​Жертвенное служение Богу и России, причастность вечности Николая Степановича Гумилёва.

Жертвенное служение Богу и России, причастность вечности Николая Степановича Гумилёва.

«Душу – Богу,
Сердце – даме,
Жизнь — Государю,
Честь – никому». (Из песни офицеров Царской Армии).

«Я – угрюмый и упрямый зодчий
»Храма, восстающего во мгле… » -
эти строки отражают суть жизни и творчества любого великого художника,
а принадлежат они великому поэту Серебряного века, русскому православному офицеру Николаю Степановичу Гумилёву.

Серебряный век – это не только литература – это – суть целой эпохи, образ века грядущего и предсказание великой трагедии. Все великие писатели этой эпохи продолжали лучшие духовные традиции классической русской литературы, обращаясь к вечным ценностям. Конечно, многие великие поэты Серебряного века, несомненно, заслуживают уважения, любви и вечной памяти, но речь пойдёт о Николае Степановиче Гумилёве как об одном из самых трагических поэтов переломной для России эпохи.
Сам поэт и его лирический герой в большинстве произведений всем существом своим ощущает неразрывную связь с историей человечества, с природой как Нерукотворным Храмом Творца, осознаёт свою причастность к вечному мирозданию.

«И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города.
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда»

Это стихотворение «Прапамять», написанное в страшном 1918 году, когда рушились создаваемые веками основы, а поэт, а вслед за ним и лирический герой думает о вечном, а всё происходящее называет «сном» —
«Когда же, наконец, восставши
От сна, я буду снова я… » — потому что душа бессмертна!
(Почти через двадцать лет и в «Беге» М.А.Булгакова всё происходящее тоже будет показано как сменяющие друг друга сны).
Все великие писатели имели дар провидения – и вот в 1910 году, когда уже были написаны многие пророчества о грядущих катаклизмах, появились эти строки Н.С.Гумилёва»:
«Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее ».
(Стихотворение «Молитва» из книги «Жемчуга»).Без «прошедшего», без памяти нет будущего, нет человека как такового, о чём мы часто, к сожалению, забываем. Но просьба, молитва «сжечь» — это не жажда разрушения, а готовность отдать свою жизнь как искупительную жертву во имя «грядущего» России и, очевидно, «жизни будущего века». (Эта готовность звучит и в одноимённом стихотворении М.А.Волошина, в «Молитве» и «Предсказании» А.А.Ахматовой, в созданных в лагере стихах О.Э.Мандельштама, и во многих произведениях наших великих соотечественников).
Николай Степанович Гумилёв не только поэт, но и офицер, добровольцем ушедший на Первую Мировую войну, а бранная слава России неотделима от её истории, от духовных традиций. Недаром даже названия некоторых книг поэта: «Колчан», «Шатёр», — являются отражением этой глубинной связи, а не просто описанием военных походов. Обратимся к произведениям.
Всем хорошо известно, что предтечей великой русской трагедии стала Первая Мировая война:
«Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня…» — написал Н.С.Гумилёв в 1914 году в стихотворении «Наступление».
Сама трагедия, которая полностью обесценит жизнь миллионов людей, произойдёт чуть позже, а в самом произведении показан традиционный образ благословенного воинства:

«…Но не надо яства земного
В этот страшный и смертный час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас». Эти слова как будто возглас русских князей и их дружин, доносящийся сквозь века. Это – воплощение любви к Господу и к России!

«Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей» —

это чувство великой сопричастности!
Многие храбрые воины отдали жизнь за Бога, Царя и Отечество – и вот в следующем 1915 году создано стихотворение «Смерть», в котором души на поле брани убиенных предстоят пред Судом Божием:

«Свод небесный будет раздвинут 

Пред душою – и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту.
Там начальник в ярком доспехе…»

А в финале снова грешная земля – слёзы товарищей и молитвы за души убиенных: 

«Здесь священник в рясе дырявой

Умиленно поёт псалом,
Здесь играют гимн величавый
Над едва заметным холмом».

