Вкус детства

отрывок

Очередная книга прозы Александра Головко «Вкус детства» повествует о короткой жизни с родителями, детдомовском периоде — буднях и приключениях.

Вкус детства у каждого свой. Это зависит и от эпохи, в которой жили и живут ее герои. Эпоха автора – послевоенное время. Разруха, голод, болезни, восстановление народного хозяйства. Беспризорные дети, которых воспитывала улица – не редкость. Детские дома переполнены. Сколько людей, столько и судеб.

Автор рассказывает историю своего детства и юности, о которых не вспомнишь без слёз и боли. Стоит заглянуть в этот мир, который не оставит читателей равнодушными. 14+

Вкус детства

В детстве мы любили собирать дикую землянику, росшую на лесных полянках. Кажется, и сейчас помню этот запах, ее терпкий вкус. С каким наслаждением я ел ароматную ягоду, лёжа на боку или животе, подолгу не сползая с одного места. Раздвигал резные листочки, покрытые утренней росой, рвал и примечал следующую – сочную и сладкую.

Столько душистой, солнечной земляники росло в те времена в перелесках у реки, рви – не хочу! Мы принимали этот природный дар, как должное, запасаясь впрок лесными витаминами.

Так что, название «Вкус детства» вполне можно дополнить «Земляничным вкусом». «Черёмуховым», или «Вкусом медовых яблок». Много было незабываемых вкусов…

Но если все вкусы объединить, то это всё-таки «Вкус детства»! Хотя он часто бывает не всегда сладким. Вот доказательство тому.

Как я уже писал, дальневосточная флора и климат чем-то схожи с климатом Кавказа. На Дальнем Востоке растут маньчжурские орехи, а на Кавказе они называются грецкими.

Еще в нашей деревне росли орешники лещины, сразу за посёлком у речки − чистые, не червивые. К осени в зарослях можно было их собирать мешками. Круглые коричневые орешки, словно в изумрудной оправе, формой похожие на корону. На макушке, в центре «короны» — маленькая проплешина, словно лысый затылок. Под коричневыми скорлупками — спелые ядрышки.

В приморских лесах под Владивостоком, где я служил в свое время в армии, росло много дикого винограда. Живя под Благовещенском, в лесополосах находили заросли чёрной смородины. Ее называли «лесной», но на самом деле это культурные посадки для защиты почвы от эрозии. Росла она без всякого ухода. Взрослые ходили туда, и вёдрами собирали ягоду на варенье. Какое же оно было душистое и вкусное!

Детвора тоже была не прочь полакомиться лесными дарами, промышляя в сезон.

А ещё в лесополосах росли «финики», так мы называли невысокие деревца (на самом деле, у них было какое-то другое название). Их плоды были мелкими и суховатыми, но сладковатые на вкус. Серебристо-махровые, с мягкой кожицей, ягоды почти без мякоти, внутри — крупная продолговатая косточка.

«Финики» осыпались, никому не нужные, кроме вездесущих мальчишек, как на Кавказе — алыча. Набегавшись, с голодухи мы ели ягоды, чтоб заглушить зов желудка. И лазили по окрестностям целыми днями, не брезгуя любым растением, лишь бы чем-нибудь набить живот. Ходили по полям и лесополосам, выискивая подсолнухи, морковку, ягоды, съедобные травы, черемшу (дикий чеснок).

Но больше всего мне нравилось лакомиться черёмухой. Это главная ягода моего детства в тех краях. Она необыкновенно крупная, как дикий виноград, и очень вкусная! Я забирался на развесистое дерево, ел вяжущие, сладкие ягоды, сплёвывая косточки. Опустошая одну ветку, перебирался на другую. Развесистая черёмуха росла недалеко от нашего дома. Когда-то здесь был плодовый сад. Теперь оставшиеся яблони и груши от старости и болезней почти не плодоносили, поэтому мы были рады и черемухе.

Эх, как теперь мне хочется поесть той самой черёмухи, чтобы снова ощутить её неповторимый вяжущий вкус…вкус детства…

А вот на Кавказе черемухе, видимо, не подходит климат. Ягоды почти не завязываются, а те, что остаются – сухие, костлявые. Сосед по даче посадил привитое деревце, но оно практически не плодоносило, а то, что задерживалось на ветках, не было похоже ни по виду, ни по вкусу, на черёмуху моего детства.

