Без меня меня отредактировали. Хорошо или плохо?

Насчёт «ну, пережила же», я, например, тоже не собираюсь выбрасываться в окно и писать записку: «В моей смерти прошу винить Ольгу К.». Но положа руку на сердце, можете Вы сами сказать, что не держите зла ни на кого, кто заставил Вас пережить нечто для Вас неприятное, что эти люди дали Вам опыт, и уже за это им спасибо?

Сочувствую! К чести нашей Ольги, могу сказать, что в моём тексте благородные люди остались благородными, добро — добром, а зло — злом. Может, хоть в этом отрада?

А может, убить редактора? Как думаете, что лучше написать: детектив или триллер? Например, такой сюжет: убит редактор одного литературного журнала. Главным подозреваемым оказывается автор, который: А) страшно недоволен, как потерпевший отредактировал его произведение, Б) угрожал потерпевшему при свидетелях, В) на момент убийства не имеет алиби. Потом можно сделать, что убитый был жутким бабником, ни одной юбки не пропускал. Сразу круг подозреваемых расширяется — появляются и обиженные, брошенные девушки, и их ревнивые мужья и женихи. Ну, и конечно, интереснее будет, если убийцей окажется тот, на которого никто бы не подумал, и мотивом отнюдь не профессиональная деятельность и не похождения налево.
Или лучше триллер: отредактировал редактор произведение автора, да так, что оно обрело совсем другой смысл, тот напился с горя, разбился на машине, или от позора и вовсе повесился. Потом его призрак появлялся и активно кошмарил редактора.

Ну да, автора лучше сделать или пьющим, или неадекватным. И редактура его произведения должна быть таковой, чтобы исказить его смысл с точностью до наоборот. Или задеть его самое больное место. Например, редактор должен убрать из текста что-то, напоминающее о любимой жене автора, после смерти которой он либо слетел с катушек, либо запил.

Хотя с детективами у меня как-то не очень. Написала «Маньяк предпочитает блондинок» — про серию жестоких убийств светловолосых женщин. Я старательно наводила читателя на мысль, что орудует псих и маньяк, а в итоге оказалось, что убийца вполне отдаёт себе отчёт и действует хладнокровно и цинично из корыстных побуждений. Народ забраковал.

Это да, самый лучший вариант.

Спасибо!

