Предисловие

Поднял глаза от клавиатуры — и увидел за окном три страны одновременно. Юго-западная Болгария лежит в треугольнике горных цепей между Грецией и Северной Македонией, за спиной — Пирин, на его отрогах село Плоски, где уже восемь лет мы живем постоянно, возделывая сад и угощая друзей и соседей своим белым вином и ракией. Перед греческой границей налево видно Рупите, где дом Ванги, рядом с ним археологи раскапывают охотничью столицу фракийской, македонской и римской знати, 50-тысячный город — Гераклею Синтику, уничтоженную извержениями вулкана Кожух на грани IV и V веков нашей эры. Жили там, кроме фракийцев, македонцев, греков и римлян, еще и кельты, и готы, а потом по этой земле прошли славяне, тюрки-булгары, турки-османы и цыгане. Никто не исчез бесследно — по внешности и ментальности наших соседей это тоже видно.

Как им живется, как живется русским людям среди них, об истории, политике, экономике, культуре и быте европейской страны Болгарии я и буду рассказывать.

Ни с чем не сравнить!

Силуэт в конце улицы был неподвижен и непонятен: чего ждет? вглядывается в чужаков? устала, не может идти? надо помочь? как себя вести? Подошли ближе — смотрит уверенно, опирается на палку с большой рогатиной внизу, вроде ходунков у инсультников. И протягивает хлеб, свежий, пахнущий. Приехали гости, родные из Салоник, радость в доме, надо поделиться, угостить прохожих. Обычай соблюдают не все, но старые женщины вот уже второй раз нас, незнакомых, угощают.А у края обрыва, над дорогой, ведущей в долину, стоит осел в красивом седле. Это что, на нем из Салоник приехали?! Все равно трудяга. Вот и тебе корочка…

Салоники — это ближайший большой город в Греции, до него от Плоски — те же полторы сотни километров, как и до болгарской столицы Софии. Связи болгар и греков — это волны переселений и насильственные выдворения, экономическая зависимость и битвы за независимость, совместные решения и соседская жизнь в Евросоюзе.

А пока — об отношении местных жителей к нам, в общем-то — «понаехавшим». Мы еще толком ни с кем не были знакомы, когда у порога поутру начали находить пакеты с помидорами и огурцами, с яблоками и малиной. Соседка баба Катя (кстати, родившаяся по ту сторону границы, в греческом Сидирокастро, и интернированная в детстве вместе с другими гражданами славянской национальности в конце Второй Мировой) объяснила: «Ну вы же приехали недавно, у вас ничего своего еще нет, нам тоже помогали, когда мы сюда прибыли».

Вот и Люба, неожиданно ставшая к пенсии хозяйкой дома и сада, теперь разносит свои соленья и варенья по соседям, холодец тоже — здешний рецепт отличается, соседи хвалят наш. А когда нам приносят баранину от запеченной целиком в печи туши или кровяную колбасу, мы возвращаем посуду не пустой — тоже понятный обычай.

И о посуде. Глиняные плошки, которые Люба нашла в сарае и приспособила под цветы, оказывается, не случайны здесь. По одной из версий, село из-за них получило свое имя: плоски-Плоски, звук «ш» не слишком популярен в здешних местах. А вот глины, прекрасной красной гончарной глины тут как раз много. Она и стала одним из давних нескончаемых ресурсов трудовой деятельности, еще до томатов и табака, винограда и мрамора.

А мы-то удивлялись: как это горное село, устроившее улицы от 500 метров над уровнем моря до километра, получило такое «приземленное» название? Здешний краевед Румен Терзийский, профессиональный географ, один из авторов энциклопедии «Пиринский край» нам рассказал эту глиняную гипотезу. И пояснил, что название — издавна, еще в турецких налоговых записях 1620-х годов упоминается. И тогда село давало властям немалый бакшиш…

Румен, ставший для нас с Любой (а его жена — тоже Люба) старшим товарищем и проводником в здешний мир благодаря знанию русского языка, был и учителем, и чиновником, и даже корреспондентом «Дойче велле» по нашей Благоевградской области, совершенно не походил на рядового сельского жителя. Сочинял афоризмы и писал юмористические стишки, а еще, конечно, делал вино и, пока был в силах, содержал со своей Любой кафе.

Я спросил его как-то: а почему он носит вязаную шапочку так, что она складывается на голове в какой-то фригийский колпак, символ свободы, знакомый нам по Французской революции? Он пожал плечами: мне что, на уши надо ее натягивать? Мне так свободно! А я присмотрелся — все наши односельчане, которые в возрасте, носят свои шапки так же, как носили когда-то их предки бараньи «пирожки». И посмотрел в интернете: Фригия, откуда знаменитые колпаки, получила свое имя от переселившихся в Малую Азию (это напротив наших с греками берегов в нынешней Турции) жителей Фракии. То есть — наших мест. Круг замкнулся!

…А Румен умер недавно от ковида, в 85 лет заразившись им в больнице, куда он попал по другому поводу. На сороковины его Люба читала над могилой стихи, которые я посвятил ему:

***

                                    Памяти Румена
Человек умер, а вино его живёт.
Осенью он успел заложить его в бочку
в тёмном подвале,
там оно меняет сладость на крепость,
свежесть на терпкость,
и потом, отпущенное в большой мир,
переливаясь в прозрачном сосуде,
меняет молчание на плеск
и блеск на сияние.

Оно исчезает, но люди помнят его вкус
и говорят: ни с чем не сравнить!

Почему Болгария

В нашей высокоумной математической школе географичка была предметом насмешек. Не потому что смешно выглядела, а из-за того, что ярко, как ее нездоровый румянец, была заметна глупая беспомощность в общении с быстро думающими юнцами, которым она пыталась вдолбить раз и навсегда усвоенные названия и термины. География — это же прекрасно! А у нее вместо отдушины в мире формул, которых нам и так хватало, были тупики бессмысленных псевдоэкономических знаний (псевдо — потому что ни ей, ни нам не была ощутима связь между индустрией и качеством жизни). Где в соцстранах разливают сталь, а где делают удобрения — разве эти знания приближали нас к светлому будущему?

А вот — приблизили. Потому что именно от нее я запомнил слова Перник, Козлодуй и Кремиковцы и теперь, проезжая мимо этих мест, я вспоминаю несчастную географичку и участие СССР в построении индустриальных чудовищ. И вижу, что Болгария отличается совсем другими достижениями.

В Пернике после очередного катаклизма, нередкого на Балканах не только в связи с природной активностью, но и ввиду всепронизывающей прокрастинации, недавно сломалась система подачи воды. И один из правительственных чинов совершенно справедливо предложил заполнить опустевший резервуар не водой. А вином.

Его много, оно настоящее, чистое — и совершенно не похоже на ту синтетическую жидкость, которую мы пробовали в Советском Союзе. И уж никак не хуже французского, итальянского или испанского — на вино местные жители свою прокрастинацию не распространяют, вкалывают прилежно, как завещано еще фракийцами и Дионисом — одним из главных фракийских богов. Про вино и мое личное участие в его производстве стоит рассказать не торопясь отдельно, как и о чудесных молочных продуктах, хурме и гранатах, смоквах и орехах. А пока — как же мы оказались в этом «раю», как называют наши окрестности знакомые из России, Германии или Израиля.

Приехали в гости к нашим друзьям Россинским. Московские режиссер и актриса бросили ту жизнь и перешли в эту. Им повезло, а нам у них понравилось — страна с похожим на кавказский менталитет, но только без оттенков агрессивности, даже дети под окнами не дерутся и кричат друг другу по-дружески. И природа — с не слишком необъятными для взгляда горами, прозрачными реками и вековыми деревьями. И столица София, полная внимания к своему прошлому и настоящему. А потом мы узнали Благоевград и Шумен, областные столицы, легендарную Шипку и памятный по той же географии Казанлык — столицу Долины роз, древний Пловдив — основанный Филиппом Македонским Филиппополис, Старую Плиску и Великий Преслав — места общей для славян истории, приморские Варну и Бургас, родопские леса Смоляна и родопские скалы Пампорова — отличающиеся от таких же горнолыжных пиринских склонов Банско.

В Дупнице, куда со всей Европы свозят подержанные авто, мы и Россинские покупали в «автокыштах» свои машины по ценам, за которые в России можно купить лишь ведро с болтами. Нашему «Пассату» уже 25 лет — он нас исправно возит по всем балканским трассам. Но не сразу вспомнили о том, что Дупница — центр фармакологии, где теперь и мировые фирмы работают. И уже конечно не знали, что и в таком небольшом городке могут быть свои яркие, почти голливудские драмы/комедии.

Газета западных районов Болгарии «Струма» бесхитростно рассказала, как поздним вечером в окна полицейского участка постучали, служивые открыли — окровавленный человек. Рассказывает, что его камнем по голове ударила цыганка, он с ней познакомился у паперти местного храма, где находится биржа служителей сексуальных услуг разного вида и достоинства. Мужчина 75, примерно, лет, договорился с юной особой, сделка была проведена до конца, но заплатил клиент меньше, чем рассчитывала сексработница, она обиделась и дала ему по башке…

Первое, что нас зацепило: полиция стала разбираться в таком деле. И второе: возраст активного клиента. Климат способствует и условия здоровой жизни даже в центре фармацевтической промышленности? Недаром в нашем Плоски люди на девятом десятке сами обслуживают свои дома и немалые земельные наделы.

А вот личная моя история, показывающая отличие от привычных реалий. Замучился убирать мурашки на снимках, протирки объективов не помогали, и решил обратится к специалистам. В интернете нашлась инструкция для моего Пентакса, сказано, что раз в два года стоит проходить профилактику на сервисе. В софийский сервис надо специально ехать, перед самолетом не получалось, поэтому перенес ремонт на Москву.

Первая, а значит самая популярная лицензированная мастерская оказалась на Савеловском рынке. Позвонил, сказали, что все понимают и сделают. Понес аппарат. Мастерская оказалась многопрофильная, на всю быттехнику, на два приемщика. После длительных манипуляций я оставил Пентакс у них, не видя фотомастера, по прейскуранту услуга чистки матрицы стоила пять тысяч рублей. Я вздрогнул, но отступать не хотелось. Обещали дня за три почистить, об исполнении — доложить по телефону.

К концу второго дня, когда я уже начал нервничать перед отлетом в Уфу, позвонили. Быстро перечислили необходимые, по их мнению, операции и вынесли приговор: девять тысяч. Вскипел, повысил голос:

—Вам не стыдно так работать? В стране сами ничего не делаете, все завозите втридорога, да еще наживаетесь на согражданах вторично! Фотоаппарат куплен в Европе, там за деньги, которые вы назвали, можно его позолотить! Отменяю ремонт.

На Савелии мне выдали аппарат и взяли полторы тысячи рублей — «за диагностику». Контора называется ООО «Техносервис».

Повез Пентакс обратно в Европу, с горечью глядя на испачканные мушками снимки России. Первая, соответственно — самая популярная мастерская для Пентакса, по подсказке интернета обнаружилась в центре Софии. Тоже многопрофильная, только комнатки не в подвале, а в бельэтаже. Вышел улыбчивый мастер, взял фотик, через полминуты сказал, включив его, что надо чистить матрицу. Я попросил сделать побыстрее, ответил — «часа через три заходите». Работа стоит 36 лева. То есть, 18 евро, переводите в рубли сами. Получается — дешевле диагностики на Савелии. Оставил и второй объектив, пусть посмотрят. Мастер сам, без спецприемщицы, распечатал за минуту квитанцию от ЕООД «Акуариус сървис».

За десять минут до назначенного срока пришел — все готово, показали результат. Мушки улетели. За второй объектив ничего не взяли — он же был чистый! Итог: в шесть раз дешевле, чем в Москве.

Длинно получилось? Зато показал стиль работы: от создания лишних рабочих мест до вымогательства — в России, от прямого контакта до улыбки профессионала и понимания проблем — в Европе.

В прошлом году написал «Паразитарные записки» с тремя примерами: депутата, партийного функционера и экс-журналиста, которые живут за счет чужой нужды. Выпуская книгу в издательстве «Семь искусств» в Ганновере, понял, что название можно отнести ко всей книге целиком, многие тексты оказались о похожем. А тут еще и корейский фильм «Паразиты» получил «Оскара». Тренд такой? Будем следить дальше.

В Болгарии меньше паразитизма, не ощущаешь пресс желающих на тебе нажиться просто потому, что ты попал в поле зрения. Вот и главная причина того, что мы остались здесь жить: в Москве на наши две пенсии мы бы в лучшем случае прозябали. А здесь разработана даже специальная программа по привлечению в Болгарию пенсионеров: пусть тратят свои денежки в теплой благодатной стране. Конечно, англичане или немцы выглядят со своими пенсиями здесь богачами, но и на нашу, примерно равную средней болгарской, можно прожить. Потому что все дешево. Стоит столько, сколько заплатит обычный гражданин.

Ну и, конечно, прозрачная процедура оформления недвижимости, для покупки которой хватило собственных денег — от продажи в Москве «ситроена» и гонораров в российской прессе.

Почему «не-Болгария»

— А у нас тут и бакланы, и цапли белые, а за остроконечным холмом нашли озерцо с огромными серыми цаплями, аисты, само собой, и скопа — во-он под тем камнем гнездо, и коршуны…

— В Болгарии нет коршунов! — Ира, наша подруга, как все ученые конкретна и категорична. — Я, конечно, не орнитолог, но читала у биологов.

Ира, химик-технолог, лет тридцать назад вышла замуж за питерского коллегу-студента и живет на его родине, в Болгарии, страну знает и любит. Работала на «Болгарской розе» в Казанлыке. И вот приехала к нам.

