Открытый микрофон - приглашаем всех к обсуждению рассказа нашего автора
Один из наших авторов (пока остающийся анонимным, что предусмотрено форматом рубрики Рецензии) обратился с просьбой прокомментировать его недавно написанный рассказ «Надежда». Автор готов к конструктивной критике.
Правила дискуссии прежние: вежливость, доброжелательность, недопустимость перехода на личности. Приветствуются конкретные комментарии, разбор ошибок (если таковые будут замечены), советы и пожелания.
Кап…кап…кап…за окном таяли серебристые сосульки под утренним весенним солнцем. Старуха открыла глаза, приподнялась и посмотрела в окно. Ещё одна зима позади. Сколько же их было? Это уже девяносто вторая, кажись. Дощатые полати отзывались скованностью и онемением в теле. А остывший дом – паром её дыхания. Дом старый, деревянный, ещё отцом поставленный, но куда ему век пережить: и обветшал, и прохудился; а без мужских рук, уж почитай, все тридцать лет хиреет. Вот и продувается ветрами, и как не топи печку, а к утру щелями все выберет, выстудит.
Огляделась, в полумраке утра все тот же стол в углу под иконами да с лавками у стены и старый дубовый шкаф, покойным мужем сделанный. Мастеровитый он был, все умел. Заждался небось её.
“Ничего, скоро уже, – обратилась мысленно к портрету, – снег подтает, то и навестить смогу, кладбище – вот оно, соснами колышется. Тошно мне одной, Васенька. – Вздохнула. – А Ванятка-то наш как, видитесь ли? Схоронил его внук на краю света, и на могилку не попасть”
Покряхтывая, одела валенки, кофту пуховую, сверху ватник старенький да платок выцветший. Заторопилась: “Вон у соседки петухи уж по второму разу побудку пропели, а меня лень одолела, уж больно сладко спалось сегодня”.
Двор встретил ярким блеском подтаявшего снега да хлюпающей жижей вытоптанных тропинок. Оглянулась на соседний двор, там молодуха Клавка как раз из сарая вышла, и на неё с жалостью: – Как ночевалось, баба Саня, здоровы ли, может помочь чем? – и невесомо понесла в дом десятилитровый, полный парного молока доильник. “Две коровы, как никак, – мысленно одобрила старуха. – Так и семья у них не счесть, одних детей пятеро да старики мужнины”.
– Да, слава богу, и спалось, и здоровье ещё маленько осталось, козу вот доить надо, да кур выпустить.
– Вы там, если надо чего, то просите, мои хлопцы мигом вам и дров наколоть и снег почистить, – уже с порога, открыв дверь, прокричала Клавка.
“А чего мне помогать, – ворчала старуха, протискиваясь в тесный сарайчик, – чай не сирота, и внук у меня, и правнуки. Приедут вот скоро. Правда Мань?” Провела ладонью по грустным козьим глазам. Манька, похоже, не согласилась, знает, не было никого лет десять как, отвернулась равнодушно. “И то, старая уже, молока вон полкувшина сегодня”. Куры встретили недовольным кудахтаньем. Не торопясь, насыпала зерна и как всегда, по заведенной давно привычке пошла к калитке, где подолгу стояла, провожая взглядом сельчан: идущих кто на работу, а кто в школу мимо ее двора. Солнце уже пробивало крону леса и играло тенями за сельскими хатами, подгоняя опаздывающих. Любила она эти минуты, как будто своих провожала. Вспомнила, как Ваню в школу к этой калитке, и по плечу погладить и вслед крестом осенить, а Василий по молодости всегда у калитки целовал, когда на работу в лесничество уходил.
– Здрасте, баб Сань, – ребятня хором и бегом мимо.
– Как здоровье, Степановна? – фельдшер к ней, торопится, но шаг замедлил, уважает.
– Да жива, пока. Вот по хозяйству хлопочу.
– Вы, Александра Степановна, ежели недомогание какое, то соседям скажите, там хлопцы шустрые, меня мигом найдут.
– Да какие там болезни, старость вот только.
– Старость это хорошо, вот когда её не дождешься, вот это плохо, – фельдшер остановился с готовностью поддержать разговор.
– Ладно тебе, иди уж, там поди больные ждут, – Махнула рукой старуха.
И фельдшер, спохватившись, быстрым шагом засеменил по вытоптанной дорожке. Разговоры взбодрили, и она с чувством сопричастности к деревенской жизни провожала взглядом сельчан. Вон небрежно кивнул, не узнавая, невнятно бормоча “здрасте”, Николка. Покачиваясь, неуверенными шажками он торопился к открытию магазина, и его красные, мутные от вчерашнего перепоя глаза не замечали окружающих; его жизнь там, у магазина. А какой мужик был, работящий, хозяйственный, попивал немного, да, а потом как с цепи сорвался, и все прахом, и семья, и хозяйство. Ему сорок только, а уже старик, недолго ему дорожку в магазин топтать, – вздохнула старуха.
– Здорово, Саня, – оторвал от мыслей знакомый голос. Оглянулась, и правда, опираясь на палку и заметно прихрамывая, приближался ее сверстник, Матвей. В школу вместе с ним еще до войны ходили. Как давно это было…
– Давно не появлялся, Матюша, болел иль чего?
– Чего мне болеть, у сына гостевал. А ты как, все одна? Внук, когда приедет?
– Так скоро, вот этим летом и приедет, не просто ему, с другой страны-то. Сам-то куда спозаранку?
– Я, Сань, к председателю, забор завалился, доска нужна, наряд на лесхоз выписать. А внук приедет и поставит заборчик. Ладно, пойду я. И, почти не хромая, бодро зашагал в сторону конторы.
“Ишь ты какой гоголь, сто лет в обед, а туда же, петушится. А какой кавалер знатный был, и ко мне пытался клинышки подбивать, но я все на Васю смотрела, так и отошел он и на Варьке женился, детей шестеро. А у нас с Васей только Ванечка, не дал бог больше. А внук по заграницам, и уж который год нет весточки. Но он приедет, обязательно. И я с ним на могилку к Васе. И скажу, мол, встречай. А Володька так весь в тебя, смотрю, и сердце стонет, тебя в нем вижу”.
Она посмотрела на лес, он уж больно близко последние годы к ней. “Ждет, как уйду я, а там и захватит участок. Вот как у Верки, царствие ей небесное, уже и дома не видать, все вишняком да молодыми сосенками поросло, зайти боязно. В лесу живем, и лес подберет после нас все. Хиреет село. Почитай, половина дворов заброшена; там лес поселился, не допустит он пустырей. Век пройдет, и следа от села не останется, только сосны с березками. А в них мы с Васей вечно будем, ветром убаюканные, солнцем обласканные, утешаться, лесом быть”
Сладко на душе стало, мечтательная улыбка преобразила ее.