Понятно, что некоторые тексты авторов могут вызывать у редакторов и вопросы, и опасения, что-то редактор может счесть противоречащим закону или нравственности (хотя опять же поговорку: у страха глаза велики, — никто не отменял, бывает, что редактор просто-напросто перестраховывается — так сказать, обжёгшись на молоке, на воду дует). Но это уже другой вопрос. Главный вопрос в том: хорошо ли это, если редактор, вместо того, чтобы обсудить это дело с автором, в конце концов, объяснить ему, что не может принять этот текст в том виде, в каком его прислали, просто взял и убрал фрагмент, который ему не нравится?
Вообще я считаю, редактору следует помнить о том, что попадая к нему, тексты не становятся его личной собственностью, которой он может распоряжаться как захочет. Всё-таки хозяином текста остаётся сам автор. А когда редактор без его согласия что-то режет, что-то меняет, согласна с Ольгой Патэрманн — это проявление неуважения к автору. Это как если бы тебе отдали кота на передержку, а ты его взял и кастрировал, не посоветовавшись в хозяином: мол, он орал, метил, а ты вообще должен спасибо сказать за то, что я сделал это дело вместо тебя!
Кстати, раз уж тут пошли рассказы о собственном опыте, хочу также поделиться. И тоже как позитивным, так и негативным. Позитивный, кстати, связан с той же Ольгой. Когда издавали сборник «Зимние праздники пахнут корицей», мы, можно сказать, редактировали мой рассказ «Суженый-ряженый» вместе, выверяли каждый фрагмент, я видела эти изменения и считала замечания Ольги вполне справедливыми и обоснованными. Что-то мы меняли, что-то убирали. Поэтому я никак не ожидала от Ольги, что она сейчас вот так возьмёт, отредактирует, уберёт, что ей не нравится, а меня просто поставит перед фактом. Да и если бы кто-то рассказал про неё что-то подобное, ни за что бы не поверила.
Другой опыт — тоже полупозитивный — когда мы с Еленой Асатуровой редактировали мои рассказы: «Божья подсказка» и «Выбор ангела» для сборника «Тропа к духовным родникам». Елена предложила мне внести некоторые правки — что-то я сделала именно так, как она говорит, что-то изменила, но несколько по-другому. Правда, мои рассказы в итоге не вошли в сборник, но что делать — сперва в сборник нужно включать победителей и финалистов, а остальных уж если получится. Поэтому тут я на Елену не в обиде.
А негативный опыт… Видит Бог, не планировала я до логического завершения «Славянского слова» устраивать публичных разборок на эту тему, но раз уж об этом все знают, не буду врать, будто я всё понимаю и никого не осуждаю. Вспоминаю слова Натальи Эстемировой про чувства сильнее страха. Конечно, не все такие смелые как Наталья Хусаиновна, но считаю, бояться тоже надо с умом, а не доходить до того, чтобы падать в обморок при виде собственной тени. К тому же, из моих знакомых лиц той национальности ни один не счёл, будто я розжигаю к ним ненависть. Они-то знают, что в их регионе действительно есть такая беда. Да и как бы я стала розжигать ненависть к тем, кому вообще-то в глаза смотрю? Но раз альманах уже в печати, пусть всё остаётся как есть, не будем портить финалистам долгожданный праздник. Тем более, что персонаж в рассказе как был, так и остался прекрасным и благородным человеком, а ко второму рассказу так и вовсе у редактора претензий не возникло. Но теперь мне не обидно, что 10 сентября уезжаю в Махачкалу и возвращаюсь в Москву только 23-го. Так точно будет лучше для всех.
Был кстати ещё опыт со стихотворением, написанным под псевдонимом Марии Каталонской:
Поэт, который рвётся к рабству,
Перестаёт поэтом быть.
Творец не станет за богатство
Пред власть имущим лебезить.
Он предпочтёт лихие годы
Сибирской каторги, тюрьмы,
Но не предаст вовек Свободу,
А взбудоражит ей умы.
Он предпочтёт жить небогато
И крохи со стола глодать,
Чем назовёт жандарма братом
И сядет вдруг донос писать.
Тот, кто целует ноги страстно
Тирану с криком: наш отец! –
Тот графоманишко несчастный,
А не поэт, и не творец.
Так вот редактор сборника «Десантники из двадцать первого» исправил: «Он предпочтёт лихие годы сибирской каторгЕ, тюрьмЕ». И вместо: поэт предпочтёт попасть в тюрьму, нежели предать Свободу, — получилось: он предпочтёт, чтобы он и его соотечественники жили плохо, только бы не попасть в тюрьму. Потом редактор, правда, извинялся, и по моей просьбе, ВКонтакте выложили это стихотворение в его первоначальном виде.
А бывало, что и похлеще здешних перестраховывались. Вот моё стихотворение «Письмо Гаскарову»:
Я Вам пишу, мой друг побитый
И оклеветанный молвой…
(Сюда бы рифму не избиту,
Я ж графоман ещё такой!).
Поговорить бы нам немножко,
Хотя б словечка три иль пять,
Да только рыженькая кошка
Пошла по клавишам гулять.
Покамест я её снимала
(Тут был протест достойный СМИ!),
И полосатая пристала,
Пищит: «Хозяйка, накорми!».
Чтоб не было непониманья,
Скажу Вам сразу, не тая:
Оставишь просьбу без вниманья –
Саму проглотят не жуя.
Лишь я к компьютеру вернулась,
Уладив с кормом все дела,
Как два котёнка шевельнулись –
Те, что чернушка родила.
У ног моих собрались в кучку,
Легонько принялись кусать.
Пришлось обоих взять на ручки
И долго спинки им чесать.
Дворовый кот, жених чернушки,
Забравшись тихо, словно вор,
Пел серенады: «Выйди, душка,
Хоть на минуточку во двор!».
Потом трёхшёрстка вместе с серой
Вдвоём одну поймали мышь,
Носились, словно угорели,
Крича: «Моя добыча! Кыш!».
Пока я с ними разбиралась,
Уже и полночь на дворе.
На дачу завтра я собралась,
Вставать придётся на заре.
Писать коль стану, не замечу,
Наступит как уже рассвет.
Счастливо, друг мой, добрый вечер!
От кошек Вам большой привет!
Хоть Алексей Гаскаров — антифашист, который на тот момент сидел по Болотному делу, но как можно видеть, в тексте вообще ни слова о политике — кошки не дали. И тем не менее, на одном из конкурсов ведущий изменил название на «Письмо», что, на мой взгляд, вообще полная паранойя. Но там сборников не печатали. Это было на одном из литературных сайтов. И кстати, перестраховка там никого не спасла — сайт сейчас заброшенный, потому что людей мало, творческая активность вялая, люди как-то погрязли в склоках, интригах, поисках козла отпущения.
Кстати, по поводу корректуры — был у меня опыт, когда я сама была членом жюри на одном из конкурсов, и там был рассказ «Пинжак с корманами» (именно так), и весь рассказ был написан примерно в этом духе. За аномальный язык я взяла и снизила рассказу оценку. Автор обиделся, что я не оценила своеобразия поморского диалекта. Теперь думаю: если бы я ещё была редактором или корректором и для печати в сборнике исправила бы самостоятельно на нормальный русский язык, автор бы меня просто убил.