— Ира, а та пара, что кружится над дорогой поближе к деревне, это разве не коршуны?

— Погодите, погодите… — и она уткнулась в телефон, быстро нашла в гугле нужную страницу. — Да, как ни странно! Коршуны в Болгарии встречаются очень редко, только здесь — на отрогах Пирина в национальном парке, и еще у какой-то горы.

Наш треугольник юго-западной Болгарии — особый. Он и в состав государства вошел позже остальных, только после балканских войн в начале ХХ века, вместе со всей нынешней Благоевградской областью. Но и с ней соединен лишь длинным Кресненским дефиле — ущельем между Пирином и Малешевской планиной. Дефиле приникает к Струме, основной реке западной Болгарии, вьется серпантином около 30 километров, и воздух из основной части страны проникает к нам, меняясь. А с другой стороны, с юга, через перевалы хребта Беласицы идет воздух из Греции, с Эгейского моря — и дальше, из Азии, даже из Африки, иногда высокие облака приносят остатки сахарских самумов, на крышах появляется тонкий желтоватый слой мелкого песка.

Вот и сформировалась наша окраина с климатом, явно отличающимся от континентальной Болгарии, здесь всегда теплее, снег не лежит дольше нескольких часов, да и выпадает пару раз за год. И то не повсюду — у наших друзей Россинских в селе Илинденци, которое метров на двести ниже и по горизонтали километрах в пяти от нас, в этом году снега и не было. Смотрим мы с горы — а облака под нами, хотя альтиметр всего 560 метров над уровнем моря у нашего дома показывает. Но бывает, что облака ходят по Плоски, как белые отары, а внизу и чуть в стороне — ясное солнышко.

Климат дал уникальную флору, здесь южные приморские растения сходятся с горными приальпийскими, олеандры и юкки, даже бананы могут расти (но не плодоносить). Послал другу-биохимику в Москву снимок цветка с нестандартно прикрепленными лепестками, он ответил: арника! Лечебное растение, довольно редкое, из него и мази делают, и внутрь принимают. Всего эндемиков в нашем Пиринском крае биологи насчитали более тысячи. Есть чем подкрепиться косулям и зайцам, черепахам и куропаткам, медведям и куницам, кабанам и лисицам. Видели на улице ласку — спряталась под машину, а потом в сарае неожиданно обнаружили яйцо и вспомнили, что соседка Катя жалуется: кто-то обносит ее кур.

Катя родом с другой стороны Беласицы, их выселили из Греции в конце Второй мировой, когда она была ребенком. Здесь многие — переселенцы, давно живут, но у себя на родине, в бывшем родовом гнезде, даже в рамках единого Евросоюза появляться могут с ограничениями, ночевать, например, нельзя. Та же деревня Илинденци получила свое новое имя, когда его заполнили эмигранты-соотечественники после разборок балканских войн. Ильин день — день восстания в начале прошлого века славянского населения балканских вилайетов Оттоманской империи.

История тысячелетий и последних столетий Болгарской Македонии — отдельная тема, поучительная и болезненная, если сейчас сказать коротко — ее треугольник вписан во взаимодействие Греции, Болгарии и Северной Македонии как основной узел. Здесь любят более протяжные македонские песни, здесь города и улицы носят имена бойцов за свободу от Турции, те же самые, что звучат в Северной Македонии, здесь прославленный винодельческий городок Мельник, основанный греческими купцами. Да что говорить, если от нас в тридцати километрах — Самуилова крепость, а царь Самуил, правивший тысячу лет назад, столицей своего Болгарского царства считал Охрид, ныне македонский город у красивейшего озера, европейского Байкала.

В Оттоманской империи они считались все скопом — христиане, как и жили примерно одинаково и вместе. Да и раньше: Кирилл и Мефодий, граждане римских Фессалоник (нынешние Салоники в 150 километрах от нас), были то ли греками, то ли славянами, а может, и евреями — недаром так хорошо знали языки Библии. Но развалился сначала Рим, потом и та империя, которая осталась от него на Востоке (чему поспособствовали болгарские цари, хотя Самуил и потерпел жестокое поражение), потом турки объединили Балканы в своей империи (а до всего этого — и фракийцы, и греки-македонцы), потом балканские народы освободились от турок и начали воевать между собой — и наш уголок несет следы всех этих объединений и разводов.

Но не только поэтому я отделяю его от Болгарии. Болгария — большая страна, а я о той земле, чью близость ощутил за последние десять лет, что физически представляю — каждую гору и каждую улицу. Что освоил взглядом. О большой Болгарии я мог бы писать только туристические заметки, а о территории за Кресненским дефиле готов копить знания еще и еще. Впрочем, я понимаю, что подобное отношение может быть к любому клочку земли любой страны, все они для кого-то особые, недаром возникла целая отрасль — краеведение.

Как и в России было: видел многое, но ощущал своим домом только Башкирию (ну и Москву), а Люба — Амурскую область. И поэтому и ей, и мне сразу близкими показались здешние возвышенности — как башкирский Урал, как таежные сопки.

Это стихотворение было опубликовано и на болгарском:

***

Положа руку на сердце,
на моё, ты скажи:
разве вида Беласицы
нам не хватит прожить?
Разве соками Пирина
не восполнит ручей
всё, что было растырено,
что сплыло, растранжирено
в прошлой жизни моей?
Мы за правду природную
заплатили трудом.
Не меняется родина,
но меняется дом…

У баклана и коршуна,
у скопы и змеи
ты спроси по-хорошему:
что же сердце щемит?
Уголёк непогашенный,
ожиданье огня –
тлеют беды всегдашние
в стороне от меня.
Положа руку на сердце,
нет моей в том вины.
Даже Пирин с Беласицей
в этом убеждены.

Место имения

«Имот» — так это называется по-болгарски, имущество, чаще всего имеется в виду недвижимое. Имение. А когда по-русски говорят про недвижимость в Болгарии, чаще всего имеют в виду квартиры, апартаменты в комплексах на берегу Черного моря. Для нашего человека другой берег курортного моря — это уже что-то на ступеньку лучше, но все-таки представимое и знакомое. И действительно, если уж перебираться, то к ласковому песку и чистой воде. Я всегда любил и песок, и камни, и воду, и под водой плавать, а выбрали мы «имение» в горах, в 150 километрах от ближайшего моря. Не Черного, а Белого, как говорят болгары. Эгейского, как называют остальные. Всегда можно выбраться поплавать. А жить мы решили в обычном для этих мест деревенском доме.

Ну, не сразу. Сразу мы отказались от приморских комплексов — после того как мне пришлось познакомиться с мутной историей одного из них. Смена владельцев (с присутствием «русской мафии»), накручивание цены, обман в условиях. Сначала говорится «первая линия», потом, когда еще даже не все раскуплено, начинают под окнами строить следующий комплекс, загораживающий дорогу и вид на море. Так это было лет десять с лишним назад, а как сейчас — мне уже не интересно.

Потом мы отказались от покупки квартиры в новых и не очень домах нашего общинного центра Сандански. Квартиры смотрели и в центре, и на престижной окраине, дома были и большие, и не очень — но все это напоминало наш муравейник в Митино, где в каре многоэтажных корпусов жило много людей, с которыми надо было, даже не знакомясь, толкаться и делить пространство. Тут еще сказался и пример наших друзей Россинских, нашедших себе дом в селе Илинденци. Хотя я-то никогда и не жил в деревне, да и Люба даже в таежном поселке собственницей не была.

Выбрали Плоски, почему — я уже говорил об очаровании пейзажем. Добавлю про воздух: заинтересованная в болгарской недвижимости подруга, которая смотрела вместе с нами, говорила, что в горных сосновых лесах кислорода (впрочем, как и у моря) в семь раз больше, чем на равнине. Подруга Ира, живущая в Казанлыке, подтверждает целебность: когда-то она привозила своих детей в санаторий в Сандански, за месяц избавила от астматического синдрома. И про воду: к нашей чишме (колонке) напротив дома, под явором, приезжают машины, из багажника водители вытаскивают 10-литровые баллоны (во множестве) и подставляют под кран. Водозабор мы нашли сами — в сосновом бору над селом, оттуда и в Сандански ведет труба. Из нашего крана в доме течет то же самое. И это мы еще не обсуждали здешние геотермальные источники — отдельная тема.

Имение в Плоски нам выбрала Светлана Россинская: актриса, она увидела художественное расположение дома на пригорке, на перекрестке пяти дорог, с калиткой под фигурным козырьком. А мы приехали — и согласились. Явор перед домом, ему сто лет. А сам дом маленький, два этажа (первый сложен из валунов, скрепленных землей, второй этаж — кирпичный) вмещают четыре комнаты и кухню; палисадник, за домом — несколько соток сада. Вот это имение мы под себя перестроили за эти годы.

Покупали через риэлтора, сначала зарегистрировав фирму: по болгарским законам, частные иностранные лица не могут покупать землю, а вот легко созданные ими же фирма — может. Выяснилось, что при всей мастеровитости бая Андреа (и столяр, и слесарь), у которого мы покупали дом с участком, здание стоит без фундамента (и канализации, и гидроизоляции) и тихонько сползает со скалы, по стенам трещины — от столетнего эквилибра. Его первым владельцем был поп, приехавший в Плоски служить в церкви сразу после присоединения здешних мест к Болгарии, примерно за сто лет до того, как мы начали ремонт. Так что обошелся нам дом более чем в два раза дороже первой суммы. Хорошо, что мы еще зарабатывали в Москве, пока в Плоски шел ремонт, и могли постепенно отправлять необходимые средства.

От бая Андреа нам остались и его мастерские и винарня, сложенные из пиленых кусков мрамора. Мрамор вообще распространенный в округе материал, потому что над нами, над Плоски и Илинденци, находится его месторождение и несколько карьеров. От известняков, кстати, и вода сильно минерализованная. А мы из мраморной пристройки к дедовой мастерской сделали кладовку, а саму мастерскую, вынеся верстак, превратили в гостиную. Остались дрова — до сих пор не израсходовали, поскольку добавились все древесные элементы от порушенных козлятника и сеновала. А печку в дом мы сами купили новую (такой железный камин), только вот до летней кухни — фурны с разными приспособлениями — руки пока не доходят, так и стоит у ворот полуразрушенная, интересуя лишь цыган, собирающих металлолом, и котов — своих и заходящих.

Ну и, конечно, сад. Последняя жена нелюдима Андреа, говорят, была певуньей и того женского типа человеком, в присутствии которого лучше несутся куры и плодоносят деревья. Если от хозяина нам достались в земле три патрона германского образца 1943 года и куча всяких железяк, то от хозяйки — четыре яблони, например, привезенные из ее родного Рильского ущелья (потом о нем расскажу). В нашем селе таких яблок не видели, а еще и слив — маленькой круглой алычи и большой «венгерки», соседи до сих пор лакомятся белой шелковицей, чьи ветки свисают за ограду. Иногда заодно просят отломить веточку лавра. И смоковницы наши (фиги, инжир — если неясно) пользуются уважением и спросом, как домашний сорт внутри сада, так и дикий — свисающий над дорогой. После того, как уже мы сами высадили саженцы тех растений, о которых в городе могли лишь мечтать, я как-то не поленился и посчитал: у нас стало 30 видов деревьев и кустарников (Любино море цветов и не пытался учесть). Давно не пересчитывал…

Есть еще одна важная особенность: нет краж. Под Ростовом Великим, великолепным русским городом, наша дочь и ее тогдашний муж купили домик. Бились о неудобства, на время вернулись в Москву. А когда приехали обратно, то увидели: растащено все, что можно было унести. Да и что нельзя… Здесь, пока мы были в Москве, а ремонт шел по нашим указаниям в интернете, пропали две вещи: старая электроплитка и старая керосиновая лампа, они понравились тем ребятам из Микрево, которые копали траншеи под канализацию и гидроизоляцию. Один из них, кстати, предлагал купить золотые монеты, принес спичечный коробок, открыл — профили Александра Великого. «Здесь только целые, — говорит. — Я половинки выбрасываю»… Монеты Македонского в этой земле (как и патроны) не случайны, но об этом — в исторической главе.

Мастера сделали бетонную стяжку, укорененную глубоко вокруг дома, теперь дом не ползет. Петр и его сын Стефан, которые успевают обновлять все дома в Плоски, вплоть до храмов, обустроили и все внутри — по нашим пожеланиям, пришлось нам научиться дизайну, архитектуре и инженерии. В доме теперь две «бани», еще один туалет на участке. Вместо старой развалюхи, приспособленной под сеновал и козлятник, стоит гараж, над ним веранда — для игр внучек, когда приезжают.

Одного Петр со Стефаном не могли сделать — каменную подпорную стену, держащую огород и сад от сползания на улицу. Могли сделать бетонную, а нам не хотелось, даже если ее сверху каменной плиткой обложить. И мы нашли мастера — по надписи над уличной чишмой по дороге в лес, там сказано было, что работал Алекси Албанец. Когда нашли его, он назвал причину расцвета своего бизнеса: местные мастера утратили искусство укладки валунов, а у них в Албании — еще нет, поэтому он остался здесь рядом с болгарской женой. И нам сделал стену такую, что даже местный кмет хвалила.

А коротко о нашем «имении» я написал в балладе.

Баллада о доме, коте и саде

Старик больше не мог один

и уехал, у дочки живёт.

А у дома, где новый теперь господин,

старый сад и молодой кот.

Дом постепенно раскроется сам,

всё покажет и удивит.

Он привык отражением быть глазам,

сохраняя в себе их вид.

Три дня дождик долбил гору —

и всплыл каменный дом,

на полу увидели поутру

неглубокий — но водоём!

Без фундамента стоят на скале

метровые клети камней,

а под ними скользит в земле

древний ручей, как змей.

