ВЫСТРЕЛ. Пушкинская проза онегинской строфой

ПУШКИНСКАЯ ПРОЗА

ОНЕГИНСКОЙ СТРОФОЙ

(К 220-летию А. С. Пушкина)

ВЫСТРЕЛ

К читателю

I

Я покусился на святое!

Меня прости, читатель мой:

Да допустимо ли такое –

Писать онегинской строфой?

Взял прозу Пушкина в «подстрочник»

(Для вдохновения источник

И лучшей пищи не найти!) –

Решил в стихи перевести.

Признаюсь честно: было сложно.

Но я старался, видит Бог!

Я сделал всё как смел, как смог,

Но вам придётся – всё возможно! –

Отбросить смятые листы

С неясным чувством пустоты!

II

Но даже, если так случится,

Я благодарен буду вам

За то, что смятые страницы

Вы всё ж прочли. Мои слова –

Для размышлений дали пищу.

Быть может, кто-нибудь отыщет

Моих стихов неверный строй –

Ну что ж, случается порой!

Быть может, кто-то посмеётся

Над тем, что может вызвать смех,

Мы знаем: добрый смех – не грех.

Пусть проза со стихом сольётся!

Мне гений Пушкина дал знак.

И я решил: пусть будет так!

Часть первая

I

Порой скучна жизнь офицера.

В местечке N стоял наш полк.

С утра манёвры на пленэре[1] –

Без жаркой драки, что в них прок?!

Потом обед у командира,

А то – в прокуренном трактире,

Где вечерами мы к тому ж

Играли в карты, пили пунш…

Мы собирались друг у друга,

Стремясь весёлым звоном чаш

Досуг хмельной украсить наш.

Иного не было досуга:

Здесь нет балов и нет невест

За все двенадцать вёрст окрест.

II

Кутили мы, о том не зная,

Что в жизни всё имеет срок.

Кипела в жилах кровь младая,

Лозы хмельной бродил в ней сок.

Но видеть мы могли в трактире

Свои лишь пыльные мундиры…

Гражданский был средь нас один,

Весьма угрюмый господин.

Имел он сильное влиянье

На неокрепшие умы.

С ним спорить не решались мы,

Предпочитая возлиянье…

О нём отдельно, мой читатель.

(Его портрет здесь будет кстати!)

III

По меркам всем он жил аскетом,

По преимуществу молчал,

Был нелюдим, но всё ж при этом

Нас, полковых, всех привечал:

В домишке скромном под ракитой

Держал для нас он стол открытый.

Уже не молод, и не стар

(По слухам, сам был из гусар).

Известно, есть такие люди:

Один лишь взгляд – и ясно вам,

Что будут лишними слова –

Как он решил, так всё и будет!

Одним из них был наш «аскет»,

В чём у меня сомнений нет.

IV

Никто его судьбы не ведал,

Не мог постичь аскета суть:

Ведь не возможно за обедом

Так просто в душу заглянуть.

Нам отставной солдатик Кузька

Однообразные закуски:

Котлеты, рыбу, например,

Готовил сам – на свой манер…

Пусть скромным было угощенье,

Зато шампанское – рекой!..

Здесь находили мы покой,

Забыв занудное ученье…

Хозяин наш был не святой:

И злой язык, и нрав крутой.

V

К барьеру стать с ним не хотелось.

Я видел: муху на стене

Он метко бьёт, совсем не целясь.

И объяснимо то вполне:

В его стенах сидели пули,

Как будто это – пчёлы в улье!

Да, уважали мы его

За это чудо-мастерство!

Когда он грушу сбить с фуражки

Нам предложил бы как игру,

Под этот выстрел, я не вру,

Любой шагнул бы без опаски.

Его открою имя я:

Он звался Сильвио, друзья.

VI

Да, Сильвио… Но, правда, в нашем

Кругу отъявленных повес,

Поскольку был он много старше,

Мы с уваженьем звали С*.

Пешком ходил он постоянно.

На нём нам видеть было странно

Вконец изношенный сюртук,

Сапог истёршийся каблук…

Ему, казалось, безразлично

Всё в этом мире, этот мир…

Он ждал чего-то, наш кумир,

И это было тайной личной.