Может, люди склонны идеализировать лучшую пору своей жизни — детство, ведь с возрастом всё отчётливее вспоминаются именно такие мелочи, которые уже не вытравить из сознания никакими другими эмоциями. Переиначив известную поговорку, я бы сказал о той поре: деревья тогда были больше, а мы – беззаботней и счастливей.

Мы «паслись» на природных «пастбищах», купались в мелкой речушке, ловили странных рыбёшек, величиной с пескарей.

Рыбёшки назывались оригинально – голья́ны и ротаны́. У последних было маленькое туловище, но широкий рот «до ушей», жабры почти вывернуты наружу и большая голова. Эти рыбёшки, даже после жарких летних дней, умудрялись выживать в пересохших лужах. Они зарывались в тину и впадали в анабиоз. Стоило дождю заполнить лужи, и они оживали.

Зимой на болотистых озёрах, в паре километров от нашего посёлка вода промерзала до дна. Поверх льда покрывалом ложился мох. Отвернув слой природного «одеяла», можно было собирать эту рыбу.

Перезимовав в таких условиях, она выходила из спячки, отправляясь в плавание, как ни в чём не бывало.

Мы ходили на озёра зимой, собирали рыбёшек в карманы, в вёдра. Иногда пацаны, тут же насадив рыбу на палочку, поджаривали её на подожжённом камыше, наслаждаясь сладковатым вкусом. Эх, было дело!

Тайна дотов и дзотов

Эти места известны тем, что здесь проходила война с квантунской армией. Японцы во Вторую мировую захватили приграничный Дальний Восток.

Всюду, в том числе и на наших болотах, настроили дотов и дзотов, подготовив здесь мощный укрепрайон.

Быстрое наступление Советской армии освободило не только наши территории, но и Китай, Корею от японских милитаристов, лишив их почти всего вооружения.

Во многих дотах местные жители после находили оружие, патроны, гранаты.

Стремительное наступление наших войск также не дало развязать захватчикам химическую и бактериологическую войны, от которых пострадало бы население не меньше, чем от атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки.

Я был маленьким, не знал почти ничего о Второй мировой войне, взрослые нам о таких событиях не рассказывали, в школе мы это еще не проходили. Многие из жителей поселка были приезжими поселенцами, и не имели сведений о том периоде.

Зато нам с ребятами было интересно лазить по хорошо сохранившимся бетонным сооружениям. Там были замурованы кладовые, в которых могло храниться всё, что угодно, вплоть до тушёнки и других продуктов.

Некоторые взрослые пытались вскрыть замурованные склады. Находили в дотах сапёрные лопаты, патроны, клинки… На взгорках и рядом с дотами еще долгие годы мы подбирали гильзы и остовы ржавых винтовок.

Отца тоже однажды заинтересовало содержимое одного из дотов. На болотах он косил сочную траву для нашей скотины, я помогал ему, переворачивая её граблями, чтобы подсыхала, потом помогал копнить сено. Позже отец перевозил его на телеге домой.

В один из пасмурных дней он принёс на болота тяжёлый лом и попытался открыть замурованную дверь в доте.

Что могло быть за этой железной дверью? Видимо, он рассчитывал на то, что там есть вещи, пригодные для хозяйства.

Мне тоже было интересно, но страшновато: казалось, что за толстой железной дверью притаились скелеты, или какие-то фантастические существа, вроде огромных пауков…

Однако сколько отец ни бился, открыть дверь так и не смог — сделано на совесть. Без солидной технической подготовки, без автогена, невозможно было проникнуть внутрь за толстые металлические двери и полуметровую железобетонную стену.

Тайна для нас так и осталась неразгаданной.

Не знаю, как сейчас, может, уже не осталось тайн, но сами доты и дзоты так просто не разрушишь, значит, стоят эти «памятники» оккупации и поныне в тех местах. Стоят они и на островах Итуруп, Хабомаи, Шикотан и других подобных местах. Заросли заброшенные аэродромы, поржавела военная техника…

Мне об этом рассказывал в нынешнюю бытность знакомый подполковник запаса ракетных войск, служивший на этих островах после войны.