Сто лет назад построил жильё

священник на этой горе,

фундаментом веры скрепил своё

жилище — и не прогорел!

И потом те, кто после него

поповский дом обживал,

ни камня шаткого, ни балки гнилой

не видели наповал…

А кот на задние лапы вставал,

чтобы гладили возле глаз,

на бетоне следы когтей оставлял:

— Здесь живу, я один из вас!…

Сад по своей программе цвёл,

волною гнал урожай.

Майский жук, отгоняя пчёл,

сожрать алычу угрожал.

И горожане, владельцы клочка,

дурманящего землёй,

пришельцы, выходцы с кондачка

в сад ушли с головой.

Всплывали камни, их били кайлом,

как гарпуном — китов,

и сад становился домашним, как дом,

ясным, как мир котов.

Понятны луковицы и ростки,

лозы и сети корней,

но тайны цветов и плодов глубоки,

смирение всё верней.

Что скажете, небо? Какой циклон

сахарский песок принесёт?

Всемирной погоде земной поклон

хранитель сада кладёт.

Скользит по скале, как облака след,

жизнь земляного червя,

и ты привязан, распят, раздет —

не избежать, живя,

тяжести почвы, крепости гор,

солнца и синевы…

Туман от реки, ветер, простор,

ожидание свежей травы.

Лечебные процедуры

Другая логика, не литературная, а житейская, потребовала от меня изменить план проекта и вместо исторического очерка вперед пропустить обзор здравоохранения. Дело в том, что после текста о доме пришло сообщение от читателя в Израиле: «Нет, это не для меня! Мне необходима шаговая доступность врачей». И я принялся анализировать, почему же мне, по идее не более здоровому человеку, шаговая доступность медицинской помощи, ранее возможная в Москве, оказалась не такой уж необходимой.

Начну, все-таки, с небольшой исторической справки. Античный город Партикополис отличался склонностью к медицине, в археологическом музее нашего общинного центра Сандански (последнее, нынешнее имя Партикополиса) есть несколько барельефов, посвященных Асклепию и другим греческим богам, отвечавшим за лечение, самая маленькая фигурка — Панацея. В третьем веке город принял братьев-медиков Козму и Дамиана, на окраине Сандански до сих пор действует храм, посвященный святым медбратьям. Да и город тысячу лет назывался Свети Врач в их честь. Что же вызвало такую специализацию, чем лечили?

Очевидно, уже тогда город был бальнеологическим курортом, и геотермальные воды вокруг горы Кожух (нынешнее имя единственного на Балканах действующего, как внезапно оказалось, вулкана) уже тогда принимались внутрь и ублажали снаружи. И сейчас в построенном австрийцами отеле «Сандански» плавательный бассейн наполняют минеральной водой, а перед отелем стоит водоразборная колонка, из которой беспрерывно течет вода, надпись: +73 градуса. Наливают в бутылки, кто пьет, кто зубы полощет. А бывшую городскую баню переделали в спа-центр. И это не считая специализированного санатория рядом с храмом Козмы и Дамиана.

Таких бань по всей Болгарии хватает, даже целые поселения называются — Павел Баня, Сапарева баня. Баня — это имя всякого водного комплекса, вплоть до совмещенного санузла. А снаружи, как например в Градешнице близко от нас, это заведение близко все-таки к тому, что современные Лермонтову рубаки называли «воды», а римские легионеры, лечившие раны, — термы. В нашем юго-западном уголке Болгарии бани просто сгрудились. Особенно в Рупите.

В кальдере взорвавшегося в IV веке нашей эры вулкана Кожух, между селом Рупите и мемориальным комплексом Ванги (об этом явлении, понятно, будет отдельный текст) бурлят в лужах пузыри, в мелких болотцах и озерцах в клубах пара сидят полу- и почти совсем голые люди, на грунтовых обочинах грунтовых дорог стоят рядами автодома — энтузиасты бань приехали надолго. Раньше здесь вообще не было никакого оборудования, каждый отмокал и мазался грязью как хотел, а теперь поставили кабинки, обнесли изгородью.

Рядом строится что-то многоэтажное. Когда-то я пытался заинтересовать этой темой российских бизнесменов, выяснилось, что участок в восемь гектаров муниципалитет продает довольно дешево, обременение одно: построить отель на четыре звезды. Наши предприниматели, привыкшие «урвать и затаиться», не заинтересовались бизнесом в долгую: надо было организовывать туристический маршрут, связываться с компаниями морских круизов, заходящих в Салоники, продумывать логистику для преодоления 150 километров от морского причала до теплого бассейна… Очевидно, что нынешних заказчиков новой стройки это не пугает. Тем более что теперь и без круизов поток желающих не пересыхает, номера на трейлерах со всей Болгарии, есть польские, немецкие, итальянские, даже британские.

А мы лечимся не в общих бесплатных лужах. Рядом, за стенкой, прямо за оградой Вангиного комплекса есть минимально благоустроенные бассейны, три отделения: мужское, женское и — общее. Общее — это где можно поплавать, а в гендерных маленьких бассейнах не расплаваешься, в каждом отделении их по два, один с прозрачной водой, другой — с комками водорослей. Попадают они в кафельные берега вместе с водой с глубины нескольких сот метров со свойственной температурой в 76 градусов, но по пути воду охлаждают до 40 с чем-то. Лежать долго подряд нельзя, да и не подряд тоже больше, чем по три захода в каждый бассейн, не выдержать. Сердцу такая нагрузка заметна. Зато потом выходишь, хоть под снег, и дышишь легко, и суставы не скрипят, и с кожи что-то лишнее исчезло. Стоит это удовольствие в переводе на знакомую валюту два евро с человека. Чаще чем раз в месяц нырять не рекомендуется.

Чем геотермальная вода полезна при внутреннем употреблении — не скажу, на себе не пробовал. Некоторые пьют, кому врачи посоветовали. А я настороже: много минералов в воде, что заметно по накипи, может повлиять на суставы. Зря, что ли, так много у нас в Плоски скрюченных, хромающих людей? Правда, большинству из них — за 80. Но мы, на всякий случай, пьем воду после фильтров. А с другим местным водным обычаем мы смирились с трудом: все чишмы, все родники и колонки текут всё время изо всех кранов, никто не прикручивает, отводы идут от них иногда на огороды, иногда в ручьи, спрятанные в трубы или открытые, а чаще всего — куда наклон поведет. В России, в городах мы привыкли воду беречь. Тем более это обычай странен приехавшим из Израиля бывшим пустынникам. Но здесь, особенно на отрогах Пирина, богатого родниками и ручьями, на нас, закручивающих кран на общей чишме, смотрели с недоумением. Не пробовал, может напротив, на Малешевской планине, которую местные называют «Сух балкан» (балкан — это лесистые горы) по-другому посмотрят?..

Примерно такая же «баня», как непосредственно в кальдере Кожуха, есть в санатории в селе Марикостиново, недалеко от Сандански и Рупите. Там лежишь не в кафельном бассейне, а прямо в озере среди тальника, но уже под присмотром врача. Можно и массаж заказать — после консультации. Многим местным жителям санаторий обходится без добавочных трат, если он по лечебному профилю, его оплатят медстраховкой. Тоже сильное средство — рекомендовано не чаще чем раз в полгода повторять десятидневный курс.

Ну вот мы и подошли, собственно, к медицинскому обслуживанию. Я имею в виду порядок медстраховки. Пока у нас были годовые разрешения на жительство в Болгарии, страховку тоже покупали на год. Если что — обращались в больницу при евангелической церкви в Сандански или в городскую поликлинику, платили — и нам и анализы делали, и глаза смотрели. В любом случае, в разы дешевле, чем в Москве. При необходимости приезжал к нам врач из евангелической больницы, ставил на ноги — буквально. Да еще оказалось, что в Плоски живет профессиональная массажистка. Шибко помогло...

Теперь, когда у нас ВНЖ на пять лет, регулярно платим медстраховку (примерно, по две тысячи рублей в месяц), за это пользуемся личным лекарем, скидкой на лекарства по хроническим болезням и возможностью консультаций по направлению — допустим, к кардиологу. Или на УЗИ. Личный лекарь, типа участкового врача, принимает в определенные дни и в Плоски, можно к нему в Сандански не ездить.

Как-то понадобилась скорая помощь, минут через пятнадцать приехал уверенный индус, уверенно говоривший по-болгарски и по-русски, быстро и понимающе помог. Учился в Софии, остался работать. И я вспомнил районную поликлинику в Митино, где все врачи во всех кабинетах тоже были «южане». Но им, именно в силу полной корпоративной (и не только) сплоченности, как-то не хотелось доверять…

Более сложные манипуляции пришлось перенести нашим друзьям-эмигрантам. И глаза оперировали, и с онкологией боролись, и сложные зубные протезы делали. Последнее — в Сандански, самое чувствительное — в Благоевграде и Софии. Есть и свои университетские клиники, есть многопрофильные больницы, есть и международная франшиза. В любом случае, уровень специалистов и уровень оборудования европейский, а уровень цен — в разы ниже. Конечно, и по сравнению с Москвой.

Другой вопрос, что социальная функция здравоохранения зависит не от одних медиков и не только от их финансирования в сравнительно бедной стране. Недаром же в Благоевградской, например, области население за последние десять лет уменьшилось на 44 тысячи человек, согласно недавней переписи. В Плоски только при нас ушло несколько десятков человек, молодых из них мало, если те и гибнут — то на дорогах. Причины: и старение населения, и отъезд работоспособных на Запад, и патриархальный во многом стиль жизни, включая отношение к здоровью, и особенности жизни цыганских кварталов больших городов. И, конечно, проблемы нынешней пандемии.

Самолюбивые и упрямые болгары не слишком жалуют маски, вакцинацию и прочие ограничения, при этом ссылаясь на то, что и при предосторожностях вирус мимо не пролетает. Например, на январском заседании Национального совета безопасности плохо себя почувствовал спикер парламента, увезли с ковидом в больницу. Теперь все члены совета, включая президента страны и премьера, на карантине. Вроде бы, плохо. Но если вспомнить «бункер» российского президента, возникает уважение к равенству в беде…
Сейчас (в январе 2022-го) в день в маленькой стране фиксируется до 7 тысяч инфицированных, и это при низком уровне вакцинации, хотя и самыми эффективными средствами. Сразу два побочных замечания: такой статистике, сравнимой с европейской, можно верить, значит, и в других возможных случаях не будут врать. И второе замечание: ни паники, ни безумного протеста сейчас не видно. Значит, и в другие кризисы стоит рассчитывать на цивилизованное развитие.

Вулкан и Ванга

Ну вот, теперь от геотермальных вод можно перейти к Ванге. Понятно, что и то, и другое — отчасти лечебное понятие, но есть и другая связь их качеств, через вулкан Кожух. От него воды собрали полезные минералы и подземные водоросли, а Ванга, как уверяют ее адепты, получила свои экстрасенсорные способности. Примерно так и написали на табличке в мемориальном комплексе, попутно связав подземную активность с космической.

Эзотерики научно объясняют: баба Ванга потому была такая прозорливая, что жила в кальдере взорвавшегося вулкана Кожух, где не только геотермальные воды выходят на поверхность, но и сильное электромагнитное излучение. Понятно, что всякая вера, если не воюет с научными данными, то пытается их использовать для укрепления своей силы. Но вода там, на окраине деревни Рупите и за углом от раскопок древнего города Гераклея Синтика (разрушенного тем же Кожухом), на самом деле приносит силы человеку и ослабляет болезни. И Ванга на самом деле лечила.

Теперь надо объяснить, при чем здесь Болгарская Петка на упомянутой табличке. На Балканах эта святая Петка-Параскева (Параскева Пятница) вообще стоит наособицу. Жила она в XI веке во Фракии, которая тогда входила в Римскую империю (в то, что от нее осталось на востоке), сейчас ее родной город на берегу Мраморного моря называется Селимпаша и оказался в Турции, но болгары справедливо считают себя наследниками Фракии (об этом потом). Параскеву-Петку, аскетичную самодостаточную умную женщину почитают и в Молдавии, где сейчас оказались ее мощи, и в Сербии. В России ее почему-то называют Сербской Параскевой, хотя она бывала, например, в Египте, но не в Сербии.

Так вот, именно она заложила в балканский православный обиход почитание такого рода святых. Храмов, посвященных ей, много по всей Болгарии. И Ванга сознательно себя с ней ассоциировала. Биографию Ванги я пересказывать не буду, тем более — апокрифы о ней, как о современном Нострадамусе. Могу добавить, что в своей деятельности она следовала примеру еще одной святой, уже нового времени, преподобной Стойны. В конце XIX века та родилась в Сересе, который сейчас потерял все свое болгарское население (об этом позже) и находится недалеко от нас, но уже в Греции. Стойна приняла под свое управление храм в Златолисте (рядом с Мельником, близко от нас), хотя была слепой, как и Ванга, после удара молнии. Лечила, пророчила, помогала антитурецким повстанцам…

А Ванга в скромном домике принимала тех, кто приходил к ней со своей бедой. Я знаю несколько человек в нашей округе, кому она помогла поправить здоровье. Знаю, что к ней приезжал поговорить Тодор Живков. В музее мемориального комплекса есть видеоматериалы и фотографии, записи разговоров с пророчицей. Я же вижу в ней человека, внимательного к чужой боли и к бедам мира, поэтому и развившего свою интуицию, тем более — не отвлекающуюся на пестрые картинки действительности. А вот действие «космических сил» или излучения подземных электромагнитных колебаний на связи нейронов ее мозга я представляю плохо. Наука до этого еще не дошла…

Вот здесь она и принимала приходящих — и односельчан, и Живкова. Хорошо, что коммунистическая власть ради своей идеологии не перекрыла к ней дорогу, плохо, что в своих апокрифах политики использовали ее имя для провозглашения бед для мира, не принявшего новую квазирелигию. В результате из преференций и приношений сложился фонд имени Ванги, на средства которого по ее указанию и был построен совершенно неортодоксальный храм св. Петки.

