Чистота мелодий света Вся улыбкою согрета. Милый взгляд и слов не надо. Счастье рядом — эльдорадо.
Ласка, как прикосновенье. Нежность — духа откровенье. Брызги лучиков у глазок — Всё богатство милых сказок. Мы обнялись и летим В мир туда, куда хотим.
В единой гамме естества. Среди мгновений торжества Спешим на пир из дум и плоти, Хотя здесь мало что найдёте Вы с свете дня й ночи светил, Хотя порой мир очень мил Младому сердцу человека. Открыта жизни игротека Среди безумств деяний быв. Слегка к забавам поостыв, Вдруг слышим крик души… Остановись и не спеши. Смотри куда ведёт сей путь. Твой выбор — иль иметь, иль будь. А ведь закат уж серебрится, И может всякое случится В лесах иль зареве огней. Такой закон летящих дней. И что ценней — восход ль закаты, Коль мы повсюду виноваты. И зрим отнюдь не в неба суть, И в каждой мысли мнений муть. Вам слово, мудрая Елена. А мне пора из слога плена.
Мы всегда только мы. На плечах всех судьба. От дворцов до сумы Дух, любовь и борьба. След от предков несём. Груз добра и обид. Вновь поплакав, поём. Возвышает лишь стыд. Знаем, что не одни. Есть премудрый Творец. Рядом нами все дни Господин и Отец. Исправляем себя, Призывая вновь дух. Вся в колючках стезя, Но огонь не потух. По мозолям идём Среди бед и костей, Но с надеждой дойдём. Верим, станем добрей.
Да, счастье есть! И это навсегда! Оно пока, как яркая звезда. Ты знай, что ждёт полёт бескрайний. И пусть пронзают пулями года. Но каждый миг для нас есть не случайный. Мы вновь мечтаем с горем пополам. С тобой идём по призрачному кругу. Сокровище души я не отдам, И предан вечно буду ласковому другу. Пусть лихолетья бьют своим ключом. Всё так привычно в этом странном веке. Но мы повенчаны по милости с добром, И лишь по воле бренные калеки. Посмотрим ввысь, ведь знаем, что грядет. Украсим мир безоблачной улыбкой. Свой слог, кудесница, пожалуйста, возвысь Над этой бездной пагубной и хлипкой.
Всё в мире движется по кругу. Прощай, июль, приветик, май. Подобно призрачному другу, Дрожь вызывает в нас февраль. Ну, а сегодня рады лету. Давай, святейший, заходи. Сложи плодов всех щедро смету. И труд нелёгкий награди. Укрась ланиты дев румянцем. И небеса в пастель одень. Побудь туманным иностранцем, Не прячь грибочки только в тень. Твоё тепло, как шёлка пряжа, И полдень ласково игрив. Ты тридцать первым будешь даже. Приятен твой императив.
Ах, июльский дождяра проказник. Все промокли до нитки за миг. Но природе ты радостный праздник. Как русалочка плещется сиг. Старый дедушка Дуб Желудятник Побранится на стайку маслят. Иван-чай леса яркий привратник Утаит о чём сосны шумят. Синий жемчуг рассыпан черники. Пахнут счастьем малины кусты. Всё залили роскошные блики. Лета радости вкусно просты.
Счастливым не считать часов от века. И не грустить, забыв обрывки чека. А знать, всё прошлое — игра. Ошибок, молодости, лени. Хоть оживают призрачные тени. Нам в дальний путь неведомый пора. И будь что будет, лишь борьба с собой. Наш главный враг всегда в себе гнездится. Услышать этот страшный злобный вой. Без сожаления с кощунственным проститься. И не оглядываясь, сбросив груз забот. Идти вперёд в уверенности тихой. В мир полный испытаний и щедрот. За самой вкусной спелой облепихой.
Всё в грешном мире требует покой. Лишь декорации сменяются по кругу. Ты не спеши, прислушайся, постой. Внемли спокойно крайности недугу. Что разрушается не должно понуждать. Так рассыпается раскат тревожным эхом. Не уставай безоблачно мечтать. Назло всем зла безудержным помехам. И знай, что свет никак не темнота. Ему не нужно прятаться за тени. Пройдут, нет пролетят мгновением лета. Все мы закроем призрачные сени. И всё прекрасное ворвётся в мир Любви. Где нет того, что памятью зовётся. В красивом благе счастье призови. И чистый дух для Вечности проснётся.
Жизнь — это путь… Без веры, надежды и любви она становится мучительным лабиринтом обречённости.
Николай Некрасов
О муза! я у двери гроба!..
О муза! я у двери гроба! Пускай я много виноват, Пусть увеличит во сто крат Мои вины людская злоба — Не плачь! завиден жребий наш, Не наругаются над нами: Меж мной и честными сердцами Порваться долго ты не дашь Живому, кровному союзу! Не русский — взглянет без любви На эту бледную, в крови, Кнутом иссеченную музу…
Марина, большое спасибо зо прекрасную работу. Вы прекрасно справились с поставленной задачей. Жаль только, что это стихи человека, который сам себя завёл в тупик. Они напоминают крик в пустоту, из которой даже эхо не доносится. Это моё личное мнение, на абсолют не претендую. А перевод мастерский. Спасибо.
