Тавро кентавра

Вот что, мне, автору, менее всего хотелось бы, так это вновь обращаться к своему давнему герою, выделить ему новых черт, нивелировать прежние, совсем уж одиозные… Что делать! Встретил бы – и руки, может, не подал, ан нет – сам пришёл… Здравствуй, незнакомец.

Э.Г.

Душащая неотвратимостью фобия возникает не извне, но внутри расслабленного и казалось бы, незамкнутого тебя – по ночам; вдруг отчётливо наступает страшное: не освящённый смыслами, этим ограниченный, но достаточный для тебя объёмный мирок, в каком ты существуешь при свете солнца, оказывается вместе с тобой… под землёй, быстро уменьшаясь до размеров какого-нибудь шахтного хода. Зажатый со всех сторон, ты задыхаешься в ужасе и темноте…
Так – наяву, но и на этот раз преодолимо, и ты, найдя в себе силы, добравшись до света, бежишь на кухню и там, среди ночи, глотаешь что под руку попало – вино, кофе или валерьянку, успокаиваясь и остывая.
Что это? Итоги прожитого, тавро настоящего или некие вестники скорой участи?
Мания? Ведь вскакиваешь, спасаясь именно от душевного приступа, в поту холодном и в истерике почти, и как ни философствуешь потом, как ни соотносишь потусторонние, как тебе думается, видения с картинками обычного бытия, но знаешь точно – псих!

Ты кричишь небесам в своих ночах и в своих подвалах, и время, сжалившись, останавливает бег; ты орошаешь плачем желтые пески былого и, заглянув в конец учебника, рисуешь на них правильные ответы на давние задания – и тогда время начинает отсчёт заново, и вот ты уже бог будущего…
Но тут маленькая светловолосая девочка – её тоже зовут Элли – протягивает тебе оборванную травинку – траву забвения из гербария памяти. Её вместе с домиком не исполнившейся мечты приносит торнадо вины – всё чаще и чаще, потому что её пьяная мать, женщина песка, бьёт её, потому что одноклассницы бьют её, потому что очередной муж бьёт её, потому что она сама бьёт свою дочь, твою внучку, девочку песка, а также однокурсниц, соседок и мужей…
Ну а «вот, приедет папа, я всё ему расскажу» – это тогда, раньше, и не работает, потому что ты далеко и ты никакой не бог, а просто боишься старости, а более – постыдных воспоминаний, поскольку всё так же неумен – для жизни, для оставшейся жизни, для жизни, какая прошла, пробежала, проскакала мимо, пока ты рисовал своих песчаных божков – здесь, в прошлом, там, в настоящем, где?

В осмыслении не исполненного как надо и безвозвратно ушедшего, в рассуждениях на тему теперь немыслимого – из безалаберно смачной юности и с грехом пополам пришедшей зрелости, на фоне неотвратимости приближения к земле (пусть и в степенном кружении) начинаешь ощущать над собой и вокруг некую пустоту. Пустоту, год от года, день ото дня всё более принижающую и давящую… Ветра воспоминаний – вот что на время отодвигает обступившее со всех сторон Ничто. Но ещё теснее после них. Душно, стыдно. Кентавр ли ты, вина ли – хлыст и вожжи, но ты, будто под несъёмной сбруей её, бежишь прочь и от настоящего, всё более бежишь прочь, бежишь больно, неумело, в никуда…

Путы в песке; иногда какая-нибудь волна случайная увлажнит пред тобой золото Времени – встанешь на колени, очертишь символы и знаки… Тщета, всё тщета: другая ли волна смоет мольбы и заклинания, жар ли повседневности высушит твои признательные или тайные иероглифы – ровный песок, сухой песок – через годы, до самого Стикса…


------------------------------------------------------------
2002, 2022


Не возражаю против объективной критики:
Да

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+4
11:22
640
RSS
Добрый день, Николай!
Вот такое совпадение из 1969 года:
* * *

На нас на всех — печать кентавра,
его тавро, его резьба,
нас мучает светло и тайно
парнокопытная судьба.

Нам всем подковы не на счастье — на бой сковали кузнецы,
и плеск копыт всё чаще, чаще
летит сквозь броды и мосты,
и мы оглядываем дико
свой конский круп, литую грудь,
свои божественные лики,
свою нечеловечью суть…

Мы говорим, мы учим строго,
кто на рысях, кто за столом,
но наши спины-недотроги
уже привыкли под седлом.

Ученики: Гераклы, люди
сильнее нас, умнее нас.
Труба будённовская будит
у нас в душе былой приказ,
наш эскадрон всё мчится, мчится
дорогой пыльной и слепой,
движенье — бог!

… И вечный бой,
покой нам только снится.

1969 год.
Добрый вечер, Иосиф.
Благодарю очень, но у Вас в 1969 «ЭСКАДРОН» да «БОЙ», а у моего «героя», похоже, сейчас песок в голове...))
Вот разве что извечное «ПОД СЕДЛОМ», «ЗА СТОЛОМ» и сходно...«ПАРНОКОПЫТНАЯ СУДЬБА» — тот ещё итог.
Надобно будет спросить у моего — кем он был в те годы и был ли вообще, да и кентавром ли…
Тавро есть, точно. У (на) всех нас, думаю.
))
Рад отклику.
Отцы все чаще становятся просто божками… не участвуют в воспитании детей и участь маленьких Элли все чаще именно такая. Неотвратимая судьба, они воспитывают таких же детей, без помощи и беспомощных. Рассказ сильный. Особенно часть про Элли понравилась
Спасибо, Ирина.
«Особенная» часть эта, конечно же, колко-душевной степенью несколько не в объёме всему остальному.
Но таки захотелось ностальгически судных контрастов — супротив минорно-песочного истечения сюжета.
И увы.