И теперь Япония претендует на эти острова. Там остались могилы их воинственных предков. Но и мы густо полили кровью эти острова да приморские земли…

Вареники с картошкой

Мама очень рано поднималась доить корову, чтобы отправить её в стадо. Давала корм и воду птице, разводила баланду свиньям, подбрасывала сена овцам и козам, готовила завтрак отцу и мне, потом бежала на работу в школу. Часть обязанностей делил с ней отец и тоже спешил на работу в колхозную конюшню.

Разве перескажешь всё, что ложится на крестьянские плечи, но женщине в России всегда доставалось больше…

Несладко тогда было почти всем. Будучи уже взрослым, я осознал, как тяжело жилось матери и отцу.

Мама родила и воспитала четырёх сыновей; недоедала, недосыпала, лучшее отдавала нам, как большинство матерей.

В неполные пятьдесят выглядела так, как сейчас не выглядят семидесятилетние городские женщины.

Нет, я не осуждаю современных женщин в их стремлении жить в комфорте, об этом мечтали поколения их предшественниц, в этом нет ничего плохого. Но большинство наших мам просто не могли тогда позволить себе иную жизнь, тем более, отдых или какие-то развлечения.

Для каждого ребёнка его родители − самые лучшие, им не важно, как они выглядят по отношению к другим, главное, чтобы были рядом и здоровы.

С детством, а, значит и с матерью меня связывает память, часто накрывают воспоминания по беззаботным временам, когда мы жили просто, питались дарами природы. Также прошлые времена у меня ассоциируются, например, со вкусом вареников и затирухи − незатейливых крестьянских блюд.

Вареники с сырой картошкой и луком для меня и сейчас – самое лучшее блюдо на свете. Рецепт их приготовления очень прост. Вареники лепят во многих русских семьях. Делают тесто, как на пельмени, очищенную картошку нарезают мелкими кубиками, добавляя репчатый лук, немного чёрного молотого перца и варят. Лук и картошка выделяют сок внутри. Если потом сверху положить домашней сметаны, то от тарелки не оторвать!

Есть любители вареников с варёной картошкой, с ягодами, вареньем, да с чем угодно….

Кто-то любит пельмени… Я тоже их с удовольствием ем, но вареники с сырой картошкой ни на что не променяю!

Про затируху и клёцки хозяйки постарше знают − самое простое, что можно сварганить на скорую руку. Эту еду «облагораживают», добавив туда картошки, морковки, лука, сварив на курином бульоне.

Мне вспоминаются эти «деликатесы», как что-то особенное…

Когда у нас появился достаток, мама стала делать блины, пироги, наваристые борщи, куриные супы с клёцками. Щи и борщи томились в русской печи под загнеткой. Там же готовилась и прочая нехитрая деревенская еда.

Сливки томленые или, как говорят в Оренбургской области, жаренные в духовке – это же невероятный вкус! А хлеб, испечённый в русской печке! До сих пор помню его запах!

Летом из-за жары в комнате невозможно было что-то готовить, поэтому отец сделал во дворе такую же русскую печь, что были в русских народных сказках про гусей-лебедей. В сказке Печь говорила: «Съешь, Алёнушка, моего ржаного пирожка, тогда скажу, куда гуси-лебеди полетели…»

А ещё вспоминается печка Иванушки-дурачка, на которой он ездил к царевне Несмеяне…

Такое сказочное «чудо» стояло у нас во дворе. Мама орудовала ухватами в его жерле, казалось, вот сейчас, вместе с углями внутри, с синим дымком над покосившейся трубой, печь запыхтит и сама двинется в неизвестном направлении…

От тех времен в память о маме у нас с братом Славиком сохранились всего три фотографии. На одной из них – мы вчетвером, не считая большой серой кошки Мурки на моих руках. Сидим на лавочке: мама, я, брат, племянница Надя (дочь старшего брата Николая). У мамы на снимке грустная улыбка, на ней старенькая кофта да грубая юбка. Нетребовательной она была, как в еде, так и в одежде. А, может, просто не было приличного гардероба, как такового… Небогат он был у большинства крестьян тех лет.