Апостол Павел писал: «Учениями различными и чуждыми не увлекайтесь; ибо хорошо благодатию укреплять сердца, а не яствами, от которых не получили пользы занимающиеся ими» (Евр.13:9). Как показывает опыт, даже незаинтересованное чтение оккультной литературы есть процесс соединения с темными силами, невидимо отравляющий и губящий душу читателя. «По плодам их узнаете их» (Мф.7:16), «Ибо всякое дерево познается по плоду своему, потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника» (Лк.6:44). 1. Господь преднамеренно лишил нас возможности общения с невидимым миром исключительно для нашей пользы; 2. Назначение этой земной жизни не включает в себя необходимости познания невидимого мира, а служит цели приуготовления к контакту с ним, который во всей своей полноте возможен лишь после смерти; 3. Контакт и общение с невидимым миром в нашем земном состоянии опасен и вреден для нашей души. Вот какие рекомендации, приписываемые Будде, мы можем обнаружить в Тайной доктрине – теософском труде, изданном Е.П. Блаватской, основоположницей современной теософии:
«Будда сказал, что мы не должны верить во что-нибудь лишь потому, что так было сказано; мы не должны верить традициям только потому, что они переданы с древних времен; мы не должны верить общепринятым мнениям как таковым; мы не должны верить писаниям мудрецов по той только причине, что их писали мудрецы; мы не должны верить фантазиям, о которых предполагается, что они вдохновлены Ангелом (т.е. кажутся нам чем-то божественным); мы не должны довеять выводам, сделанным по некоторым случайным предположениям; нам не следует верить чему бы то ни было лишь потому, что это подкреплено авторитетом наших преподавателей или учителей; но мы должны верить в писание, доктрину или утверждение лишь тогда, когда наш разум и наше сознание их подтверждают» (цит. по 1, с. 4). А вот что говорит Иисус Христос: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек» (Ин.11:25-26). «Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Ин.12:46). Итак, оккультисты вместе с Буддой призывают сомневаться во всем и верить только себе, основываясь на собственном «здравом» смысле. Представим себе младенца, не желающего верить взрослым родителям, и лезущего в огонь. Не хуже ли мы младенцев перед Господом, Творцом твари, истинным Миродержцем и Хранителем всего, взывающим верить Ему в том, что соблюдение Его заповедей нужно для нашего же блага, и что мы духовно слепы для того, чтобы оценивать и решать, где истина, а где ложь? Ведь Бог является центром вселенной и создателем, а не мы. Как мы можем оценивать что-либо, не соизмеряясь со Словом Божиим? Итак, с одной стороны предлагается все подвергать сомнению и верить только себе, своему «здравому» смыслу‑, а с другой – требуется «отвергнуться себя» и следовать за Христом (Мк.8:34) не доверяя себе, но лишь Господу. Первое ведет к самомнению и гордыне; второе – к смирению и покаянию, и в конце первого пути нас ждет сатана, а второго – Христос. «Что ж? Неужели нам принимать и лжепророков? — Нет. Но все искушайте,— то есть и ложное, и истинное с испытанием разбирайте, и потом пророчества, оказавшиеся добрыми, принимайте, то есть почитайте их за истинные и имейте во внимании» (Феофилакт). Когда кто говорит как пророк, «искушайте, подлинно ли это пророчество» (Златоуст). «Распознавайте, что от Духа Божия и что от противника; и, отвергая, что от прелести, держитесь того, что от истины» (Феодорит). Для распознания, от Бога ли то, что говорят в пророческом духе, или это есть собственное мечтание говорящего и прелесть вражеская, в первенствующей Церкви был особый дар различения духов (1 Кор. 12, 10).
Спасибо, Елена. Тем и прекрасна поэзия, что порой можно увидеть даже больше, чем хотел сказать автор. Да и само рождение стихов — это удивительное таинство и загадка внутреннего мира человека, а также проявление невидимой связи с духовным миром. Будем стараться видеть во всём только хорошее и воспринимать испытания, как путь к счастью, для которого мы и были сотворены. Поэту экономить чернила явно противопоказано… Дар должен нести свет ближним.