“Ведь останусь здесь ласточкой летать, лесом любоваться, рассветом просыпаться и в закаты с Васей уходить, забывшись в ласке его. И почему эти мысли вдруг сегодня? Наверное, пришло моё время”.
Присела на скамейку и сквозь прикрытые веки стала смотреть на солнце. По телу разошлось тепло, оно вдруг стало невесомым. Яркий ласковый свет наполнил старуху, и она растворилась в нем. И уже где-то рядом тихий голос Васи говорит что-то ласковое и берет за руку: “Не бойся, теперь мы всегда будем вместе”.
Лицо ее разгладилось, помолодело, озарилось счастливой улыбкой. Глаза застыли, всматриваясь в кромку леса, играющую лучами солнца за хуторскими крышами.
А под окнами осиротевшего дома сосульки все так же таяли, истекая каплями наступившей весны: Кап…кап…кап…
Ведь тема мне чужда.
Так получилось, что мой первый из напечатанных рассказов «Место для года» (тот самый, на гонорар за который я купил пальто своей 1й жене — на днях она помогла мне встать на пьедестал в метеорологическом стихотворном конкурсе...) был чем-то похож: та же старость и смерть в финале.
Но то было давно, мне было всего 32 года.
Чем дольше живу, чем старее становлюсь, тем меньше люблю читать о стариках. Вероятно, это закономерно.
И деревню не люблю, просто не выношу; городского в ЧЗ каком поколении по отцу меня воротит от околиц, завалинок и половиков…
Все это так; неинтересно мне читать про «ватник старенький» — моя-то героиня (последняя повесть, еще тут не запощен трейлер) приезжает к мужчине, с которым договорилась на сайте знакомств, в платье от Alexandre Vauthier, купленном в Интернете на VIPavenue за 256 493 рубля…
Мои приоритеты отражены в моих героях.
Все вышеизложенное я изложил для того, чтобы стало ясно: при оценке данного произведения я руководствуюсь сугубо литературными критериями, не подкрепленными личными пристрастиями.
Так вот что я скажу:
Написано смерть как хорошо!
И тема раскрыта и образы выпуклы и детали достоверны.
Я уверен, что другие рецензенты найдут удачные места, которые покажутся им важными, я же отмечу то, что на меня подействовало сильнее всего.
Лес, который наступает на умирающее село.
Это потрясающая деталь.
Мы привыкли, что человек — самый страшный хищник планеты, не имеющий естественных врагов (не моя аттестация, ее дал Джеральд Даррелл) — гадит вокруг себя, уничтожает все, что может.
Там, где прошел человек, остается пустыня.
А здесь инверсия эволюция.
Исчезнут люди — и природа сотрет с лица планеты сами их следы.
Это прекрасно. Двуногий хищник все-таки не уничтожит Землю.
Для меня именно этот момент и есть НАДЕЖДА.
Полагаю, что автор не закладывал такой мысли в свой рассказ.
Но, как часто бывает, сильное произведение вызывает незапланированные отклики.
Ну, конечно, есть и недочеты, которые говорят о том, что в аспекте точности стиля у автора все впереди.
Вот, например:
"Дощатые полати отзывались скованностью и онемением в теле."
Вот мне кажется, что отзываться в теле может процесс, но не сущность.
То есть не сами полати, а то, что на них приходится спать.
Или
"Провела ладонью по грустным козьим глазам."
Трудно представить животное, которое безропотно переносит прикосновение к своим глазам.
Мне кажется. в ответ на такое любая коза пырнет рогами.
В одном месте усомнился в фактологии.
Лет 20 или около того проведя рядом с медициной, ни разу в жизни не видел фельдшера.
Фельдшер — такая же отмершая сущность, как штурман в гражданской авиации.
Фельдшер как персонаж в наши времена встречается редко и привлекает внимание — например, Аухат в трилогии «Катындар» Гульнур Якуповой. Так он бывший фронтовик, в наше время и в деревнях если есть, то врачи, а фельдшерские пункты, насколько мне известно, давно упразднены.
Возможно, нужно как-то более ясно обозначить время.
А в целом хочу сказать так.
ОМ опять радует появлением нового, неизвестного до сих пор талантливого прозаика в клубе МСП!
Поставь отметку времени — и все встанет на свои места.
Вот это предложение небрежно написано: «Вспомнила, как Ваню в школу к этой калитке, и по плечу погладить и вслед крестом осенить, а Василий по молодости всегда у калитки целовал, когда на работу в лесничество уходил».
Автор хочет сказать (но не рассказом в целом, а парой строк), что деревня вымирает. И вот тут хочу возразить. Весь рассказ наполнен голосами, движением! В деревне живет много народу, и доказательств тому тоже немало. Вон, у соседки, молодухи-Клавки: «семья у них не счесть, одних детей пятеро да старики мужнины”. Где это видано, чтобы в умирающей деревне рожало по пять-шесть детей? Их же кормить нужно. А это значит, в деревне есть, где заработать. («…провожая взглядом сельчан: идущих кто на работу, а кто в школу мимо ее двора…») Кроме того, в деревне много и других детей!!! Есть школа!!! А это мощный показатель того, что деревня уж точно не умирающая. Еще показатель того, что государство за деревней все-таки присматривает — фельдшерский пункт! Фельдшер! А это значит, что и первая помощь будет оказана, и лекарства какие-никакие можно найти…
Вот это предложение не поняла: «Я, Сань, к председателю, забор завалился, доска нужна, наряд на лесхоз выписать…» Может, я давно в России не жила, и не знаю, что где-то еще есть председатели колхозов, которые наряды на лесхоз выписывают да, может еще, и бесплатно? Тогда автор пусть меня простит. Совсем, значит, оторвалась от реальности. Если же предположить, что рассказ написан про советское время, тогда как объяснить, что ее сын много лет проживает за границей? И внук его там, на чужбине и похоронил? Вроде бы наше это время.
Вот это предложение тоже не поняла: «А внук по заграницам, и уж который год нет весточки. Но он приедет, обязательно. И я с ним на могилку к Васе. И скажу, мол, встречай». Со словами надо осторожно, можно же понять, что, мол, встречай, скоро мы к тебе… Игра слов, игра слов… Опасная игра.
Вот это предложение показалось каким-то приторным, лубочным: «“Ведь останусь здесь ласточкой летать, лесом любоваться, рассветом просыпаться и в закаты с Васей уходить, забывшись в ласке его. И почему эти мысли вдруг сегодня? Наверное, пришло моё время”.
