Гусищи-лебедищи
Жили папа да мама. У них была дочка Марусенька да сынок Санюсенька.
— Марусенька, — говорила мама, — мы с папой поехали в город, береги Саньку! Не ходи со двора, будь умницей – мы тебе купим твороженку, мороженку-эскимо-на-палочке, мороженку-в-вафельном-стаканчике, баночку горошка зеленого, баночку кукурузы сладкой, баночку шампиньонов, баночку оливок без косточек, палочку колбаски, три килограмма мандарюшек, шоколадку воздушную пористую, гади-иногади, гади-зюм и детский «Орбит» без сахара.
Папа с мамой уехали, а Маруся позабыла как будто бы, что ей приказывали: уволокла Саньку на крытый двор на баньку, посадила на скамеечку возле теплицы, а сама побежала на улицу Заводскую, заигралась, загулялась.
Налетели гусищи-лебедищи; кряхтя и охая, подхватили девятикилограммового Саньку, еле-еле унесли на крыльях.
Вернулась Маруся, глядь – братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда – нету! Она и под скамеечку заглядывала, и в теплице все помидорные плети переворошила, и весь крытый двор обшарила, и даже в баньку наведалась – нету Саньки! Она его кликала, слезами заливалась-рукавами утиралась, а Санька не откликнулся – он ведь даже говорить еще не умел.
Выбежала Маруся на заводской стадион и только видела: метнулись вдалеке гусищи-лебедищи и пропали за кладбищенским лесом. Тут она догадалась, что это они унесли Саньку: уж слишком низко летели гусищи-лебедищи, слишком громко кряхтели да охали.
Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела – стоит печь.
— Ну-ка, печка, скажи-ка мне быстро, куда гусищи-лебедищи полетели?
Печка ей отвечает:
— А ты съешь моего ржаного пирожка – тогда скажу.
— Иди отсюда, вообще надоела! Стану я твой кислый засохший пирог есть; запор еще случится!
Печке и сказать-то нечего. А Маруся и без печки поняла, в какую сторону бежать: тянется через лес дорожка из гусищиных-лебедищиных какушек-брякушек – тяжело им Саньку нести…
Бежит Маруся дальше – стоит яблоня.
— Яблоня, ну-ка быстро мне говори, куда гусищи-лебедищи полетели?
— А ты поешь моего лесного яблочка – тогда скажу!
— Иди отсюда в другую комнату, вообще надоела! Стану я грызть твои кислющие недозрелки; пронесет еще по дороге!
Яблоне на это и ответить-то нечего. А Маруся дальше побежала по гусищиным-лебедищиным какушным-брякушным следам. Смотрит – течет молочная река в кисельных берегах.
— Молочная река, кисельные берега, ну-ка быстро мне прожурчи, куда гусищи-лебедищи полетели?
— А ты поешь моего простого киселька с молочком, тогда скажу.
— А я тебя убу за это; пойду найду, чем бы тебя убить! Твое молочко уже, наверное, в простоквашу превратилось, а с твоего киселька будет попа веселька!
Речка и убежала со стыда в другую сторону…
Долго Маруся бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего – надо идти домой. Вдруг видит Маруся – стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается.
В избушке старая баба-яга прядет кудель. А на лавочке сидит Санька, играет серебряными ложечками.
Маруся вошла в избушку:
— Ну, здравствуй, баба-яга!
— Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась?
— Вон отсюда! Я тебя убу сейчас! Пойду найду, чем бы тебя убить! Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться; а ты иди отсюда в другую комнату, вообще надоела!!!
Баба-яга со страха веретено бросила, выскочила из избушки. А из-под печки выбегает мышка и говорит Марусе:
— Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу!
Маруся швырнула в мышку чугунок каши, мышка едва увернулась, шмыгнула обратно за печку и пищит оттуда:
— А баба-яга пошла баню топить; она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях покатается!
Маруся засмеялась, а потом говорит:
— вон отсюда, противная мышильда! Иди давай, кудель пряди, а то я сама тебя зажарю!
Мышка испугалась, веретено схватила, упала и вместе с ним под печку покатилась, а Маруся схватила Саньку подмышки и поволокла его домой. Серебряные ложечки она в карман себе сунула, чтоб Санька их не потерял по дороге.
А баба-яга через час подкралась к окошку своей избушки, заглядывает потихоньку, видит – по полу мышка катается, вся в кудели запуталась; ни Саньки, ни Маруси, ни серебряных ложечек! Баба-яга закричала:
— Гусищи-лебедищи! Летите в погоню! Маруська с Санюськой мои любимые серебряные ложечки унесли!
Доволокла Маруся Саньку до молочной реки. Видит – летят гусищи-лебедищи.
— Речка, ну-ка быстро спрячь нас!
— А ты поешь моего простого киселька!
Маруся наелась до отвала и даже спасибо не сказала. Речка залила кисельком Марусю и Саньку – только носики наружу торчат. Гусищи-лебедищи не увидали, пролетели мимо.
Маруся выкарабкалась из киселька, Саньку вытащила, молочком кое-как отмылись и дальше побежали. А гусищи-лебедищи слышат, как две маленькие попочки с киселька завеселились – вернулись, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…
— Ну-ка, яблоня противная, спрячь-ка нас быстро!
— А ты поешь моего лесного яблочка…
Маруся набила яблочками ротик, свои карманы и Санькины ползунки, даже спасибо не сказала. Яблоня засыпала детей яблочками – только носики торчат. Гусищи-лебедищи не увидали и опять в пролете остались.
Маруся Саньку дальше поволокла. Волочит, волочит, уже недалеко осталось. А гусищи-лебедищи смотрят — какушная-мякушная дорожка тянется от яблоньки, полетели, догнали Марусю, загоготали:
— Отдавай, Маруся, бабины-ягины серебряные ложечки!
А Маруся им кукишки показывает:
— Вот вам, а не ложечки!
Добежала Маруся до печки:
— Ну-ка, печка, давай сюда скорее свои засохшие пирожки, а то у меня после кислющих яблочек что-то слишком много какушек-мякушек появилось!
Выгребла Маруся из печки все пирожки до единого, один Саньке в ручки сунула, другие кусать стала: съесть не съела, но закусала много. Остатки – себе в карманы да Саньке в ползунки. Едва втиснулись дети в печкино устьице, крышечкой прикрылись.
Гусищи-лебедищи полетали вокруг печки, заревели и улетели жаловаться бабе-яге.
Маруся вылезла из печки, Саньку за ножки выволокла, даже спасибо печке не сказала; потащила Саньку домой.
А тут папа с мамой приехали, привезли Марусе гостинцев: твороженку, мороженку-эскимо-на-палочке, мороженку-в-вафельном-стаканчике, баночку горошка зеленого, баночку кукурузы сладкой, баночку шампиньонов, баночку оливок без косточек, палочку колбаски, три килограмма мандарюшек, шоколадку воздушную пористую, гади-иногади и гади-зюм. Смотрят: бежит Маруся, у нее полные карманы яблочек и обгрызенных пирожков, у Саньки в ползунках – восемь килограммов яблочек, во рту – обмусляканный пирожок.
— А где детский «Орбит» без сахара?! – возмущенно закричала Маруся. – Идите отсюда вон! Я пошла к бабе-яге жить!
Едва успокоили Марусю.
Яблочки продали, пирожки съели, одну ложечку серебряную Марусе отдали, другую – Саньке.
С той поры мама с папой если и ездили в город, то только по очереди…