Уважаемая Елена, спасибо за интересное стихотворение. Оно заставило меня задуматься. Хотя на самом деле всё просто. Бушующее море, свинцовый отблеск первых зимних бурь — это земная жизнь в тревожном ожидании неизвестного. Голубизна таинственных святынь отражается в сердце верующего человека. Мир человека очень редко бывает безукоризненно белым, а смирительной рубашкой являются попущенные Создателем для вразумления скорби и испытания. В искусственном свете цивилизации наше существование действительно теряет логическую осмысленность и цельность, рассыпается на блестящие осколки разнообразных суетных увлечений и начинает своё собственное шоу, увлекая нас гипнотически за собой. Мгновений не удержать. Но сон и явь, рассвет и полночь с нами не навсегда. Одно от другого будет отделено Подателем всех благ. Чернил плескать на белизну листа лично я бы поостерёгся. А потерянный Грааль на самом деле — это Церковь Христова. О цветах нашёл материал для размышлений.
Февра́ль (лат. Februārius mēnsis — «месяц Фебрууса», «очистительный месяц»; от лат. Februa — «праздник очищения») — второй месяц в юлианском и григорианском календарях, двенадцатый месяц староримского года, начинавшегося до реформы Цезаря с марта. Фебруус (лат. Februus) — этрусский бог подземного царства, где обитают души умерших, также податель богатства, смерти, очищения. В древнеримской религии, Фебруус был богом очищения. Функции бога подземного мира выполнял Плутон. От имени Фебрууса происходит название месяца февраль у римлян. Обряды очищения (februa, februare, februum), которые приходились на праздник Луперкалий (15 февраля — dies februatus), выпадали по староримскому лунному календарю на полнолуние. Эти обряды совпадали по времени с Луперкалиями, празднеством в честь бога Фавна. Из-за этого совпадения, два бога (Фавн и Фебруус) часто рассматривались как один персонаж. Подобно Сильвану, Фавн, как лесной бог, живёт в чащах, уединённых пещерах или близ шумящих источников, где он предсказывает будущее, ловит птиц и преследует нимф. С человеком он общается или во сне, или издали, пугая и предостерегая его лесными голосами. Он же внушает так называемый «панический страх» как путникам, так иногда во время войны и неприятелям. Он бродит в лесах невидимым духом: в связи с этим собака, которой приписывали способность видеть духов, была посвящена Фавну. Являясь человеку во сне, Фавн нередко мучит его кошмаром: против этого употреблялись особые корни и мази, особенно корень лесного пиона. Особенно береглись фавнов женщины, которых бог преследовал своей любовью, отсюда эпитет его — «Incubus». Плуто́н (др.-греч. Πλούτων, лат. Pluto) в древнегреческой и римской мифологии — одно из имён бога подземного царства и смерти. Начиная с V в. до н. э. это имя прибавлялось к более древнему имени Гадес (Аид, ᾍδης Hā́idēs) и окончательно вытеснило его. После победы над титанами и гигантами братья поделили вселенную, и Плутону досталось в удел подземное царство и власть над тенями умерших. Плутон считался «гостеприимным», но неумолимым богом, который охотно принимал всех в свою обитель, но никого не отпускал обратно. Ряд мифов связывал Плутона с богом богатства — Плутосом. Известен лишь один храм, посвященный Плутону, который находился в Элиде. В жертву Плутону приносили крупный рогатый скот чёрной масти. Плутона изображали с двузубцем или жезлом в руке, иногда с рогом изобилия.
Созерцание иконы – это прежде всего молитвенный акт, в котором постижение смысла красоты переходит в постижение красоты смысла, и в этом процессе внутренний человек растет, а внешний умаляется. Искусство в Церкви в полном смысле слова «служанка богословия», но это не принижает его значение, но уточняет его функции и делает его более целенаправленным и действенным. Еще древние греки считали, что цель искусства – очищение, катарсис (греч.). Для христианского искусства это тем более верно, потому что через икону мы можем не только очищать наши души, но икона способствует преображению всего нашего естества. Отсюда идея чудотворных икон. Икона изначально мыслилась как сакральный текст. И, как всякий текст, она требует определенного навыка прочтения. Еще в ранней Церкви для лучшего усвоения Св. Писания предполагался принцип прочтения на нескольких уровнях. Об этом упоминает Бл. Августин, называя ступени в следующем порядке: буквальный, аллегорический, моральный, анагогический. В определенной мере этот принцип подходит и к прочтению иконы как текста. На первом уровне происходит знакомство с сюжетом (кто или что изображено, сюжет полностью соответствует тексту Библии или житию святого, литургической молитве и т.д.). На втором уровне происходит раскрытие смысла образа, символа, знака (здесь важно как изображено – цвет, свет, жест, пространство, время, детали и проч.). На третьем уровне – обнаруживается связь изображения с предстоящим (зачем, что говорит это лично тебе, уровень обратной связи). Четвертый уровень – анагогия (от греч. возведение, восхождение), уровень чистого созерцания, переход от видимого к невидимому, к непосредственному общению с Первообразом (на этой ступени открывается глубинный смысл – во имя чего существует икона). Для современного человека, воспитанного вне христианских традиций, уже первая ступень оказывается труднопреодолимой. Вторая ступень соответствует уровню оглашенных в Церкви и требует некоторой подготовки, своего рода катехизиса. На этом уровне и сама икона является катехизисом, той самой «Библией для неграмотных», как ее называли св. отцы. Четвертый уровень соответствует обычной аскетической и молитвенной жизни христианина, в которой требуются не только интеллектуальные усилия, но прежде всего духовная работа, созидание внутреннего человека. На этой ступени уже не мы постигаем образ, но образ начинает действовать в нас. Здесь икона как текст становится не столько носителем информации, сколько возбудителем информации внутри созерцающего. Четвертый уровень открывается на высших ступенях молитвы. Св. Григорий Палама предполагал, что иные иконы нужны новоначальным, иные мирянам, иные монахам, а истинный исихаст созерцает Бога вне всякого видимого образа. Как видим, вновь выстраивается определенная лествица, взбираясь по которой мы вновь приходим к Прообразу Непостижимому – Богу, дающему всему начало. Лик в иконе – самое главное. В практике иконописания стадии работы так и разделяются на «личное» и «доличное».
