финны с немцами?

– Ой, не знаю уже. Приснился мне сегодня сон, будто стоим мы с тобой на берегу, и летит над озером множество ворон, а потом несколько ворон отделяются от стаи и опускаются. Тут я проснулась…

Почистив рыбу, карелки присолили ее, затем убрав в бочонок, положили поверх рыбы камень. Потом легли спать.

Еще вчера Хельма и Олёй были в райцентре, чтоб закупить продуктов и махорки. Только-только вышли они из магазина, как вдруг их остановил знакомый.

– По поселку слухи пошли, что немцы уже на тридцать четвертом километре, где жестокие бои.  Станция Лоухи забита эшелонами с людьми, которых должны эвакуировать. Сильно враги к Кировской  дороге хотят пробиться, – сказал он.

***

Ганс Шнайдер, невысокий, еще с ребячьим лицом, с веснушками на лице парень лет восемнадцати сидел на лавке и писал дневник. Рядом с ним сидели его товарищи по отряду и слушали высокого и коренастого сержанта Фрица Мюллера, у которого лицо немного походило на морду бульдога. Он рассказывал им байки  о легких победах в Европе, о том, как сам напросился на фронт с ненавистным Советским Союзом.

«4 февраля 1942 года.

Завтра будет мой первый прыжок с парашютом… Нас высадят на территории Карелии, около Кестеньги. Нет, сказать, что я боюсь, нельзя, но я сильно  опасаюсь карельских людей. Как-то раз один финн рассказывал мне о них. Он говорил, что эти люди очень сильны, хорошо знают свой лес и даже умеют управлять силами природы. В нашем отряде я один не прыгал с парашютом и ещё не участвовал в боях».

Неожиданно в казарму вбежал офицер и сообщил о том, что завтра ожидается ясная погода и надо готовиться к десанту.

«Ну вот и все. Пришло и моё время», – подумал Ганс.

На следующий день в десять часов утра немецкая группа десантников уже грузилась в самолет. Самолет поднялся в небо, старший по отряду достал карту и повторял разведчикам, что им нужно будет сделать, но из-за шума самолета энергично жестикулировал, часто тыкая пальцем в озеро, в то место, где находилась заброшенная карельская деревня. Два разведчика и Ганс кивали мол, поняли.

Через несколько минут офицер, посмотрев на часы, постучал по ним пальцем и указал на дверь, как бы говоря: «Пора».

***

Олёй набирала воду из проруби, как вдруг услышала звук приближающегося самолета. Карелка быстро пошла домой.

– Хельма! Хельма! Немцы! – закричала она, только-только зайдя в избу.

Старухи выскочили  на улицу и разглядели черную мигающую точку на начинающем светлеть небе.

– Сюда летят, Хельма! Что делать будем? – забеспокоилась Олёй.

Старшая женщина, скинув с головы платок, вдруг стала сильно тереть ладонями виски и что-то бормотать, а когда Олёй потрясла её за плечо, она обернулась к подруге:

– Туман нагоним… Потеряться должны… – промолвила Хельма.

– Справимся ли, милая? – от волнения у женщины тряслись руки.

– Сказали мне, справимся…

Карелки подошли ближе к озеру и начали шептать:

Опуститесь, облака плотные

Да набеги холодный воздух с севера

Стукни по воде замершей,

И смешайся, теплый воздух,

С северным холодным…

***

Ганс выпрыгнул из самолета третьим, следом должен был прыгнуть командир их немногочисленной группы. Когда парашют раскрылся, он посмотрел на землю: «Как много снега», – подумал он, но скоро его мысли изменились, потому что прыгнувшие перед ним разведчики исчезли в белом, как молоко, тумане.

Оказавшись на льду, солдаты стали искать друг друга в тумане, и, наконец собравшись в кучу, устроили совещание. Ганса трясло крупной дрожью, он никогда не попадал в такое – туман был каким-то осязаемым и тяжелым, он боялся признаться товарищам о том, что ему было видение, пока он метался в белом мареве по льду и снегу – чистое озеро, высокое небо и лежащая на белом чёрная клякса командирской сумки. И больше ничего…

Прислушавшись, один солдат услышал, как что-то шумело неподалеку. Немцам  казалось, что это шумел поселок, поэтому, пригнувшись и взяв автоматы наизготовку, фашисты двинулись на неясный шум. В этот раз группа глубоко ошиблась, они направлялись не в деревню, где жили всего два человека, а на незамерзающую речку, которая впадала в одно из бесчисленных карельских озер – Кереть. В густом тумане немцы вышли на тонкий лёд, спрятанный под снегом, и стали проваливаться  в воду. Ганс заметил белую кочку и, вскарабкавшись на неё, лёжа развернулся и стал вытаскивать тонущего товарища из воды, но кочка оказалась всего лишь нанесённым барханом снега, и наст, не выдержав тяжести двух тел, обвалился.

Ганс вдруг ясно увидел перед собой глаза русского мальчика, убитого им в первые дни нападения на эту страну, а после крики обезумевшей от горя его матери…

Ледяная вода затягивала немцев под лёд, он увидел, как его товарищи пошли ко дну, он сам больше  не мог сопротивляться ледяному потоку и через минуту принял такую же судьбу, как и его сослуживцы.

***

Туман рассеялся через час. Олёй и Хельма сидели, прислонившись к перевернутой лодке и плакали. Они обе видели, что стало с немцами, врагами их родной страны, но всё-таки людьми. Позже они нашли в себе силы и сходили на озеро. Следы немцев привели их к реке. Олёй разглядела лежащую на снегу записную книжку. Подняв её, открыла. Там оказалась карта c нанесёнными на ней озером, их деревней и вдалеке, за Вангозером, пунктиром железной дороги. Обняв подругу, старая карелка промолвила:

– Не прошли…