Зеркало Глава 9

Глава 9

В город пришёл плюс, а минус чуть отступил и ушёл в сторонку, пропуская серые тучи промозглой сырости, мокрые ноги, и сопливые носы. Окружающая хмарь как крокодил из детского стиха проглотила Солнышко, и вечер начался сразу после утра. Снег, подхваченный ветром, нёсся стремительно и мелко, острыми иглами обжигая лицо. Поэтому ты стараешься натянуть шапку по самые глаза, накинуть капюшон, и замотаться шарфом, как мумия из каирского музея. Но вездесущий крупчатка пробьётся и здесь, сквозь слои натуральной шерсти, и горнолыжные очки. Забьётся в складки одежды, где превратившись, в зябкие струйки осеннего мрака, мерзким холодом стечёт по спине. На дорогах, стылая вода, слегка подтаяв, превратилась в огромные залежи каши. И за солью к соседям не надо, просто выйди на улицу и зачерпни половником талого снега, и сразу в борщ. Всего за одно утро все измучились так, что заныли: «Когда же всё это кончится». А летом будут сетовать, мол, когда придёт тепло? Осенью, что склизко и мокро, кому она такая нужна? Да и весна та же осень, тот же лёд, тот же снег, та же соль.

Погода оттопталась и на настроении класса. Приуныли даже «грации» молча слопав по кексу с шоколадом от незабвенной «Тёти Глаши», и в гробовой тишине, занялись каждая своим делом. Леночка стала разбирать какие-то ноты, Устья взялась за укрепляющую гимнастику для пальцев, а Катя принялась учить «Двенадцать» Блока. Алёна вошла в класс вместе с Игорем и, подойдя к своей парте, достала из сумки, форматный лист с распечатанным рисунком, и с пояснениями вручила ему. Илья пришёл с Женькой и Настей, холодно поздоровался с Алёной, правда, показав ей, скрещённые пальцы. Затем поболтал с Владом и Данилой, и вообще старался выглядеть, как можно беззаботней, но получалось не убедительно. Не умел он носить чужие маски, не шли они ему. Не получалось отогнать от себя напряжение. Висела над ним какая-то туча, эдакая воронка инферно, что грозила вырваться, в любой момент, сметая всё на своём пути. Первой не выдержала Алёна, подкараулив его у буфета на третьей перемене, спросила в лоб:

– Что не так? С Соней что-то?

– Да. Не видел её с парка.

– Что будешь делать?

– Искать, сейчас думаю с чего начать, – Илья поморщился как от зубной боли, – есть зацепочки.

– Я с тобой пойду!

– Было бы неплохо, но ты лучше здесь меня прикрой, я с четвёртого свалить задумал. История да общество, Николаевна меня любит, но ты проконтролируй, если надо Афанасьеву подключи. Хватит с меня косяков в этом году.

– Расскажешь?

– Обязательно только не сейчас. Ладно.

***

На кладбище Илья не решился идти пешком. Снег кончился, но месить эту осеннюю жижу собственными ногами отчаянно не хотелось. Он пошёл на станцию, понадеявшись на маршрутку, её долго не было, погода не благоволила не только к пешим прогулкам. Весь город еле полз. Илья замёрз, но не сдался. Набухшая от сырости ГазЕль всё-таки появилась, въехав почти по самое брюхо в лужу у тротуарного бордюра. Мальчишка, деликатно пропустив всех старушек, последним поднялся на борт и, заметив укромный уголок, забился туда. Водитель не экономил на отоплении, Илья согрелся, достал недавно приобретённого друга и глянул погоду. Чудо техники пообещало, ссылаясь на авторитетные источники, что потепление кратковременное, и через два дня вернётся сухая и морозная погода. И тут в голову постучалась запоздалая мысль о большой сумке, спрятанной под кроватью, и такси.

Кладбище встретило белоснежным безмолвием, если в городе царствует суета, грязь и салёно-оливковая жижа, то здесь уже зима. Мелькнуло в голове неуместное сравнение: «Чисто как в морге». Снегопад засыпал всё до самых макушек, лишь кресты у изголовья да ветер. Справа в неоконченном ряду две только что вырытых могилы. Часа через три, после отпевания сюда приедут люди, объединённые общей болью, и оставят частицу своей души. А сейчас это просто две ямы, они как глазницы выбеленного черепа, смотрящие вверх в небо. Илья, осторожно ступая по глубокому снегу, двинулся вдоль могил. Могила бедной ЭМО у неё крест с косыми планками. Ошибиться сложно.