Его современная страстность сначала не радовала церковных иерархов, но теперь, после того как в мемориальный комплекс стали съезжаться сотни машин на храмовый праздник, это место вошло в официальную религиозную традицию. Замечательные фрески современного художника! Сколько боли, надежды и веры…

Вот и приходят теперь сюда болезные, как когда-то шли к Ванге.

И сама Ванга присутствует в храме на современной иконе.

А за стенами церкви, рядом с музеем и колокольней, ее могила.

Есть и бронзовый памятник, похожий на портрет в церкви.

Сухопутные наши черепахи, которые каждое лето лезут под колеса на дороге к Плоски, как будто одна сторона полей и лугов существенно отличается от другой и это немедленно надо проверить (они не одиноки, черные дрозды и в декабре стараются пролететь перед капотом), а по тропинкам вовсе шустрили по-хозяйски, так вот, сухопутные на зиму зарылись и спят. Холодно холоднокровным. А водным нашим — совсем не холодно, вода-то в Рупите идет снизу горячая, 76 градусов, так что черепахам приходится вылезать на камни в озере, чтобы проветриться. Да и озерца в мемориальном комплексе Ванги существуют как раз для охлаждения геотермальной воды. Правда, черепахи и рыбки думают, что всю эту систему прокопали для них, и носятся туда-сюда, малые гоняются за большими совсем не с черепашьей скоростью. Зато большие командуют. Указывают.

Рядом с черепахами пользуются даровым теплом и люди. В январе сидят, опустив ноги в озеро.

Ну а летом, на жаре в 40 градусов (в тени) вода работает по-другому.

В комплексе кроме проток с черепахами и рыбками есть и птичник. Но аисты возвышаются над всем. Вообще-то их здесь меньше, чем воробьев, скворцов или жаворонков, но кажется больше, чем сорок и кукушек. Летают над головами, носят в клювах из Струмы лягушек, рыбешек или змей — с окрестных склонов. Носят в гнезда, которые местные жители установили почти в каждой деревне. Но эти аисты — особенные, они из Рупите.

Особенной была для меня и встреча с ними в Болгарии, ведь моя первая книга стихов называлась «Аистиная кисть». Стихотворение, которое дало название книге, родилось после увиденной белорусской Хатыни. Аисты притянули образной силой, слегка экзотичной для городского человека. И вот теперь, в Болгарии, они обыденность. Существование рядом с тобой крупной независимой птицы как бы расширяет твой горизонт. В общем, примерно так, как я пытался написать более тридцати лет назад.

По указанию Ванги уже после ее смерти был вмонтирован в стены Кожуха крест, посвященный памяти погибших при извержении жителях античного города Гераклея Синтика.

Крест хорошо виден со многих точек.

Историю города Гераклея Синтика, который просуществовал 800 лет в одной державе и двух империях, я расскажу в следующей главе.

На форуме истории

Пора уже заглянуть за скалу напротив мемориального комплекса Ванги. Там, в полукилометре от открытых геотермальных источников, раскопки Гераклеи Синтики. Именно ее жителям, погибшим при извержениях вулкана Кожух в IV и V веках нашей эры, посвящен крест, вырезанный по просьбе Ванги в оставшейся стенке кратера.

Погибший город искали давно. Но не там. Греческие археологи пытались найти его южнее — зря, что ли, по ту сторону Беласицы существует современная греческая Ираклея. Землетрясение, конечно, могло и там разрушить античный город, но искомые руины оказались прямо за сохранившейся стенкой Кожуха, у современной приграничной железнодорожной станции Рупите, на окраине одноименного села. Так сравнительно недавно, уже в третьем тысячелетии, обнаружили один из крупнейших античных городов на Балканах.

Он существовал с IV века до нашей эры, сначала был форпостом на фракийской границе Македонского царства, укрепленной воинской заставой, отдаленной на 150 километров от родовой столицы Пеллы. Македонцы продвинулись дальше на северо-восток, и Филипп забыл, что недавно проводил границу по Струме — одной из столиц его расширившегося царства стал Филиппополис, ныне Пловдив. Ну и Гераклея стала охотничьей столицей знати, как бы курортом в жаркое время. В Римской уже империи ее население достигало, по некоторым оценкам, 50 тысяч человек.

Гераклей, Хераклей, Ираклей (это все русские транскрипции) было много в греческой ойкумене — городов, названных в честь античного героя (то есть полубога, получеловека) Геракла. Думаю, что он достался грекам-ахейцам еще из доахейского пантеона — как Орфей, Посейдон, Дионис, фракийские божества. Кстати, «фракийское» ничего не говорит о древнем населении, поскольку «фраки» — это греческое обозначение варваров. Но в пору основания города ахейцы уже не были самым продвинутым сообществом этих мест, македонцы, новое поколение эллинов, наступали. Греческий историк Геродот называл предшествующую державу фракийцев крупнейшей в Европе. Но она не оставила своего литературно-исторического архива, самая длинная надпись на фракийском языке состоит из 28 букв…

Но все-таки Гераклею Синтику нашли там, где надо — у земель фракийского племени синти. Зря, что ли, в десятке километров от нее, перед въездом в наш общинный центр Сандански стоит статуя Спартаку, сыну вождя одного из здешних племен, то ли синти, то ли миди. В Археологическом музее Сандански скромно висит каменная гемма с характерным изображением фракийского всадника — символа болгарской древности, гемма из близких раскопок. Правда, как имя Спартака звучало по-фракийски, теперь можно только предполагать. Партикополис (ныне Сандански) поставили в предгорьях Пирина, а Гераклею напротив, у схождения Беласицы и Малешевской планины. И маркетологам повезло — можно называть «Синтика» современную винарню, тоже у въезда в Сандански.

Кто жил в античном городе? Фракийцы, греки, кельты, а потом и готы, возможно. Вне зависимости от происхождения — римские граждане, избиравшие старейшин, заседавших в базилике, перед которой и сейчас стоит статуя то ли императора, то ли наместника. Археологи, которые ее отрыли и поставили перед стенами «народного собрания», точно назвать не могут: статуя без головы, хотя тога пышная. А головы, уверяют ученые, могли быть сменными: что ж, из-за каждого императора (они менялись часто) статую новую вырубать? Достаточно скопировать с поступившей из метрополии монеты портрет — и приделать к уже готовой фигуре.

Сзади базилики археологи поставили отрытый могильный камень с длинной надписью. Да и не надпись это — целый детективный роман, сжатый до пары абзацев. История исчезновения, поисков и нахождения останков достойного человека, который погиб в районе нынешнего Кюстендила, если я правильно понял. Из перечисления действующих лиц видно, что гражданами города были люди с самыми разными национальными именами. Но все они смотрели гладиаторские бои, за организацию которых ставились благодарственные стелы «спонсорам». Есть в городе и свой «колизей», большой амфитеатр, как утверждают расшифровщики ультразвукового зондирования. Но до него руки не скоро дойдут — он в глубине образовавшегося при землетрясении холма.

И пока раскопки идут на форуме и вокруг него. Вокруг магазинчики — как бутики в торговом центре. После каждой пары квадратных помещений видно полуовальное — это алтарь какого-либо отраслевого бога, здесь, допустим, кожевенники и обувщики из соседних офисов заключали сделку, освященную небесами. А на углу форума, там, где раньше, очевидно, был храм главного бога, то ли Зевса, то ли уже Юпитера, нашли изменения в его фундаменте, характерные для раннехристианской архитектуры. Переписали, значит, на епархию. Возможно, как и остатки епископской базилики в Сандански, это свидетельство самых ранних на Балканах христианских храмов. Судя по одновременному разрушению, в городе к моменту взрыва Кожуха одновременно исполнялись культы и языческие, и христианские.

Самые яркие, понятные и профанам древние ценности Гераклеи ушли в музеи, в Софии мы видели почти метровую золотую цепь, в близком приграничном городе Петриче, к общине которого относится Рупите, есть свой археологический музей. Кстати, этот город, построенный позже вокруг головы водовода, снабжавшего Гераклею, получил свое имя — Петрич, каменный — оттого что его первые дома были сложены из сияющих камней, привезенных из близких развалин Гераклеи. Но скоро и прямо на территории раскопок создадут музейную экспозицию, часть закроют стеклом.

А там отрыта мощная канализация, такой нет в окружающих селах. В некоторых каменных руинах видна штукатурка, а сами стены сложены из грубо обработанных камней, перемежавшихся пластами плоского римского кирпича. М-да, а наш дом в Плоски, в 25 километрах и паре тысяч лет отсюда, внизу сложен менее надежно, кирпич появляется только на втором этаже, да и то не такой крепкий…

Сам форум отрыт уже на солидной площади, удачей археологов стало то, что современный владелец этой земли не стал ждать компенсации от государства и передал свой пригодный под помидоры участок на исторические нужды. В скобках заметим, что и в наших краях, и по всей Болгарии есть много мест, о которых достоверно известно: скрывают древности. Вот, например, амфитеатр неподалеку от Плоски… Но часто на раскопки нет денег, не только на выкуп у землевладельцев, но и на технику, и на оплату квалифицированной рабсилы. Историки относятся к этому стоически, работают за малые по современным понятиям деньги, сами же и ночуют рядом в домике, и ведут экскурсии.

Вот по многим и долгим разговорам с историками-практиками и сложились эти заметки. Мне объяснили, что выбор площадки под заставу македонцами был определен топографически: между хребтов нашего уголка проходят важнейшие коммуникации, ведущие из Греции в остальную Европу, отсюда такая скученность поселений на малой площади. Не обязательно выбор был связан только с желанием контролировать возможные перемещения возможных врагов, дороги — это торговля, это развитие. Видимо, товары на форум в Гераклею везли со всех сторон света, по сухопутным дорогам и по Струме, которая тогда звалась Стримоном.

— Да, понимаю! — отвечал я. — Ведь и сейчас главная дорога, связывающая Грецию с Европой, проходит к узким воротам между Беласицей и Пирином в паре километров от раскопок. И во время ее строительства, тоже рядом, между селом Дамяница и рекой, нашли остатки поселения времен неолита. То есть люди еще с дописьменных времен оценили преимущества этих мест?

— Это даже не преимущества, а невозможность не принимать во внимание, — говорили археологи. — Селище у Дамяницы — крупнейшее в Европе, не говоря уже о Балканах. Здесь с VIII по IV тысячелетие до нашей эры бурно жил центр ремесел и торговли с многотысячным населением. Были кварталы жилые, была и «промзона» у реки, где делалась керамика из здешней удачной глины и отправлялась на обмен в другие края.

— Можно ли сказать, что весь наш пятачок между хребтами — как форум, площадка развития, узел взаимодействия племен, а потом и народов, ставших родоначальниками современной цивилизации?

— Гипотеза не лишена основания. Стоит еще учесть, что македонцы и фракийцы, скорее всего, были родственными племенами, об этом говорит фракийский корень «дон». В центре располагались племена, образовавшие фракийский союз, а потом и царства, западнее — македонский узел над Пелопоннесом, а с востока — мирмидоняне.

— Те самые, вождем которых был Ахилл?

— Троянская война вообще может рассматриваться как дележ территории между фракийскими и ахейскими племенами, причем стороны конфликта были сформированы не по национальному признаку, а по феодальному, если так можно сказать, по отношениям властителей. Кстати, примерно так и Гомер описывает события.

— Допустим. Но как представить себе, почему поселение, которое просуществовало четыре тысячи лет, то есть больше чем почти все современные города, вдруг исчезло, засыпано песком берегов Струмы, почему только через пару тысяч лет в наших местах появились новые значительные населенные пункты?

— Троянская война вряд ли была единственной после неолита, но в ее описании можно найти объяснение. Изменилось вооружение, военная техника и тактика, стало сложно оборонять города на равнине, пришлось строить укрепленные селения в горах. Тем более не в центре государства, а на его окраинах.

— Да, в музее Пеллы мы видели оружие, похожее на мечи и щиты героев Гомера. Сохранились латы не рядовых, конечно, македонцев, а прямых предков Александра Великого.

— Нельзя утверждать, что это родственные поселения, Дамяница и Гераклея, между ними могло пройти не только две тысячи лет, но и несколько волн переселений и завоеваний.

Такой сгущенный в несколько абзацев диалог я себе соорудил из неторопливых разговоров с разными людьми, но так короче получается донести ход размышлений. Один из них сказал мне про кельтов в Гераклее, я уцепился: значит, уже позднеримское время. Потом нашел и подтверждения в книгах о переселении разных племен. А затем увидел в истории падения Римской империи, что волны готов, вошедшие в конце IV века нашей эры на территорию империи в районе дунайских границ нынешней Болгарии, прошли всю фракийскую провинцию и двинулись в Грецию вниз вдоль Струмы, через наши проходы — в сторону Константинополя.

Варварские племена готов, гуннов, авар опустошили цветущую провинцию, принесли чуму. И как пишет авторитетный историк, профессор Сорбонны Мюссе в своей книге «Вторая волна нашествия варваров на Европу», славяне, спускавшиеся с севера, от Балтийского моря, пришли в эти края практически на пустое место: государства были разорены, а люди вымерли к VI веку. В венском Кунстхалле мы видели замечательную карту переселения народов. На ней ясно видно, что так же, как Балканы, славяне заполнили и часть Греции. Отсюда понятной становится схожесть нынешних греков и нынешних болгар.

