Клуб любителей книги. Глава 1

НЕМНОГО О НАС.

 Клару Федоровну Петрову в Емске знали все.

Во-первых, потому что городок маленький — так, среднерусский районный центр, с десятком тысяч человек, где каждый на виду.

Таких селений полно по всей Руси Великой. Тенистые от множества деревьев улицы сбегают с холмов прямо к узенькой, но чистой речушке Броне. Есть заросший деревьями глубокий овраг, парк, собор, вокруг которого сверкает православными крестами городское кладбище.

Во-вторых, муж Клары Федоровны был единственным в Емске зубным протезистом. А так как русский человек всегда мается либо с похмелья, либо зубами, Николай Викторович был очень востребованным в районе человеком.

Ну и в-третьих, сама Клара Федоровна была дамой не из последних. Она работала методистом в местном отделе культуры, по совместительству ещё и заведуя местным хором ветеранов.  Когда проводились  праздники или торжества районного значения,  её энергичная,  с большим бюстом  фигурка появлялась на сцене в роли неизменного конферансье. 

Роль ведущей, вообще-то, подходила  Кларе Федоровне мало, потому что она не выговаривала половину букв. Зато радостный энтузиазм буквально захлестывал — большие серые глаза светились неподдельным  воодушевлением, а улыбка покоряла ликующим радушием.  Вот и прощала ей непритязательная провинциальная публика и рост в полтора метра, и шепелявость.

Женщина она была добродушная, щедрая, хотя и излишне шумная и самоуверенная.

О Петровых всегда много говорили.

Клара Федоровна была лет на шесть старше мужа и, по слухам, вышла замуж вторым браком, потому что детей родила далеко за тридцать, что в те годы было большой редкостью.

— Тяжело,— как-то пожаловалась она мне,— нам уже пятый десяток, а дети маленькие! Мои сверстницы  внукам радуются, а я всё  уроки делаю да по родительским собраниям хожу!

Теперь несколько слов обо мне.

Я местный библиотекарь, да ещё и разведенка, воспитывающая в одиночку дочь Аллу.

Вообще-то, я геолог по образованию,  но мой муженек в свое время не дал мне работать по специальности. Он был военным, и его перевели в местную воинскую часть с повышением. В Емске геологам делать нечего, и по большому многоступенчатому блату меня устроили в одну из районных библиотек.

Вскоре мой муж влюбился в местную «мадам Баттерфляй». Галина — восемнадцатилетняя, тонконогая, с мордочкой настороженного мопса девица — уже имела прижитого неизвестно от кого ребенка и часто терлась в поисках заработков возле воинской части.  Вот где-то там, в казарме, за работой и застал её мой благоверный. Чтобы дядя не сдал её в милицию, путана так лихо отработала свою свободу, что у того искры из глаз посыпались.

—  Прости, Людмила,— грустно сказал он мне месяц спустя,— хорошая ты баба, но…

Жестом оскорбленной королевы я указала изменщику на дверь, и после того, как весь городок, тщательно обмуслякав эту пикантную историю, угомонился, живу в гордом одиночестве.

Знакомые мне сочувствовали как пострадавшей от наглой проститутки порядочной женщине. Таких неудачниц жалели и жаловали  всегда, поэтому моя библиотека вскоре стала  чем-то вроде местного женского клуба, куда на посиделки по заранее обговоренным дням приходили некоторые из высокопоставленных дамочек нашего городка.  Они обсуждали кулинарные рецепты, делились выкройками и образцами вязания, а то и просто чесали языки, обсуждая местные сплетни. 

Их организовала и собрала вместе Клара Федоровна, и, будучи моим непосредственным начальником, даже пробила мне в отделе культуры кружок — «Клуб любителей книги», поэтому  я заседала с дамами ещё и не бесплатно. Хоть и маленькое, но все же подспорье к зарплате!