– Где-то тут в двух рядах. – Шепнул Илья, вспомнив слова Сони.

Пройдя немного вперёд, он осмотрелся, оград ещё не было лишь высокие бугорки пушистых надгробий, из венков и корзинок с цветами. Илья случайно задел один из холмиков, и он тут же осыпался, обнажая уже немного обветшалую фотографию и табличку с именем и датами жизни. Способ поиска поразил. Что может быть проще. От малейшего прикосновения пластиковые цветы вздрагивали, стараясь как можно быстрее освободиться от покрова. Они как будто ждали этого, стремясь стряхнуть с себя всё, что скрывает их от глаз. Но с каждым ударом Илья вздрагивал, как будто иглы чужого горя пронзали ему сердце, и так шаг за шагом, от могилы к могиле. И тут, – Софья Альбовская и портрет, закатанный в пластик. Перехватило дыхание. Всё те же зелёные глаза, рыжие волосы, собранные в два безумных хвоста, насмешливо-испытующий взгляд. Илья уставился на серость несущихся облаков. Затем поняв, что рядом никого нет, дал волю чувствам. Он плакал по другу, которого не помнил в жизни, но такому близкому и дорогому. Илья не знал, как бороться с этой рвущей на части болью, Соня стала первой, кого он потерял навсегда. Защемило душу от ощущения, что не сказал очень важные слова, что не успел поблагодарить, попросить прощения. В душе что-то надломилось, ноги стали ватными, и он сел в снег напротив.

– Ну, Сонь отзовись. Где ты? Подскажи, что делать, куда идти? – вслух, но негромко зашептал мальчик, стараясь отогнать овладевшую им слабость.

Но кругом тишина. Так бывает только в горах во время подъёма, в сильный снегопад и на кладбище. Вдруг откуда-то со спины, совсем тихо: «Иди к ней домой». Илья вскочил, обернулся, ища глазами, кого благодарить, за подсказку. Две женщины что-то тихо обсуждали, остановившись у будки сторожа и рассматривая содержимое большой хозяйственной сумки. Вот и хорошо, вот и славно, он тут же кинулся назад к дороге, с каждым шагом обретая свойственную решимость. Ведь всегда проще, а главное, правильнее несмотря ни на что идти вперёд.

Соня жила на Вокзальной, в большом кирпичном доме с высокими потолками. Восемь подъездов и почти сто пятьдесят квартир грозили превратить поиски в забег часиков на два. Но девушка как знала и упомянула номер квартиры в каком-то около музыкальном трёпе, а Илья запомнил по схожести с местным автобусом. Пятьдесят четвёртая квартира, втором этаж в третьем подъезде. Сюда Илья приехал со всем комфортом, ещё в автобусе он вспомнил о существовании такой полезной вещи, как такси.

Обычная, металлическая дверь светло серого цвета с большой надписью «Долг», ничего особенного, таких миллионы в нашей стране. Илья потоптался перед ней в нерешительности, соображая, что сказать, если в это вполне рабочее время кто ни будь, её откроет. Ничего не придумав, решил, что правильные слова найдутся сами.

Звонок резкий, кричащий, причём на весь подъезд, словно сигнал, развернули наружу, и хозяев не интересует, кто к ним пришёл. За дверью послышались шаркающие шаги, и сразу громкий, но неразборчивый окрик из глубины квартиры.

– Нет! Пацан какой-то, – ответил хриплый мужской голос. Илью внимательно изучали с той стороны через глазок.

Громко щёлкнув тремя замками, дверь неохотно отварилась. На пороге застыл невысокий, лысый мужчина, в засаленных пляжных шортах и гавайской рубахе нараспашку. Слегка уловимые черты лица развеяли сомнения – хозяин квартиры. В нос ударил густой запах вчерашней попойки.