(Недаром с древних времён об убиенных на поле брани служилась Лития).
Любовь к Родине, беззаветное служение, верность долгу, православным традициям, неразрывная связь земли с небом невольно заставляют трепетать душу всякого человека, считающего себя русским не по крови, а по сути.
Но, наверное, апогеем этих размышлений поэта можно считать стихотворение «Война», посвящённое М.М Чичагову — потомственному офицеру славного рода:

«И воистину светло и свято
Дело величавое войны —
Серафимы, ясны и крылаты
За плечами воинов видны».

Не разрушения, не ужас, не трагедия – а сердца людей, которые «восковыми свечками горят» перед Господом!
И финал истинно христианский:

«Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй».

(И сын упомянутого офицера, Леонид Михайлович, в монашестве Серафим, через 23 года как Христов воин примет смерть на Бутовском полигоне и будет причислен к Лику Святых).
Все три указанные произведения, особенно последнее, созданное в 1914 году, вне времени и пространства! Если бы мы чаще задумывались о том, что написано в этих стихах, на земле было бы меньше зла.
Эта вечная связь земного с небесным, горнего с дольним, одна из главных тем классической мировой литературы, звучит и в других стихах Н.С.Гумилёва:
«Храм Твой, Господи, в небесах!
Но земля – тоже Твой приют…» Это – начало Канцоны Второй из незаслуженно мало известной книги «Костёр».
Очевидно, эти строки – суть творчества поэта и всего направления, именуемого акмеизмом, т.е. «возвращения к первооснове». Некоторые исследователи говорят
о связи акмеизма, прежде всего, с поэзией Е.А.Баратынского– и вот примет одного из лучших его стихов:

«Царь Небес, успокой
Дух болезненный мой!
Треволнений земли
Мне забвенье пошли
И на строгий Твой рай
Силы сердцу подай!»

У обоих поэтов Господь – начало всех начал. И восклицает в мучительном поиске Истины лирический герой Н.С.Гумилёва:
«Дай мне, Господи, дай мне знак
Что я волю понял Твою…» И поиск Истины часто неотделим от поиска и осмысления любви земной, о чём будет сказано далее.
А вот пример того, когда смысл, кажется вообще утраченным:

«Я не прожил, я протомился
Половину жизни земной,
И, Господь, вот Ты мне явился
Невозможной такой мечтой».

(Стихотворение без названия из книги «Колчан»). Такие мысли, наверное, хоть раз посещают любого мыслящего человека.
В обоих произведениях, отражающих мысли акмеизма, как будто звучит желание лирического героя «приблизить» небо к земле, к человеку, но, конечно, не отречение.
К «первооснове» возвращает читателя и «Солнце духа», которое «наклонилось
к нам» и «благостно и грозно разлилось по нашим небесам», а потом даст людям «золотые зрелые плоды». (Стихотворение «Солнце духа» из книги «Колчан»)
Конечно, эта «первооснова» прежде всего воплощается в образе природы:

«Я за то и люблю затеи
Грозовых военных забав.
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав».

(Стихотворение «Детство» из книги «Костёр»).В этом произведении лирический герой как с равными, как с друзьями общается и с «каждым пыльным кустом придорожным», и «с мать-и-мачехой, с лопухом…».
Но всё это — не языческое обожествление природы, а та нераздельная связь, причастность, о чём говорилось в самом начале. Это – воплощение христианской любви ко всему мирозданию!
И в стихотворении «Шестое чувство» из последней прижизненной книги «Огненный столп» «скальпель природы и искусства», а по сути, самого Творца, создаёт душу человека, способную узреть нематериальное. Узреть и «розовую зарю над холодеющими небесами», и «царственный покой» природы и, наконец, «бессмертные стихи». Узреть и полюбить, и самому преобразиться ради этой любви! Но любовь не может быть без жертвы, а потому «кричит дух », и «изнемогает плоть»!
Без любви человек не может жить и творить, не может вообще называться человеком, оттого и отношение к любви как с святыне присуще нашей классической литературе. Конечно, у Н.С.Гумилёва нет широко известных традиционных посвящений, как, например, у А.С.Пушкина или А.К.Толстого, но во многих стихах присутствует обобщённый образ прекрасной, возводящей к небу любви:

«Но любовь разве цветик алый
Чтобы ей лишь мгновенье жить,
Но любовь разве пламень малый
Что легко ей погасить?»