Ну, о славянской жизни Болгарии поговорим отдельно, как и о ее взаимоотношениях с «Византией», то есть — с восточным остатком Римской империи.

Торс

В упадке, в дикости, в обозе

в переселенческой тоске —

скрип колеса Метаморфозы,

хруст человеческих костей.

Шли сотни тысяч друг на друга,

сходясь на глубину копья,

история, войны прислуга,

не сберегала ничего.

Дни потрясающего зверства

не в силах пласт перелистнуть —

и в жилах каменеет сердце,

в прожилках мраморная грудь.

Потом отроет археолог

предмет культурной старины —

безруких торсов, безголовых

музеи мелочью полны.

Венец безмозглости, уродство,

наследства тягостная цепь —

единственное превосходство

над теми, кто уходит в степь.

Кочевье готов или гуннов,

чума и засуха, потоп

на мраморных играют струнах

в пластах осадочных пород.

Родственная речь

Я не сказал о том, что была еще одна причина, по которой мы выбрали Болгарию для проживания. Можно же было попробовать комфортную Германию, например, которая принимает евреев, или просто Израиль. Но кроме того что не хотелось становиться в позу просителя, не тянуло переходить на чужой язык. Для меня, с ученичества не чувствовавшего призвания к иностранным языкам, хотя и нельзя сказать, чтобы сильно при этом тупившего, нашлось словесное оправдание: я живу в языке. Для меня важно не примешивать к моим ассоциациям, необходимым в стихах, да и в прозе, слов, которые я не могу до дна почувствовать, которые могут быть мной поняты приблизительно, из-за которых я могу оказаться… пустозвоном, что ли. У Любы нет такой проблемы, она ориентируется не только в крепко усвоенном английском, но и слегка в польском, французском, даже чешском — судя по общению с аборигенами в наших поездках. А теперь вот свободно общается с соседями на болгарском, читает книги и газеты, даже кроссворды разгадывает.

Так вот, и мне этот язык был близок еще до прямого знакомства, хотя, в отличие от Любы, я на журфаке древнерусскую (старославянскую, древнеболгарскую) литературу увлеченно не изучал. Но звучание слов, да и кириллица делали для меня родственной эту быструю, твердую, как камушки в горной реке, речь.

Даже понятные, мгновенно, слова звучат отстраненно: там, где в русском гласные смягчают, или даже мягкий знак после согласного определяет звучание, звук болгарского слова предстает как бы без оплетки — чистый металл. Соответственно, и наша речь, тем более мои попытки сказать что-нибудь явно понятное или даже болгарское звучат непривычно. Кто-то сказал, что русский акцент напоминает стиль разговора болгарских геев. Вот уж не думал!..

По звукам родственно, а по корням иногда неожиданно. Вот, скажем, слово «страхотно» — это о чем? Это эмоционально? Да, но в позитив или в негатив? Тогда, скажите, если по-русски «ужасно красиво» — это лестная оценка, то почему по-български «страхотно» не может быть «чудесно» или «замечательно»? Думаю, это перешло в общеупотребительный язык из дамского… В любом случае для меня неожиданная помощь, расширение взгляда, поддержка поиска — какие еще смыслы таятся в языке. Ведь он — не скучная грамматическая конструкция, а ментальное зеркало, переливающаяся многослойная атмосфера культуры, обычаев, стремлений.

Добавочным неожиданным ключиком стало обилие в болгарском языке слов тюркского происхождения. Вон та колонка под явором напротив окна, из которой беспрерывно течет вода, называется «чишма» — родник, на празднике в церковном дворе разливают большим половником в принесенные сосуды густой суп «курбан-чорба», да и много других предметов и явлений, появившихся в народном быту явно до прихода османских завоевателей, несет тюркские корни. Наследство, видимо, булгар, пришедших из поволжских степей, от уральских предгорий, во вторую волну переселения народов вскоре после прибалтийских славян. А я-то, родившийся в Оренбурге и выросший в Уфе, чувствую не чуждыми не только славянские, но и тюркские слова и обороты языка.

Они все здесь перемешались: фракийцы, славяне, булгары, потом и цыгане. В городском бассейне, где одежда меньше нивелирует людей мировой модой, посмотришь: вон та девочка прямиком с античной вазы, у этой — типично славянские черты, вот смуглый шустрый парень, вот спокойный степняк… И всех их объединяет общая ментальность, которую хранит общий язык — основательный, с обилием суффиксов и артиклями, со следами общения всех соседей — от греческих до иллирийских, албанских.

В пятом-шестом веках пришедшие на пепелище Римской империи славяне не чувствовали себя народом, роды и племена не были скреплены, объединяли их только войны с Византией, которая пыталась четко обозначить границы. Именно эти взаимные стычки, в которых булгары стали играть роль военных вождей, примерно как варяги в это же время на Руси, создавали структуру общей жизни. Общей — как внутри кипящей балканской котловины, где оформлялись отличия с родственными сербами, так и во взаимодействии с развитой европейской цивилизацией.

И та, в свою очередь, приняла участие в формировании не только народа и государства, но и языка. Через культуру, то есть — через религию. Константин Философ, уроженец близких к нашим местам Фессалоник, с детства впитавший язык и представления греков, славян и евреев, населявших нынешние Салоники, умер в 869 году в Риме, с почестями похоронен — потому что достойно выполнил поручение римского папы, вместе с братом своим Мефодием положил начало переводу книг Библии на еще один варварский язык. Для славян он стал святым Кириллом, создателем кириллицы — и многих понятий, образов, отношений, прижившихся в славянских языках.

Начинал он свое послушание отнюдь не в Болгарии, а в Моравии, среди таких же монахов. Но потом соседние немецкие епископы захотели взять моравских братьев под свое крыло, контролировать «промывание мозгов» славян. И Кирилл с Мефодием и учениками ушли в Плиску, под крыло болгарского князя Бориса. Там, в нынешней Старой Плиске, где наш Международный союз писателей имени Кирилла и Мефодия проводил свой фестиваль «Славянское слово», есть впечатляющий музей с прекрасным каменным алфавитом во дворе — памятником кириллице. В музее Старой Плиски, как в парижском «мадам Тюссо», стоят статуи первых болгарских ханов, князей и потом царей, есть мизансцена с «моравскими братьями», работающими над рукописями.

Но нет, понятное дело, предыстории их отношений с Борисом. А болгарский князь до их приглашения в свою столицу успел казнить почти всех немногих к тому времени христиан-подданных. Поскольку считал их агентами влияния соседней великой державы, подрывающих языческие «скрепы» народного единства — ну и государственную власть заодно. А потом решил, что Римская империя потому так хорошо устроилась по соседству, что ее скрепляет не тюркское тенгрианство, а могущественная европейская вера в единого бога. На его обращение откликнулись и Константинополь, и Рим — так Кирилл с Мефодием оказались в Болгарии, которая стала центром создания славянской письменности благодаря переводу священных книг с латыни, греческого и еврейского языков. Зря, что ли, братья прошли школу Салоник!

Но для того чтобы крестить все население страны, требовались большие «тиражи», по всей Болгарии надо было обеспечить храмы литературой. Для того потребными оказались до 20 тысяч телячьих шкур в год, писали-то на пергаменте. Не каждый наместник царя мог обеспечить (содрать со своих крестьян) такое количество, поэтому «моравские братья» были посланы в богатый Охрид. Город нынче входит в состав Северной Македонии, а тогда был одной из столиц первого Болгарского царства. Там в монастыре на маленьком острове красивейшего Охридского озера, европейского Байкала по чистоте, закипела работа переводчиков и переписчиков. Проверять каждую букву, чтобы не было разночтений в священном писании, Мефодию (Кирилл уже отбыл в Рим) помогали Наум и Климент Охридский. Имя святого Наума носит теперь островок на озере и монастырь, а святого Климента Охридского — Софийский университет.

Власти империи сознательно желали цивилизовать буйных варваров, с которыми к тому времени успели не раз повоевать. Но получилось, как с готами. Тем тоже помогли создать свою письменность, постарался вестготский епископ Вульфила. Готы крестились, но потом все равно активно участвовали в падении Рима. Из причерноморских степей они прошли в IV-V веках по болгарским ныне дорогам до наших мест, мимо Гераклеи Синтики и Партикополиса на основную территорию империи. Впрочем, и прошедшие через столетие той же дорогой булгары, а потом и восточные славяне, христианизировавшись, не потеряли желания «потрогать за вымя» богатых соседей.

Например, киевские князья. В Великий Преслав, одну из древнеболгарских столиц, на несколько лет переселялся даже князь Святослав, думал не только о том, что по Черному морю на ладьях он легко достигает стен Константинополя, но и о том, что город на чудесной балканской земле неплохо бы сделать столицей объединенного славянского царства. Помешали проекту печенеги, разбившие войско Святослава на обратном пути у порогов Днепра. Историки не исключают, что вороги поджидали его там, потому что были предупреждены из Киева деятелями, не желавшими столь решительных перемен. А жаль, неплохое бы царство получилось. Да и нынешняя геополитика выглядела бы по-другому…

Кстати, в соборе святого Петра в Риме в одном из пределов мы видели изображение святой Ольги, княгини, приведшей христианство в Киев, той самой, что сожгла город древлян, убивших ее мужа Игоря. Есть источники, которые утверждают, что Ольга приехала «в замуж» с территории нынешней Болгарии, тогда уже христианской.

Как бы то ни было, столетия спустя после крещения, даже после Ивана Рильского, сурового пустынника, создавшего основы болгарской нравственности, личного самоусовершенствования (об Иване, думаю, позже и подробнее расскажу) болгарские воины шли в соседние пределы с войной. После одной из них император Василий приказал ослепить четырнадцать тысяч пленных воинов, чтобы дорогу в империю забыли. Василий получил в истории имя Болгаробойца, а царь Самуил, который с ним воевал, умер от переживаний. Сейчас соседние государства, Болгария и Северная Македония, смешно спорят о том, чей же был царь Самуил, памятники которому стоят и в Скопье, и в Софии. А Самуилова крепость, основанная его воинами, стоит на самой границе двух нынешних государств, полчаса езды от Плоски…

Так почему же неудачей кончились расчеты римских (включая Константинополь) стратегов? Почему принесенная варварам высшая на тот момент цивилизация с самым развитым гуманистическим мировоззрением не дала мира ни империи, ни образовавшимся на ее месте и вокруг государствам и народам? Неужели дело в том животном инстинкте, который Лев Гумилев назвал пассионарностью, неужели именно он приводит в движение слепые массы и ослепляет вождей?

Неужели те волны беженцев из «третьего мира», которые сейчас бьются о берега цивилизации, неизбежно ее уничтожат? И что останется от человечества? От нынешней «Вавилонской башни»?

Книги. На разных языках. Которые не забудут?

* * *

Кто придумывает — тот и называет.

И пока другой ещё зевает,

он просовывает гибкий свой язык

в сердцевину чуждого наречья,

старые слова слегка калеча.

Ничего — другой уже привык,

но пока он ищет имя снега,

ожидая откровенья с неба,

копоть принимая за кровать,

кто-то изобрёл взамен кухлянки

куртку, лёгкую, как пиво после баньки,

чтобы легче золото копать.

Ты отдай за скорость разуменья

тяжкий труд любого поколенья.

Офисов бессмысленная мзда -

коротка хазарская кольчужка,

и вприпрыжку не шепчи на ушко,

ты своим не будешь никогда.

Тот варяг, кто выправил кольчугу,

драгу, пушку, а вчера — подпругу,

тот сегодня слово смастерил.

Приноси, как жертвоприношенье,

слов своих невыношенных жженье.

И в конце — черта чужих чернил.

Будители и миряне

В нашем селе, как в каком-нибудь старом городе, есть своя главная площадь. На нее выходят пять кафе (недавно открыли последнее) с магазинчиками, она замощена брусчаткой, а на главном здании надпись: «Читалище Светлина». Произносится «читалиште» и означает «библиотеку» — ну, вспоминайте «Кавказскую пленницу» и спрашивайте, как туда пройти! Очень просто, во многих болгарских поселениях мы видели указатели, даже на английском на стрелках написано «library». Ничего странного, библиотеки создали эту страну. Революции, национально-освободительные и прочие общественные движения обычно зарождаются в образованном классе. Здесь началось с просвещения, как во Франции, со стремления развить интеллект нации.

Несколько столетий Болгария была провинцией Оттоманской империи, первое и второе средневековые царства прочно забыли. Турки потихоньку селились в долинах, болгары в горах, занимались своим сельским хозяйством и платили налоги. Побольше, чем турки — за то, что христиане. Кстати, довольно близко была другая, более бедная османская провинция Албания, и там те, кто жил в горах, наоборот, становились мусульманами, потому что не могли заработать своим хозяйством на налоги. А те албанцы, кто жил на хороших землях, оставались христианами, они же одними из первых, как армяне, приняли крещение…

Так вот, в болгарских вилайетах почти не было случаев перехода в ислам крещеных: те, кто из этнических болгар его исповедовал, приняли мусульманство еще до прихода турок, когда по всей Европе стали преследовать секту «богомилов», болгарские ее последователи решили перейти в ислам, лишь бы не сдаваться. А прочие православные тоже были упрямыми и слушали своих священников, не прельщаясь снижением податей. Во всем остальном они подчинялись османским властям спокойно, безо всяких восстаний, термин «иго» не употребляли. До тех пор, пока попы не стали учить прихожан болгарской грамоте, открывать школы и заводить библиотеки.

Так начиналось национальное самосознание. Не среди простых людей, не слишком задавленных империей, а среди обученных мыслить не приземленно, решивших и сумевших взглянуть на себя не только как на земледельцев и скотоводов, но и как на народ. Мелкие купцы, ремесленники, учителя — грамотные в первой половине XIX века и составили среду недовольных, борцов за независимость. Конечно, они были молодыми людьми и поэтами. Но готовили их попы.

