Хаим - миллионер с чёрными руками

Проснуться в первый раз в новой стране — особенное чувство!
В крови ещё бродят и пенятся переживания последних дней отъезда, прощальные напутствия, взгляды, слёзы, обещания...
А реальность уже стоит в дверном проёме — будит, тормошит, поторапливает!
— Ну-ка, подъём! Едем смотреть квартиры на съём! — в дверях стоит хозяин посреднической фирмы, которая занимается предоставлением квартирных услуг.
 Вчера он встретил нас в аэропорту, привёз в Тель-Авив и поселил в прекрасную, как сейчас говорят, экслюзивную, гостинницу в самом сердце Тель-Авива, у моря.
Не хочу, чтобы у вас сложилось превратное впечатление — что вот так сказочно-легко, из аэропорта — в новую жизнь, в центр страны, в шикарную гостиницу — начинается жизнь эмигранта, или точнее «возвращенца» с страну обетованную! Иногда это процесс намного более болезненный и не столь приятный. А нам просто крупно повезло! Наш домашний учитель иврита, у которого мы брали свои первые уроки тогда ещё абсолютного незнакомого, и пугающего этой незнакомостью, языка, дал нам адрес добровольческой организации на Украине, которая помогает семьям в обустройстве первые три дня в новой стране. А там — летите, голуби, уже сами!
Хозяин фирмы по съёму квартир работал с этой фирмой-посредником, встречал новоприбывших, поселял их в отель, подыскивал вместе с ними квартиру, которая станет первым жильём и пристанищем испуганных, робких, огорошенных новизной и всеми свалившимися на них за последние дни испытаниями, новых репатриантов, жмущихся, как овцы к вожаку, к этому первому в их жизни израильтянину, который ещё и по-русски понимает!
Это потом он станет моим хорошим другом и товарищем, с помощью которого я и мои дети будут покупать свои квартиры! Да и я ему помогу с английским, который был для него камнем преткновения для поступления в университет. Он возьмёт язык за пару лет, поступит в свой сороковник на отделение юриспуденции, закончит его и откроет вместе с дочерью юридическую фирму! Но об этом как-нибудь потом...
А пока мы едем с ним в его микроавтобусе по нескольким адресам посмотреть сдаваемые квартиры. Не знаю почему, но я сказала на приёме у консула в Киеве, что я хочу жить в Бат-Яме. От кого-то прослышала, что городок приемлем для жилья, стоит на самом берегу моря (переводится как «дом моря или „русалка“ — как кому больше нравится!), с приемлемыми ценами за съём квартиры.

— Проходите в салон! — чопорная хозяйка не очень приветливо оглядывает с головы до ног нашу группу и предлагает прошествовать за ней. На меня смотрит особенно неприветливо. Это я потом пойму, что славянский тип лица и блондинистые волосы вызывают у местных представительниц слабого пола отторжение „по определению“, так как внушают опасение за устойчивость их семейного очага.
Я поражаюсь увиденному. Неимоверная красота салона с бассейном для золотых рыбок посередине, купающихся в струях искусственного водопадика сражают меня и моих дочечек наповал! Да и всё остальное… Куда там моему евроремонту, которым я так гордилась на Украине!
Мы опускаемся на кожаные диваны после краткого осмотра квартиры. Девчёнки мои — в шоке, и беспрестанно вертят головой во все стороны: как, они могут здесь жить?
— Переведи ей, — хозяйка тычет в меня пальцем, — я хочу её спросить. Ты заметила трещину в спальне над кроватью?
— Да, конечно! Но это мелочи! — я пытаюсь быть любезной и не придавать значения неприветливому приёму — очень уж хочется пожить в такой красоте!
— Ну, и что бы ты сделала с этой трещиной? — продолжает допрос хозяйка.
Я, как ученик с хорошо выученным уроком, которому уже рассказали, что израильские хозяева квартир гвоздь не разрешают забить в стену без спросу, радостно выпаливаю:
— Ничего! Подумаешь — трещина!
— Всё. Спасибо. Я не сдам вам квартиру. Прощайте!
Уже в микро-автобусе я прихожу в себя и спрашиваю нашего гида:
— Что было не так? Почему?
Ему явно неудобно отвечать, но всё же он объясняет, что госпожа была недовольна моим отношением к её имуществу: „Сегодня ей всё равно, что в её спальне — трещина, а завтра она “засрёт» всю квартиру!" — вот примерно так...
Настроение портится, но ненадолго. Впереди ещё целый список возможных вариантов.
После десятой по счёту квартиры с карабканием по длиннющей лестнице наверх, и очередного отказа — бог весть, почему! мне уже даже неинтересно, — с нас градом катится пот. Жарко. Конец января. Плюс 25. Мы уже все дышим тяжело, как загнанные лошади… Но квартиру мы должны найти сегодня! На завтра намечены поездки в банк и в больничную кассу.
— Есть у меня ещё одна квартирка — игрушка! На берегу моря, большая, обставленная хорошей добротной мебелью, со всеми возможными удобствами, но хозяин — с шизой. Я ему уже года два привожу жильцов — таких же, как вы, а он всем отказывает. Говорит, что деньги ему не важны (квартплату он действительно хочет небольшую), ему важен — человек! Не знаю, что он имеет в виду, этот шиз, но попробовать можно. А жена его — просто прелесть, что за женщина! Так что — не бойтесь его.
Дверь нам открывает смешной толстенький тип, абсолютно лысый марокканец, со сверлящими насквозь живыми чёрными глазками. За его спиной пугливо прячется маленькая тихая женщина с интеллигентным лицом.
Типчик взрывается каскадом вопросов: «переведи ей! спроси у неё! кто они по специальности? как думают жить? где работать? как, ещё не знают иврит совсем? завтра начинают учиться? а девочки — в школу? завтра? — хорошо!
К мужу моему (бывшему) он почему-то совсем не обращается, как бы почувствовав интуитивно, сразу, каким-то шестым чувством, что лучше вести переговоры со мной. Мужу, прижавшемуся к стене, ошарашенному этим темпераментным блицем, явно хочется уже отсюда убраться подобру-поздорову...
— Всё! Я их беру! — вдруг выпаливает Хаим (хозяина зовут Хаим, хозяйку Мари).
Все ошарашены результатом этих бурных переговоров, включая нашего посредника. „Ну что? Говорил я вам, что он непредсказуем, этот тип?“
— Я буду заниматься со всей семьёй ивритом по вечерам после работы! — выпалил Хаим, — хочу сократить ваш период адаптации в стране. Будете у меня, как шёлковые! Это все ваши вещи? Не густо! Мари, тащи сюда всё, что ты отобрала вчера в фонд помощи репатриантам! Скажи Габи (младший сын), чтобы принёс матрас получше!
Наш посредник не успевает переводить.
Хаим выскакивает в свою квартиру, которая находится здесь же рядом, на одном этаже с нашей, и возвращается с огромной статуей святого Моше. Он с трудом втаскивает её и, пыхтя, водружает на массивную полку:
— Получайте! Это теперь ваше — дарю! Он, — указывает на статую, — теперь будет вам помогать!
Мари тихо улыбается...