Ну и финал (тадада-дам!). Смерть. Ну просто бомба. Многие авторы (я повторюсь в который уже раз) используют этот «смертельный» прием для придания произведению особого драматизма. Но чтобы этот прием «сыграл», надо все-таки как-то подвести к этому финалу. И здесь не обойтись дежурным набором примет уходящей жизни, плоскими и скупыми картинками деревенского быта. Драматизм (глубина!) должен быть «зашифрован» в самом «теле» рассказа. Может, это будут какие-то по-настоящему трогательные воспоминания, а не пара слов о покойном муже, что он шкаф дубовый смастерил, да у калитки целовал… Или о сыне или внуке что-то такое, что вспоминается либо светло, либо с тоской или нежностью… Может, внук теплое парное молоко так жадно и смешно пил, что за уши заливалось… (это я грубо, понимаете).
Может, героиня, проснувшись, увидит себя в зеркале молодой, с роскошной косой и румянцем во всю щеку… Потрогает пальцами, а кожа сухая, в глубоких морщинах… Ну. Это я так, к примеру.
Или соседка-ровесница, к примеру, по старой привычке обзовет нашу героиню как-нибудь смешно, как все эти годы звала. А может, эта девяностолетняя соседка поутру шляпку соломенную с искусственными цветами надевает, чтобы в магазин за хлебом сходить, и никто уже над ее чудаковатостью и не смеется…
А тут все, как всегда и у всех. Ничего такого, что должно бы остаться в каких-то личных воспоминаниях.
Вернемся к теме смерти. Сама смерть. Думаю, даже это состояние, предсмертное можно было написать как-то так (коротко, емко, холодными мазками, страшновато), чтобы читателя проняло, чтобы до мурашек… Чтобы были эмоции.
Пусть автор не обижается на меня. Искренне хочу помочь. И все, что мною здесь написано — как раз из уважения к литературному труду. К автору.
В рассказе нет председателя колхоза, есть председатель сельсовета и он выписывает наряд в лесхоз на доски. Председатели селтсоветов у нас есть до сих пор а лесзоз не знаю, у нас лесничество. Но есть и лесхозы.
У читателя — любого — в голове есть типический стереотип, рожденный известными ему реалиями среды.
К примеру.
Вот я пишу
"я взглянул на женщину-водителя; она энергично передвинула селектор АККП в положение «драйв», на безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо и я почувствовал невнятный укол досады от того, что она уже замужем..."
Все правильно?
ВСЕ.
Я сижу на пассажирском месте справа, водитель слева от меня, т.е. селектор АКПП она передвигает ПРАВОЙ рукой (левой невозможно) и я вижу кольцо, свидетельствующее о замужестве.
НО верно — в центральной полосе России, где абсолютное большинство автомобилей — леворульные.
Но если действие происходит где-нибудь в Чите, то там даже АвтоВАЗ столь же редок, как в Уфе оригинальная «Тоёта Марк П», там абсолютное большинство машин — привезенные из Японии (ближе и дешевле!) и она праворульные.
Т.е. водитель сидит справа и передвигает селектор ЛЕВОЙ рукой, и если кольцо там, то все как раз наоборот: она разведена, т.е. свободна.
Деталь?
Деталь, в обоих случаях достоверная, если действие привязано к реальности.
А если все абстрактно, то читатель именно что теряется в догадках, что для автора типично, а что — просто ошибка.
Еще один пример.
Из жизни (хоть кое-где мною олитературенный).
Однажды в 1983 году я черт знает сколько маялся, но никак не мог расстегнуть на подруге бюстгальтер.
В конце концов она сказала, что лифчик бельгийский и застежка спереди между чашечек. В советские времена мне такая модель была неизвестна.
Тоже вопрос непонимания.
Вообще литературная критика на таких мелочах не должна акцентироваться, как мне кажется. Это уже дело редактора. Или уж если сильно зацепила деталь, то дождаться объяснения автора.
А авторам совет — при описании явлений нетипичных или характерных для определенной местности, или для конкретного временного периода делать поясняющие сноски, тогда разбор не будет уходить в сторону мелких деталей.
Именно, что читаем и видим, как стреляет.
И более того: Михаил может и что-то исказить, но все равно воздействие не уменьшится.
В то время я не очень понимала, что он имел в виду, поэтому примерила его фразу к известному выражению Льва Николаевича Толстого: если можешь не писать, не пиши. Начала объяснять, что меньше всего думаю о литературе, а больше о том, что сама хочу высказать. Теперь понимаю смысл его слов: произведение становится мёртвым, когда писатель старается создать «шедевр». В данном рассказе шедевральность есть, а старуха слишком усреднённая, её полюбить не за что.
Хотя вот я — чем старше становлюсь, тем меньше люблю старух, а раньше терпел…
Вот была у меня в той жизни бабка — бабушка моей сокурсницы по ЛГУ Вера Федоровна — как она сама представлялась, не-Комиссаржевская.
Того же возраста, что и эта, если не больше.
И что? когда я приходил к ним в гости, она стонала о пропащей жизни (хотя сама и в лагере отсидела и муж у нее давно умер и т.д. и пр.)?
Нет, она говорила мне:
— Витя, а давай-ка мы с тобой выпьем коньяку, а то все тут пьют какие-то ликеры!
Сидели и выпивали и радовались белому свету.
И еще раз выражу свою.
Произведение нуждается в том, чтобы поставить временной тег.
Какой угодно: типа того, что вот Гагарин-то слетал в космос и всем казалось, что теперь жизнь пойдет по-новому, гораздо лучше, чем до того. А получилось все не так: прошло уже ровно сорок лет (или 30, или 50, автору виднее) — а жизнь становится все хуже. хуже и хуже.
Ну или что-то в том же духе: не обязательно озвучивать дату, можно оттолкнуться от всем известной.
Потом что, повторяю — и, пожалуй, выражу еще более явно — в представленном контексте я вижу неприсоединенность ко времени.
Я споткнулся на фельдшере; ни разу в жизни фельдшера не видел. Более того, лет 20 тому назад мы с женой отдыхали в 50 км от Уфы, ее ужалила земляная оса, с собой не было ни шприцов, ни тавегила, — по дороге я заехал во все подряд деревни, надеялся, найти медицинский или хотя тот самый фельдшерский пункт, чтобы поскорее сделать инъекцию — фикпопало, ни одного не нашлось. Так до уфы и пришлось гнать.
Кого-то задел председатель лесхоза и пр.
Так вот, надо к времени все привязать, однозначно!
И, кроме того, в той же России таких бабок СЕЙЧАС и нет.
Нынешние бабки сидят в интернете, чатятся с дедками на датинговых порталах и онлайн продают носки, которые вяжут из своей козы!
-Очень точно описан быт — стол в углу, божница с иконой, лавки, это так и есть.
-Автор верно отмечает, что «природа не терпит пустоты» — как только перестают ухаживать — дом, двор, всё начинает ветшать, рушиться, зарастать — лес наступает.
-Тоже резануло — старуха. Вспомнить у Пушкина: жил старик со своею старухой. Вот там была старуха — вздорная, упрямая, властная и… дурная.А здесь автор показывает, что все к ней относились хорошо — и детвора, и соседи, и её ровесник Матюша. Она же — трудно сказать, ведь на предложение соседки о необходимой помощи не сказала — спасибо, не надо. а себе под нос бормотала — чего мне помогать… Я вот подумала, как по разному звучит — старик — напевно, мягко и старуха — как топором по колоде.