Которые и сами не отсиживались. К 70-м годам века освобождения стали образовываться подпольные кружки, а потом и вооружаться. Один из таких священников, отец Матей Преображенски по прозвищу «Миткалото», так возбудил свою паству, что его молодой последователь Теодор Лефтеров, из небедной семьи, позволившей ему учиться в Лондоне и стать успешным торговцем, ушел в сельские учителя, а когда началось восстание 1876 года, взял револьвер в руки и с ним погиб. Так он и запечатлен на памятнике в Велико Тырново: в учительской тужурке и с пистолетом, даты: 1852-1876. Понятно теперь, почему тургеневский Инсаров стал идеалом народовольцев в России, видевших в наследниках крепостников аналогию турецкого ига.

Все они, и священники — от отца Паисия, митрополита XVIII века, до Миткалото, и поэты, и революционеры — от Христо Ботева до Васила Левски, получили имя «будители». Все они и сейчас присутствуют в жизни болгар. Наш дом одним концом выходит на улицу «Васил Левски», наш друг Иван Парапанов вместе со своими друзьями-краеведами ходит по местам повстанческих укрытий в Пиринских горах. Люди помнят, чей родственник где воевал, помнят и тех, кто уже более ста лет назад освобождал в балканской войне наши места, последние территории, вошедшие в Болгарию. И у здания кметства рядом с главной площадью Плоски есть памятник с фамилиями погибших в балканских войнах. Такие же памятники и мемориальные доски мы видели по всей округе.

Жертвами освоенного свободолюбия стали не одни учителя с пистолетами (как и их духовные соратники в России), а и мирные обыватели. Османская администрация, согласно имперским обычаям, начала зачистки среди возможных «пособников» повстанцев, как и в русско-кавказских войнах последних веков. И власть завоевателей задействовала в них иррегулярные войска, янычар (как русские — казаков). Получилось, что люди одного, правильного, вероисповедания стали истреблять соседей, тех, с кем рядом они жили веками, но только они оказались исповедания неправильного — в одном Казанлыке в погромах убили 200 человек. И вот тогда стремительно стало всеобщим национальное самосознание.

Библиотеки в наше время, как и книжные магазины в городах, конечно, менее популярны. Но работают каждый день. Люба ходит в «Светлину», меняет книжки, я отнес несколько своих, в том числе и рассказывающий о Болгарии сборник «Краткая история присебячивания». Уверен, что остались в селе люди, читающие по-русски, зря что ли незнакомый человек как-то встретил меня словами: «Здравствуй, русский поэт!»

Кроме библиотеки, магазинов, кафе и кметства рядом с площадью расположена бывшая гостиница для приезжающих специалистов бывшего совхоза. Теперь там клуб пенсионеров на первом этаже, а гостиничные номера на втором вообще не используются. Не приезжают специалисты помогать собирать огромные урожаи табака и помидоров. Когдатошние удушливые сушилки табака несвоевременно свели в могилу некоторых ударниц прошлого. Внизу на шоссе у поворота на Плоски напротив придорожного трактира непонятным пугалом высится статуя работницы-ударницы, моделью послужила в свое время сборщица томатов, собиравшая за сезон большие тонны и за это получившая звание героя. Мы ее застали в первые годы жизни в Плоски, скромная худая женщина с длинными косами. Она умерла не слишком старой, ее родственники и содержат трактир напротив памятника…

Земли бывшего совхоза поделили между жителями села, товарную продукцию выращивают не все, о больших тоннах забыли, табак вытеснен с мирового рынка международными монополиями, у нас его больше не видно. Болгарская продукция со скрипом продвигается в единой Европе, бывший советский рынок давно забыт. Разве что вино поддерживает репутацию. Вот Васил Ризов содержит магазин в Софии, его бренд — чистая продукция из Плоски. Агробизнес перешел на другие скорости и отношения, хорошо развивается только экспорт кисломолочной продукции, но в наших местах она идет на внутреннее потребление. Вот недавно Радослав завел ферму черно-пестрых коров, мы у него еженедельно покупаем по двухлитровой бутыли парного молока, а можно и кислого, и творога...

Конвейер, массовый обязательный выход на поля, повседневная химия — все, для чего необходимы были указания специалистов и партийного начальства, остались в прошлом. Социалистические «будители» не востребованы, граждане на выборах не жалуют левых. Крупнотоварное производство в сельском хозяйстве упирается в избирательность потребителей, кроме прочего. В наших магазинчиках вокруг площади, не говоря уже о супермаркетах Сандански, выбор обычных продуктов пестрит географией происхождения, хотя болгарские все-таки более предпочитаемы.

В общем-то, обычная диалектика. В деле просвещения нельзя останавливаться на одном усвоенном материале, понятие свободы развивается. Когда-то — свобода от завоевателей, потом — от «эксплуататоров», к которым сходу отнесли (по подсказке советских повелителей) почти всю интеллигенцию, большая часть которой погибла в концлагере на дунайском острове, потом — свобода от «коммунистического ига». И замечаешь, как приемы возбуждения народных масс карикатурно повторяются в возне политических амбиций, в игре вокруг «национального вопроса». Вот уже бывшие коммунистические доценты с двух сторон на пустом месте, безо всяких реальных столкновений разжигают трения между соседями — Болгарией и Северной Македонией. Могут доиграться — слова имеют материальную силу.

Хорошо, что крестьянская сметка помогает скептически посматривать на все эти игры. А люди-то у нас в селе, в основном, живут долго, многие помнят все предыдущие этапы, а молодежь разъехалась по Лондонам и Барселонам, но наведывается в дома родителей. Равновесие поддерживается уважением друг к другу, стабильной работой механизма общественной жизни: обязательное общение в кафе, где сложились постоянные компании, обсуждение политических и экономических новостей, вот и чат в фейсбуке активно ведется, и межрайонная газета упоминает село, и многопартийные выборы не дают застояться. Ну то есть толчок к осмыслению крестьянской жизни зря не пропал.

И мне перепало в наследство уважение простых людей к литературному труду, я уже говорил о приветствии случайного встречного. Было и другое яркое свидетельство: на дне рождения у соседа Васко, когда я подарил ему свою книжку стихов, он попытался поцеловать мне руку, как целуют священнику после благословения. Без подобострастия, из уважения к миссии. И сами священники живут здесь скромно, могу судить хотя бы по нашему дому, который сто лет назад построил себе настоятель старой Богородичной церкви.

Изменилась и моя литературная манера. Слава богу, перестал писать «по вызову», по заданию редакционного начальства и его заказчиков, «чего изволите» исчезло даже в качестве пугала, с которым боролся всю журналистскую жизнь, не всегда успешно. Стало интересно вглядываться в абсолютно чужую, непривычную жизнь, не вынося быстрых суждений, вглядываясь в историческую подоплеку. Фантазий и раньше было немного, а теперь получил поддержку от неисчерпаемости «нон фикшн», от возможности сравнивать местное, конкретное с глобальным. И появилась цель — быть «инфлюенсером», влиятелем, наряду с другими пишущими предлагать людям варианты осознания действительности.

Одинокое небо

Это место по другую сторону Кресненского дефиле, уже не юго-запад, но сразу за нашим областным центром Благоевградом. Немногим более ста километров от Плоски. Горный массив Рила, отделенный от нашего Пирина глубоким и длинным, как сабельный шрам, ущельем, над ним даже город есть с подходящим названием — Разлог. Вершины Рилы повыше, чем у нас, места выглядят дикими, но асфальт ведет далеко и высоко, есть и город, и селения над речкой, а в конце дороги — большой, можно сказать, самый главный болгарский монастырь. От него надо подняться, сначала по дороге, а потом — прыгая по камням, к маленькой церкви, где сейчас захоронен человек, по следам которого и появилась эта дорога. Как и вся нынешняя болгарская неуступчивость, непреклонность, углубленность…

Иван Рильский не сразу выбрал горный массив, по которому и получил свое имя, известное во всех православных странах. Родившийся примерно в середине IX века возле Средеца, нынешней Софии, он сначала выбирал для отшельнической монашеской жизни менее труднодоступные места, но досаждали миряне, в основном — разбойники. Тогда и перебрался вниз по Струме и поднялся вверх по Риле к вершине, которую теперь именуют Вертеп. Его легенда повторяет другие отшельнические: питался всякой лесной мелочью, акридами, ростками. Но есть и различие: как-то угостил заблудившихся охотников выращенными бобами.

Мне представляется, что укрощение плоти, скудное питание, регулярные посты, да и любые бытовые, сексуальные, социальные ограничения, присутствующие в религиях и, по идее, не связанные напрямую с высокими духовными ценностями, преследуют простую цель. Вне зависимости от уровня абстрактного мышления или эгоцентризма связать каждый день человека, его неотъемлемые нужды с теми ценностями, которые «в пакете» предлагает религия, с чем-то большим, чем человеческая жизнь. В этом есть и другая правда: если я молюсь богу (богам) и этим исчерпываю свой «долг старшим», дальше не отказывая себе в побуждениях, то есть не плачу дань выбранному пути, то не путь ли это к примитивному лицемерию? Впрочем, оно может присутствовать и у самых ревностных адептов, еще и приправленное ханжеством. Но все-таки вера, оплаченная ежесекундной сверкой с ее принципами, неутихающим обращением к высшим, нематериальным сферам и ограничивающая концентрацию на сфере материальной — эта вера вызывает больше внимания, по крайней мере...

Паломникам и туристам показывают щель в горе рядом с церковкой, именно там вроде бы Иван и прожил двенадцать лет. Пещерой это место не назовешь, именно что щель с маленькой дырой наверху, куда попадает солнечный свет. А потом решил он, что слишком удобно устроился — и перебрался чуть повыше, на голую скалу, где прожил следующие семь лет уже пожилым человеком, у которого должны были накопиться к седьмому десятку хвори и недомогания.

Ну вот… А зачем он так расходовал свои трудные годы? Он жил по правде, которой поверил, которая стала его правдой — несмотря на неправедную жизнь вокруг. Ну не хотел он смотреть на этих разбойников!

К концу IX века Болгария была уже христианской страной, воспринявшей веру от византийских соседей. Но кто в то время придерживался учения, соблюдал верность принятым ценностям, заповедям и запретам? Императоры и цари обманывали и убивали, патриархи и папы плели интриги… Разве что отшельники да нищие монахи в то действительно мрачное средневековье несли какой-то свет. Просвещение и просветление — вот чем занимался Иван Рильский, да еще и лечил всех, кто смог подняться к нему на вершину.

Так… Ну и как же он просвещал, не используя социальных сетей и публичных проповедей? Личным примером бескорыстия и безразличия к собственной телесности, личной беседой, глубиной проникновения в душу тех, кто добрался к нему на Вертеп, и тех, кому хватало грамоты вступить с ним в переписку. Согласно житию, с болгарским царем Петром, например. Мы не знаем тех слов, которые он говорил, но можем догадываться.

Между его пещерой и его скалой теперь есть площадка, на которой рядом с источником воды (понятно, святой) стоят два стенда с наклеенным текстом его Завета. В первый свой приезд в Болгарию, в первое посещение Рильского монастыря я, не зная болгарского языка совсем и плохо помня старославянский по изучению древнерусской литературы на первом курсе журфака, все-таки умудрился прочитать этот текст с начала и до конца. То, что понял, показалось цельным, точным и доказательным — отречение от грязного мира, обличение его, вера в возможность мира светлого, в распрямление души.

В общем-то, ничего нового. Суровей, чем святой Франциск, распространенней, чем раннехристианские столпники. И главное — от первого лица, на интуитивно понятном языке. Такая тоска по идеалу, обращение к необъятному над Вертепом небу, призыв к совести, к еще дохристианской, иудейской заповеди: относись к другим так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе…

В русском переводе можно найти этот текст, погуглив.

И вот, готовясь написать об Иване, узнаю, что подлинность его Завета — под сомнением. Заглянул в русскую энциклопедию «Всемирная история» и прочитал, сколько болгарских и иностранных историков-исследователей считают документ действительно написанным Иваном Рильским, а сколько — поздней подделкой. Считается, что «Завет Иоанна Рильского» (в русском прочтении) появился позже 1845 года, поскольку именно в этом году один из российских церковных деятелей встречался с иеромонахом Неофитом, главой Рильского монастыря, тот долго и подробно рассказывал о церковной жизни болгар в Оттоманской империи, но про «Завет» святого, считающегося основателем монастыря, ничего не сказал. Да и в лингвистических исследованиях приводятся выражения и написания в тексте Завета, характерные именно для девятнадцатого века, а не для десятого.

Думаю, тут речь может идти о другой подлинности: соответствует ли «Завет» тому образу, поучению, который связывается в болгарском народе с именем Рильского в истории, когда его именем и болгарское царство строилось, и болгарская независимость отвоевывалась, недаром «Завет» пошел в широкое обращение тогда, когда «будители» начали открывать народу глаза на национальную идентичность.

Мне кажется, вообще стоит отдельно говорить об Иване и о монастыре, который хранит о нем память. Они разные даже стилистически: монастырь должен подстраиваться под длинную историю общества и государства, строгость сменяется помпезностью, аскетичность — «многостраничными» фресками. Иван соответствовал усвоенному им, обдуманному, в том-то и была его святость. И кроме прочего, даже географически Иван Рильский связан не только с монастырем, но и со всей болгарской жизнью.