С кем я общаюсь? С людьми, которые имели удовольствие видеть на своей малой родине не только шикарные небоскрёбы своей столицы.

Однако осмелюсь заметить, что не более однобокий, нежели у тех, кто о ситуации в регионе судит исключительно по телевизору.
Однако Вы так и не ответили на главный вопрос: как бы Вам понравилось, если бы с Вами как с автором редактор поступил таким образом? В конце концов, умение поставить себя на место другого человека для редактора весьма важное и ценное. И вообще было ли с Вами что подобное? Может, поделитесь с читателями опытом?

Бывает, что одно слово способно целиком поменять весь смысл стихотворения и придать ему прямо противоположный. Да что слово — всего несколько букв. Как это, скажем, было в моём примере. Это Ваш случай, позвольте спросить? Или от изменения слова смысл совсем не изменился?

Сочувствую, что Вам и Вашим родным довелось пережить такое! Мне тема этой войны не параллельна по двум причинам. Во-первых, когда я училась в первом классе, моего двоюродного дядю, служившего в армии, отправили воевать в Чечню. Помню, как мы с мамой очень за него переживали, не понимали, кому и зачем эта война вообще была нужна. Вернее, понимали, что нужна она была тем, кто нажился на ней, и кому было совершенно наплевать на жизни наших ребят. Моему двоюродному дяде повезло больше, чем брату главного героя «Тропинки» — он вернулся живым и даже ранен не был. Но после этого начал выпивать, с собутыльником подрался, чуть его за это не посадили. Когда началась Вторая чеченская, я с самого начала была настроена против, думала: это опять чьих-то отцов, мужей, сыновей отправят в горячую точку, как пушечное мясо, и всё ради политического рейтинга! Из моих родственников на тот момент отправлять было некого — призывного возраста никого не оказалось. О мирном населении Чечни я тогда не беспокоилась — для меня образ русского солдата был образцом благородства, подобно героям «Гусарской баллады». Иное мнение у меня появилось, когда я услышала про полковника Буданова. Оказалось, он был не один такой «хороший-замечательный». Потом, уже того, как закончила институт и пошла работать, познакомилась с бывшим учителем физкультуры, у которого на этой войне погибли семнадцать бывших учеников. Самому этому учителюв отместку за правозащитную деятельность местные силовики подбросили марихуану и посадили в тюрьму. Мы переписывались, я ему в СИЗО свои рассказы-сказки присылала, ещё он очень любил сниться мне в инопланетном виде (неосмотрительно было с его стороны провоцировать таким образом творческую личность). Потом, когда он вышел из тюрьмы, приехал в Москву, и мы оказались в соседних офисах. Тогда я таскала у него конфеты вплоть до самой эпидемии ковида, когда многие перешли на удалёнку. Так что было бы как-то странно розжигать ненависть к чеченцам и тут же одному из них письма писать, а потом каждый день в глаза смотреть, не находите?
А из ответа по существу топика, я правильно поняла, что если бы после выхода в свет Вашей книги или коллективного сборника, редактор написал бы Вам: мол, я убрал такие-то и такие-то фразы из Вашего текста, потому что они могут быть истолкованы как оправдание армянского геноцида, — Вы бы не возмутились, несмотря на то, что у Вас и в мыслях не было этот самый геноцид оправдывать, и к жертвам оного Вы реально относитесь с искренним сочувствием? Вы не стали бы говорить редактору: мол, если Вам кажется такой бред, креститься надо! — а решили бы: мол, сама виновата, если такое подумали — значит, по-другому надо было сформулировать?

