​МЫСЛИ ВСЛУХ У НАРИСОВАННОГО КАМИНА (стихотворение в прозе)

Изогнутый желтый лист скользил парусником по зеркальной глади придорожной лужицы. Я поднял его за макушку мачты и отпустил на волю, потому что мне одному на воле жить грустно.

Гроздья моей закадычной печали свисают со стеллажа, словно виноградные кисти, оставленные на долгое хранение в винном погребе. Но бочки с вином закупорены намертво и залиты сургучом — не разгуляешься раньше времени.

Одна отрада — чистые тетрадные листы, из которых делаю игрушечные журавлики с надеждой, что и они когда-нибудь взлетят, как желтый осенний лист, отпущенный мною на волю.

Тоска любовно и деловито расчесывает мои спутанные волосы – будет стричь, то приподнимая, то опуская меня в парикмахерском кресле, перед зеркалом, в котором вижу свое будущее. Тоска хочет сделать, чтобы я был под стать своему отражению.

Осенняя (ноябрьская) Грусть вместе со своей сестрой двойняшкой Хандрой – подкатывают ко мне с правого бока для пущего, как им думается, уюта экран на колесиках, на котором изображен камин. Кого-то может быть и греют нарисованные горящие поленья, но – не меня.

Живая пронзительная Грусть вместе с её, такой же живой, сестрой, Хандрой – милее моему сердцу, чем искусственное, а по сути обманное тепло. Потому что сестры, как бы это ни прозвучало парадоксально – греют самой жизнью.

Вот погрущу я, погрущу, поглядывая в окно на замерзающий ноябрь и согреюсь. Даже без обязательных атрибутов нарисованного камина – горячего кофе, искристого вина и шали, в которую обожают кутаться мечтательные барышни.

Мне достаточно подуть живым теплым дыханием на свои озябшие плохо сгибающиеся пальцы, и с надеждой наблюдать в зеркале, как Тоска мастеровитым стилистом лепит из меня новую личность, которой будет уютно жить и в надвигающиеся лютые морозы.

Это я так линяю, а попросту говоря – меняю летнюю резину своей личности на зимнюю.