Даль далекая или за 27 минут до 67-го градуса.

Уж что понесло меня на чердак в тот день и не помню-вроде искал что-то. Роясь в барахле, сваленным здесь за ненадобностью, наткнулся на детские пимы, да и не пимы вовсе, а пимки — маленькие, кукольные — настолько они были миниатюрными. Вид был у них, конечно, плачевный — швы побиты молью, на верхнем, когда-то белом, ободке трубчатый волос пообломался, на боках светились проплешины. Долго вертел их в руках, рассматривая, вспоминал экспедицию на Полярный круг, друзей, Василия Стахеева, косу- горбушу, медведей, кривляющиеся березки, хариуса с душком и уже такое далекое, счастливое прошлое.

***

Давным-давно, довелось мне работать в 128 экспедиции Главохоты РСФСР. Экспедиция занималась охотоустройством, изысканием территорий под заказники, заповедники. В 1972 году надо было провести охотоустройство Интинского госпромхоза. Работа заключалась в том, чтобы собрать данные об охотничьих угодьях, о диких животных, об их численности, об изменениях в территории и много других специальных вопросов. Итог нашей работы — это рекомендации по дальнейшему ведению всех отраслей хозяйствования и картографический материал. Как раз картографией я и занимался. 

Несколько групп были разбросаны по разным участкам и занимались сбором информации. Главным направлением были встречи и беседы с местными жителями, охотниками, рыбаками, заготовителями дикоросов. Нашей группе, состоявшей из трех человек, досталась самая северная часть этой интереснейшей территории. Мы должны были обосноваться в деревне Роговая, когда-то заимка, что на правом берегу речки Малая Роговая. Небольшая — всего одиннадцать – двенадцать деревянных домов, пекарня и при ней маслобойный цех. Дома были все низкорослые, с покатыми крышами. Окна — забраны крестами переплетов. Зимой плотно закрывались ставнями. Все делалось для сохранения тепла. Зимы длинные, темные, морозные и ветреные.

Находилась она точно на границе Полярного круга. Координаты параллели деревни были 66гр 32 мин, а Полярного круга 66гр 33мин. Северный край деревни считался уже Заполярьем. 

Из Инты самолетом прилетели в село Петрунь, на реке Уса, где пересели на моторную лодку и добрались до места назначения. Лодка Казанка, оснащенная мотором Нептун, была основным средством нашего передвижения. Нас уже встречали. Познакомились и определились на жительство. Меня приютил местный житель Василий Стахеев, трудившийся в местной пекарне. 

Приветливая, по северному, семья. Он, жена Устинья и маленькая, лет шести, девочка Нина. Рубленный из лиственницы дом стоял на берегу речки. Небольшое хозяйство: сарайка, корова с теленком, какая-то птица. Внутри дом был, более чем скромным. Русская, беленая печь с полатями, за ней ясли- клетушка для теленка. По двум стенам деревянные лавки, большой деревянный стол. Две – три табуретки, современное лакированное трюмо, такая же тумбочка. По всему периметру под потолком полка, на которой стояла, лежала домашняя утварь. В красном углу божница с иконками и резными деревянными фигурками. 

Народ коми принял христианство, но всегда оставался верен своим языческим богам. Василий оказался очень начитанным, знающим и интересным собеседником. Потом уже, когда познакомились поближе, узнали друг друга, довелось мне услышать от него много интересного о его народе. По вечерам, за чаем, долго беседовали, иногда спорили. Часто к нашим беседам присоединялась Васина жена. Маленькая девочка забиралась к отцу на колени и внимательно слушала взрослых. 

Удивительная была семья, самобытная, хранящая обычаи, легенды, несущая наследственность своего рода. 

— Помнишь? –начинал Василий.- Слышал, наверное, про Чудь белоглазую? Маленькие люди, жившие в землянках…Так это предки наши, от которых народился народ коми-зыряне. Пришел большой белый человек, принес богов новых и побежали мы, язычники, в леса… 

— Про идолов-то расскажи! – встревала Устя.

-Не торопи…По порядку надо… спокойно осаживал жену Василий.- Не все приняли православную веру. Князья пермские, говорили, в основном сразу подчинились. А народ простой принял христианство, как бы, наполовину.- Как это? – спрашиваешь. Просто…Вот, смотри – и кивал на красный угол. — Перемешалось все. Видишь иконы? Рядом фигурки деревянные.- Уразумел? Иконы они только хозяева в домашней жизни… Наши боги везде… Верховный — ЕН — бог в христианском понимании, источник добра и зла. Есть у него брат ОМЭЛЬ, который исправлял все ошибки ЕНА. ОМЭЛЬ правит на Земле, ЕН в небесах и редко вмешивается в земные дела. Однако, ЕН определяет срок пребывания человека на земле.

— Вась…, а почему одна икона вверх ногами? — я обратил внимание на перевернутый лик.

— А-а-а…Крайняя-то…Наказанная))). – заулыбался. На мой немой вопрос, пояснил — старики говорили, что раз не справляется-наказывать надо. Вон второй раз печка треснула. Старая икона стала, поменять бы надо. Дедова еще…

Идолы… Сведу, покажу тебе. Остались еще несколько, знаю. Лешие, домовые...

-Суседки…- опять вмешивалась жена.