Но кто спросить о ней бы мог?

Ещё убьёт, помилуй Бог!

VII

Мы бурно время прожигали!

Нас вам, столичным, не понять!

Вы там мазурку танцевали,

Мы кисли здесь – по деревням!

Мы – молодые офицеры,

Стремясь высот достичь карьеры,

Своих амбиций не стыдясь,

Месили грязь – и граф, и князь!

Нам смерти страх совсем не ведом:

Ведь мы – наследники побед,

Тех, что добыл наш славный дед,

Завещан путь победный дедом!

Пусть помнит мир, пусть знает свет:

Не посрамим мы эполет!

VIII

У нас бывали часто сходки

У С* за чашею вина,

За картами, за рюмкой водки…

Была компания шумна.

Вели мы громко разговоры,

То были дружеские споры –

«Безделье молодых умов,

Забавы взрослых шалунов»[2].

Но Сильвио, что было странно,

От нас держался в стороне.

Однажды приоткрылась мне

Его души большая тайна.

Не забегаю наперёд:

Придёт разгадке свой черёд.

IX

К нам прибыл в полк курьер столичный:

Из штаба почту привезли.

Мы пили много. Как обычно!

Играли в карты, спор вели…

Но вот штабной загнул валета.

Конечно, С* заметил это

И на доске исправил счёт.

В парах вина, розовощёк,

Вспылил поручик из столицы.

Банкёр и вида не подал:

Спокойно дальше банк метал,

В ответ не позволяя злиться.

Мы ждали: чьи же крепче нервы

И кто из них взорвётся первым.

X

Штабной пустился в объясненья,

Твердил, что Сильвио не прав.

Но тот умел хранить терпенье,

Не выдавал суровый нрав.

Меж тем спокойно и умело

Он банкомёта правил дело,

Вёл счёт по правилам своим.

(Мы уж давно смирились с ним,

Но ново было для штабного).

Поручик злился, был взбешён,

А офицеры – так ещё

Над ним смеялись нездоро́во:

Ведь назревающий скандал

Нам крепко нервы щекотал.

XI

Уже заканчивался вечер.

Банкёр спокойно банк метал.

Понтёр пустил в него подсвечник –

Тяжёлый бронзовый шандал.

Поступок совершенно дикий –

Им не избегнуть поединка!

Поручик это понимал –

Он в пламя масло подливал.

И было некуда деваться:

Увидев Сильвио глаза,

Поручик вышел, но сказал,

Что с ним всегда готов стреляться.

А мы всё ржали, жеребцы, –

Зачли штабного в мертвецы.

XII

Рассветом новый день забрезжил.

Три дня прошло – поручик жив!

И зло трепались мы в манеже:

«Уже ль прощенье заслужил?»

Хотелось в этом разобраться:

«Не будет Сильвио стреляться?

А как же долг?.. А как же честь?..» –

Вопросов было нам не счесть…

Но кто б осмелился, к примеру,

Сказать, покручивая ус,

Ему в лицо, что С* наш – трус?

Рискнул бы кто с ним стать к барьеру?

Непримирима молодежь,

Но Сильвио простила всё ж…

XIII

Заметил я, что охладели

К нему ревнивцы эполет.

Но это были в самом деле

Издержки наших юных лет.

Я тоже впал в недоуменье

И сторонился с С* общенья:

Остаться с ним наедине

Совсем теперь не льстило мне.

Казалось внешне: как и раньше,

Мы проводили вечера –

Вино, картёжная игра

И отношения без фальши,

Но каждый про себя твердил:

«Уж я бы точно не простил!»

XIV

Вернуть бы годы молодые,

Горячность наших юных лет –

Хондроз, склероз, стенокардия

Несут гораздо больше бед!

Но, по оружию собратья!

Бездумно молодость растратив

В свои осьмнадцать-двадцать лет,

Не станем мы о том жалеть,

Когда предстанем перед Богом,

Когда придёт за нами Смерть,

Чтоб в души наши посмотреть.