Насчёт «Радоницы» я к Вам не в претензии. И кстати, «сволочь» и «твою мать» я тут же убрала без возражений. Ну, а то, что рассказы всё равно не подошли — ну, что делать — конкурс есть конкурс, абсолютно все победить или выйти в финал не могут.

А кто-то скажет: осквернение великого и могучего русского языка! — и в органы напишет.
Что касается розжигания межнациональной розни, какая такая рознь, когда чеченец в рассказе такой прекрасный, благородный, русскую девочку в лесу спасает и даже желание загадывает не для себя, любимого, а для всех своих земляков? И кстати, за благородные образы чеченцев и за сочувствие к ним мне как раз и попадало от товарищей по перу: мол, какой-то… (оскорбительное слово в адрес лиц кавказской национальности на букву «ч») тебе дороже своих, русских?

Кстати, вспомнила одну историю, которая случилась не со мной, но тоже касается редактуры. На выставке «А упало, Б пропало. Словник советской цензуры», что была в Мемориале (тот самый, что был объявлен иногантом, а затем ликвидирован) читала фрагмент из рассказа Аркадия Гайдара, названия которого уже не помню. В оригинальной версии дети дразнили еврейскую девочку жидовкой, но редактор (не знаю, с ведома Аркадия Петровича или без такового) заменил «жидовку» на «обманщицу». Притом из текста вообще неясно, с чего вообще взяли, что она обманщица, кого и когда она обманула. Получилось, то, что до редактуры было вполне логичным и объяснимым, после таковой стало выглядеть непонятным и нелепым.

Бывает и такое. Как вот в стихотворении Марии Каталонской. Ясно же видно, что «тюрьме» и «умы» не слишком-то рифмуется.

Ладно, если редактор до выхода в свет указывает на те моменты, которые ему не нравятся. Ладно, если заранее говорит: а вот этого мы не можем опубликовать, потому что это, мол, идёт вразрез с нашей редакционной политикой. Тогда у автора хотя бы есть выбор — либо добровольно внести правки, либо вообще убрать этот текст и предложить другой (или и вовсе послать редактора с его политикой далеко-далёко). Вот в моей авторской книге «Далёкое и близкое» опубликовали далеко не все произведения, которые я присылала — некоторые публиковать отказались. Ну, я взяла и предложила другие тексты, которые им больше понравились. И кстати, прежде чем печатать, мне прислали макет будущей книги. Так что я заранее знала, что именно увижу, когда она мне придёт в бумажном виде.

Однако мне также сказали о том, что альманах уже ушёл в печать, и изменения на этой стадии повлекут за собой ущерб как для типографии, как и для других финалистов. Вот я и согласилась оставить всё как есть, чтобы не делать плохо своим товарищам по перу и не портить им праздник, которого они и так ждали долго. Но если я смирилась с этим, чтобы не пострадали мои товарищи, это не означает, что я хотела бы попасть в похожую ситуацию снова. Я бы предпочла, чтобы меня всё-таки ставили в известность о вносимых в мои тексты изменениях на той стадии, когда менять или убирать тексты ещё можно безо всякого ущерба. И вижу, я не одна думаю так.

