Таван Богдо Уул (Пять Священных гор; названы так по приказу Чингис Хана в 1227, перед его смертью — он увидел сияние над ними) с плато Укок — стык России, Монголии, Китая и, чуть дальше, Казахстана. Мёнгке Денгер Хыйырхан — Вечный Небесный Медведь (=Бог), граница Тывы и Монголии, с озера Хиндиктиг Холь (Пуповина).
Обо. Отсюда происходит разошедшийся по России обычай повязывать ленточки на что ни попадя. Ленточки вяжут только на «Мировое Древо» и «Мировую Гору». Лента — это молитва. Само обо, разумеется, должно быть освящено — лента, привязанная в ритуально нечистом месте, молится не тем, кому следует)
Тут проблема в понимании древнеперсидского. Самая адекватная трактовка — «страна не имеющих над собою головы», т.е. царя. Все остальные страны описаны так же без особых чудес — как в части благости, так и в части того, что в ответ сотворил Ангро-Майнью. Но, может, и в самом деле страна безумцев или «других» людей) Рангха — это Идель в понимании древнего и средневекового мира: Волга, истоками которой являются Чолман-идель (Кама), Агидель (Белая), Караидель (р. Уфа) и Нурлат (Вятка); современное понимание Волги как берущей начало на Валдае сложилось довольно поздно, с возвышением Владимиро-Суздальской Руси и экспансией её наследников вниз по реке.
В древнегреческом было 6 слов для обозначения разных видов любви. Нам не хватает такого же разнообразия для выражения страха. Безусловно, при осмыслении выводов, сделанных из этого осознания, приходит нечто, подобное отчаянию. Вероятно, то самое «дух сокрушен» и «лаббейка, Аллахумма, лаббейка» («вот я пред Тобою, Господи, пред Тобою»). Но сам момент отличается… Самое близкая пара понятий — трепет и благоговение. Сложно об этом сказать в двух словах.
Иремель. Если судить по открывающей Зенд-Авесту Географической поэме, то где-то здесь стоял Ахура Мазда (Бог Мудрый), когда творил «благодатные земли и страны» — начиная с Ариайн Вайджью в истоках реки Даития (Яик), продолжив — Сугуду, Маргуш и другие страны Туркестана и закончив «страной безголовых в истоках Рангха»
Взаимно, Онега. Ссылки на прозу и отрывки из неё есть в комментариях.
Возможно, этот микрорассказ ляжет в Ваше настроение:
ЛИЛИ МАРЛЕН — XXXIX. Узнавание (Аuto da fé*)
В воздухе висит тонкий — как развеянный бушующим за и на балконе ветром пепел не сгорающих, но истлевающих рукописей — запах гари. Не из полыхающей на горизонте огненной стеною степи — южный суховей, рябя отражение полной луны в стремительно усыхающих лужах, несёт лезвия врезающихся в стыки душ песчинок… И не от вспыхнувшего, до поры дремавшего где-то в пластах огня — он опалил, облизал балки, оставив на них узор языков пламени, но не более того… Может, из ниоткуда, но спросить всё равно не у кого — я не пожарный дознаватель и читать по углям не умею.
Предыдущий жилец ушёл, оставив какие-то дотлевающие бумаги, зарубки на косяках, нацарапанные на стенах письмена — от затёртого прикосновениями рук приговора вашего нового бухгалтера из Кливленда «мене, текел, упарсин» до непонятных запретных строф о яркоцветных демонах влажно-тропических областей ада — и многочисленные инструкции: на какое имя отзываться и какие имена называть, кого ласкать и кого презирать, какой ритуал выполнять на Громе, Падающем с Неба, как вызывать дождь и какими гормонами ощущать любовь — инструкции невнятные, с недостающими страницами, написанные на полях книг и сложенных вчетверо листах. И во всём этом упорядоченном хаосе мне предстоит разбираться?