Сначала пишется «доличное» – фон, пейзаж (лещадки), архитектура (палаты), одежды и проч. В больших работах эту стадию исполняет мастер второй руки, помощник. Главный мастер, знаменщик, пишет «личное», то есть то, что относится к личности. И соблюдение такого порядка работы было важно, потому что икона, как и все мироздание, иерархична. «Доличное» и «личное» – это разные ступени бытия, но в «личном» есть еще одна ступень – глаза. Они всегда выделены на лике, особенно в ранних иконах. «Глаза – зеркало души» – известное выражение, и родилось оно в системе христианского мировоззрения. В Нагорной проповеди Иисус говорит так: «светильник для тела око, и если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно» В иерархии цвета первое место занимает золотой. Зто одновременно цвет и свет. Золото обозначает сияние Божественной славы, в которой пребывают святые, это свет нетварный, не знающий дихотомии «свет – тьма». Золото – символ Небесного Иерусалима, о котором в книге Откровений Иоанна Богослова сказано, что его улицы «чистое золото и прозрачное стекло» (Откр.21:21). Золото в своем роде единственный цвет, как едино Божество. Все остальные цвета выстраиваются по принципу дихотомии – как противоположные (белый – черный) и как дополнительные (красный – синий). Икона исходит из целостности мира в Боге и не принимает деление мира на диалектические пары, вернее, преодолевает, так как через Христа все ранее разделенное и враждующее соединяется в антиномическом единстве (Еф.2:15). Но единство мира не исключает, а предполагает многообразие. Выражением этого многообразия и является цвет. Причем цвет очищенный, явленный в своей изначальной сущности, без рефлексий. Цвет дается в иконе локально, его границы строго определены границами предмета, взаимодействие цветов осуществляется на семантическом уровне. Белый цвет (он же – свет) – соединение всех цветов, символизирует чистоту, непорочность, причастность божественному миру. Ему противостоит черный как не имеющий цвета (света) и поглощающий все цвета. Черный цвет, так же как и белый, употребляется в иконописи редко. Он символизирует ад, максимальную удаленность от Бога, Источника света (Блаженный Августин в «Исповеди» так обозначает свою оторванность от Бога: «И увидел Я себя делеко от Тебя, в месте неподобия»). Красный и синий цвет составляют антиномическое единство. Как правило, они выступают вместе. Красный и синий символизируют милость и истину, красоту и добро, земное и небесное, то есть те начала, которые в падшем мире разделены и противоборствуют, а в Боге соединяются и взаимодействуют (Пс.84:11). Красным и синим пишутся одежды Спасителя. Обычно это хитон красного (вишневого) цвета и синий гиматий. Через эти цвета выражена тайна Боговоплощения: красный символизирует земную, человеческую природу, кровь, жизнь, мученичество, страдание, но одновременно это и царский цвет (пурпур); синий цвет передает начало божественное, небесное, непостижимость тайны, глубину откровения. В Иисусе Христе эти противоположные миры соединяются, как соединены в Нем две природы, божественная и человеческая, ибо Он есть совершенный Бог и совершенный Человек. Цвета одежд Богоматери те же – красный и синий, но расположены они в другом порядке: одеяние синего цвета, поверх которого красный (вишневый) плат, мафорий. Небесное и земное в ней соединены иначе. Если Христос – Предвечный Бог, ставший человеком, то она – земная женщина, родившая Бога. Богочеловечество Христа как бы зеркально отражено в Богоматери. Тайна Боговоплощения и делает Марию Богородицей. Последняя ступень нисхождения Бога в мир есть первая ступень нашего восхождения к Нему, на этой ступени нас встречает Богородица. В сочетании красного и синего в образе Богородицы открывается еще одна тайна – соединение материнства и девства. Свет выражен в иконе прежде всего через золото фона, а также через светоносность ликов, через нимбы – сияние вокруг головы святого. Христос изображается не только с нимбом, но нередко и с сиянием вокруг всего тела (мандорла), что символизирует и Его святость как человека, и Его святость абсолютную как Бога. Свет в иконе пронизывает все – он падает лучиками на складки одежд, он отражается на горках, на палатах, на предметах.