– Здравствуйте, здесь раньше проживала Соня Альбовская? – Илья нашёл правильные слова и интонации, не зря он понадеялся на импровизацию.

– Да, – лицо мужчины изменилось, как будто его подсветил изнутри, надо же душу-то ещё не пропил.

– Могу ли я узнать, кем вы ей приходились?

– Отцом.

– Мне нелегко обращаться к вам. Горечь потери ещё так свежа. Мы долгие годы дружили с Соней. И у меня ничего не осталось на память. Поэтому не могли бы вы, дать мне, что-нибудь принадлежавшее ей. Ну, заколку, или резиночку для волос.

– Мать! – обратился мужчина в сторону кухни.

– Что тут? – отозвалась женщина, медленно, как медуза, выползая в коридор.

– Вот малец просит, что ни будь Сонюшкино, на память.

– Я любил вашу дочь. И мне было бы приятно…

– Мальчик! – крикливо перебила женщина, и грязно выругалась.

– Да, но, а как же долг? – Илья не собирался сдаваться, он был готов к такому приёму. – Соня перед самой смертью выручила меня, ссудив немного денег. Я хотел бы их вернуть.

– Сколько?

– Две тысячи! – Илья достал из кармана, новенькую ещё ни разу несогнутую купюру с изображением Владивостока, и призывно помахал ею перед лицом женщины.

– Да пусть возьмёт, чего ни будь, – миролюбиво заметил мужчина.

– Проследи, чтобы не украл чего ценного, – женщина сложила купюру пополам и шаркнула ногтем по сгибу. Она потеряла интерес к гостю и предпочла удалиться обратно на кухню.

Ничего ценного в комнате Сони, не нашлось, его там никогда и не было. Всё ветхое какое-то, то ли покрылось пылью, то ли так выглядело всегда. Лишь как луч света, большая фотография с концерта, где она широко улыбалась в составе квартета. Ну да выходила на подмену. Вот и Устя рядом. Илья встал в центре комнаты закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Глубоко вздохнул. Слегка вздрогнул, он ничего не понял, он почувствовал, что на правильном пути. Затем быстро подошёл к столу, взял маленькую коробочку из-под чая, что наметил заранее. Открыл, там лежали те самые резиночки. Показал отцу. Тот кивнул и, запустив пятерню в несуществующие волосы на затылке, робко сказал:

– Не осуждай меня, я очень любил Сонюшку, и всё так нелепо.

– Я благодарен вам, – серьёзно сказал Илья, не давая поплыть на эмоциях, как на кладбище. – Соня много для меня значит. Она навсегда останется в моём сердце.

В глазах мужчины показались слёзы. А Илья, не прощаясь, пошёл прочь.

Да что с вами не так, неужто так просто хоронить детей. Одна прячется на крыше, другая в окно прыгает, как после этого можно жить, ходить, разговаривать, пить. Где вы их упустили. Где вы себя упустили.

Илья очнулся на лестничной площадке, около батареи. Он нагрел руки на длинной трубе радиатора и приложил к лицу.

Чьё-то присутствие мальчишка почувствовал сразу, практически ощутил кожей, как из могилы пахнуло. Он медленно поднял глаза. От подъездной двери, по лестнице на первый этаж поднималась старушка. Бывают такие, как правило, с крючковатым носом, с одиноко торчащим зубом и в застиранным до дыр платке. Они завсегдатаи пенсионного фонда, бурно возмущаются летом жарою, зимой холодом, постоянно растущими ценами и, естественно, молодёжью, и в очереди к терапевту в городской поликлинике они всегда стоят перед вами. Чаще всего их называют просто: ведьма.

– К кому заходил? – проскрипела она. – Кого искал?

– Не к вам матушка, – лилейным голоском запел Илья, подкрадываясь к неповоротливой бабке.

– Ишь поганец, лампочку, что ли, украл или каких других делов натворил, а ну-ка, быстро отвечай.

– Бабушка, – нараспев проговорил мальчик, украдкой достав телефон. – К чему все эти нелепые намеки, мир прекрасен, как лужайка полная полевых цветов.