Он — а может, тот, кто был до него, или тот, кто был до тех, кого быть не могло, — забыл фото с горами, в которых якобы бывал, хотя никаких тому доказательств нет, кроме этих наборов двоичного кода и игры молекул красок в свете. Бросил тут и опровержения опровержений доказательств, но не забыл вырезать ножом: «Бог есть, но я не могу в Него верить». И мне ли судить о его правоте, читая в записной книжке: «Слово — клевета, и молчание — ложь», — если он унёс с собою переставленные свечи? Или я и есть игра их отсветов и теней, игра лучей во тьме рубина, случайно сложившийся набор костей для маджонга — благо, их здесь много, и все подписаны по именам: родные, друзья, воспоминания, мысли — все, кроме главного — моего имени и имени того, кто ушёл?!
Я перекладываю карточки с обрывками его памяти — с огромной вероятностью, ложной, и мне не остаётся ничего, кроме как заучивать названия вещей и начинать делать вид, что я — это он, ибо нельзя приносить боль костям для игры в маджонг. Ибо за это осудят — хотя кто способен осудить или, тем более, оправдать, кроме самого себя, себя, кто не помнит, откуда он пришёл и в ком жил мгновение тому вперёд? Не станете же вы обвинять сгоревший дом в том, что он рухнул на любопытствующих, — вы, кто не способен задать не-вопрос, вы, у кого есть вера в высеченные в камнях определения, вера в иллюзию здравого смысла, вы, кто auto da fé — акт веры — считает наказанием, не замечая в сиянии огня приносящего себя в жертву Праотца?
Но кто я, чтобы говорить об этом? Я здесь, надеюсь, ненадолго. Моё дело — зачистить это место.
Я открываю принесённую с собой из ниоткуда канистру спирта — прозрачного, как наш дух, — и медленно лью, под звонкий, насыщенный, заливистый смех всплесков горючего выводя на полу строки вердикта:
«Билл Блейк ли покинул Кливленд, или Кливленд покинул Будду? — немногим людям пойдет на пользу попытка задать этот вопрос. Но еще меньше людей, которым пойдет на пользу попытка на него ответить. И уж конечно, мы на этот вопрос отвечать не будем».
Сейды на Воттовааре
Полночь на берегу Ледовитого.
Хибины: Айкуайвенччорр (Гора с головой матери бога) и Куниниецккукисявр (Длинное озеро в проходе на реку золы)
Таван Богдо Уул (Пять Священных гор; названы так по приказу Чингис Хана в 1227, перед его смертью — он увидел сияние над ними) с плато Укок — стык России, Монголии, Китая и, чуть дальше, Казахстана.
Мёнгке Денгер Хыйырхан — Вечный Небесный Медведь (=Бог), граница Тывы и Монголии, с озера Хиндиктиг Холь (Пуповина).
Кезер. Указывает душе путь на восток. Встречается довольно редко
Обо. Отсюда происходит разошедшийся по России обычай повязывать ленточки на что ни попадя.
Ленточки вяжут только на «Мировое Древо» и «Мировую Гору». Лента — это молитва. Само обо, разумеется, должно быть освящено — лента, привязанная в ритуально нечистом месте, молится не тем, кому следует)
У каждой свой норов. И в походе их ноги бережёшь больше своих
Рангха — это Идель в понимании древнего и средневекового мира: Волга, истоками которой являются Чолман-идель (Кама), Агидель (Белая), Караидель (р. Уфа) и Нурлат (Вятка); современное понимание Волги как берущей начало на Валдае сложилось довольно поздно, с возвышением Владимиро-Суздальской Руси и экспансией её наследников вниз по реке.
Но сам момент отличается…
Самое близкая пара понятий — трепет и благоговение.
Сложно об этом сказать в двух словах.
С Торатау вид на Юрактау и Куштау, о котором вы, возможно, слышали в августе этого года
Шихан Торатау — один из четырёх (ныне трёх) Стерлитамакских Шиханов, за которые встали насмерть
Иремель. Если судить по открывающей Зенд-Авесту Географической поэме, то где-то здесь стоял Ахура Мазда (Бог Мудрый), когда творил «благодатные земли и страны» — начиная с Ариайн Вайджью в истоках реки Даития (Яик), продолжив — Сугуду, Маргуш и другие страны Туркестана и закончив «страной безголовых в истоках Рангха»
Водопад Кукраук — «Гром с неба» с древнетюркского. Сюда на Пасху
Ссылки на прозу и отрывки из неё есть в комментариях.