Средоточением света является лик, а на лике – глаза («светильник для тела ест око…», Мф.6:22).
Вся улыбкою согрета.
Милый взгляд и слов не надо.
Счастье рядом — эльдорадо.
Ласка, как прикосновенье.
Нежность — духа откровенье.
Брызги лучиков у глазок —
Всё богатство милых сказок.
Мы обнялись и летим
В мир туда, куда хотим.
Научились мы летать
Нежным утром на рассвете.
В золотом добра привете
С лаской яркого тепла,
Чтоб гармония цвела.
Блестят промокшие дорожки.
Ещё чуть-чуть и грянет гром.
Весна чудит. Весной живём.
И нам же правда это надо.
Любить, творить и дорожить…
Привет, друзья! Нам вместе жить.
Среди мгновений торжества
Спешим на пир из дум и плоти,
Хотя здесь мало что найдёте
Вы с свете дня й ночи светил,
Хотя порой мир очень мил
Младому сердцу человека.
Открыта жизни игротека
Среди безумств деяний быв.
Слегка к забавам поостыв,
Вдруг слышим крик души…
Остановись и не спеши.
Смотри куда ведёт сей путь.
Твой выбор — иль иметь, иль будь.
А ведь закат уж серебрится,
И может всякое случится
В лесах иль зареве огней.
Такой закон летящих дней.
И что ценней — восход ль закаты,
Коль мы повсюду виноваты.
И зрим отнюдь не в неба суть,
И в каждой мысли мнений муть.
Вам слово, мудрая Елена.
А мне пора из слога плена.
Дорисовывает Свет.
Коль влюблён, не знаешь нормы.
И вокруг везде рассвет.
Добра, мира и Любви!
Пусть свет всегда растворяет тьму.
На плечах всех судьба.
От дворцов до сумы
Дух, любовь и борьба.
След от предков несём.
Груз добра и обид.
Вновь поплакав, поём.
Возвышает лишь стыд.
Знаем, что не одни.
Есть премудрый Творец.
Рядом нами все дни
Господин и Отец.
Исправляем себя,
Призывая вновь дух.
Вся в колючках стезя,
Но огонь не потух.
По мозолям идём
Среди бед и костей,
Но с надеждой дойдём.
Верим, станем добрей.
И неподвластен пониманью.
Он в этом мире — чистый лист,
Уносит нас к Любви познанью.
Оно пока, как яркая звезда.
Ты знай, что ждёт полёт бескрайний.
И пусть пронзают пулями года.
Но каждый миг для нас есть не случайный.
Мы вновь мечтаем с горем пополам.
С тобой идём по призрачному кругу.
Сокровище души я не отдам,
И предан вечно буду ласковому другу.
Пусть лихолетья бьют своим ключом.
Всё так привычно в этом странном веке.
Но мы повенчаны по милости с добром,
И лишь по воле бренные калеки.
Посмотрим ввысь, ведь знаем, что грядет.
Украсим мир безоблачной улыбкой.
Свой слог, кудесница, пожалуйста, возвысь
Над этой бездной пагубной и хлипкой.
Прощай, июль, приветик, май.
Подобно призрачному другу,
Дрожь вызывает в нас февраль.
Ну, а сегодня рады лету.
Давай, святейший, заходи.
Сложи плодов всех щедро смету.
И труд нелёгкий награди.
Укрась ланиты дев румянцем.
И небеса в пастель одень.
Побудь туманным иностранцем,
Не прячь грибочки только в тень.
Твоё тепло, как шёлка пряжа,
И полдень ласково игрив.
Ты тридцать первым будешь даже.
Приятен твой императив.
Все промокли до нитки за миг.
Но природе ты радостный праздник.
Как русалочка плещется сиг.
Старый дедушка Дуб Желудятник
Побранится на стайку маслят.
Иван-чай леса яркий привратник
Утаит о чём сосны шумят.
Синий жемчуг рассыпан черники.
Пахнут счастьем малины кусты.
Всё залили роскошные блики.
Лета радости вкусно просты.
И не грустить, забыв обрывки чека.
А знать, всё прошлое — игра.
Ошибок, молодости, лени.
Хоть оживают призрачные тени.
Нам в дальний путь неведомый пора.
И будь что будет, лишь борьба с собой.
Наш главный враг всегда в себе гнездится.
Услышать этот страшный злобный вой.
Без сожаления с кощунственным проститься.
И не оглядываясь, сбросив груз забот.
Идти вперёд в уверенности тихой.
В мир полный испытаний и щедрот.
За самой вкусной спелой облепихой.
Лишь декорации сменяются по кругу.
Ты не спеши, прислушайся, постой.
Внемли спокойно крайности недугу.
Что разрушается не должно понуждать.
Так рассыпается раскат тревожным эхом.