Пусть мы взгрустнём, мой друг, немного,

Что вспоминать о той поре? –

С годами станем мы мудрей!

XV

Во вторник, в пятницу все ждали

Мы писем, денег и газет.

И вот однажды в канцелярии

Был Сильвио вручён пакет.

Сорвал печать он в нетерпенье

(Так было велико волненье),

Прочёл… И с жарким блеском глаз

Торжественно взглянул на нас:

– Друзья! Я нынче ночью еду!

Есть неотложные дела…

Меня фортуна позвала.

И я вас всех прошу к обеду!

Конечно, все мы собрались –

Гуляй, банкуй и веселись!..

XVI

К друзьям моим примкнул я позже.

Собрался здесь почти весь полк…

Подумалось: наверно, всё же

В любом застолье есть свой толк.

Стреляли пробки неустанно,

Шипели, пенились стаканы –

Ну, словом, настоящий пир!

(Вином мне залили мундир).

Хозяин наш был явно в духе;

Шутил: «Управлюсь за три дня!

Надеюсь, братцы, без меня

Вы не помрёте с голодухи?!»

В ответ смеялись и опять

Всё продолжали пировать.

XVII

Так пили мы, не зная меры,

Но всё ж она во всём нужна:

Повеселились офицеры –

Пришла пора расстаться нам.

…Когда мы стали собираться,

Меня он попросил остаться,

Сказал, что есть, мол, разговор,

Что снять пора ненужный флёр[3],

Возникший в наших отношеньях.

Я лишь кивнул, не тратя слов,

Что, дескать, выслушать готов…

Избегнуть чтобы искаженья,

И не придрались вы к словам,

Его рассказ представлю вам.

XVIII

Он начал разговор не сразу.

Усердно трубку набивал,

Искал вступительную фразу…

Меж тем я терпеливо ждал.

Я полон к Сильвио почтенья,

Но рвали душу мне сомненья:

Быть может, на решенья скор,

Неправый вынес приговор?

Но честь есть честь – иных нет правил!

Понять ли здравому уму?!..

…С огнём в глазах и весь в дыму

Предстал вдруг С* как сущий дьявол!

Я утомил немало вас?

Так вот же Сильвио рассказ.

РАССКАЗ СИЛЬВИО

Я буду откровенен, князь.

Заметил ваше отчужденье,

И у меня сложилось мненье…

Да! Я прямую вижу связь

С одним недавним злоключеньем.

Заочно здесь меня бранят,

Не отрицайте, право слово!..

Вы презираете меня…

За то, что я простил штабного,

Безвольно, мол, замял скандал:

За дерзость – должен наказать,

По чести!.. Вижу по глазам,

Что мысли ваши угадал.

Известно вам: чужое мненье

Я мало уважаю, но…

Себя в вас вижу воплощенье.

Клянусь моею сединой,

И я таким был в ваши годы –

Ревнивцем чести и свободы,

Любимцем благородных дам…

Во всём я вижу наше сходство.

А потому откроюсь вам:

Поступок мой на благородство

Списать легко, но вряд ли нужно.

Я вправе выбрать был оружье.

Им как владею, не секрет.

Судьба хмельного сумасброда

Была б в моих руках… Но нет!

Проблема здесь иного рода:

Собой я рисковать не мог…

За мною долг – дуэльный долг!

Мой давний враг не отомщён,

Пощёчина горит ещё.

Отмщения я долго ждал.

Вот день пришёл, и час настал!

Стрелялись мы. Прошло шесть лет.

Взгляните, князь: в моей руке

Фуражка с дыркой на просвет,

Чуть выше лба, в одном вершке,

Пробита пулей… Сей предмет

Изменит, может, или нет

Ко мне дурное отношенье…

Я вас люблю, вы мне близки,

Ценю я также ваше мненье,

Своих же правил вопреки.

Пожалуй, ротмистр, мне пора

Пред вами приоткрыть завесу,

Ведь мы давно не юнкера!

Когда вам будет интересно:

Я тоже был на службе царской –

В полку одном служил, гусарском.