А смерть так и приходит — раз, и не стало.Моя бабушка присела на диван, охнула, руки раскинула — и нет её.
Автору спасибо за реальность.
Контент специфический с точки зрения отдельных деталей: фельдшер, лесхоз, председатель — это не труп красавицы в мастерской «известного» художника.
Тут требуется уточнение места и времени.
Иначе, как правильно отметили, создается впечатление условности.
Это посёлок, где я провела детство.
Что уж там, если даже Улин в восхищении, то уже и не требуется других похвал.
Дешёвые псевдоинтеллектуальные выверты некоторых авторов, которым давно «пора исполнить полный алфавит», «открыв бутылку лимонадУ» — не удивляют.
Удивляет комментарий geokostina, который вдруг требует от автора логического обоснования смерти.
В Ваши годы, и не знать что "… человек смертен, и часто смертен внезапно..."… Стыдно, батенька. Даже в молодые годы люди умирают. Часто внезапно, и часто без видимых на то причин. А уж в 92… Кто-то бежит в лесхоз за досками, а кто-то умирает. Вполне естественно и спокойно. В сответствии с законами природы.
Что касается Геокостина, так лействительно удивил его коммент. Но опять таки только удивил и не более того.
Но по сути. По Вашему рассказ был написан только для того, чтобы показать внезапную смерть? Если это так (хотя надеюсь еще, что это все же не так), то тогда и все стилистические достоинства (Слог) автора -это распускание павлиньего хвоста, а попросту говоря — пускание пыли в глаза. Поскольку ради такой банальной (избитой) художественной задачи вообще не стоило и огород городить…
(Уважаемый Анатолий запостил свои слова выше, я в это время просто очень долго писал.)
И как-то ощутил потребность опять сказать от себя, а не в ответ.
Про ситуацию, которая возникла в ходе обсуждения этого очень простого рассказа в мои студенческие времена (на в Литинституте, а на матмехе ЛГУ) говорили так:
— Ну вот, начался пожар в публичном доме!
(и добавляли: во время наводнения на дрейфующей льдине...)
Меня это в общем удивляет.
Рассказ, конечно, предельно простой.
Его называют клишированным — да, есть такое: в той мере, в какой клишированы время жить и время умирать.
Да, с первых строк я понял, что бабушка умрет в финале, поскольку такие просветления бывают перед концом.
Да, некоторые детали (фельдшер и пр.) без временнЫх тегов вызывают недоумение.
Но не это главное.
Главное, что я увидел в рассказе автора, пока еще нам неизвестного — это ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ.
То есть то, чего нам сегодня не хватает в русскоязычной литературе — которая сейчас как раз и клиширована с худших западных образцов, кича и попсы!
«Надежда» — это не какой-нибудь детектив.
Не сага о мировом зле, которое уничтожает домохозяйка одним ударом пластикового дуршлага.
И не фантомистика о роботах-убийцах в кольцевой галерее под общественным туалетом на станции метро «Парк культуры».
Это — сколок жизни.
Такой, какая она на самом деле есть.
И этим он ценен.
И лучше чем Вы сказали в Вашем комментарии — я сказать не могу.
Спасибо Вам от имени читателей таких рассказов.
Насчет удивления скажу так… не все очевидное достоверно.
Бывает, что кажется одно, а на самом деле все иначе.
Да и мои литературные пристрастия весьма широки, произведения разноплановы.
Но ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ — ее я вижу все-таки во главе угла везде.
Даже когда герой людей не любит — должно быть жалко его самого.
А мировоззрение… Я, Юрий, его меняю очень часто, сам порой не успеваю следить.
Но вот тот рассказ мой (первый из напечатанных, 1991 год). который я выше упомянул — pisateli-za-dobro.com/mesto-dlja-goda.html
— как раз на эту же тему и написан…
Вот я прочитал «Надежду» — и срезонировало что-то прежнее.
Читая Ваши прежние комментарии, в которых так же были натыканы ссылки, не было абсолютно никакого желания по ним перейти. А вот после сегодняшних Ваших комментариев, мышка сама норовит по ссылке жмакнуть.
Теперь мне уже не отвертеться, придётся Вас читать. Возможно буду вновь приятно удивлён. ))
Взаимное узнавание бывает приятным процессом.
Автор должен сочувствовать всем своим героям и вызывать это ощущение у читателя.
А не красить из в ЧБ, как было принято в назидательном реализме.
По поводу фразы в скобках «Старушек не люблю». Было время, когда я никак не собирался дожить до 50ти лет. Всех старше полувека считал выжившими из ума маразматиками, не имеющими права на существование...
Прошло какое-то время, и меня стали выбешивать уже те, кто перевалил 70ти летний порог. А среди тех, кому 50 и чуть за, оказалось много вполне нормальных людей, и (ДАЖЕ!!!!) вполне приятных женщин…
Сижу вот думаю, через три-пять лет какие возрастные группы меня будут выбешивать? Ведь столько не живут…
Вот я, например, обожаю женщин как раз чуть за 50…
Надежда облачная- Там
(Ведь человек умнее не придумал),
Пристал ты к чудным берегам-
И тем утешусь за потерю друга.
Контекст и композиционное решение чем-то напомнили высказывание: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует,- всё суета!» Люди что-то пытаются делать, но всё лесом порастёт. Очень милые лирические отступления, отчасти напомнившие произведения Тургенева и Островского- вместе взятых.
Так же не могу согласиться, что эта пожилая женщина умерла. Автором описан процесс умирания. Это пограничное состояние, когда уже не совсем здесь, но ещё не в загробном мире, где хотела бы оказаться.
Спасибо автору.
«Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы.»
(Еккл. 9:2)
Прошу Вас, не волнуйтесь так- это вредно для вашего здоровья.
Свой комментарий писал вчера, практически ночью, спать хотелось, но и отзыв оставить так же (гештальт бы не завершился и спал бы беспокойно)). Поэтому не было желаний проводить подробный разбор.
Произведение носит название «Надежда», но иной надежды, кроме рассчёта на встречу с «любимым Васенькой», не нашёл. А это уже явление эсхатологического порядка, подразумевающее религиозную подоплёку. Пусть это народные и примитивные представления, но они проходят сюжетной линией по тексту, являются стволовыми для рассказа. Всё остальное- это второстепенные линии и ответвления, которые не имеют дальнейшего развития. Как-то встречал в литературоведении такой термин, как «нарезка». Так вот все эти деревенские сюжетики (если можно выразиться- клипы, из которых кино не выйдет).
А поскольку религиозные представления простые, то и рассмотрены они через призму не сложной (в плане организации) деревенской жизни. С молоком интересный контраст получился.