В тот же день все формальности были закончены: договор подписан в присутствии двух свидетелей — рабочих его гаража, который он держал в Старом Яффо, — деньги, вырученные от проданной наспех квартиры на Украине, заплачены за съём за год вперёд.
— Всё, уезжай, ты нам больше сегодня не нужен! — отсылает он до завтрашнего дня помощника. И — о чудо! — мне кажется, что я действительно начинаю понимать незнакомую речь, основательно приправленную жестами и экспрессией нашего нового неугомонного друга!

Потом были долгие и трудные, прерываемые проклятиями в адрес этих бестолковых русских, уроки „жизненного“ иврита, в результате которых мы, вся семья, стали отличниками на официальных курсах языка. Он стал нашим наставником по многим жизненно важным вопросам: банк, больничная страховка, школы для девочек, поиски первых работ...
Бурный, деятельный, обладающий незаурядными способностями, превратившими его из простого марокканского работяги, эмигрировавшего в Израиль тридцать лет назад с женой из Парижа, во владельца гаражей и гостиниц, и всякого другого бизнеса поменьше в самом центре страны — в Яффо.
— Видишь? У меня руки чёрные, как у простого рабочего — люблю повозиться с машинами в моём гараже! А ведь я — миллионер! — гордо вещает он, показывая мне руки, измазанные мазутом, с обломанными ногтями, широкие, рабочие.
Часто он забирал нас на небольшие экскурсии по центру страны — спонтанные, бурные! С лазанием по строительным лесам его новых, остраивающихся после векового забвения гостиниц, знакомством с его рабочими — бездомными нищими, беспаспортными румынами, которых он тут же кормил привезёнными из ресторана обедами.
— Смотри! Первый этаж с бассейном, рестораном и административным оффисом, уже готов. А на втором и третьем — аппартаменты, я их сейчас отстраиваю заново!
Я задирала голову и с восхищением всматривалась в строительный бедлам и размах! Девчёнки с визгом носились по уже отстроенному, пустому пока, бассейну, в ожидании неизменной порции мороженого после каждой такой поездки, в одном из яффских ресторанчиков.

Ах, Хаим, Хаим! Теперь, когда тебя уже несколько лет нет среди живых — »сгорел на работе", сердце… — как мне понадобились твои уроки гостиничного строительства, теперь, когда я сама затеяла гостиничку на Мёртвом море! Но об этом как-нибудь потом...

Я очень подружилась с Мари. Мы с ней ранним утром, часа в четыре, тихонько царапались друг другу в дверь — условный сигнал! — и убегали плавать на море. Два километра вдоль берега каждый день, зимой и летом, с обязательным омыванием холодной предутренней водой из душа прямо на берегу, и бегом — домой. Я думаю, что таким режимом дня я с успехом смывала с себя «чернобыльские» последствия и готовила тело к физическим работам, которые предстояли в недалёком будущем...