Старуха, опешила от добрых слов, замерла, подыскивая новую порцию гадости. Илья, уличив момент, вышел из поля зрения хрычовки, к тому же из-за плотно намотанного платка, она не могла вертеть головой. Чтобы увидеть паренька, ей пришлось разворачиваться всем корпусом. Илья посмотрел на экран, довольно ухмыльнулся и вновь позволил себя увидеть.

– Ишь ты юркий какой, отвечай, с кем безобразничал, знаю я ваши смазливые личики, меня не обманешь.

– Бабуль побойтесь бога, мне ещё нет восемнадцати, как вы можете такое говорить.

– Тогда чего хотел? – злобно зыкнула старуха, заводя саму себя.

– Зачем приходил уже при мне. Главное это негде я был, а куда пойду. Вот загадка загадок, – как сапёр при разминировании на ощупь, начал Илья. Другой ниточки может и не найтись.

– А ну, не дерзи, – серьёзно завилась ведьма.

– Да как можно, просто видите, здесь я вас опередил…

– У арки не пройдёшь, и на тебя охальника управа найдётся, – бабка поудобней перехватила палку, грозя в любой момент огреть противника. Она перекрывала проход и не собиралась отступать.

– Бабуль, неужели вы будете меня бить? – в тоне Ильи прорезалась издёвка – Это нехорошо. Подумайте о душе.

Последних слов ведьма стерпеть не смогла и кинулась на обидчика. Илья сделал два лёгких шага назад и тут же в сторону, а когда старушка пошла в атаку, чтобы нанести удар à laTouché мальчишка мгновенно сблизился и одновременно начал поворот вокруг собственной оси. Своё движение он закончил, находясь за спиной бабки. И помахав рукой на прощание, покинул поле боя.

– Но только не кидай меня в терновый куст! – с улыбкой процитировал Илья слова находчивого кролика, и направился к арке, – что там, как подойти, чтобы понять. Со стороны корта, «Стекляшки», или церкви. Хотят найти управу. Не храм точно. Теннисисты вроде тоже быдло гоняют. А вот чебуречная, с её синюшным контингентом на «Стекляшке» место самое то.

С Вокзальной до арки недалеко, особенно дворами и когда есть над чем подумать. Ещё не вечер, но уже темно, снег посерел, добавив тьмы в сумрак. Ветер, как всегда в лицо, сбивая с пути, но робкая догадка гонит вперёд, и не позволяет свернуть к дому.

– Э, малец, далеко собрался? – уверенно, дерзко, нахраписто.

Илья остановился, продолжая, улыбаться, радуясь своей правоте. Присмотрелся. Как глаза привыкли к темноте, увидел, двух здоровенных обломов. Они стояли в стороне, от печально известной забегаловки и кого-то поджидали. Этим кем-то, Илья с большой радостью признал себя. Встреча его не огорчила, а скорее обнадёжила. Медленно, и с достоинством он, оставаясь в свете от фонаря, вышел, и выставив вперёд ногу, завёл куртуазную беседу:

– А потрудитесь раскрыть причину, столь неожиданного интереса к моей скромной персоне.

– Чего? – ни слова не поняв, взревел тот, что справа. Пока его брат близнец, продолжал попытки осознать сказанное.

– Достопочтенные доны, – нараспев произнёс Илья, стараясь пристыдить обоих, за такую непонятливость, – не соизволите ли вы, объяснить резкое неприятие моих слов. Ведь мы говорим на одном языке.

– Кто? – неожиданно высоким голосом возмутился второй.

– Вы господа. Вы. К чему все эти нелепые вопросы, извольте сказать, что вам действительно от меня нужно. Не стесняйтесь, будьте откровенны я пойму.

– Да ты что издеваешься? – сквозь зубы процедил первый.

– Вовсе нет. Я глумлюсь.

– Что совсем опух? Рамсы попутал? – завизжал второй, мучительно, подбирая цензурные слова. Но первый, стараясь успокоить товарища, едва коснулся его руки, и неожиданно твёрдо произнёс:

– Чего ты добиваешься.

Его спокойствие озадачило. Илья старался вывести противника на эмоции, и скорость, с которой один из них пришёл в себя, ему не понравилась. Тогда он зашёл с другой стороны:

– Я приучаю таких, как вы, не связываться с такими, как я.

