Безгодие

Безгодие

— Душа моя, — тихо шепчет певчему Ксения, -

Просыпайся-ка, свет очей, завтрак уж подан.

Лю́бым не страшны ни выворотни осенние,

Ни время разлучное, ни топкие воды.

— Не утянет нас балагта́, супруг мой венчанный:

Цельный город на болотине страшной выстроен.

Те́плит свечи и ладонями ластит певчего.

Студь заполнила каменный дом у пристани.

— Не лытай, подымайся с перин, собой угрей!

Пальцы в волосы тянет, в золотую пряжу,

То на лоб его чистый, белый нанесёт елей,

То шерстяной нитью узел на руке вяжет.

— Никого, исполать, не жалела доселе я!

Надевает его камзол, кафтан да картуз:

— Андрей Феодорович воплотился в Ксению!

Он не умер! – и босая за гробом версту…

После сорок пять раз сменялась зимою осень.

Ксения, боса, безблазна, в смагу и стужу

За теребень кабацкую Светодавца просит

И за раба Андрея – за живого мужа.

Елец и Тамерлан

На берегу, с высокого холма

Железный Хромец строил план захвата.

Блистало солнце ярко, как алмаз,

А впереди ждала Москва — богата

И Тохтамышем не разорена.

Он рвётся в бой, война ему по силам!

Сожжёная, уставшая страна 

Даёт отпор. Изрядно покосило

Его дружину. Хромец нынче хмур:

У русов воля бешеная, злая.

«Рубите всех, — сказал тогда Тимур, -

Рубите всех, Аллах своих узнáет!»

Древнейший город, всем ворам отец

(Спустя два века беглые крестьяне

Звались ворами), насмерть встал Елец.

В нём трупы разлагались в каждой яме,

Но выжившие — грудью, стар и млад,

И княжичи, и люд простой — за крыши

Родных домов, что царь спалил дотла,

Стеной стояли. Меч был часто выше

Его владельца. Полегли в бою,

Отбив атаку (на день, на века ли?).

До сей поры в сказаниях поют

О том, как их мечи в тот день сверкали.

У девственницы талия тонка,

А косы — словно спелая пшеница,

Живот белей парного молока.

"Рабыня, ты посмела мне присниться?

Убейте!" — гневно Хромец приказал.

Вдруг полыхнуло над Ельцом светило,

Ожгло огнём эмировы глаза.

Он враз проснулся… Сердце зачастило...

Тимур отводит войско. Поле. Мгла.

Нога разнылась. "Нукеры, да где вы?"

Царь понял: не рабыня то была,

Ему явилась Пресвятая Дева!