Возможно, этот микрорассказ ляжет в Ваше настроение:
ЛИЛИ МАРЛЕН — XXXIX. Узнавание (Аuto da fé*)
В воздухе висит тонкий — как развеянный бушующим за и на балконе ветром пепел не сгорающих, но истлевающих рукописей — запах гари. Не из полыхающей на горизонте огненной стеною степи — южный суховей, рябя отражение полной луны в стремительно усыхающих лужах, несёт лезвия врезающихся в стыки душ песчинок… И не от вспыхнувшего, до поры дремавшего где-то в пластах огня — он опалил, облизал балки, оставив на них узор языков пламени, но не более того… Может, из ниоткуда, но спросить всё равно не у кого — я не пожарный дознаватель и читать по углям не умею.
Предыдущий жилец ушёл, оставив какие-то дотлевающие бумаги, зарубки на косяках, нацарапанные на стенах письмена — от затёртого прикосновениями рук приговора вашего нового бухгалтера из Кливленда «мене, текел, упарсин» до непонятных запретных строф о яркоцветных демонах влажно-тропических областей ада — и многочисленные инструкции: на какое имя отзываться и какие имена называть, кого ласкать и кого презирать, какой ритуал выполнять на Громе, Падающем с Неба, как вызывать дождь и какими гормонами ощущать любовь — инструкции невнятные, с недостающими страницами, написанные на полях книг и сложенных вчетверо листах. И во всём этом упорядоченном хаосе мне предстоит разбираться?
Он — а может, тот, кто был до него, или тот, кто был до тех, кого быть не могло, — забыл фото с горами, в которых якобы бывал, хотя никаких тому доказательств нет, кроме этих наборов двоичного кода и игры молекул красок в свете. Бросил тут и опровержения опровержений доказательств, но не забыл вырезать ножом: «Бог есть, но я не могу в Него верить». И мне ли судить о его правоте, читая в записной книжке: «Слово — клевета, и молчание — ложь», — если он унёс с собою переставленные свечи? Или я и есть игра их отсветов и теней, игра лучей во тьме рубина, случайно сложившийся набор костей для маджонга — благо, их здесь много, и все подписаны по именам: родные, друзья, воспоминания, мысли — все, кроме главного — моего имени и имени того, кто ушёл?!
Я перекладываю карточки с обрывками его памяти — с огромной вероятностью, ложной, и мне не остаётся ничего, кроме как заучивать названия вещей и начинать делать вид, что я — это он, ибо нельзя приносить боль костям для игры в маджонг. Ибо за это осудят — хотя кто способен осудить или, тем более, оправдать, кроме самого себя, себя, кто не помнит, откуда он пришёл и в ком жил мгновение тому вперёд? Не станете же вы обвинять сгоревший дом в том, что он рухнул на любопытствующих, — вы, кто не способен задать не-вопрос, вы, у кого есть вера в высеченные в камнях определения, вера в иллюзию здравого смысла, вы, кто auto da fé — акт веры — считает наказанием, не замечая в сиянии огня приносящего себя в жертву Праотца?
Но кто я, чтобы говорить об этом? Я здесь, надеюсь, ненадолго. Моё дело — зачистить это место.
Я открываю принесённую с собой из ниоткуда канистру спирта — прозрачного, как наш дух, — и медленно лью, под звонкий, насыщенный, заливистый смех всплесков горючего выводя на полу строки вердикта:
«Билл Блейк ли покинул Кливленд, или Кливленд покинул Будду? — немногим людям пойдет на пользу попытка задать этот вопрос. Но еще меньше людей, которым пойдет на пользу попытка на него ответить. И уж конечно, мы на этот вопрос отвечать не будем».
Я не проф. фотограф, потому это просто фотографии средней степени удачности
Спасибо, Олег!