– И что ты задохлик, нам сделать сможешь, – залился визгливым хохотом второй.

– Чего это вы, не словивши бела лебедя, да кушаете...

– Ничего, сейчас и ты, словишь, – цензурная речь и первому давалась с трудом. И оба здоровяка ощерились, но выходить на свет не спешили.

– Нет, нет, не так быстро друзья мои, – Илья достал телефон, – а хотите, я вас щёлкну, и мы вместе посмотрим, что получится.

– Умный, гадёныш, – заскрежетал зубами второй. – Вот только тебе это не поможет. Хотя семи ещё нет…

– Выходит, и тут я вас опередил – наугад ляпнул Илья. – Как ту ведьму на Вокзальной.

– Старая кошёлка раскололась. Как можно быть такой дурой? – с досадой зашипел первый.

– Да друзья мои сдала с потрохами. Притом по собственной инициативе.

– Ничего, рано радуешься, завтра тобой сам займётся. Вот тогда посмотрим, кто смеяться будет, – взвизгнул второй, и оба как-то суетливо и стараясь не покидать тени пошли в сторону «Кошачьего парка».

Илья замер, не веря глазам. Обошлось без драки. Он опять ничего не понял, никто эти существа, что не отражающиеся в экране, ни почему его нельзя было пускать именно сюда до семи, ни почему, пустив его, попросту не прогнали. Есть над чем раскинуть мозгами. Нужно лишь время.

– Что за идиоты, сами все разболтали даже спрашивать не надо. Хотя, с другой стороны, может всё так и задумано, и это я по ниточке иду. Ничего. Разберёмся.

Илья, немного потоптавшись, осмотрелся, наигранно развёл руками, потом поднял глаза, и взгляд натолкнулся на крест Храма Рождества Христова. Он сверкал сусальным золотом на фоне серо-асфальтного неба. Какой-то заблудший лучик заходящего солнца осветил его, и он решил всему миру напомнить о себе. В груди ёкнуло, и ему до боли в висках захотелось что-то сделать, прикоснуться, к какой ни будь святыне, ну или просто постоять. Благо двери в храме ещё открыты.

Илья никогда не интересовался ни религией, ни чем-то находящимся за гранью реальности, но и совсем тёмным в этой области не был. Он знал, что по усопшим ставят свечки, вспомнив состояние родителей Сони, усомнился, что они даже дорогу в храм знают. Зайдя, пожертвовал триста рублей и вооружившись двумя свечками, решительно пошёл налево, к распятию, зажёг их и поставил на канунный столик. Одну по Соне другую по бедной ЭМО чьё имя он так и не запомнил. Обе свечи выпрямились и сразу занялись, залив все помещение радостно-оранжевым светом. Илья попробовал молиться. Ничего не получилось. Тогда просто представил обоих, стало немного легче. И тут он почувствовал, как за ним наблюдают. Резко обернувшись, увидел настоятеля, держащего в руках большой медный таз и изумлённо смотрящего на него.

– Извините, я не хотел отрывать вас от молитвы, – смущённо проговорил тот, пытаясь спрятать таз за спину.

– Я не знаю ни одной, – с горечью сказал Илья.

– Тогда повторяйте за мной, – предложил священник, подошёл ближе, но, так и не выпустил из рук металлической посудины.

Они вместе строка за строкой прочитали отче наш, за ним символ веры. Нет, не стало легче, стало спокойнее. Две свечи горели красиво и ярко будто нарисованные.

– Я вас узнал, вы как-то высказывались в школе, по поводу икон. Так умно, как мне показалось, – проговорил Отец Леонид, и тут же спохватился, поняв всю неуместность своих слов, остановился и, стараясь исправиться, спросил: – у вас кто-то умер?

– Да. Друг. Настоящий друг.

– Это та девочка, сторонница субкультуры ЭМО?

– Нет, она хорошо играла на скрипке.

– Понятно. София. Чудовищно нелепая смерть. От непонимания в семье она спасалась на крыше. Я слышал, как она играла, почти каждый день, живу неподалёку. И вот трагический финал. Мне бы задуматься. А я. Суета сует.

Священник не смог сдержать слёз в голосе. Его глаза наполнились светлой печалью, и он сделал осторожное движение, чтобы оставить молодого человека наедине с собой.