Елена, встречаются такие вещи как личное мнение персонажа. Я так поняла, описанные Вами примеры — это именно позиция персонажей, которая, кстати, может и не совпадать с авторской. «Зарвавшийся киевский режим», я так поняла, зарвавшийся по мнению депутата с лошадиной челюстью. Россияне сволочи и «свино-собаки», по мнению матершиника Паши, равно как и про болгарского националиста-бендеровца — это также мнение человека, который к нему обращается. Что касается пыток и похищения в Чеченской Республике, это и ежу понятно, что сам леший точно не может знать, насколько там ситуация в этом плане плохая, потому как не каждый день к нему в лес чеченцы толпами ходят — но читая в мыслях единственного пришедшего, о том, что кого-то похитили, кого-то убили, думает: да, похоже, там реально всё плохо! И кстати совсем не считаю это розжиганием ненависти к чеченцам — скорее розжиганием сочувствия к несчастным (их же, горемычных, пытают, похищают, убивают).
Что касается курения в детской литературе, если бы я была корректором и обнаружила такое, я бы непременно сказала автору: нет, с этим фрагментом мы опубликовать не можем, давайте-ка либо выбросим это, либо и вовсе уберём текст.

Сразу вспомнился рассказ Евгения Добрушина — автобиографичный, в котором он описывает своё детство. Там был сосед, который трезвый был ещё ничего, но когда напивался до чёртиков, буянил, стучал в стенку и кричал: «Жидовня!». И что же получается, если бы автор выставил свой рассказ на конкурс, это слово бы тоже убрали за розжигание ненависти к евреям (притом что автор как раз еврей, да ещё и пострадавший от гопников-антисемитов)?

Кстати, Ольга, когда Вы отредактировали моего «Суженого-ряженого», я не только согласилась с Вашими правками, но и на всех литературных сайтах, где печатаюсь, заменила первоначальную версию на ту, которой она стала после Вашей редактуры. И написала в аннотации, кому за это спасибо.

А как Вы бы отнеслись, если бы это сделалось без Вашего ведома?

Нотр-дам де Пари — так и пишут.
Или:
— Привет, я сейчас в Бэйцзине (ну, захотелось персонажу повырендриваться перед собеседником: мол, я такой умный — знаю китайский).
Кстати, на Кипре таких названий полно — столицу Никосию по-гречески называют Левкосией, а город Лимасоль — Лемесосом. Вот когда моя мама сказала: Лимасоль, — я ей: мол, Макариос бы тебя за такие слова точно рыжухой назвал. Хотя, может, я преувеличиваю, и Макариос не стал бы в такой ситуации дразнить рыжеволосых женщин.

Как организатор конкурсов на МСРП, я встречала рассказы и стихи с ошибками. Когда я, по обыкновению своему, отбирала лучшие произведения для электронных сборников и находила явные орфографические ошибки и опечатки, исправляла и могла не согласовывать с авторами. Пунктуацию не трогала вовсе. Стилистика, согласование — всё это оставляла на совести автора.
Были в моей практике такие тексты — в одном содержался явный призыв «устроить Европе танковый стартап», в другом — призыв к нарушению прав секс-меньшинств. Такие вещи я развернула сразу, объяснив авторам, почему не могу принять это на конкурс.
Одна дама прислала текст о ситуации в Украине, притом это было весьма однобоко, субъективно и на горячую голову. Я даже и не редактировала текст — просто сказала авторше, что думаю по этому поводу. До вопроса печати в сборнике дело не дошло — дама разобиделась на меня за то, что поучать её вздумала, сняла с конкурса и этот текст, и другой, к которому у меня вообще никаких вопросов и претензий не возникло, и занесла меня в чёрный список. Потом, правда, остыла и участвовала в другом конкурсе, который я проводила.

Кстати, иногда орфографические ошибки допускаются умышленно. Как, например, в этом стихотворении:
Тренер очень был сердит:
«То не по понятиям!
Пропустила ты, Эдит,
Прошлое занятие».
«На Болотной замела
Ментовская мафия*,
Оттого и не пришла
В „Зал хареографии“».
Сам-то тоже не святой,
Есть тут место узкое:
Вот прогуливал пошто
Он уроки русского?

*Данная характеристика правоохранительных органов является личным мнением ЛГ.