-Да… суседка-домовой. Духов нельзя увидеть. Видит их только четырехглазая собака. Я опять не понимал, а Василий объяснял: -Видел мою собаку, Ветку? На бровях пятна светлые — это еще два глаза. Она видит…

Разговоры продолжались за полночь. Я расспрашивал, Василий терпеливо вел беседу. Было ощущение, будто я погружаюсь в транс и начинаю понимать, то далекое, неизвестное. Попадал в дремучее прошлое, бродил среди идолов, лешие водили меня кругами, блудили, наводили страх, обрушиваясь на меня пронзительными молниями, ливнями, жуткими криками ночных птиц, непонятными звуками. Мое существо содрогалось, тело покрывалось мурашками, по спине струились ледяные потоки. Странно, но я желал этих ощущений, отдавал свое тело, наслаждался ими и жил в них...

Василий тряс меня за плечо. — Иди — ко ложись, парень. Завтра в лес пойдем, пораньше. Нес уснувшую давно дочку за перегородку, укладывал спать в постель. 

На следующий день ушли рано, ночь как белый день, по росной траве, далеко в густые лиственники. Долго, часа три шли. — Ну-ко глянь! – чуть в стороне от тропы стоял деревянный, цвета застаревшего серебра, идол. Высокий, тонкий, растрескавшийся, побитый дятлами. Узкое лицо, глубокие глазницы, грубый нос. Вдоль тела угадывались полу отслоившиеся руки. — Поворачиваем здесь. Поднялись в гору и очутились на площадке, свободной от деревьев.

Капище. 

В середине еще были заметны остатки сооружения, собранного из вертикально стоящих столбов. Крыша давно провалилась. Один сохранившийся угол был прикрыт старой, цветной клеёнкой. Под ней деревянная плаха-столик – требище. На нем ржавые баночки, выцветшие обертки из-под конфет. Остатки черепов мелких зверушек. Деревянные фигурки животных, рыб, людей, уже потерявших форму, догнивающих, осыпающихся, но еще хранящих память далекого народа, жившего на этой земле. Вокруг, на сучках, веточках висели, трепетали на легком ветре, обрывки разноцветных тряпочек, ленточек.

Очарованный увиденным, я был поглощен зрелищем и сквозь туман времени слышал негромкий, говор моего друга. Язык, говор народов Коми своеобразный, певучий. Ударения попадали в словах на первый слог, ставились не только в словах, но и разделяли в предложении части речи, придавая музыкальность. 

Василий рассказывал о добрых и злых духах, что у каждого духа есть свой цветок. Рассказывал про резун — траву, про плакун – траву, про змеиное масло, про муравьиный настой, про гадание на топоре…Рассказывал, как правильно написать кабалу — послание лешему. Мой мозг лихорадочно фиксировал услышанное.

Перед уходом, Василий сунул мне несколько ленточек — красных, белых зеленых… — Привяжи…Память… Уходил тяжело, все оглядывался, старался запомнить отголоски ушедшего времени, исчезающее, связующее звено между настоящим и таким далеким, но еще живым, прошлым.

***** 

Июль выдался жарким, душным, безоблачным. Наперегонки цвели травы-осоки, куропачья трава-северная нимфа, запестрела беленькими цветами, расползлась длинными стеблями. Пушица разбросала по тундре волосатые шарики хлопка. Толокнянка, среди плотных, восковых листиков обнажила белые бутоны в розовых шапочках. Карликовые березки принарядились бледно-желтыми, сказочными, малюсенькими сережками. Цвели ягодники — кусты голубики, пучки морошки, цвели все одновременно, стараясь как можно больше получить солнечного тепла от короткого лета. 

Подоспел покос. Василий засуетился, засобирался. 

Спросил меня: — Валька, косу-то видел хоть раз?

Нашел, о чем спросить...

— Может пособишь?

Мои напарники Шубин и Журавлев Володи умчались выше по Усе и занимались описанием бассейна речки Большая Роговая. Времени свободного было в избытке, и я мог позволить себе совместить работу с полезным делом, заодно и посмотреть острова на реке, где у Василия были сенокосные угодья.

Выше по течению в трех, трех с половиной километрах находились несколько островов. Небольшая залесенность, кустарник, заливные луга, изобилующие разнотравьем. Травы созрели, отцвели, склонили тяжелые головы, ждали сенокоса. 

С раннего утра позавтракали, покидали в рюкзаки провизию, на меня еще погрузили небольшую резиновую лодчонку, на которой предполагалось перебраться на остров и затем на соседние островки. Я спросил Василия про косы. Мой напарник сказал, что они находятся в балагане на первом острове. 

За нами увязалась Ветка. Она носилась вдоль берега, гоняла мелких куличков, подскуливала, иногда заливисто лаяла, хватала ртом воду. Донимали слепни. Маслянистая жидкость, которую мы применяли против комаров помогала мало. Жгла кожу и стекала вместе с потом. Полевой сезон был еще впереди и надо было привыкать и к слепням, и к комарам, и к мошке. Куда без них?! 

Подошли к островам, рассупонились, я развернул лодку и заглушил клапана. Порылись в рюкзаках и не обнаружили насоса. Вот незадача — понадеялись друг на друга и остались с носом)). Не возвращаться же. Пристроил лодку на ногах и стал надувать лодку ртом, глубоко вдыхая и выдыхая воздух в клапан. 

Собачка лезла на спину, пыталась лизнуть в лицо. Василий смотрел недоверчиво и качал головой.