– Скажите, отчего в мире столько горя? Почему бог не уничтожит сатану? – неожиданно для самого себя спросил Илья, – ведь он создал его, значит, это в его власти.

– Всё так, – оживился священник, возвращаясь на своё место, – и есть много канонических толкований. Но мне ближе ересь. Я и перед епископом каялся, и епитимью, как мирянин выполнил, но ничего не могу с собой поделать. Глубоко засела иголкой в сердце. В начале времён создатель отразил в своём творении себя. И оказалось в нём маленькая червоточинка, родимое пятнышко, казус. Причём увидел он его, только присмотревшись к миру, и уничтожать это в отражении, не изменившись самому, не достойно величия создателя.

– Чего на зеркало пенять коль…

– Всё правильно, – священник не дал завершить всем известную поговорку.

– И в чём ересь?

– В гордыни получается, что мы, влияем на создателя. К тому же в писании сказано, что ОН альфа и омега, то есть начало и конец, личность, не меняющаяся со временем.

– Это так важно?

– Да. Ведь ОН материален как этот таз, и он такой, какой он есть, и другим быть не может. И творит то, что хочет. Всё что происходит его рук дело, засуха, неурожаи, болезни.

– Но это не справедливо.

– Вот! И это правильное замечание. Бог несправедлив. Мир несправедлив. Что хотят люди? Кого ждут? Заботливого Дедушку Мороза, раздающего подарки: хорошим побольше, плохим поменьше. Причём делят, основываясь на собственных понятиях о добре и зле. Но это не так. Есть такая притча о талантах. Может, слышали?

– Да конечно.

– Так вот основной посыл, мир несправедлив. Одним всё, другим ничего. Только и спрос будет по дарам. Есть такие люди, они стараются изо всех сил, а ничего не выходит. Вот, к примеру, девочка, что организовала слушанья в вашем классе.

– Она же умная, – удивился Илья.

– А ничего не получилось. Её спасли вы. Вот как раз о таких, людях и речь. Одни вас называют пассионариями, другие активом, а я считаю, что именно вы строите мир, не мир как реальность, его создал бог, а мир через «и» латинскую – общество.

– То есть стандарты этого самого актива и формируют устои всего мира. В смысле мира через «и» латинскую.

– В принципе да. Только он не всегда совпадает с божьим замыслом. Вы хотите идти вперёд, всё менять, перестраивая под себя всё кругом.

Священник грустно улыбнулся каким-то своим мыслям. Повисла неловкая пауза. Илья в нерешительности переступил с ноги на ногу, но всё же спросил:

– Хорошо, люди они такие какие есть, а чего хотите вы?

– Сложный вопрос.

– Конечно, в контексте беседы.

Священник задумался, пытался по привычке потеребить бороду, но помешал таз. Потом пристально посмотрел в глаза Илье как бы проверяя, стоит ли делиться с ним самым сокровенным. Увидел там что-то, и твёрдо с каким-то внутренним убеждением произнёс:

– Чтобы ОН понял, что не ошибся, отдав этот мир нам.

– Ах, вот куда ты меня не пускал! – Илья изменился в лице. Его пробила догадка, весь день пронёсся перед ним как открытая книга, глаза сверкнули холодной яростью.

– Что-то не так? – проговорил священник, попытавшись спрятаться за медный таз в опущенных руках.

– Да, нет, наверное, только я теперь готов к битве.

– К какой?

– К самой важной, – Илья взял себя в руки и церемонно, в русском стиле поклонился. – Я благодарен за вашу откровенность, и теперь наконец-то понял, что надо делать. Как тот самый пассионарий, о котором вы говорили.

Обе свечи потухли. Илья промедлил ещё несколько секунд, и со спокойным сердцем пошёл к выходу. Город встретил ранними сумерками. Низкие облака превратились в непроглядную тьму, обволакивающую всё вокруг, как старинный масленичный пресс, жаждущий выдавить всё самое, ценное из людей.

Мальчик спустился с крыльца храма и, не оглядываясь, поспешил домой. Отец Леонид вышел следом и долго провожал его глазами, так и не выпустив таз из рук.