И обо мне тогда слыла

Весьма двусмысленная слава:

Самим был воплощеньем зла,

Но, право, лишь для комсостава!

Буян я, первый дуэлянт –

У нас ведь буйство было в моде!

Друзья-гусары для меня

Наперебой слагали оды.

Признаюсь, князь, что всякий грех

За в деле ратном мой успех

Легко прощался – даже пьянство!

А я, с упорным постоянством,

Стремился к первенству всегда,

Своей я наслаждался славой.

Но приключилась вдруг беда…

К нам прибыл в полк графишко бравый,

И будто я глотнул отравы

Из чаши полной до краёв!

Вдруг блекнуть первенство моё

С его приходом быстро стало.

В друзья он метил поначалу…

«Нет места двум на пьедестале!» –

И жёстко я его отверг,

Покуда нимб мой не померк.

Он отошёл без сожаленья

И прекратил со мной общенье.

Граф превзошёл меня во всём:

Умён, красив и знатен родом,

Богатство, храбрость – всё при нём!

Для женщин – будто мазан мёдом.

Впустую времени не тратил,

Гордился славою своей.

В полку он многих орогатил

Иных доверчивых мужей.

Он, мой противник, явно был

Счастливым баловнем судьбы.

От зависти впадал я в раж,

Травила злость змеиным ядом.

А он, легко поймав кураж,

Не удостаивал и взглядом…

Терпеть не мог я задаваки:

Я схватки ждал. Я жаждал драки!

Однажды на балу я смог

Для драки отыскать предлог!

Был бал уже в своём разгаре.

И враг мой весел, как всегда.

Сказать точнее, был в ударе.

Он овладел вниманьем дам,

Те в круг него кружились стайкой,

Смеялась громче всех хозяйка.

А эта дама, милый князь,

Тогда со мной имела связь!

Я злился! Я негодовал –

Я с ним на драку нарывался,

Яд эпиграммами метал…

Я разозлить его пытался!

Граф был искусней в эпиграммах,

Блистал стихом своим при дамах.

Он не затягивал с ответом:

Читал их вслух и улыбался,

И мне подмигивал при этом.

А взгляд веселием светился.

Я окончательно взбесился

И что-то грубое на ухо

Ему в том бешенстве сказал.

А граф мне врезал оплеуху, –

И звоном отозвался зал.

Ну, мы – за сабли!.. Развели.

Мы примириться не могли:

Стреляться – точка! – в ту же ночь!

Я был готов! И он не прочь!..

С неизъяснимым нетерпеньем

Я ждал… Противника всё нет.

Росло моё ожесточенье –

Уж близок был рассвет.

Всё выше солнце. Раздраженье

Растёт моё, и злость кипит:

Уже ли безмятежно спит?!

… Но появился в отдаленье:

Идёт походкою неспешной –

Мундир на сабле, за спиной…

И вот предстал граф предо мной:

В руках фуражка – в ней черешни…

Двенадцать меряют шагов,

Условленных, нам секунданты:

Дуэльный кодекс наш таков –

Пора к барьеру, дуэлянты!

… Но нервы! Нервы – что за чёрт!

Злость не прошла, меня трясёт.

«Остыть бы мне!» – и с этой мыслью

Я уступаю первый выстрел.

Ведь может подвести рука…

Пусть граф стреляет, а пока

Свои я успокою нервы:

«Да! Пусть же граф стреляет первым!»

Но граф мой жест не оценил,

Сказал: «Пусть жребий всё решит».

И жребий вновь благоволил

Любимцу счастья: вот лежит

Пред вами, князь, моя фуражка –

Свидетель выстрела его…

И я… Пока ещё живой.

Но не отмщён. Признаюсь, тяжко,

Мне ваше осужденье, князь.

Что наша жизнь? Интриги, грязь…

Простите, но отвлёкся я.

Был выстрел. Очередь моя.

Мой враг в двенадцати шагах,

И жизнь его в моих руках!

Взведя курок, взял на прицел:

На графа жадно я глядел,

Искал в глазах приметы страха…

Их не было. Враг даже внешне

Спокоен был: он ел черешни…

Вдруг из кустов вспорхнула птаха

И растворилась в вышине –

Как Божий знак, что послан мне…

«Что я искал в его глазах? –

В них пустота и безразличье.