Не уставай безоблачно мечтать.
Назло всем зла безудержным помехам.
И знай, что свет никак не темнота.
Ему не нужно прятаться за тени.
Пройдут, нет пролетят мгновением лета.
Все мы закроем призрачные сени.
И всё прекрасное ворвётся в мир Любви.
Где нет того, что памятью зовётся.
В красивом благе счастье призови.
И чистый дух для Вечности проснётся.
Николай Некрасов
О муза! я у двери гроба!..
О муза! я у двери гроба!
Пускай я много виноват,
Пусть увеличит во сто крат
Мои вины людская злоба —
Не плачь! завиден жребий наш,
Не наругаются над нами:
Меж мной и честными сердцами
Порваться долго ты не дашь
Живому, кровному союзу!
Не русский — взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную музу…
1877 г.
Как показывает опыт, даже незаинтересованное чтение оккультной литературы есть процесс соединения с темными силами, невидимо отравляющий и губящий душу читателя.
«По плодам их узнаете их» (Мф.7:16), «Ибо всякое дерево познается по плоду своему, потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника» (Лк.6:44).
1. Господь преднамеренно лишил нас возможности общения с невидимым миром исключительно для нашей пользы;
2. Назначение этой земной жизни не включает в себя необходимости познания невидимого мира, а служит цели приуготовления к контакту с ним, который во всей своей полноте возможен лишь после смерти;
3. Контакт и общение с невидимым миром в нашем земном состоянии опасен и вреден для нашей души.
Вот какие рекомендации, приписываемые Будде, мы можем обнаружить в Тайной доктрине – теософском труде, изданном Е.П. Блаватской, основоположницей современной теософии:
«Будда сказал, что мы не должны верить во что-нибудь лишь потому, что так было сказано; мы не должны верить традициям только потому, что они переданы с древних времен; мы не должны верить общепринятым мнениям как таковым; мы не должны верить писаниям мудрецов по той только причине, что их писали мудрецы; мы не должны верить фантазиям, о которых предполагается, что они вдохновлены Ангелом (т.е. кажутся нам чем-то божественным); мы не должны довеять выводам, сделанным по некоторым случайным предположениям; нам не следует верить чему бы то ни было лишь потому, что это подкреплено авторитетом наших преподавателей или учителей; но мы должны верить в писание, доктрину или утверждение лишь тогда, когда наш разум и наше сознание их подтверждают» (цит. по 1, с. 4).
А вот что говорит Иисус Христос: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек» (Ин.11:25-26). «Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Ин.12:46).
Итак, оккультисты вместе с Буддой призывают сомневаться во всем и верить только себе, основываясь на собственном «здравом» смысле. Представим себе младенца, не желающего верить взрослым родителям, и лезущего в огонь. Не хуже ли мы младенцев перед Господом, Творцом твари, истинным Миродержцем и Хранителем всего, взывающим верить Ему в том, что соблюдение Его заповедей нужно для нашего же блага, и что мы духовно слепы для того, чтобы оценивать и решать, где истина, а где ложь? Ведь Бог является центром вселенной и создателем, а не мы. Как мы можем оценивать что-либо, не соизмеряясь со Словом Божиим?
Итак, с одной стороны предлагается все подвергать сомнению и верить только себе, своему «здравому» смыслу‑, а с другой – требуется «отвергнуться себя» и следовать за Христом (Мк.8:34) не доверяя себе, но лишь Господу. Первое ведет к самомнению и гордыне; второе – к смирению и покаянию, и в конце первого пути нас ждет сатана, а второго – Христос.
«Что ж? Неужели нам принимать и лжепророков? — Нет. Но все искушайте,— то есть и ложное, и истинное с испытанием разбирайте, и потом пророчества, оказавшиеся добрыми, принимайте, то есть почитайте их за истинные и имейте во внимании» (Феофилакт). Когда кто говорит как пророк, «искушайте, подлинно ли это пророчество» (Златоуст). «Распознавайте, что от Духа Божия и что от противника; и, отвергая, что от прелести, держитесь того, что от истины» (Феодорит). Для распознания, от Бога ли то, что говорят в пророческом духе, или это есть собственное мечтание говорящего и прелесть вражеская, в первенствующей Церкви был особый дар различения духов (1 Кор. 12, 10).
Будем стараться видеть во всём только хорошее и воспринимать испытания, как путь к счастью, для которого мы и были сотворены.
Поэту экономить чернила явно противопоказано… Дар должен нести свет ближним.
Мир человека очень редко бывает безукоризненно белым, а смирительной рубашкой являются попущенные Создателем для вразумления скорби и испытания. В искусственном свете цивилизации наше существование действительно теряет логическую осмысленность и цельность, рассыпается на блестящие осколки разнообразных суетных увлечений и начинает своё собственное шоу, увлекая нас гипнотически за собой. Мгновений не удержать. Но сон и явь, рассвет и полночь с нами не навсегда. Одно от другого будет отделено Подателем всех благ.