(Упомянутое выше стихотворение «Я не прожил, я протомился» из книги «Колчан»)Лирический герой вопрошает Творца, но это не ропот, а поиск ответа на жизненно важные вопросы, несмотря даже на печальные мысли о «загубленной жизни» в финале. «А о будущем Ты подумай», — говорит Творцу лирический герой, не надеясь на свои силы. Он «с мучительной тоской», по словам философа В.С.Соловьёва, ищет ответы, потому что без любви жизнь лишается смысла.
И вот в Канцоне Третьей в книге «Костёр» мучительное раздумье сменяется благоговейным восторгом:

«Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты
За то, что полное счастье
Последнее счастье – ты! »

Но всё же большинство самых известных произведений Н.С.Гумилёва проникнуто любовью божественной и поднимают читателя как бы на следующую ступень той духовной лестницы, «лествицы», которая отражена, например в осмогласии церковного пения. Рассказ о Святом Иконописце Андрее Рублёве в одноимённом стихотворении из книги «Костёр» от начала до конца проникнуто чувством восторга и жаждой духовного восхождения. (Слово «восторг» в переводе с греческого и есть «духовное восхождение»).

«Я знаю, я так сладко знаю,
С искусством иноков знаком,
Что Лик Жены подобен раю,
Обетованному Творцом»

Это — начало восхождения.
Известно, что когда в начале 15-го Святой Никон Радонежский увидел воплощённый Андреем Рублёвым Образ Пресвятой Троицы, то прослезился и сказал, что Сам Господь водил кистью иконописца. И вот восторг и благодарственная молитва Святого звучит в произведении поэта Серебряного века:

«Всё это кистью достохвальной
Андрей Рублёв мне начертал,
Чтоб в этой жизни труд печальный
Благословеньем Божьим стал».

В произведении лирический герой совершает своё восхождение, всматриваясь в Образ не Троицы, а Матери Божией, но это неважно. И финальные строки, приведённые выше, очевидно, вершина этого восхождения, приобщение к вечности.
И, видимо, относятся эти строки в полной мере и к самому поэту!
Да и название книги «Костёр», наверное, символ «горения к небесам», как писал философ — князь Е.Н.Трубецкой, особенно ощутимо в этом стихотворении. А если рассматривать шире и глубже, то можно привести слова того же философа: «Когда смертное сгорает, вечно живое остаётся». (Похожая мысль звучала и в приведённом выше стихотворении «Молитва»).
Одним из самых известных произведений этой замечательной книги, наверное, можно назвать пророческое стихотворение «Рабочий», написанное за год до октябрьского переворота.
Есть у поэтов негласный запрет – предсказывать в стихах собственную смерть. А здесь сей запрет был нарушен – и всё сбылось по написанному.
«Всё он занят отливаньем пули,
Что меня с землёю разлучит» — написал Н.С.Гумилёво своём главном герое. И весь ужас в том, что этот образ скорее не только и не столько собирательный, сколько обезличенный – и таких «рабочих » в огромном количестве очень скоро «наплодит» революционный переворот. Это – предсказание эпохи, когда человеческая жизнь ничего не будет стоить, а расстрел станет нормой! Трагизм усиливается и бесстрастным, на первый взгляд, изложением событий:

«Он стоит пред раскалённым горном,
Невысокий старый человек,
Взгляд недвижный кажется покорным
От миганья красноватых век».

Возможно, «горн» — это символ «земного ада», как писал упоминаемый уже князь Е.Н.Трубецкой. В «земной ад» превратит Россию октябрьский переворот, попирая в людях Образ Божий и увлекая за собой в преисподнюю тысячи таких «рабочих». Возможно, это — то «логовище огня», о котором писал поэт в стихотворении «Наступление» ещё в 1914 году. Но, может быть, это горнило, в котором выплавляется дух, о чём писал Е.Н.Трубецкой в книге «Смысл жизни».
Сами его слова см. выше).
В произведении тоже показан Образ Божьего Суда, только для самого лирического героя:
«И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век».
А в финале снова «невысокий старый человек», который скоро превратится в палача, в заложника кровавой власти – и поэтому его душа окажется в преисподней.
Образ палача появится и в одном из самых трагических произведений – «Заблудившийся трамвай» в главной, последней прижизненной книге поэта — «Огненный столп». (Название книги взято из Библии, о чём будет сказано далее). Стихотворение написано в 1920 – за год до расстрела Н.С.Гумилёва.
Появившийся на рубеже веков трамвай, очень скоро стал и литературным образом – символом жизни. Но если в созданном А.И.Куприным до Первой Мировой войны рассказе «В трамвае» это жизненный путь от рождения до смерти с «главной станцией» в финале, то в произведении Н.С.Гумилёва название говорит сама за себя. Это – путь в пропасть!