К чему всё движется- понятно с первых строк. Автор «приговорил» героиню одним словом- старуха (как в своё время Достоевский, назвав женщину средних лет «старуха- процентщица»).
Но, как ранее говорил, мои умозаключения любительские. Профессионалы высказались иначе. И рассудить в данном вопросе может быть только автор текста «Надежды»- надеюсь, что он раскроет свою личность.
С уважением.
И сразу хочу сказать большое спасибо автору за то, что он обратился к «деревенской» теме. Кому-то она может быть близка, кому-то – нет. Но, забывая свои корни, мы рискуем однажды получить поколение, которым можно будет легко манипулировать, переписав историю, подтасовав факты и выдав за действительность то, что выгодно заинтересованным в том лицам. Именно поэтому важно бережно хранить воспоминания, быть внимательным к деталям, не допуская неточностей. Ведь бремя «хранителя истории» ложится на плечи писателя-реалиста в неменьшей степени, чем на плечи учёного-историка, ровно как и бремя ответственности. Автор – явно городской житель, хотя в деревне бывал и с особенностями сельского быта знаком не понаслышке. Некоторые кусочки в описании просто заставляют сердце сжиматься. Например, нехитрый наряд старушки — валенки, старенький ватник, выцветший платок. У меня перед глазами сразу встала моя бабушка. Да, вот так она и одевалась, когда рано утром шла «убираться» (так у нас в деревне говорили, подразумевая уход за домашним скотом и птицей). Тут мои детские воспоминания совпадают с вИдением автора. Только на валенках по весне ещё были калоши. Или тот момент, что старый деревянный дом за ночь выстывает, хоть хозяйка вечером и протопила печь – тоже верно. Это происходит ещё и потому, что одинокие старики очень экономные. За зиму запас дров поубавился, а надо дотянуть до тепла, вот она и кидает вечером в топку вместо пяти поленьев три. Но есть в тексте и много такого, что уменьшает достоверность рассказа. И то, о чём писала Анна Данилова (село по всем признакам никак не тянет на «умирающее»). И то, что отметили многие другие участники обсуждения – временной калейдоскоп. Как будто в рассказе описаны черты, характерные для жизни села в разные периоды истории. Тут тебе и фельдшер, и председатель с лесхозом, и внук-эмигрант, и сорокалетний алкаш, живущий у магазина – персонаж явно несоветского времени. Меня, например, не убедило то, что 92-летняя бабушка спала на полатях. То есть на лежанке из досок, которую сооружали в деревенских домах между печкой и стеной под потолком. Как она туда влезла-то? А ещё старушка преклонного возраста «пошла к калитке, где подолгу стояла, провожая взглядом сельчан». Лучше бы бабушку сразу на лавочку усадить, ноги её натруженные пожалеть. И не поверилось мне, что бывший кавалер Матвей так панибратски приветствует свою давнюю зазнобу: «здорово, Саня». Как своего парня. Скорее уж «здравствуй, Степановна», ну, или как-то ещё.
Язык повествования у автора, безусловно, яркий, образный, добротный. Но тем обиднее наблюдать беспечное отношение автор к своему творению. Если бы он хорошо «вычитал» рассказ, то наверняка не было бы нескольких коряво выстроенных предложений, на которые указала Анна, бабушка не «одела» бы валенки, а всё-таки «надела», и некоторые запятые всё же появились бы в нужных местах.
Так же, как и Виктору, мне очень понравилась мысль о лесе, наступающем на вымирающее село. И то, что рассказ начинается с весенней капели и ею же заканчивается – тоже хороший ход: жизнь продолжается. И вообще все философские размышления автора, высказанные от имени главной героини, мне импонируют, но и одновременно превращают её в бабушку-философа. Тоже спорный момент. Органичнее было бы оставить их словами автора. Имхо…
В общем и целом, хороший рассказ. Душевный. Если доработать, с учётом всех замечаний, то станет ещё лучше. Желаю автору успехов и не останавливаться на достигнутом.
Моя бабушка (хуторская, почти деревенская) не раз повторяла шутку, как кто-то кому-то хвастается:
— А лётчик! Летаю… с печки на полати.
Т.е. у них вот эти полати были НИЖЕ печки.
Всякое бывает.
Но меня УЖАСНО радует, что этот рассказ автора вызвал столько эмоций.
— И ты тоже прав, Менухим!
Именно это я у тебя в рассказе и увидел.
И о том девчонкам тут написал в ответах…
— Если упаду, то чего бояться: вниз ведь полечу, не вверх!
P.S. А зачем мне или кому-либо выводить Вас на чистую воду? Просто я в восхищении (действительно, в восхищении) от того, как классно Вы развели нас, как последних лохов. А мы то думали, что делаем доброе дело, проявляя посильное участие в обсуждении…
Что все возбудились, совершенно непонятно.
Да, с «предоплаченным „итогом…
Но свежих сюжетов в литературе всегда немного, их всех во все времена — три дюжины от силы.
“Клишированность» описания — я вас умоляю!
Кинематографичность современной прозы — но это совсем не беда, а просто наша проявившаяся в последние годы привычка втискивать произведение в более компактный формат.
Лесхозы, фельшеры, умирающая деревня, козья морда под сморщенной ладошкой — всё это не главное.
Человек жив, пока у него есть хоть маленькая надежда, обратное утверждение неверно.
Вот и всё.
Мне понравилось, хотя бы тем, что не бросил и дочитал до конца.
Автору- респект.
p.s. Обсуждение вызвало у меня ощущение некоторого deja vu. Похоже на защиту диссертации в прикладном НИИ.
Вопросы «понравилось или нет» и «почему» ждут простого и убедительного по возможности ответа.
На будущее прошу не вестись на явные провокации и напомню:
1) Критика должна касаться только авторского текста, представленного на рецензирование, но ни в коем случае не личности автора и не личностей других рецензентов;
2) Критика должна быть конструктивной — комментируется стиль, смысловое содержание и использованные для его выражения художественные приёмы, образность языка, грамотность. Недопустимо при несогласии с точкой зрения другого участника обсуждения переходить на личности;
3) Все тексты в раздел Рецензии публикуются только по согласованию со мной или Анной Даниловой. Право автора на анонимность должно уважаться и соблюдаться ВСЕМИ без исключения участниками дискуссии. Даже если вы знаете, кому принадлежит текст, узнали или погуглили и нашли его на других ресурсах, без согласия автора раскрывать его имя недопустимо.
Прошу всех, в том числе модераторов сайта, в дальнейшем следить за соблюдением этих правил.
Деревья, деревня.
Где раньше росли вековые деревья-
в трудах и поту создавались избины.
На месте пустом появилась деревня,
в полях затрудились согбенные спины.
Всю радость познали на лоне природы-
манило весною дыхание пашни.
Искали у неба хорошей погоды
и жизнь без оглядок на будень вчерашний.