Чернил плескать на белизну листа лично я бы поостерёгся. А потерянный Грааль на самом деле — это Церковь Христова.
О цветах нашёл материал для размышлений.
Февра́ль (лат. Februārius mēnsis — «месяц Фебрууса», «очистительный месяц»; от лат. Februa — «праздник очищения») — второй месяц в юлианском и григорианском календарях, двенадцатый месяц староримского года, начинавшегося до реформы Цезаря с марта.
Фебруус (лат. Februus) — этрусский бог подземного царства, где обитают души умерших, также податель богатства, смерти, очищения. В древнеримской религии, Фебруус был богом очищения. Функции бога подземного мира выполнял Плутон. От имени Фебрууса происходит название месяца февраль у римлян.
Обряды очищения (februa, februare, februum), которые приходились на праздник Луперкалий (15 февраля — dies februatus), выпадали по староримскому лунному календарю на полнолуние. Эти обряды совпадали по времени с Луперкалиями, празднеством в честь бога Фавна. Из-за этого совпадения, два бога (Фавн и Фебруус) часто рассматривались как один персонаж.
Подобно Сильвану, Фавн, как лесной бог, живёт в чащах, уединённых пещерах или близ шумящих источников, где он предсказывает будущее, ловит птиц и преследует нимф. С человеком он общается или во сне, или издали, пугая и предостерегая его лесными голосами. Он же внушает так называемый «панический страх» как путникам, так иногда во время войны и неприятелям. Он бродит в лесах невидимым духом: в связи с этим собака, которой приписывали способность видеть духов, была посвящена Фавну. Являясь человеку во сне, Фавн нередко мучит его кошмаром: против этого употреблялись особые корни и мази, особенно корень лесного пиона. Особенно береглись фавнов женщины, которых бог преследовал своей любовью, отсюда эпитет его — «Incubus».
Плуто́н (др.-греч. Πλούτων, лат. Pluto) в древнегреческой и римской мифологии — одно из имён бога подземного царства и смерти. Начиная с V в. до н. э. это имя прибавлялось к более древнему имени Гадес (Аид, ᾍδης Hā́idēs) и окончательно вытеснило его. После победы над титанами и гигантами братья поделили вселенную, и Плутону досталось в удел подземное царство и власть над тенями умерших. Плутон считался «гостеприимным», но неумолимым богом, который охотно принимал всех в свою обитель, но никого не отпускал обратно. Ряд мифов связывал Плутона с богом богатства — Плутосом. Известен лишь один храм, посвященный Плутону, который находился в Элиде. В жертву Плутону приносили крупный рогатый скот чёрной масти. Плутона изображали с двузубцем или жезлом в руке, иногда с рогом изобилия.
Созерцание иконы – это прежде всего молитвенный акт, в котором постижение смысла красоты переходит в постижение красоты смысла, и в этом процессе внутренний человек растет, а внешний умаляется. Искусство в Церкви в полном смысле слова «служанка богословия», но это не принижает его значение, но уточняет его функции и делает его более целенаправленным и действенным. Еще древние греки считали, что цель искусства – очищение, катарсис (греч.). Для христианского искусства это тем более верно, потому что через икону мы можем не только очищать наши души, но икона способствует преображению всего нашего естества. Отсюда идея чудотворных икон.
Икона изначально мыслилась как сакральный текст. И, как всякий текст, она требует определенного навыка прочтения. Еще в ранней Церкви для лучшего усвоения Св. Писания предполагался принцип прочтения на нескольких уровнях. Об этом упоминает Бл. Августин, называя ступени в следующем порядке: буквальный, аллегорический, моральный, анагогический. В определенной мере этот принцип подходит и к прочтению иконы как текста. На первом уровне происходит знакомство с сюжетом (кто или что изображено, сюжет полностью соответствует тексту Библии или житию святого, литургической молитве и т.д.). На втором уровне происходит раскрытие смысла образа, символа, знака (здесь важно как изображено – цвет, свет, жест, пространство, время, детали и проч.). На третьем уровне – обнаруживается связь изображения с предстоящим (зачем, что говорит это лично тебе, уровень обратной связи). Четвертый уровень – анагогия (от греч. возведение, восхождение), уровень чистого созерцания, переход от видимого к невидимому, к непосредственному общению с Первообразом (на этой ступени открывается глубинный смысл – во имя чего существует икона).