Он умер на своем Вертепе, но небо над горой, которое хорошо знал он один, осталось на всех. По преданию, он назначил настоятелем монастыря, укрепившегося под горой, своего племянника. И монастырь, и другие обители болгарской церкви старались сохранить память о подвижнике, о нем написал по-гречески византийский историк Георгий Скалица, потом по-славянски «Рильскую повесть» рассказал Владимир Грамматик, он же создал гимны в честь святого. Появилось, пусть сперва и анонимное, народное, склеенное из кусочков разных текстов, «Житие Ивана Рильского».

Его почитание приобрело такое значение, что цениться стали и кусочки его мощей (при наличии целых, хранившихся сначала в ротонде возле Средеца), даже в немецком монастыре показывали его десницу. Когда венгерский король Бела III в 1183 году захватил Средец и другие болгарские земли, находившиеся во владении Византии, то среди главной добычи он вывез мощи святого и какое-то время они хранились в Эстергоме (в анонимном «Житии» этого факта нет, значит, оно было написано еще раньше). А на Руси была легенда, что болгарские монахи из Рилы, спасаясь от разорения кочевниками, бежали на берег реки Сейм, которая из-за этого стала называться Рыло, а город, возникший вокруг их обители, получил название Рыльск.

Потом Болгария целиком оказалась под турками. И только после заступничества вдовы султана сербки Мары Бранкович власти разрешили перевезти мощи из бывшей столицы Болгарского царства Велико-Тырново в Рильский монастырь. В 1469 году на неблизком и горном, в основном, пути из Велико-Тырново в Рилу собирались толпы болгар со всей страны, надеявшихся на чудо. Они верили, что мощи святого исцеляют, и люди передавали друг-другу истории случившихся в дороге исцелений. Так Иван Рильский закрепился в памяти всего народа.

Не думаю, что чудеса совпадали с «праздником святого Йоргена», не в интересах турецкой администрации было их поддерживать, а священники могли и опасаться ее разозлить. Скорее всего, кроме народной фантазии по кальке любой религии, были и действительные случаи исцеления — от психосоматических расстройств, при религиозном экстазе…

Вообще можно сказать, что массовые чудеса происходят от ожидания чуда. Перефразируя неплохого и умного футболиста, наши ожидания — это выход из наших проблем. Наши мечты, наши установки рисуют нам ту картину, которую мы хотим видеть, но поскольку сознание способно менять мир, то картина и в действительности в какой-то своей краске меняется.

На подвиге одинокого упертого, справедливого и совестливого человека наросли ожидания, мечты и нужды людей попроще, появился ритуал, возник институт почитания — житие, канон, Завет, монастырь. Уже со свойственными религиозным организациям целями и способами воздействия — архитектурой, памятниками на кладбище, иконами и росписями. Теперь там еще и неплохой музей — с древними артефактами, с оружием гайдамаков, которые сначала охраняли монастыри, а потом стали основой формирования повстанческих отрядов во время освобождения от турок.

Я человек нерелигиозный и со своим уставом в Рильский монастырь не полезу. Понимаю, что для верующих намоленное место — не пустой звук, они себя как бы соединяют со всеми поколениями, бывшими до них, с той большой силой, которую их единоверцы принимали ведущей. А мне ближе сам образ старика на открытой скале, который молится небу за своих неразумных сограждан, хочет исправить плохой мир тем, что не участвует в его мерзостях. И потом, после молитвы, принимает больных и пытается их вылечить.

Лет сорок назад я написал стихотворение, которое сначала не включили в мой первый сборник, сказав: уж слишком много бога! А потом, через пять лет, уже в перестройку, на листе рукописи следующей книги на том же стихе тот же редактор карандашиком написал: ну нельзя же так о Боге! Но другой редактор его выпустил…

Бог Совесть

Понаставили, дьяволы, храмов!
Ты под небом, под небом молись.
Куполов равнодушна охрана,
но внимательна ясная высь.

Человеческий бог задушевный
знает, что мы сказать не смогли.
Я надеюсь на несовершенство
изречённых законов земли.

Обречённый на высшую степень,
обречённый на голую степь,
он дождётся ответа из склепа,
когда прахом рассыплется склеп.

На свободу из черепа хлынет
ясный мир, схоронённый внутри,
купола разорвутся, как дыни,
и прикажет земля: «Не умри!»

Мельник без мельницы

Если честно, на выбор места жительства в Болгарии повлияла еще и винная этикетка. В юности в студенческой Москве мне очень нравилась этикетка вина «Мелник», в вине я мало что понимал, разве что совсем интуитивно, но этикетка с маленькими белыми домиками под черепичными крышами мне нравилась художественно. Да и вино, как потом выяснилось при сравнениях, очень было неплохое. А вот то, что слово писалось без мягкого знака, объясняется не только его отсутствием в болгарской письменности, да и произношении. Мелник, оказывается, имеет отношение не к муке, а к мелу. Скалы здесь осадочно-меловые, вот греки, которые долгие столетия были основными жителями этих мест, и назвали город Мелитон (а я-то недоумевал, почему это написано по-гречески на гербе болгарского города). Ну, как Мелитополь на Украине.

И когда Андрей, у которого мы гостили в первый свой приезд в эти края, завернул на красивую дорогу и показал нам Мелник, нам другого выбора, кроме юго-западной Болгарии, совсем не захотелось. Он теперь в сорока минутах езды от нашего дома. Миниатюрный городок, один из самых маленьких в Европе, сейчас в нем чуть больше двухсот постоянных жителей, он красив своими перепадами и крышами, пересыхающей речкой и, конечно, меловыми горами вокруг и внутри.

Маленькая светло-рыжая пирамида гармонирует с развалинами церкви VI века, святой Варвары. По здешним местам есть даже указатели — Пирамиды, скажем, у села Стоб. А эти пирамиды — в Мелнике.

Очевидно, Балканы, как не слишком молодые горы, поддаются уже выветриванию, не везде базальт и гранит (но местами мрамор) и почти всюду камнепады, так что отроги принимают самые причудливые формы. Мельник (давайте уже по-русски напишем) на этих породах сделал винную карьеру, положил ей начало в конце 18-го века купец Кордопулов (окончание, думаю, прибавили, грек он, судя по корням фамилии), стал рыть длинные катакомбы в относительно мягкой почве, способной поддерживать гомеостаз, то есть хранить вино в бочках при постоянной температуре и влажности.

Катакомбы — это не страшно…

Конечно, и раньше вся округа славилась вином, червеным, то есть — красным, в основном, но Кордопуловы поставили его на поток — и поток пошел в Европу. Легкий, почти шипучий напиток, бывает и красный, и розовый, и белый, совсем сухой и не совсем.

Кордопулова кышта, музей виноделия с пещерными катакомбами — это просто фабрика, дом (в том числе и торговый) купца Кордопуло. Кстати, Манолис Кордопуло, потомок основателя династии, скрывал в своем доме борца за освобождение этой части страны от турецкого ига Яне Сандански…

В этот раз взяли там «Широку мелнишку лозу», но не полусладкую, а совсем сухую. Дороже, конечно, чем в супермаркете подобное вино, или чем на рынке в Сандански, или у крестьян вдоль дороги, но надо же музей поддерживать! Целых 10 левов (5 евро) заплатили за бутылку. Зато на этикетке — Кордопулова кышта. Так вот и пристрастились к «Широкой мельнишкой», ее можно и внизу в магазинчиках купить, хоть в стеклянных бутылках с этикеткой, хоть в пластике. Не бойтесь, не обманут. Здесь не разбавляют...

А внутри интерьеры позапрошлого века.

И рядом со входом в катакомбы — небольшой бар, на стенке которого за выпитым следит голова дикого кабана. Наверное, чтобы посетители не окабанели...

На огромном стенде внизу написаны названия двух монастырей, одного храма и крепости деспота (сербского правителя здешних мест в средние века) Слава, которые по проекту ЮНЕСКО составят единый туристический кластер в Мельнике. Сколько раз возил гостей в этот городок, в основном — в Кордопулову кышту, этномузей и винарню, запастись аутентичным знаменитым вином, а вот насчет кластера как-то пропустил. В этот раз Люба разглядела стенд, и мы поднялись не только к св. Николаю, митрополичьему собору, как раньше, но и выше — к крепости. Работы по реконструкции заметны только возле собора, а выше по склону, где монастыри и крепость, ни один конь не валялся. Хотя стенд установлен в 2005 году. Да и у собора тоже давно никого не было, если судить по запустению у ступеней. Но зато с другой стороны, с внешней, собор 13-го века все равно производит цельное впечатление. Особенно при заходе солнца, которое подсветило купол и крест…

Не будем отвлекаться и от других туристических прелестей, данных нам в ощущениях (желательно — вкусовых). Итак, сначала о вине. Его в этих краях делают не только из винограда мельник. Мерло, который дает вкус значительно более плотный, тоже в почете. Есть и каберне, и мискет, и сорт с простодушным именем булгар, и исключительный эндемик — керацуда. Он растет около Кресны, где дорога после многокилометрового дефиле — серпантина по ущелью вдоль Струмы — выходит на относительную плоскость. Каждый винодел, а это почти все местные жители, не подавшиеся на сторонние заработки, смешивает по-своему.

Но считается, что вокруг нашего Плоски и Мельника растет лучший темный виноград, который потом идет и на большие заводы в Сандански, Мельнике, Дамянице, Благоевграде, и на мелкие сельские предприятия (в одном нашем Плоски несколько). Хотя что значит мелкие. Наш сосед Васил Ризов продает бутылки под своим именем не только на трассе Е-79 перед поворотом в наше село, но и в Софии магазин открыл. А еще у каждого хозяйства есть свой виноградник. Я вот тоже лозы моего димята обрезаю перед весной. Объединяет всю кустарную продукцию то, что вино не подвергается никакой химической и тепловой консервации и редко доживает до следующего урожая. Остатки прошлого года перегоняют на ракию.

А в Мельнике, где каждый домик — или харчевня, или магазин, или и то и другое вместе, шагу без взгляда на ряды бутылок не сделаешь. За счет этого и жив пока городок туристам на радость. Продается какое-то «любовное вино», как специально для русских написано на завлекалочке, рядом с ним — варенья двух десятков наименований и меды. Я люблю простую землянику, а изредка — из несозревших грецких орехов, из боровинки (так здесь называют и чернику, и смородину), Люба предпочитает малину или зеленую смокву.

Если же захочется перепробовать вино — оно есть внизу в городке, чтобы ленивые не карабкались к Кордопуловой кыште, недавно отремонтированный музей вина с дегустацией. Но я, как местный патриот, предпочитаю вскарабкаться и заплатить в этнографическом эксклюзиве.

А вот насчет поесть — это лучше внизу, в городке. Перепробовали штук пять харчевен, пока остановились на ресторанчике «Чинарите» («Чинары»). Здесь очень симпатичное охотничье меню: заяц, косуля, изредка кабан, но мы предпочитаем брать большую глиняную сковородку с разным «домашним» мясом в окружении овощей. Вдвоем съесть можно, если ничего другого не брать. Но хочется и печени чушки (перцы жареные), и сирене по-чорбаджийски (брынза с овощами, ветчиной под яйцом в горшочке). А на закуску — плотный, как легкий творог, йогурт из буйволиного молока с ягодами из тех баночек, что стоят рядом с вином. Кстати, вино берем только домашнее, не из бутылок. Кажется, на пятерых нам это пиршество стоило 72 лева (36 евро)…

НЛО? Мандорла!

19 августа. День из церковного календаря большинству хоть верующих, хоть атеистов ныне вспоминается совсем не по смыслу праздника. Большинство помнит как Яблочный спас, кто-то — как годовщину ГКЧП и момента преодоления тяжести долгой советской власти. А мы в день Преображения Господня оказались перед фреской, на которой написано это слово и само событие изображено настолько необычно, что фреска стала одним из туристических магнитов Болгарии, приводящих в горное село Добърско десятки людей ежедневно. Расположено оно сразу за Разлогом, на обратной от Рильского монастыря стороне горного массива.

Конечно, интерес подогревается спекуляциями вокруг фигуры Иисуса, отделенной от остальных персонажей оболочкой, в которые безграмотные (или ищущие хайпа, говоря нынешним языком) головы готовы узнавать и скафандры, и космические аппараты — в общем, Иисус был инопланетянин, прилетел, научил и улетел.

Это не скафандр и не спускаемый аппарат, это мандорла, как сразу сказала наша московская подруга, заканчивающая иконографическое училище. То есть увеличенное изображение нимба, света святости, исходящего от Спасителя, такого сильного, что обычное свечение вокруг головы передать его не может. Не думаю, что авторы туристических завлекаловок могут не знать такого простого итальянского слова, обозначающего мандолину, и лишь по незнанию продолжают поддерживать НЛОшный туман вокруг десятков изображений в одной лишь Болгарии. Даже в толковой брошюре, изданной Национальным историческим музеем в 2008 году, нет этого слова.

Зато в этой брошюре Божидара Димитрова есть много информации об уникальности села Добърско и его церкви. Хотя там есть и еще одно неподтвержденное утверждение: мол, на камне стены церквушки есть изображение свастики, камень остался от предшествующего строения, а свастика — от протоболгар, которые были вовсе не тюрки, а иранское племя, и знак этот принесли в христианство. Рисунок можно принять не только за свастику, но и за изображение каменной кладки, например.

А сама церковь Святых Теодора Тирона и Теодора Стратилата интересна совсем не спекуляциями на близкие к нашим временам темы, а своей реальной историей. Во-первых, православный храм посвящен римским солдатам, ныне католическим святым. Единственный такой в Болгарии. Хотя в нынешнем виде и построен в османскую эпоху и потому невысок, и потому основная его часть вокруг алтаря спрятана в подвале, практически, и мало освещена, он из-за фресок выглядит богаче прочих.