Не буду скрывать, сподвигло меня устроить опрос именно это. Только изначально я планировала поговорить не об этом, а выяснить, как вообще авторам нравится или не нравится, когда их тексты правят не спросясь.
Но раз уж в моём случае всё сделано, пусть остаётся как есть. В конце концов, благородный правозащитник остался благородным, леший решил выполнить и его желание, и желание девочки, которая мечтает, чтобы её мама бросила пить. Но во всех других местах я оставлю оригинальную версию — это железно.
Однако не стану скрывать, что произошедшее стало для меня неприятной неожиданностью, и мне нужно время, чтобы это принять. И мне легче будет с этим смириться, если окажется, что изменённая версия людям тоже нравится.

Верю, что Вы человек адекватный и реально убивать редактора не станете, даже если то, что он там наредактирует, Вам очень сильно не понравится. Но вот сделать что-то подобное в сюжете в жанре детектива или триллера (или наоборот сделать редактора серийным убийцей или вампиром-вурдалаком) — это по-нашему, по литературному.
Кстати, было дело — один литератор мне здорово досадил, и я написала детектив, в котором герой, похожий на него, с особой жестокостью убивал блондинок — и всё ради того, чтобы замаскировать под серию корыстное убийство родной сестры.

Не могу согласиться, что произведения в жанре детектива множат зло на земле. Скорее учат тому, что как бы ты ни заметал следы, твоё злодеяние может быть раскрыто, и придётся тебе за него отвечать.
А насчёт редактора, я бы всё-таки прежде чем вот так обрубать концы, поговорила бы с ним об этом.

Ваше мнение принято и имеет право на существование, однако Вы правильно сделали, что слово «мужские» написали в кавычках. Почему? Потому что настоящий мужчина никогда не позволит себе хамских реплик в отношение женщины. Если Вы решили принять участие в моём опросе, будьте добры вести себя прилично. В конце концов, есть тысяча способов выразить глубокое уважение к редактору, не опускаясь при этом до хамства. Если Вы литератор и мужчина, Вы, безусловно, таковые найдёте. И вдобавок извинитесь за хамство.

Повезло Вам, Георгий! От меня, например, заслужить посвящения в рыцари не так просто!

Это зависит от того, какого рода будет контакт.

Насчёт редактуры моего «Суженого-ряженого» для сборника «Зимние праздники пахнут корицей» могу сказать относительно Ольги то же самое. Это был как раз тот самый диалог, в результате которого рассказ стал лучше.
Что касается мыслей редактора, за реализацию которые суд присяжных оправдает, вот пример с дядечкой, про которого говорила Ольга. Я бы, наверное, сказала такому автору: знаете, как я Вас нежно люблю, и как глагол, выражающий моё высокое чувство, идеально рифмуется с глаголом, означающим уголовное противоправное деяние!

Спасибо за пожелание! Но иногда нужно быть и к конфронтации готовым. Не ради самого конфликта как такового, а чтобы банально не позволить сесть тебе на шею.

На это могу сказать одно: по законам такого механизма психологической защиты как проекция, люди зачастую приписывают другим качества и помыслы, свойственные им самим. Так, например, муж, гуляющий от супруги направо и налево, будет ревновать её по поводу и без, потому что уверен, что умеющих хранить супружескую верность просто не бывает на свете. Тот, кто готов ради того, чтобы получить в наследство квартиру, сжить со свету родную мать, на суде скажет: да любой бы на моём месте сделал так же!
Также и насчёт манипуляторов. Сам Георгий, видать, очень любит выделывать такие штучки с «закладками» и 25-ми кадрами. Ведь он, отыскав в тексте неподобающее, по его мнению, слово для сказки (хотя с чего он вообще взял, что это детская сказка, а не фэнтези для взрослых?), подумал не о том, что автор допустил ляп, а именно о намеренных манипуляциях. Как говорится: кто громче всех кричит: «Держи вора!»?
В общем, Татьяну поздравляю с приобретением работ Георгия, но на всякий случае советую, читая их, не терять бдительность. Мало ли — вдруг там «закладки»?

Итак, получается, мнение большинства опрошенных следующее: Оленьку Которову мы очень любим и ценим как редактора. Но если в наших произведениях нужно что-то изменить, предпочитаем диалог, чтобы эти изменения с нами согласовывали. В последнее время не так уж и часто получается, что я разделяю мнение большинства, но в этот раз — вполне.
Всем спасибо за участие в опросе!