«В красной рубашке, с лицом как вымя,
Голову срезал палач и мне.
Она лежала вместе с другими
Там в ящике скользком на самом дне».

«Нету лиц у них и нет имён», — сказала М.И.Цветаева о «революционных войсках» в книге «Лебединый стан». А у таких, как персонаж Н.С.Гумилёва, – тем более. Это – образ не человека, а скота. Но человек не может быть как скот, он может быть только хуже в бессмысленной, не знающей границ жестокости, в разгуле низменных страстей. Это — те, которые отреклись от Бога, а значит, утратили все нравственные ценности. (Об этом, пусть в другом контексте, написано в замечательной книге «Свобода любви или идол блуда» Митрополитом Илларионом (Алфеевым) и другими»). И вот один из них перед нами. Потому, это стихотворение тоже можно назвать пророческим, только теперь уже для всей страны. Оттого и образы палача и смерти здесь гораздо безобразнее, чем в стихотворении «Рабочий».
Нельзя также не сказать, что это произведение, пожалуй, одно из самых сложных. В нём очень неоднозначный финал, неоднозначные образы: «панихида» о лирическом герое и «молебен о здравии» его невесты. Но свобода, выход из окружающего кошмара – это «только оттуда бьющий свет» и «Исакий» как «верная твердыня православия». (Эта мысль пронизывает всю русскую литературу).
А вот произведение «Современность» из книги «Чужое небо», созданное ещё в 1911 году:

«Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,
На губах трепетало последнее слово,
Что-то ярко светило, фонарь или луна,
И медлительно двигалась тень часового».

Всё описанное стало вдруг реальностью, и «тень часового», охранявшего арестованных, и «Илиада», которая была у поэта перед расстрелом. В трагические минуты перед человеком как будто проходит вся жизнь, вся история.
А когда Николай Степанович Гумилёв как участник Кронштадтского мятежа был выведен на расстрел, на стене камеры было написано «Господи, прости, иду в последний путь».
Великий поэт и храбрый русский офицер, Николай Степанович Гумилёв говорил, что на земле ничего не боится, а вот после смерти испугаться очень страшно.
Ему предложили помилование, зная о популярности поэта. Но узнав, что остальные будут расстреляны, Николай Степанович Гумилёв произнёс свои последние слова: «Здесь нет поэта Гумилёва – здесь есть офицер Гумилёв». Он шагнул назад и встал рядом со своими соратниками. Прозвучали выстрелы – и люди стали падать в вырытую яму – мёртвые и раненые вперемешку. Долгие годы — вплоть до перестроечных времён его произведения не будут печатать, несмотря на все старания самых авторитетных поэтов. Даже мёртвый, он будет представлять угрозу безбожной власти. Николай Степанович Гумилёв принял смерть как истинно русский, православный офицер и дворянин и, упав в ров, шагнул в вечность. Было ему 35 лет.
Но нельзя завершать разговор об одном из великих русских поэтов оборвавшейся земной жизнью. Последняя его прижизненная книга имеет библейское название «Огненный столп», о чём говорилось ранее. (Стоял огненный столп и за спиной избранных русских святых, например, Сергия Радонежского, во время Литургии).
В этой книге собраны созданные поэтом шедевры, что, конечно, не умаляет достоинства других книг. Это и упоминаемые ранее «Заблудившийся трамвай» и «Шестое чувство» и, конечно, «Слово» и «Память».
В «испепеляющие», по словам А.А.Блока, годы Николай Степанович Гумилёв размышляет о вечных, о высших нравственных ценностях:

«Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог
И в Евангелие от Иоанна
Сказано, что слово – это Бог». (Стихотворение «Слово»).