Убью – что в том мне пользы личной?» –

Подумал так, а вслух сказал:

«Я вижу, граф, вам не до смерти.

Так продолжайте завтрак свой,

Не стану вам мешать!.. Созрейте!»

«Оставьте выстрел за собой! –

Ответил граф. – А впрочем, сами

Решайте: он всегда за вами!»

В отставку вышел я, мой князь,

В местечко N. Ушёл здесь в тень,

От светской жизни удалясь.

Мечтал о мщенье каждый день.

Теперь же этот день настал –

Тот, о котором я мечтал.

Читайте: вот письмо – пакет

Я утром получил на почте.

Надеюсь, разберёте почерк…

В письме найдёте вы ответ,

На тот вопрос, что вас так мучил.

Быть может, вы поймёте лучше,

Чего я терпеливо ждал,

И почему простил штабного,

Как должен был, не наказал.

Поймёте: выбора иного

Я не имел – за мной был долг.

Страшнее смерти – неотмщенье!

Теперь же мне Господь помог:

Представил шанс мне, что б я мог

Вернуть ко мне расположенье,

И долг отдать по назначенью.

Читайте ж, князь! Вот вам письмо…

Прочтя, поймёте выбор мой…

Я отношусь к вам с уваженьем.

Себе позволить не могу

Оставить тяжкие сомненья

Ни в вашем сердце, ни в мозгу…

А на прощание замечу,

Впредь не надеюсь уж на встречу

И на пожатие руки…

Вы мне останетесь близки.

IXX

В чём наших писем назначенье?

Они летят на почтовых –

Мы ждём, сгорая в нетерпенье,

Хоть сами редко пишем их…

Прочёл письмо я без желанья.

В нём сообщалось, в том посланье,

Что некий, им известный, граф

Решил вступить в законный брак.

Готово всё, и день назначен,

И должен Сильвио спешить,

Чтоб с графом давний спор решить –

Момента не сыскать удачней.

Мы на прощанье обнялись.

Сведёт нас вряд ли снова жизнь.

Часть вторая

I

Прекрасны годы молодые.

Мы верим: всё у нас в руках!

Любви мы ищем позывные

И птицу счастья в облаках…

Мы эти годы беззаботно

Легко транжирим и охотно.

И необузданная страсть

Берёт, увы, над нами власть.

Но мы всё думаем: то счастье,

Что нас чарует и манит,

Волшебной птицей прилетит.

И вдруг теряем в одночасье

Надежду эту, глядя ввысь,

Где наши звёзды не сошлись.

II

Там, в небе клином журавлиным

Чужое счастье, сделав круг,

Кого-то сделает счастливым…

И ты запомни, юный друг:

Бывают в жизни перемены –

Друзей предательство, измены

(Немного праздников земных) –

Мы все зависимы от них.

Я не Пророк и не Мессия,

Богов не слышу голоса,

Скажу лишь то, что понял сам:

Есть обстоятельства такие,

Что в наших силах изменить,

И надо молодость ценить!

III

Я сам стал жертвой обстоятельств:

Совсем седой, а был шатен

Мне не хватало тех чудачеств,

Что знал, живя в местечке N…

Теперь, уйдя с военной службы,

Почувствовал себя ненужным.

В глухой деревне поселясь,

Жалел себя ваш бедный князь.

Сидел в глуши, с уныньем споря,

Все книги в доме прочитал,

Лишь об одном теперь мечтал:

Не стать бы пьяницею с горя,

Не спиться б, Господи прости!

Другой вопрос: куда пойти?

IV

Ах! Как нуждался я в общенье –

Я от тоски зелёным стал!

Поместье было в отдаленье,

Примерно, в чётырёх верстах.

Сказал мне староста Порфирий,

Здесь с мужем юная графиня

Медовый месяц провела,

Сама же в Питере жила.

Шли дни и ночи эстафетой,

Я пил вино, гоняя мух…

Вдруг по селу пронёсся слух:

Графиня едет на всё лето!