На дворе стояли страшные 90-е, и выживать скромной библиотекарше, лишенной всякой поддержки, было крайне сложно. Даже весьма скудненькие деньги собственного оклада и то задерживали по три месяца, чтобы Ельцин и его компания смогли построить «ультрарусский капитализм». Впрочем, этот рассказ к политике никакого отношения не имеет, хотя совсем без неё в реалиях русской жизни не обойтись. Чтобы хоть как-то удержаться на плаву, я вязала местным дамам кофточки и шарфы — и пока местные любители книг рылись в шкафах свободного доступа в поисках интересных книжек,  споро вывязывала сложные узоры.

Но, конечно, мне помогали. И картошку давали, и помидоры,  и лук приносили, и баночки с медом и вареньем перепадали, хотя ехидная Алка всегда подкалывала мать, когда я вытаскивала дома из сумки очередное подношение:

— Ты бы лучше с плакатом «Спасите наши души!» на базар выходила! Там хоть просроченную, но колбасу дадут! А вот зачем нам варенье из тыквы? Чтобы в шкафу пылиться? А пастила из свеклы?

— Всё что дается с желанием помочь,— резонно возражала я,— надо с благодарностью принимать! И есть, что отдать более неимущим! Розе Сергеевне, например!

Роза Сергеевна Широкова — пример ходячего недоразумения, у которого и руки не из того места, да и с головой, что-то Создатель перемудрил. Вроде бы и не совсем дурочка, но самые дикие идеи, осенявшие её тщательно причесанную головку, выливались в увольнения практически изо всех мест, куда её пристраивали родители и сердобольные соседи. Она могла выйти из дому, посмотреть, что на улице холодно или идет дождь, и вернуться назад.

Работая почтальоном, Розочка, устав ходить по дворам, просто выкидывала газеты в кусты и с чистой совестью шла домой. Работая в регистратуре больницы, распихивала карточки больных не по участкам, а по ближайшим к ней шкафам и т.д. В общем,  катастрофа!

Больше всего на свете она любила читать, и поэтому попала в мое окружение.

Пока были живы родители Розы Сергеевны, они  кое-как держали её на плаву. Но как не тужились старики, даже безмерное чувство ответственности за свое неудавшееся чадо не могло сделать их бессмертными, и когда они тихо почили в Бозе, к тому времени сама уже пожилая Розочка осталась без средств к существованию. Трудовую пенсию она так и не заработала, а до социальной ещё надо было дожить.

Очевидно, в её голове все-таки крутилась мысль, что с ней что-то не так, потому что она часто рассказывала мне прочувствованную  историю о своем якобы княжеском происхождении, не позволявшем ей мыть посуду и заниматься другой грязной работой.  Не знаю, насколько это соответствовало истине, но я с присущей мне черствостью отказывалась на веру воспринимать историю о чудесном  спасении Розочки из вагона с репрессированными.  Её отец всю жизнь  проработал бухгалтером в местном отделении сельхозтехники, не выказывая склонности к подвигам и ссорам с законом, да и в городе ещё были живы люди, которые помнили Розу Сергеевну совсем маленькой девочкой.

Свет у неё отрезали за неуплату.  Всё, что было ценного в её маленьком домике, она продала, и положение бедолаги было критическим.  И я оказалась чуть ли не единственным человеком, с кем она общалась, поэтому подкармливала бедняжку, чем самой Бог послал.  Со временем Роза превратилась в городскую сумасшедшую — таких достаточно много проживает на просторах нашей страны.

К юродивым на Руси относились хорошо, хотя иногда и посмеивались за спиной, но всегда кормили и не обижали почем зря. Но девяностые годы внесли в этот привычный, веками устоявшийся уклад свои коррективы. Появилось непривычное для русского менталитета оскорбление «неудачник», и людей, подобных Розе Сергеевне стали презирать, что указывало на общую деградацию нашего всегда терпимого к чудакам общества. Но тогда мы настолько были заняты проблемой выживания, что исчезновение этой исконно русской черты характера прошло для нас незамеченным.

Вот так мы и жили, когда приключилась эта не совсем обычная история.