Дымок и Рыжик

   Разговор не клеился с самого начала...         

Давид тупо смотрел прямо перед собой, периодически устало потирая глаза.

— Дымок, что-то ты какой-то кислый. Что, жизнь в Одессе стала несладкая?

— Да нет, вроде нормальная, на хлеб и кипяток хватает…

Он искоса взглянул на студенческого приятеля, огненно-рыжего Борю Хайкина, с которым они были неразлучны все 6 лет мединститута, да ещё и ординатуру пошли вместе. Об их крепкой дружбе сокурсники говорили “нет Дыма без Огня”. Взрывной и подвижный, как ртуть, Боря был антиподом задумчивому и молчаливому Давиду Дымшицу. Они были так не похожи; и в то же время — роднее друг другу, чем сиамские близнецы.

Борька был заводилой в их паре: остроумный, находчивый; несмотря на невысокий рост, пользовался большим успехом у девчонок первых трёх курсов, хотя не обходили его вниманием и старшекурсницы. Он часто ввязывался в драки, особенно если это касалось «пятой графы». Будучи КМС в легком весе, он проводил серию из трёх ударов: хук слева в челюсть, прямой в корпус правой и апперкот в печень. Редко кто умел переварить этот “лечебный коктейль”.

Каждый раз, подытожив третий удар, он сопровождал его фразой: "А на третье — компот". И обращался к молчаливому Давиду: “Додик, ты заметил, таки длинного бить интереснее, как говорит наш тренер Кочетков, он дольше падает...”

Если же противников было больше трёх, то и это не останавливало его. Но тогда приходилось сольное выступление прекращать и выступать в дуэте. Давид просто молча расшвыривал растерявшихся "бойцов".

Учились оба одинаково хорошо. Только Борька любил пустить пыль в глаза, щеголяя редкими терминами.  Давид же долго и кропотливо заучивал материал, делая зарисовки гистологических срезов, строя аккуратные таблицы и графики.

После окончания института оба пошли в клиническую ординатуру по психиатрии, однако "гласность и перестройка" "достала" Хайкина уже через год учёбы, и он засобирался на Землю Обетованную. Как можно дольше он "держал фасон" и не рассказывал о своих мытарствах в ОВИРе. И лишь когда все документы были у него на руках, он заявился к Давиду с бутылкой "Столичной" и сообщил, что у него всё схвачено, и если Дымка не манит дым отечества, то за "зелёные бабули" он всё сделает в лучшем виде.

 Давид сидел растерянно в маленькой кухне. Они ели замечательный форшмак, приготовленный тётей Дорой, мамой Давида, и хрустели солеными огурцами.

Услышав об отъезде лучшего друга в Израиль, задумчиво крутил "мерзавчик" с теплой водкой и только единственный раз озадачил друга наивным вопросом:

— Рыжик, а как же я?

  Трудно было поверить, что Давид, этот спокойный и рассудительный человек, всегда и во всём полагался на находчивость своего “солнечного друга”.

В любых нестандартных ситуациях, а их было немало, Рыжик находил гениальные решения. Они с Давидом были единственными студентами, которые питались в обкомовской столовой, так как, проходя мимо обкома, Борька увидел, как пожилой вахтёр схватился за сердце и упал.  К тому времени Рыжик активно фельдшерил на “скорой”, и “волшебная шкатулка” со шприцами и ампулами всегда была с ним...

 Другой раз он намеренно проиграл титул чемпиона области в обмен на дефицитное сердечное лекарство для мамы Давида. Продавцы на Привозе наперебой соревновались, предлагая Рыжику лучшие свои продукты.

И всегда в любых компаниях звучала “коронная” фраза представления Дымка своим друзьям: "Боря — это Давид на экспорт".

  А теперь вдруг всё рушилось…

Хайкин растерялся…

 Он понимал, что другого названия, чем предательство, его отъезду не было. И тут он взорвался.

— Да ты хоть понимаешь, как меня достала «по самое не хочу» долбаная счастливая жизнь?! Ты что думаешь, дальше лучше будет? Хрен, размером с доброго дельфина. Как были жидами, так и останемся, да ещё и бедными. Слушай, а давай со мной, а? Ты же знаешь, я и маму твою вытащу, а в Израиле – знаешь, какая там кардиология? А здесь ты скоро и на валидол не заработаешь!

— Не могу так всё бросить, да и мама вряд ли согласится. Здесь на старом кладбище вся родня её лежит.

— Дымок, а ты что, решил собой украсить новое? У тебя что, кататония? Рвать отсюда надо, пока есть дырка…. А приехать обратно всегда сумеешь.

— Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попал, тот обратно не возвращается…

Дальше пили молча без тостов. В порту Борю приехало провожать пол Одессы. Разливали водку в пластиковые стаканчики, было шумно и суетливо. Советы на будущего израильтянина сыпались, как семечки из дырявого мешка.