Что это может означать?

Да это – праздника печать!

V

Приезд богатого соседа

Здесь обсуждали месяц-два…

И года три, когда уедет,

Не успокоится молва.

Гудело ульем всё селенье,

И я почувствовал волненье:

Ведь ждал и я, читатель мой,

Приезд хозяйки молодой.

От нетерпения сгорая,

Мечтал уже немало дней,

Как я предстану перед ней,

И как графиня молодая

Меня воспримет… Ваш ведь князь

Утратил с высшим светом связь…

VI

Они приехали в июне,

В начале месяца. Да, да –

Поста Петрова накануне.

Лил, помню, сильный дождь тогда.

Но вот настало воскресенье,

И поспешил я с нетерпеньем

(Дичал я в собственных стенах)

В поместье в четырёх верстах:

Представиться соседям новым,

Как нам традиции велят.

А может, если захотят, –

И добрым обменяться словом.

Меня поймёт, конечно, тот,

Чья так бесцветно жизнь течёт.

VII

И вот я в графском кабинете.

Богатством он благоухал…

Такого я давно, поверьте,

В глухой деревне не видал.

Обилье книг, тепло камина,

На стенах старые картины,

Сиянье бронзы и зеркал,

Французский на столе журнал;

Сукном зелёным пол обитый,

Ковры персидские на нём.

А над камином есть проём,[4]

В нём три богини – три хариты.

Я трепетал – ну чисто,

Как был проситель у министра.

VIII

Граф оказался дружелюбен,

Открыт в общении и прост.

К таким я благосклонен людям

И вскоре позабыл, что – гость!

Мы говорили с ним о разном,

Но не касались сложных тем.

А я освоился меж тем

И стал вести себя развязней.

Но сразу потерял дар речи!

Я был графиней поражён:

Таких нечасто встретишь жён –

Казалось, что погасли свечи,

Когда явилась нам она,

Столь ослепительна, нежна!

IX

Какая грудь! Какие плечи!

Какая шея!.. А глаза?!..

Я онемел. Конфуз замечен.

Что в оправдание сказать?

Я спрятал взгляд свой от графини

И стал рассматривать картины,

Чтоб свой сокрыть позор и стыд,

Чтоб чувствам дать чуть-чуть остыть…

Графиня с графом, не смущаясь,

Вели беседу меж собой

Как будто я для них был свой

И разговору не мешаю.

Пейзаж швейцарский на стене

Вдруг чем-то приглянулся мне.

X

Друзья! Я в годы молодые

Сторонник был иных забав:

Картины – не моя стихия!

– Кто автор, подскажите, граф,

Такой работы филигранной?

«Не помню… Это холст Бирмана»[5].

– Отличный выстрел! – вскликнул я. –

Не каждый может так стрелять!

Тут нужен дар, а не уменье,

И глаз… и твёрдая рука… –

Знавал такого я стрелка!

Но мы расстались, к сожаленью…

Я Сильвио не смог забыть!

«Как? Силвио?! Не может быть! –

XI

Воскликнул граф, поднявшись с места, –

Вам, правда, Сильвио знаком?»

– Да, если графу интересно,

В полку служили с ним одном…

Простите, граф, нужна поправка:

Нет, нет! Он был уже в отставке,

Но как у брата своего

Мы собирались у него.

Так, стало быть, и вы с ним знались,

Вы тоже с ним знакомы, граф?..

О, да! Я оказался прав:

Граф подтвердил – они встречались.

… Подумав, начал граф рассказ.

Я записал его для вас.

РАССКАЗ ГРАФА

«Догадки вас не обманули.

Вот этот выстрел – пуля в пуле,

Что след оставил на картине, –

Знак о последней нашей встрече.

Пять лет прошло, но я доныне

В деталях помню этот вечер.

Вы были с Сильвио дружны,

И он вам сказывал о бале…

Здесь пояснения нужны:

Служил я с ним, мы враждовали,

В полку за первенство борясь.

Мы с Сильвио стрелялись, князь.

За ним остался выстрел-долг,

Но он покинул вскоре полк.