В произведении Слову противопоставлены числа:

«А для низкой жизни были числа
Как домашний подъярёмный скот…»
И «патриарх седой…», «не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число». «Книга чисел» – одна из книг Ветхого Завета, а известная всем строка «В начале было Слово» — начало Евангелие от Иоанна. Поэтому, возможно, в произведении показана антитеза закона Ветхого Завета и благодати, божественной любви Завета Нового. А в финале – ответственность за Слово.
И, конечно, одно из главных произведений – это стихотворение «Память», написанное незадолго до трагического 1917 года и гибели поэта. Именно с него начинается статья. Главная мысль, начинающая и завершающая стихотворение: «Мы меняем души – не тела». Это – своего рода заповедь, обращение ко всему человечеству. Может быть, это – воплощение библейской мысль о гибели человека, навредившего своей душе. Но, конечно, это и как будто итог всего жизненного и творческого пути поэта. Он и «лист опавший, колдовской ребёнок, словом останавливавший дождь», и тот, кто «говорил, что жизнь – его подруга, коврик под его ногами — мир», и, наконец, «избранник свободы». Но далее появляется с древних времён почитаемый на Руси образ Святого Великомученика Георгия, который под страшными пытками не отрёкся от веры во Христа:
«…Но Святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь».(Многим хорошо известно, что сам поэт был дважды награждён Георгиевским Крестом). А ради этого можно перенести и «муки голода и жажды», и «сон тревожный» и «бесконечный путь».Будет небольшим преувеличением сказать, что сам поэт повторит путь святых мучеников.
И вот возникает образ «Нового Иерусалима», как символ Царства Небесного, как описал его Святой Иоанн Богослов. И возникает этот образ на полях родной для поэта страны:

«Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, пока взойдут ясны
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны».

Царство Небесное завоёвывается страданиями и подвигом!
Как и в «Заблудившемся трамвае», появляется образ, скорее всего, Страшного Суда, — образ «Страшного Света», который «прольётся с неба».
А далее образ Млечного Пути, часто встречающийся в духовной поэзии разных времён:
«Это Млечный Путь процвёл нежданно
Садом неожиданных планет».И вот в финале возникает образ «Неведомого Путника», о котором было много споров:

«Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо, но я пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему»

Орёл и лев — символы евангелистов, здесь они вместе, значит, этот образ, скорее всего, — Образ Христа, как утверждал один из дискутирующих писателей.
(Невольно вспоминаются слова из известной песни, написанной уже во второй половине 20-го века:

«Тебя там встретят огнегривый лев
И синий вол, «исполненный очей»
С ними золотой орёл небесный,
Чей так светел взор незабываемый»).

Может быть, поэтому образы высшего ангельского чина – серафимов, «облака рая» встречаются во многих произведениях Н.С.Гумилёва, даже в стихах о любви к женщине, например, в сборнике изданном после смерти поэта. В упоминаемых выше образах является ему чистая, светлая возлюбленная, спасая от сомнений и грехов. (Это – один из ярких и распространённых образов классической русской литературы).
Но всё же, наверное, следует обратиться к образу любви божественной.
В одном из неопубликованных при жизни произведений «На далёкой звезде Венере…», созданном в год смерти поэта, создан образ Рая, очевидно, в противоположность «земному аду», в который превращена Россия:
«На далёкой звезде Венере
Солнце пламенней и золотистей…»
Это – взор, обращённый в вечность. Поэтому там и «вольные, звонкие воды», которые «распевают песнь свободы» и «пламенеют, как лампады».
Потому там и «нету слов, обидных иль властных». И, наконец, там «нету смерти, терпкой и душной». А «золотые дымы в синих, синих вечерних кущах» — отражение цветовой гаммы иконографии, которая подчёркивает образ «грядущего прославленного мира», как писал князь Е.Н.Трубецкой в знаменитых «Трёх очерках о русской иконе».
И один из изданных не очень давно сборников поэта называется «Я свет у тебя за плечами». Это – воплощение немеркнущего света, воплощение вечной любви, без которой нельзя ни жить, ни творить.
Стихи Николая Степановича Гумилёва преисполнены света, они потрясают при первом знакомстве, а потом погружают в размышления о вечном. А жизнь его – пример жертвенного служения Богу и России, верность присяге офицера и долгу христианина.

«Есть Бог, есть мир – они живут вовек
А жизнь людей мгновенна и убога —
Но всё в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога»

Это – жизненное кредо нашего великого соотечественника Николая Степановича Гумилёва!