Трудились на славу- без страха и лени,
все жилы порвали себе не напрасно:
сады расцветали для всех поколений,
плоды наливались на древе прекрасном.
Но жадность немногих коростой накрыла,
расплавила совесть, как вящая домна.
Судьба показала свинячее рыло
и свет запросили в том царстве претёмном.
Природа людская давно неизменна-
за счастье народов боролись впустую.
Коль гниль завелась, то согнёт до колена
и пыль отношений ветрами раздует.
Уж продано всё здесь на век предстояший
любителем сущим красивых бумажек.
Ползёт по окружности крах настоящий,
который не даст нам отсрочек, поблажек.
Страна обнищала, пустеют селенья.
Вновь лес наступает, редеют деревни.
Беспечные люди сберечь не сумели-
где были дома, снова встали деревья.
Рассказ, в целом, понравился.
Вопрос таков- вы в него заложили какой-то смысл или так получилось?
И на что надежда?
Спасибо.
Я планировал в конце написать как приехали её внук с правнуками и сельчане бегут ее известить мол приехали а старуха как могла им навстречу и ее губы шептали, а я говорила вам, приедут они. Приедут. Надежда на то что её любят и помнят. Но не знаю почему, написал вот так.
Я приятно удивлен столь высокой оценкой этого рассказа. Ведь на Бумажном Слоне его выставили вместе с пятью другими рассказами на звание лучшего рассказа недели и он там занял последнее место, за него был только олин голос. Мне как автору было непонятно почему. Наверное на БС гораздо талантливее авторы.
Вам спасибо.
Сам себя перемудрил.)))
В общем- не нашёл в тёмной комнате чёрной кошки. Спасибо, что свет включили.
Извиняюсь перед профессионалами, которые были правы насчёт деревенской прозы. В связи с чем померкло первичное впечатление и разочарован, словно народоволец- который пошёл в народ за смыслом, а нашёл хрен с маслом.
И в остатке получается любовь в прошлом, веры нет, надежда не оправданная и безнадёжная в рамках описания мещанского, деревенского быта. Грустно, но всё-равно хорошо (послевкусием). Как в том анекдоте:
Сдаёт студент экзамен, выучил всего-то пару билетов. На всякий случай положил бутылку водки в карман. Подходит к экзаменатору, тянет билет и ничего по теме знает. И говорит:
— Профессор, очень волнуюсь, можно я водички попью.
Тот отвечает:
— Можно.
И подвигает к нему стакан и графин с водой. А студент:
-У меня своя вода.
Достаёт бутылку водки и наливает себе. Профессор посмотрел на это безобразие и говорит:
-И мне налейте.
Выпили и экзаменатор молвил:
-Очень хорошо! А у вас огурчик есть?
Студент:
— Нет.
— А могло бы быть отлично.
Не обижайтесь на меня, ибо говорит во мне расстроенное самолюбие- хотел увидеть скрытый смысл в бессмысленности примитивного бытия, которого там не оказалось. Попал в просак.)
С уважением.
Да, кстати, случаем, Вам не доводилось что-либо предугадывать (предсказывать)?
Вам же я все равно благодарен за честность по отношению к моему творчеству, пусть и лубочному и примитивному, но это мое, я этим живу и об этом пишу. Спасибо Вам еше раз.
Я не говорил, что ваше творчество лубочное.
Примитивное- относилось к описанной жизни, а не к рассказу. Да и примитивизм- это часть художественной сферы. На том основании у меня к вам претензий нет.
Да и переживать я особо не собирался- я здесь учусь, что и иные пользователи сайта, так же специального образования не имею и потому легко прощаю себе ошибки.))
Ваш рассказ я назвал произведением- это свидетельствует о том, что воспринял его, как литературу. Иначе бы сказал «текст».
У вас есть составляющие настоящего литературного творчества: пусть рыхлая, но композиция, лирические отступления, метод контрастов.
Свою ошибку стараюсь списать на закольцованность вашего текста (это кап… кап в начале и в конце)- зачем-то создали круговорот жизни (видимо, это относилось к первичному варианту).
Разочарование моё иного рода. Пытался найти в вашем творчестве коренные основы русского народа и не нашёл. Это про немцев можно сказать, что в основу их этноса заложен порядок. А про нас нельзя сказать ничего определенного. Это разочарование, подобное таковому генерала Деникина А. И. (Из «Очерков русской смуты.»), когда тот понял, что русская соборность- это историческое заблуждение. Вероятно, прав был историк Гумилев Л.Н., когда утверждал, что русские- это искусственный этнос и не было особых естественных причин для образования народа нашего, кроме капризного желания царя Иоанна Васильевича третьего. Он и собрал под крыло своё, большей частью дубиной, людей безродных и обездоленных, назвав народом руським. Смотрю я на всё это и печалюсь от осознания того, что Русский Мир- это мифическая химера, которая часто производит на свет божий уродливые формы жизни. И даже дорогого Виктора Улина после этого ещё больше зауважал- он пишет и не оглядывается. Потому что оглядываться не на что. В этом моё разочарование, а не вашем творчестве. Вы пишите- это творчество отдохновенное.
Удачи вам.
Но не было счастья, да несчастье помогло. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ! Именно она подвела человечество к всеобщей войне укладов. А для человека легче погибнуть, чем отказаться от своего уклада. Так что нас ожидает — или всеобщая погибель (война всех против всех), или же сознательное формирование нового общечеловеческого уклада. И тут Россия оказывается в самом выгодном положении: ей не нужно отказываться от своего уклада: он давно уничтожен с потрохами, а выстраивать у себя новый вселенский уклад. И потому именно русские люди больше чем кто-либо подходят на звание Гражданина Мира…
То есть русские люди, Русский Мир — он полностью в будущем, в настоящем его увидеть невозможно даже под микроскопом. В него, как сказал классик, можно только верить.
Речь у меня о другом- я не обнаружил глубинных архетипов, общность символов в населении страны, которые называется русским. А без этого не может быть духовного родства.
Глобализация же всех причёсывает под уничеловека, лишённого национальных качеств. Возможно вы и правы- нас причесать проще.)
Но я не пророк и могу говорить за весь Русский Мир и его будущность.
Соберет мужик зерно — его к новому году мыши съедят. Про мясо не говорю: кур лиса перетаскала, телушку волк зарезал. И т.д.
Есть к весне было уже нечего — вот и «постились», сидели на квасе с таранами.
Хозяйственные нации постились… например, маринованным угрем, как эстонцы.
Русский социум (все народы, которые считают себя «русскими) — общество воинствующих беспорточников. Поэтому большевики тут и куролесили 70 лет (в других нациях было то же самое в промежуток между мировыми войнами, но их быстро укоротили).
Очень точно Вы аттестовали мой взгляд на мир и на себя в литературе.
В очередной раз процитирую профессора Заславского из «Апофегея»
— Нет у нас никакой исторической науки! Только лакейская мифология.