А я – богатый, молодой –

Беспечно жил и веселился,

Совсем забыл о ссоре той.

И вот, пять лет назад, женился…

Медовый месяц был в разгаре,

Счастливо наши дни лились –

Как звуки греческой кифары.

Открыл иной я жизни смысл:

В любви желанной и в покое,

И сердце этим успокоил…

Был мой покой нарушен вскоре:

С прогулки мы вернулись конной

В тот вечер; здесь же, у камина,

Ждал гость: по виду – сущий тать!

Пришёл, сказал он, долг отдать!

По голосу узнал я имя.

«Ты не узнал меня?» – спросил,

Табачным едким пыхнул дымом.

Как будто я лишился сил,

И волосы вдруг стали дыбом…

Теперь мне было что терять...

Ах, как некстати этот «тать»!

«Ты помнишь, граф, за мною выстрел?

Я разрядить свой пистолет

Пришёл. Готов ты или нет?»

Шаги отмерил я и быстро

Стал в том углу: «Стреляй! Жена

Увидеть это не должна!»

Он медлил, попросил огня…

Подали свечи: так светлей.

Он долго целился в меня…

И наслаждался он как будто –

Ужасная прошла минута!

Я попросил стрелять скорей!

Вдруг опустил он пистолет.

«Как жаль, – сказал, – черешен нет!

Признаюсь, не хотелось мне бы

Убийцей стать в своих глазах.

По чести предлагаю, граф,

Давайте новый бросим жребий!»

Я не хотел, но так случилось,

Что первый номер выпал мне.

«О! Это дьявольская милость!» –

Его усмешку я во сне

Ночами вижу до сих пор.

Но так продолжился наш спор.

Я выстрелил, но как-то странно:

Картину прострелил Бирманна!

На выстрел прибежала Маша,

От страха бледная, визжит…

У Сильвио был грозен вид,

И за неё мне стало страшно.

Представил, как ей было жутко,

Решил соврать, что это шутка.

Но не поверила графиня:

Соперник целился в меня,

Сказал: «Для шуток есть причина,

Настала очередь моя!»

Увидев дьявола во взгляде,

У ног его – моя графиня! –

Молила Маша о пощаде…

В меня он целился картинно

И демонически молчал.

Я был взбешён, я закричал:

«Мне это, сударь, надоело!

Стреляйте же, окончим дело!

Иль вы не будете стрелять?

Что это может означать?!»

Соперник грозный отвечал:

«Стрелять не буду. Я доволен.

Увидел всё я, что хотел:

Как ты краснел, как ты потел,

Твоё смятение и робость,

Заставил выстрелить в себя…

Теперь пусть мучает тебя

Твоя же собственная совесть –

Над нею, граф, уж я не волен!

Я возвращаю выстрел мой

(Не целясь, выстрелил в картину).

Да, ты останешься живой

И предо мной почти невинный…»

И он ушёл… лишь там, за дверью…

Я слышал, звякнул колокольчик –

Наверно, ждал его ямщик.

Но трудно было мне поверить,

Что давний спор наш был окончен,

И снова страх в меня проник…

Вот так ваш друг мне отомстил,

Но, не уверен, что простил…

С тех пор я, князь, в решеньях взвешен:

Оружье в руки не беру

И видеть не могу черешен.

Наверно, с этим и умру…

XII

Вот так, нежданно совершенно

(Какой-то был каприз судьбы),

Узнал однажды завершенье

Истории, чьей подзабыл

Почти, признаюсь вам, начало.

Я был взволнован чрезвычайно:

Ведь я когда-то молод был

И жёстко Сильвио судил…

Друзья! Меня не обессудьте!

Порой мы судим сгоряча,

Выносим приговор сплеча,

Не разбираемся по сути…

Мы ошибаемся подчас –

И так же кто-то судит нас.

23 октября – 14 ноября 2018

[2] Цитата из «Евгения Онегина»

[3] Флёр – от франц. fleur – покров таинственности.

[4] Проём – здесь в значении: ниша.

[5] Карл Эдуард Бирманн (1803—1892) — немецкий пейзажист.