— Хаим! Хочу тебя попросить свозить на небольшую экскурсию, так — по центру, отца моего мужа — он приехал погостить. Сам понимаешь, мы без машины...
Он бросался возить моего свёкра из средней полосы России по историческим местам, соборам и церквям Старого Яффо, показывая, жестикулируя, рассказывая что-то взахлёб, обнимая ничего не понимающего, но счастливого вниманием к своей персоне, свёкра. А что тут особенно понимать? Доброта не требует перевода...

— Мы решили купить квартиру, Хаим. Мне помогли с деньгами на первый взнос. Мы съезжаем — скоро заканчиватся годичный договор на съём.
Они почти плакали, он и Мари...
— Покупай эту! Я буду счастлив!
— Послушайте! Вы — лучшие люди, которых я знаю в этой стране! Но квартира, которую я присмотрела — в относительно новом доме, прекрасно отремотированная. Цена очень приемлемая. В общем, мы съезжаем через месяц.
Они плачут.
— Святого Моше ты забирешь с собой, — говорит он, поворачивается и уходит.

Я часто встречалась с Мари на море. Мы каждый раз бросались друг к другу в объятья, как лучшие подруги! И каждый раз почему-то на глаза наворачивались слёзы — слёзы благодарности.

— Приходите на новоселье! Хаим очень просил! — бросается ко мне Мари через год, увидев меня на пляже с подносами в руках, где я работала официанткой в прибрежном ресторане в ожидании лучших времён.
— Мы купили квартиру в новом доме — Хаим не захотел оставаться в старой после вашего отъезда. Ты же знаешь, как он был привязан к вам! — в глазах опять слёзы. — Но зато сейчас он весь в действии! Квартира — чудо! Он приобрёл очень дорогие вещи: сплошной антиквариат! Говорит, хочу пожить в своё удовольствие! — глаза уже сияют. — Приходите!
Конечно, приду, Мари! Но приду одна. У дочек уже своя жизнь. Старшая вышла замуж — рановато, в семнадцать лет. Но против любви нет аргументов. Младшая отпросилась учиться вместе с подругами в интернат, который находится в другом городе. Приезжает по выходным.
Мужа я, по-моему, уже окончательно потеряла — у него роман с молоденькой девочкой, которая смотрит на него, как на божество. Ну, и правильно всё — я-то уже давно от него не в восторге… Я приду, Мари!

В квартире их новой — настоящий рай!  Именно так я себе и представляла жизнь  миллионера! Из окон — ничем не заслоняемый морской пейзаж, на огромном солнечном балконе — неземной красоты белая итальянская мебель. В комнатах всё дышит достатком и широким размахом — картины в золочёных рамах, персидские ковры, медная, сверкающая утварь в ванных комнатах!
Хозяева с гордостью показывают мне свои сокровища, водят по комнатам, рассказывают историю приобретений, антикварные байки.
 У меня теперь, кстати, тоже приличная коллекция живописи, и я собираюсь выставить её в своей гостиничке на Мёртвом море. Но тогда — я во все глаза смотрела на всё это великолепие — и восхищалась! и любила их безмерно, дорогих моих друзей! и радовалась за них!
Обедали мы за огромным восьмиметровым дубовым столом, с ручной работы резными ножками. Когда наступила очередь неизменного чёрного крепкого кофе, Хаим вдруг уставился на меня потяжелевшим взглядом и бросил:
  — Рассказывай!
Я рассказывала. Рассказывала долго, взахлёб, как маленькая девочка, которой хочется выплакаться, высказаться; хочется, чтобы пожалели, выслушали, погладили...
Хаим и Мари слушали молча, не перебивая, вникая в каждое слово.
Я высказалась. Повисла долгая тишина.
— Ты умная, взрослая, сильная. Выживешь! — сказал Хаим. — Я в тебя верю!
А что ещё он мог сказать, дорогой мой миллионер с чёрными руками, «шизоид» с чистой душой ребёнка?

 Мари первая увидела меня через улицу и бросилась наперерез транспорту, что-то крича.
Я испугалась, что её собьют машины! Прошло два года с нашей последней встречи в их чудесном доме. Многое изменилось с тех пор — я работаю на престижной работе, развелась-таки со своим первым мужем. Учусь, строю карьеру. С девчёнками тоже всё в порядке...
Мари что-то кричит, бежит ко мне и падает, буквально падает ко мне на руки, плача:
— Хаим умер! Неделю назад! Сердце...
Стоим, обнявшись, посреди улицы, ревём обе в три ручья.
Я глажу щуплую, маленькую Мари. Слов нет — что можно сказать в такой ситуации?
Мы только молча раскачиваемся, обнявшись, в такт рыданиям Мари.
 Как на волнах.