Как нет русского народа как такового.
Хотя бы тут, на коврике для ног перед Уралом, на границе Европы и Азии.
Есть тьма приуральских народов, которые порой даже не имеют этнической классификации: например, пермяки (не те, что относятся в Коми-пермяцкому округу), а всю жизнь считаются русскими (как в СССР в паспорте писались русскими), но если пермяк из деревни Елдушино (есть такая в Осинском районе ПК, бывал там) — русский, то я — витебский раввин.
Или взять Сибирь — «русская земля». Какая она, к чорту, русская? Сибирь населяют народы Сибири — те, которые не умерли от водки и сифилиса, принесенных на эту свободную землю агрессором Ермаком — с ничтожными вкраплениями беглых каторжников и переселенцев.
А европейская часть?
Да сходства между вологодским «русским» и краснодарским меньше, чем между мной и ефиопом.
НЕТ «русского» этноса русской «соборности» и не было никогда.
Все это искусственно — точно так же, как искусственно в свое время объединили Германскую «империю» из княжеств при том, что саксонец и уроженец Штральзунда друг друга даже по-немецки не поймут.
Может быть есть ли функция микрофона, чтобы я сказала свой комментарий? Ужасно долго писать все заново. Хоть плачь… Очень обидно, пропал огромный комментарий.
1. При слишком долгой работе в окне коммента интерфейс сбрасывает период ожидания и при попытке отправить всплывает уведомление «Ошибка создания комментария».
Что надо сделать:
— закрыть это уведомление;
— скопировать уже написанное в буфер обмена;
— обновить страницу;
— создать новое сообщение, вставить текст и отправить.
2. При ошибках иного характера иногда помогает стрелка «назад» в браузере, возвращается окно с недописанным комментом.
3. В любом случае при написании чего-то длинного стоит время от времени копировать уже набранное в буфер обмена. Потом можно будет восстановить.
Кто «настукивает» романы в онлайне — это не писатель.
(А такое слово, за которое Елена забанит).
Полагаю, что удлинении сессии повлечет усиление нагрузки и отжор ресурсов сервера.
И таки КТО из «писателей» будет платить за апгрейд железа?
Елена Асатурова и так бьется изо всех сил, чтобы за бесплатно, по сути — на общественных началах! — поддерживать этот сайт — куда более информативно дружественный, нежели та же проза.ру, которая живет за счет богатых графоманов, льющих деньги в «антологии»?
По поводу «отжора», так если на сайт приглашаются пользователи, то нужно быть готовым к получению письма об увеличении нагрузки на сервер, и с требованием перейти на более дорогой тариф.
А вот кто будет платить… Если взять цену левого переднего колеса «Порше 911», то сайт может безбедно существовать лет 10.
Что касается всех остальных комментариев, не имеющих отношения к рецензии представленного произведения, то надеюсь на понимание всех участников дискуссии — они будут удалены.
Сейчас попытаюсь восстановить комментарий по памяти и внести сюда.
Начну с позитива.
Рассказ покорил, в первую очередь, именно человечностью. Совершенно верно подметил это один из комментаторов. Очень не люблю слово «аура», его в последнее время гоняют почем зря, что называется — и в хвост, и в гриву. Но тут иначе не скажешь. Добрая и милосердная аура у этого рассказа. А милосердие, как известно, наиболее из всех чувств заслужено человеком. Почему-то при чтении рассказа мне вспомнилось изумительное стихотворение Иннокентия Анненского «Вечер. Зеленая детская» и особенно последние его строки: «Милое, тихо-печальное, все это в сердце живет». Так вот, не столько герои и не детали повествования, а именно атмосфера его – мягкая, благостная, тихо-печальная. Будто слабый свет свечи, еще горящий, но уже меркнущий. Спасибо автору.
Теперь о том, что немного насторожило.
Действительно, какой-то немного лубочный язык, будто стилизованный под народную речь. Скорее всего, это сделано для придания большего эффекта и воссоздания целостной картинки деревенской жизни, но ощущение несколько приторное. Драматизм ситуации – предчувствие смерти, ожидание ее — на мой взгляд, размывается в таких фразах, как «ласточкой летать, лесом любоваться, рассветом просыпаться и в закаты с Васей уходить», «Покряхтывая, одела валенки, кофту пуховую, сверху ватник старенький да платок выцветший» и т.д. Бог с ним – одела/надела — дело не в этом, а в каком-то нарочитом педалировании дряхлости конкретно сельской жительницы. Словно для пущего эффекта еще только остается тихонько вымолвить: «Охти! Охти, мне горемычной! Смертушка-то моя не за горами, ох!»
Поясню свою мысль на примере. Одно пронзительных описаний приближающейся смерти в рассказе Чехова «Скрипка Ротшильда». Скупое, даже лапидарное, но невероятно сильное:
Старуха всё время лежала молча с закрытыми глазами. Но вечером, когда стемнело, она вдруг позвала старика.— Помнишь, Яков? — спросила она, глядя на него радостно. — Помнишь, пятьдесят лет назад нам бог дал ребеночка с белокурыми волосиками? Мы с тобой тогда всё на речке сидели и песни пели… под вербой.
И вдруг в памяти Якова, как живой, вырос младенчик с белокурыми волосами и верба, про которую говорила Марфа. Да, это и есть та самая верба — зеленая, тихая, грустная… Как она постарела, бедная!
И все. Но больше и сказать нельзя. Все слова мелки, комом застревают в горле. Недаром, Чехов – это поэт в прозе.
Далее. По-поводу деталей. Вот здесь, как совершенно справедливо заметили мои коллеги – время событий надо обозначить. Неувязка бросается в глаза: село, абсолютно не выглядит умирающим. Есть и школа, и работа – дети бегут на уроки, кто-то идет на работу – старуха их провожает. У соседки Клавы пятеро детей, и две коровы. Значит, есть чем кормить. Корова – не коза, ей сена запастись надо. Это коза, что найдет, то и обдерет, корове больше ухода требуется.
Фельдшер… Здесь не соглашусь с некоторыми комментаторами. Фельдшер на селе – профессия почетная. Говорю это как невестка фельдшера. Свекор мой до конца жизни с гордостью говорил, что он фельдшер – маленький врач. Пока до райцентра к врачу домчишься, фельдшер и первую помощь окажет, и роды примет, в случае чего.
Но, сейчас, не знаю, осталась ли должность фельдшера на селе. Я для себя определила время событий рассказа примерно как конец 80-х-начало 90-х, до развала Советского Союза, или самое начало 90-х. На это указывает косвенное упоминание времени в рассказе: Дом старый, деревянный, ещё отцом поставленный, но куда ему век пережить: и обветшал, и прохудился; а без мужских рук, уж почитай, все тридцать лет хиреет.