Во-вторых, поскольку само село обустроилось в конце первого тысячелетия нашей эры вокруг сторожевого воинского поста и потом приняло многих служивых, жило богаче окружающих и раскрепощеннее, в храме много воинских фресок. Не случайно в нем есть, кроме мандорл, узнаваемые изображения западных доспехов и вооружения — болгарские воины служили не только Блистательной Порте. Зарабатывали и смогли построить в 1614 году храм, оплатив художникам (это дорого!) свои изображения на фреске, там и строители, и заказчики есть. А художники тоже были не из домоседов, потому и знали итальянскую мандорлу, так подходящую к римским святым солдатам. Но своих имен они не оставили. Новый храм на месте древнего получился гармоничным.

А от первоначального храма остались не только предположительные камни в стенах, но и источник. По легенде, его водой лечили раны на месте глаз солдаты царя Самуила, которых после битвы 1014 года приказал ослепить Василий Болгаробойца, византийский император. Часть из этих солдат поселили в Добърско, на тогдашней границе с Византией. Границы двигаются, преображаются, а ключ остался на месте.

В связи с китайской мышью

Год крысы, которую у нас примирительно называют мышью, наступил по китайскому календарю вместе с пандемией. В связи с этим — пару соображений.

Первое от Вани, это кошка наша, у болгар это имя женское, а она кошка болгарская, трехцветная, сильная, толстолапая — есть подозрение, что в породу примешались окрестные лесные коты. Так вот, как-то Люба заметила, что у меня руки неприлично исцарапаны. Объяснил, что Ваня сразу после еды переводит массу в энергию, и ей хочется поиграть. Залезает на колени, благодарно мурчит, но у меня под пальцами клавиатура, ей неприятно — и она начинает переходить от покусываний к царапанию, захвату пальцев с последующим удержанием. Если осторожно вынимать руку из пасти — орет, делает страшные глаза, но к настоящему раздиранию не переходит (а она может! У нее только два серьезных недостатка: не убирает за собой трупы убиенных животных и не умеет закрывать двери). Но все равно, царапины на моей негрубой журналистской руке остаются.

Люба решила проблему кардинально: пусть Ваня играет мышью! И купила в зоомагазине полное анатомическое подобье эмблемы наступившего года, здоровую черную мышь. Пластиковую. При нажатии игрушка даже пищала. Привезли ее из города, поставили перед Ваней, та отодвинулась. Придвинули поближе, сжали, мышь пискнула — Ваня резко махнула хвостом и ушла с подоконника в темноту.

Я закрыл окно, чтобы насекомые или еще кто покрупнее не лезли (ведь и соседские кошки приходят проверять Ванину кормушку, не стесняясь хозяина кабинета) и опять обратился к монитору. Через полчаса в окно, а это второй этаж, постучали. Ваня стучала лбом в стекло. На ее широких усах так и было написано: «Хозяин, пиццу заказывали?» А в зубах у нее была здоровенная черная мышь — копия той, пластиковой, из зоомагазина. Мышь редкая для ваниных трофеев, обычно она ловит сереньких и поменьше, а тут, очевидно, пришлось забежать в соседскую конюшню, где на сеновале могут отрастать черные гиганты.

Ваня решила, что мы ей заказываем именно такую мышь, постаралась — и принесла. Копия — морда похожа и усы так же торчат. Бедная кошка даже не поняла причину нашего визга и недовольства, почему ее не пускают в дом с добычей, почему не хвалят за усердие!

Так и вынуждена была поедать ее во дворе. Кстати, маленькой серо-желтой, неправдоподобной мышкой она играет с удовольствием, даже носит с этажа на этаж. А черная, дорогая, сделанная с полным тщанием китайскими умельцами, оказалось слишком реалистичной для игрушки и вызвала совсем другие побуждения.

Ну и второе соображение. Чума, которая в средние века выкосила треть населения некоторых стран Европы, была перенесена из китайских глубин крысами, которые прибыли в обозе Тамерлана. А кошки стали в Европе популярными именно в средние века, поскольку успешнее ласок боролись с грызунами.
История, легенды, байки… А из Китая двигается новая чума — коронавирус.

Дворец Лошади

У Лошади на втором этаже дворца живут мыши. Она их слышит. Сама она живет на первом и на второй этаж не поднимается, потому что лошади трудно одолевать приставную скрипучую лестницу. По ней только коты шастают, на второй этаж, как к себе в охотничий заказник. Там на сеновале, откуда сбрасывают корм для Лошади, мышам вольготно. Ну и котам, которых бодрит задача взбираться по перекладинам старой лестницы и потом спокойно выбирать самую толстую мышь.

Конечно, это получился дворец — по сравнению с любой другой конюшней в округе. Огромный первый этаж старого дома, построенного из камней и самана без применения цемента. Когда его строили, в этих местах цемента не знали, ну или дорогой он тогда был. Камни, которых по окружающим деревню холмам и ущельям буквально навалом, прокладывали глиной или другой плотной землей. А саман — это солома, замешенная навозом, поделенная кубиками и высушенная на солнце. То есть, как бы предки Лошади участвовали в постройке ее будущего дворца хотя бы своими продуктами, что само по себе достойно и похвально.

Сначала, правда, в доме жили построившие его люди, но потом они перебрались в более крепкое жилище, которое не рискует развалиться от толчков близких землетрясений. А Лошадь их не боится, заранее чует. Ей хорошо в ее дворце, она не сменяет его на пристанище такой же, как она, саврасой аборигенки — низенький сарай, ей даже голову приходится наклонять, когда возвращается с пастбища или с работы. Вот у нового соседа — серого молодого жеребчика — вообще нет крыши над головой, а и он не тужит.

Лошадь идет от чишмы, от водопоя под явором к своему дворцу за хозяином, танцуя, но смиренно подчиняясь короткому недоудзку. Она любит хозяев и позволяет всем односельчанам любоваться своей королевской красотой, довольная тем, что дворец рядом с чишмой и хозяйский дом тоже. Она даже и работу свою любит, особенно когда не в телегу запрягают, а просто выводят в лес за хворостом, навьючивают прямо по бокам седла. Лес ей не страшен ясным днем, когда она идет рядом с человеком, хотя в здешних горных лесах иногда попахивает волками. Допустим, ее и одну оставили — так ведь не в чаще какой, а посреди большой поляны на склоне, где можно спокойно попастись. Волки среди бела дня не сунутся, тем более что деревенские собаки снуют по ближним околицам. Их лай успокаивает Лошадь.

… И не знает она, простая крестьянская лошадка, гордящаяся своим полусаманным полуразрушенным дворцом, что в итальянской Сиене есть мраморные дворцы, в которых, в каждом по отдельности, уже триста лет по традиции держат лошадь, именно одну лошадь, а не конюшня там целая устроена. Собственно говоря, теперь и в деревне рядом с мраморным карьером есть даже сараи, сложенные из нарезанных мраморных кирпичей, но они просто сляпаны по саманной модели. А в разных кварталах Сиены лошадям отданы разные красивые здания, иногда бывшие храмы.

В средневековом городе семнадцать кварталов, в каждом есть что-то лошадино-торжественное, потому что каждый квартал, или контрада, выставляет одну лошадь на традиционные летние скачки. Более трехсот лет они проходят в этом городе, известном кроме скачек архитектурой и школой возрожденческой живописи, даже краска такая у современных художников осталась — сиена, коричнево-красная.

На роскошной и пышной площади дель Кампо насыпают слой земли поверх граненой брусчатки, чтобы лошади не сбили копыта. Они бегут три круга, всего километр, на поворотах наездник может слететь, но если лошадь приходит первой одна — она победитель все равно. Потому что даже усидевшие без седла жокеи не считают призовые. В скачках побеждает именно лошадь, которую год кормили всей контрадой, для которой выписывали жокея с острова Сардиния (почему-то там — самые легкие и умелые) и кормили его. А вот если он по наущению конкурентов попытается схимичить за совсем отдельные деньги — его (в раньшие времена проклятого средневековья) могли и убить. Но скакуна-контрадника ни в чем не винили.

Каждый год в июле и августе, дважды, чтобы на дель Кампо выступили представители всех контрад, а умещаются на старте сразу лишь десять скакунов. Вот они, семнадцать контрад (в России пацаны сказали бы «раёнов») Сиены: Акуила (Орёл), Бруко (Гусеница), Кьоччола (Улитка), Чиветта (Домовый сыч), Драго (Дракон), Джираффа (Жираф), Истриче (Дикобраз), Леокорно (Единорог), Лупа (Волчица), Никкьо (Раковина), Ока (Гусь), Онда (Волна), Пантера (Чёрная пантера), Сельва (Лес), Тартука (Черепаха), Торре (Башня) и Вальдимонтоне (дословно «Долина барана», часто сокращающееся до Монтоне).

Что бы там ни происходило, какие моровые или мировые события, по слегка наклонному овалу рядом со знаменитым собором Дуомо (правда, глаз не оторвать, видно даже при подъезде к городу) несутся — полторы минуты в заезде — лошади, которых готовили целый год. В скачке Палио есть какое-то особое упрямство (лошадиное?), которым веет от этих детско-средневековых названий, от этой красной земли, от этих красных, разного оттенка, стен, от табличек с Драконом, Жирафом или Орлом на домах. Страсти, крики, красота, комья из-под копыт! Публика со всего света. Просто традиция, скажете? А вы попробуйте ее сохранить! Говорите — революции, войны, пандемии… Скачки, где главное поставить на свою лошадь!

… Но на нашу Лошадь никто не собирается ставить. Она не чувствует сожаления или зависти, потому что ничего не знает о скачке Палио. Она не чувствует ревности, потому что ее хозяин — ее хозяин. Она же не человек. Что с того, что у сиенских лошадиных дворцов — архитектура, да и живопись неподалеку. Зато ее дворец, серый и мрачный — на этикетке вина, сделанного в этой деревне, а продающегося в самой Софии. Из винограда, выращенного на окрестных склонах. И Лошадь в этом помогала! Есть что-то сходное в известных и безвестных дворцах Лошади — упорство жизни (да и культуры), вцепившейся в клочок каменистой земли и не желающей забывать, чем почва ей дорога.

Вакхическая песнь

«В полном развале страна деревенская...» Все хорошее когда-нибудь кончается. Солнце, правда, еще греет — больше 20, дождей не обещают до конца октября, но у меня закончился праздник: «Трудовые будни — праздники для нас!» — еще цитата, не из Некрасова, а из «Марша коммунистических бригад». Трудовой подвиг — сбор и переработка винограда, выросшего вокруг нашего дома в болгарском селе Плоски. Пять дней — и 334 килограмма.

Корзина с самыми красивыми гроздьями для себя и гостей, а остальное — на вино. Две пластиковых бочки с перемолотыми гроздьями, на 120 и 220 литров, на первом этапе ферментации стоят открытыми. Потом забродивший сок отделим от сплющенных ягод, перельем в герметичную бочку из нержавейки, будем ждать вино. Литров 30 того, что Люба посчитала подпорченным, — в маленькой бочке, пойдёт на ракию вместе с выжимками из больших бочек.

Итак, участвовали: мы с Любой. Советовали: главный для нас авторитет Васил Ризов и понемногу — проходящие соседи, глядя на то, как я вишу (висю?) среди лоз над двором, как Люба перекладывает из ведра в ведро (некоторые недоумевали: давите как есть!). Ее театр одной актрисы сегодня смотрели три пожилых зрителя, молча сидя под явором, откуда хорошо виден двор.

Еще присутствовали: кошки, собаки, пчелы, осы, мухи (обычные и дрозофилы), пауки, бабочки, скорпионы, воробьи, какие-то сколопендры. Кошка Ваня внимательно смотрела из-под розмарина, не боясь переставляемой лестницы, подброшенный рыжий котенок путался в ногах, пришлось пристроить его к проезжавшему мимо Ивану (у того как раз сбежал предыдущий кот), чужие коты, пользуясь трудовым беспорядком, прокрадывались в дом и пытались вскрыть хранилище с кормом, но выдавали себя грохотом ларца.

Старый пес Мартин лежал на пригорке, следил, чтобы стремянка не сильно качалась, и сам махал хвостом, стоило свысока на него взглянуть: мол, соблюдай технику безопасности!

Четыре, кажется, пчелы ужалили, от ос отбился, бабочки порадовали, дрозофилы облепили стены над бочками, пауки ничем не помогли, сколопендр старался выбрасывать из давилки.

Результат (промежуточный): сахаристость сока 21 процент, для белого винограда — почти максимально, вино обещает быть удачным. Хотя Васил сказал, что кроме физики, органической химии, биологии и математики успех винодела определяет бог. Показал пальцем наверх. А сам-то в день Трифона Зарезана в феврале, когда начинается новый сезон, ходил по своему огромному винограднику в венке из лозы. Очень похож на здешних старожилов, например — на Диониса.

Ну я-то, конечно, не Дионис. Но что-то божественное чувствую, когда вино начинает созревать.

***

Сквозь двери, стенки, лестницы, болезни,
холодные пугая времена,
летит — сопротивляться бесполезно —
душистое предчувствие вина.
Рожденный дух младенчески заплакан,
отвыкший нюх и дразнит, и стыдит,
возвратом силы бьёт в сердечный клапан,
бесцеремонной лапой теребит.
Он требует участья и поддержки,
и в долгую включаешься игру,
руками перемешивая дерзко
измятых ягод сок и кожуру.

Светило солнце сквозь лозу и листья,
переходило в пальцы через плоть
созревших гроздьев — ну и чьи тут кисти?
Суть сохранить — объём перемолоть.
Ты гонишь сладость запаха и вкуса,
как мнёшь слова к прозрачности строки,

и винное прозрачное искусство
умножит мощь стареющей руки.