Для современного человека, воспитанного вне христианских традиций, уже первая ступень оказывается труднопреодолимой. Вторая ступень соответствует уровню оглашенных в Церкви и требует некоторой подготовки, своего рода катехизиса. На этом уровне и сама икона является катехизисом, той самой «Библией для неграмотных», как ее называли св. отцы. Четвертый уровень соответствует обычной аскетической и молитвенной жизни христианина, в которой требуются не только интеллектуальные усилия, но прежде всего духовная работа, созидание внутреннего человека. На этой ступени уже не мы постигаем образ, но образ начинает действовать в нас. Здесь икона как текст становится не столько носителем информации, сколько возбудителем информации внутри созерцающего. Четвертый уровень открывается на высших ступенях молитвы. Св. Григорий Палама предполагал, что иные иконы нужны новоначальным, иные мирянам, иные монахам, а истинный исихаст созерцает Бога вне всякого видимого образа. Как видим, вновь выстраивается определенная лествица, взбираясь по которой мы вновь приходим к Прообразу Непостижимому – Богу, дающему всему начало.
Лик в иконе – самое главное. В практике иконописания стадии работы так и разделяются на «личное» и «доличное».
Сначала пишется «доличное» – фон, пейзаж (лещадки), архитектура (палаты), одежды и проч. В больших работах эту стадию исполняет мастер второй руки, помощник. Главный мастер, знаменщик, пишет «личное», то есть то, что относится к личности. И соблюдение такого порядка работы было важно, потому что икона, как и все мироздание, иерархична. «Доличное» и «личное» – это разные ступени бытия, но в «личном» есть еще одна ступень – глаза. Они всегда выделены на лике, особенно в ранних иконах. «Глаза – зеркало души» – известное выражение, и родилось оно в системе христианского мировоззрения. В Нагорной проповеди Иисус говорит так: «светильник для тела око, и если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно»
В иерархии цвета первое место занимает золотой. Зто одновременно цвет и свет. Золото обозначает сияние Божественной славы, в которой пребывают святые, это свет нетварный, не знающий дихотомии «свет – тьма». Золото – символ Небесного Иерусалима, о котором в книге Откровений Иоанна Богослова сказано, что его улицы «чистое золото и прозрачное стекло» (Откр.21:21).
Золото в своем роде единственный цвет, как едино Божество. Все остальные цвета выстраиваются по принципу дихотомии – как противоположные (белый – черный) и как дополнительные (красный – синий). Икона исходит из целостности мира в Боге и не принимает деление мира на диалектические пары, вернее, преодолевает, так как через Христа все ранее разделенное и враждующее соединяется в антиномическом единстве (Еф.2:15). Но единство мира не исключает, а предполагает многообразие. Выражением этого многообразия и является цвет. Причем цвет очищенный, явленный в своей изначальной сущности, без рефлексий. Цвет дается в иконе локально, его границы строго определены границами предмета, взаимодействие цветов осуществляется на семантическом уровне.
Белый цвет (он же – свет) – соединение всех цветов, символизирует чистоту, непорочность, причастность божественному миру. Ему противостоит черный как не имеющий цвета (света) и поглощающий все цвета. Черный цвет, так же как и белый, употребляется в иконописи редко. Он символизирует ад, максимальную удаленность от Бога, Источника света (Блаженный Августин в «Исповеди» так обозначает свою оторванность от Бога: «И увидел Я себя делеко от Тебя, в месте неподобия»).
Красный и синий цвет составляют антиномическое единство. Как правило, они выступают вместе. Красный и синий символизируют милость и истину, красоту и добро, земное и небесное, то есть те начала, которые в падшем мире разделены и противоборствуют, а в Боге соединяются и взаимодействуют (Пс.84:11). Красным и синим пишутся одежды Спасителя. Обычно это хитон красного (вишневого) цвета и синий гиматий. Через эти цвета выражена тайна Боговоплощения: красный символизирует земную, человеческую природу, кровь, жизнь, мученичество, страдание, но одновременно это и царский цвет (пурпур); синий цвет передает начало божественное, небесное, непостижимость тайны, глубину откровения. В Иисусе Христе эти противоположные миры соединяются, как соединены в Нем две природы, божественная и человеческая, ибо Он есть совершенный Бог и совершенный Человек.
Цвета одежд Богоматери те же – красный и синий, но расположены они в другом порядке: одеяние синего цвета, поверх которого красный (вишневый) плат, мафорий. Небесное и земное в ней соединены иначе. Если Христос – Предвечный Бог, ставший человеком, то она – земная женщина, родившая Бога. Богочеловечество Христа как бы зеркально отражено в Богоматери. Тайна Боговоплощения и делает Марию Богородицей. Последняя ступень нисхождения Бога в мир есть первая ступень нашего восхождения к Нему, на этой ступени нас встречает Богородица. В сочетании красного и синего в образе Богородицы открывается еще одна тайна – соединение материнства и девства.
Свет выражен в иконе прежде всего через золото фона, а также через светоносность ликов, через нимбы – сияние вокруг головы святого. Христос изображается не только с нимбом, но нередко и с сиянием вокруг всего тела (мандорла), что символизирует и Его святость как человека, и Его святость абсолютную как Бога. Свет в иконе пронизывает все – он падает лучиками на складки одежд, он отражается на горках, на палатах, на предметах.
Средоточением света является лик, а на лике – глаза («светильник для тела ест око…», Мф.6:22).