То есть, если рассуждать логически – «век не переживет», следовательно, действие рассказа развивается еще до наступления 2000 года.
Хорошо, буду отталкиваться от собственного же условного обозначения – самый конец 80-х и начало 90-х годов.
Но, тогда, как быть с внуком? В те годы еще не наблюдалось такого массового оттока населения за рубеж. С этим было очень строго. Случаи были единичные, и уезжающие мгновенно награждались ярлыком эмигранта или диссидента. Вряд ли внук Степановны из них. И потом, Степановна сожалеет, что внук схоронил отца (то есть сына Степановны и Василия – Ваню) на краю света – на могилку не попасть. Следовательно, внук уехал, скорее всего с семьей (раз уже и правнуки есть у Степановны), или уже за границей женился, а потом и отца за собой позвал и тот там и умер. Но снова вопрос.
Получается, что отец, как поехал за сыном, так сразу и умер? А если нет, то, значит, они уехали еще раньше, чем развиваются события в рассказе. То есть еще до 90-х годов. Но, тогда уехать за рубеж было вообще затруднительно.
Автор, дорогой, ради Бога, не примите мои слова как придирку. Упаси Бог. Повторю, мне рассказ очень понравился своим милосердием. Я просто делюсь своими размышлениями.
Пошли дальше. Вдовеет Степановна уже 30 лет. Ей сейчас 92, (ибо встречает она 92-ю весну). Следовательно, овдовела она в 62. Это еще не старость. И, скорее всего, сын был еще жив. Получается, он не мог помочь матери подправить дом? Как-то не вяжется с образом Александры Степановны, ведь автор позиционирует ее как очень хорошего, доброго человека, и видимо, заботливую мать. И ребенок рос в атмосфере заботы и любви – «Ваню в школу к этой калитке, и по плечу погладить и вслед крестом осенить, а Василий по молодости всегда у калитки целовал, когда на работу в лесничество уходил.» И при таких хороших, мастеровитых, заботливых родителях вырос сын, который за все время после смерти отца не удосужился матери дом подправить? Конечно, бывает всякое – и у самых хороших родителей бывают неблагодарные, или неудачливые дети, но как-то не вяжется это с общей атмосферой рассказа. Ведь боль ее направлена только к внуку – «Манька, похоже, не согласилась, знает, не было никого лет десять как».
Дальше. Вот дальше уже то, что конкретно вызвало недоумение.
Героиня просыпается и смотрит в окно. А там – «таяли серебристые сосульки под утренним весенним солнцем». И дальше: «Двор встретил ярким блеском подтаявшего снега». Дети в школу бегут. То есть примерно где-то половина восьмого утра. Хорошо.
Но далее по тексту: «Вон у соседки петухи уж по второму разу побудку пропели, а меня лень одолела, уж больно сладко спалось сегодня»
Автор, дорогой, я человек абсолютно городской, но знаю, что вторая побудка у петухов бывает в 2- половине третьего ночи. Первый раз они поют в час ночи, затем ближе к трем, и третий раз – уже ближе к рассвету – четырем-половине пятого.
Во вторую побудку, обычно деревенские женщины и поднимаются с кроватей, тесто на хлебы замесить, скотину покормить-подоить, завтрак соорудить для детей и мужа.
Не знаю может я что-то путаю, но свекор мой был человеком деревенским, он рассказывал, что вторую побудку на селе бабьим часом называли, потому что день у женщин начинался в это время.
А тут получается, что в половине третьего ночи яркое, утреннее солнце и дети бегут в школу? Вот, молодуха Клавка появляется вовремя – корову подоила и понесла в дом доильник.
Ну, вот как-то так навскидку…
Но, повторю, рассказ мне очень понравился. И атмосферой своей, и, конечно же, образом поглощающего леса. Прекрасный образ. Спасибо большое Вам, автор.
Удачи и успехов Вам!
Очень приятно увидеть человека, который влёт вспоминает у Чехова не «Каштанку» и не «Ионыча», а «Скрипку Ротшильда». История Якова по прозвищу Бронза — одна из самых простых, но сильных.
Еще раз выскажусь в защиту автора, хоть он в том и не нуждается.
Лубочность — детская болезнь, с этого все начинали. А этот рассказ, как бы его ни позиционировали, мне видится началом писательского пути.
И, конечно, поддержу Ляман.
Еще один симптом детской болезни: неаккуратная «сшивка» фактов.
Текст, в котором присутствуют одновременно и фельдшер и внук-эмигрант не вызывает доверия.
Но это характерно для молодого прозаика (неважно, сколько ему биологических лет; у грузинцев жизнь меряется днями дружбы, у нас писателей — годами продуктивной работы): когда пишешь рассказ с душой, хочется в него втиснуть все — и это, и то, и колечко золото.
Это пройдет с опытом.
Точнее — с написью текстов.
Да, конечно, это же просто мои размышления. Я ни в коей мере не сомневаюсь, что у автора все получится и все придет с опытом.
Повторю сам рассказ мне понравился своей атмосферой — мягкой, тихой, щемящей.
Чехов один из моих любимых писателей. Его проза — поэзия.
И еще вспомнилось сейчас. Есть великолепный рассказ Шукшина «Как умирал старик» Также очень сильно передано ощущение неотвратимости при очень скупом, безыскусном изложении.
Удачи и огромных успехов ему.
Я очень благодарен всем критикам и благоларен судьбе поларившей мне встречу с этим сайтом. Спасибо всем.
Я ещё 30.01.20. писала, что в рассказе, в общем — то интересном, есть неувязки, нестыковки — Безвременье и по событиям, и по времени суток. У соседки Клавы две (!) коровы, которые дают 10 литров (!) молока! Да что же это за коровы! Рачительная хозяйка давно бы избавилась от таких убыточных коров! Интересно, а сколько молока давала коза бабы Сани? ( которой, кстати, на зиму тоже нужно сено!) Автору встречать в штыки замечания не стоит, нужно брать их на заметку и работать. Удачи!
К Стасу у меня просто замечания и пожелания, причём с самыми добрыми намерениями.
Как — то у меня к двум в одном оказались.У меня, как у Ляман, бывают сбои с отправкой, вот и поторопилась.
Приходит (во времена СССР) к знатной доярке корреспондент брать интервью.
У нее надой — 10 литров с коровы.
Он спрашивает:
— А 12 литров можете сделать?
— Можем. Мы все можем.
— А 15?
— Тоже можем.
— А 20?
— Нет, 20 не можем: дно будет просвечивать.
Спасибо Вам за внимательность «к мелочам», из них, собственно, вся жизнь состоит.
На самом деле есть коровы мясных пород: медведь одну такую всю зиму будет есть — и молочных, у которых есть-то почти и нечего, зато вымя 108Н.
Ясное дело, что в производстве на фермах четко выдерживают направления.
А в деревне, я полагаю, и породы перемешались и все равно какую держать.
Потому и надой разный.