"Рыжик, ты там покажи арабам настоящее лицо сионистского агрессора."

"Удерживай рубеж до подхода основных сил".

"Смотри не увлекайся там сильно обрезанием".

    Давид стоял в стороне вместе со своей мамой, неловко держа пакет с домашними пирожками. Он как будто стал меньше ростом. Потом подошел и крепко обнял друга.

— Пиши, не забывай, и пусть у тебя всё сложится.

— Дымок, всё будет классно; как только корни пущу, обязательно вас вытащу.

    За 15 лет переписка так и не сложилась. По закону пакости через два месяца у тёти Доры случился инфаркт. Узнав из звонка о её состоянии, Хайкин пошёл работать "арабом" на рынок, разгружал ящики с фруктами, а все вырученные деньги передавал с оказией.

Ещё через три месяца Давид позвонил Боре сам и спокойным голосом произнес: “Денег больше не надо.”

— Класс, значит, тётя Дора поправилась, и будем опять пирожками обжираться!

— Маму похоронили вчера. Она как чувствовала, что скоро умрёт, говорила, что теперь у меня не будут связаны руки, — чтобы ехал в Израиль и обзаводился семьей.

А за тысячи километров Рыжик слушал друга, по щекам катились слезы. Наконец он смог проглотить ком в горле и с трудом произнёс:

— Ну и что ты решил?

— Да нет, я останусь здесь. Раньше было ехать не с чем, а теперь — незачем. Вторая, завершающая развитие, сторона отказа. 

   И вот теперь, через 15 лет, накупив другу подарков, доктор Борис Хайкин из Одессы, лицензированный иерусалимский психиатр, вернулся к своему другу. Они крепко обнялись. Оглядев друга, он потрепал его по волосам, которые из ярко-рыжих стали серебристо-стальными, легко подхватив чемодан, сказал:

— Ну, сын Сиона, пошли к моему лимузину.

Боря светился от счастья, ну и, конечно, от гордости, что друг так круто поднялся, но увидев старую ухоженную "Ниву", разочарованно произнес: "И это всё?"

— Да мне хватает; кстати, а у тебя что?

— Шестая “Мазда”.

— Наверно, крутая тачка…

— А то! Круче нас только яйца, выше нас только звёзды. Вот приедешь к нам, обоснуешься и вперёд…

— Слушай, Додик, давно хотел спросить, а кто такие "отморозки"? У нас постоянно говорят о них по телику.

— А ты меньше смотри телик, для здоровья полезней, — ответил хмуро старый друг.

 Давид не торопясь вырулил со стоянки аэропорта. Трасса была свободна, однако они ехали со скоростью девяносто из-за начавшегося дождя.

    Боря только открыл рот, чтобы поведать, что такой дождь является признаком суровой зимы в Израиле, как 500-й “Мерседес”, обдав грязью, подрезал их перед самым перекрестком.

— Братва гуляет...- грустно констатировал Боря.

— Не волнуйся, сейчас их сделаем, — спокойно произнёс Давид и нажал на газ. "Нива", быстро развив скорость 180 км/час, легко обогнала “Мерседес”, и резко затормозив, перекрыла собой трассу.

— У тебя что, реактивный двигатель с “Боинга”?

— Нет, форсированный с "Фольксвагена”.

  Дымок, быстро выскочив из машины, открыл багажник, вытащил оттуда дробовик "Моссберг", быстро передернув ружье, вскинул его и дважды выстрелил в быстро приближающуюся трехлучевую звезду “Мерседеса”. От выстрелов радиатор был разворочен, пар и масляные брызги рванули из недр машины как из камчатского гейзера. “Мерседес” слетел в кювет, его лоснящийся труп цвета "металлик" продолжал дымиться...

  Давид молча кинул дробовик на заднее сидение и тронулся не торопясь, видя, как два братка, отчаянно матерясь, вылезали из умирающего "мерина".

   Боря с суеверным ужасом посмотрел на своего друга, дрожащими руками достал дорогущую бутылку водки "Серый гусь" и, свернув пробку, отхлебнул прямо из горлышка.

— Скажи мне, что я не сплю!

— Нет, Рыжик, ты не спишь. Просто за 15 лет мне пришлось быстро и жёстко принимать решения… Чтобы выжить. А быстро ты можешь принять решение только тогда, когда не боишься что-то потерять.

   У меня был единственный друг, который помогал мне принимать решения, потом он уехал. У меня была мама, единственный родной человек на всем белом свете, которую я всегда боялся потерять, её уже больше нет. У меня была своя квартира, и за то, что она кому-то понравилась, я три месяца провалялся в реанимации. Так что терять мне уже больше нечего...

И взяв бутылку из по-прежнему дрожащих рук друга, Давид, сделав солидный глоток, спокойно произнёс: «Ну вот, теперь ты знаешь, как становятся "отморозками"» ...