Жаворонок на ниточке

Бабушка вела меня по пыльной, широкой дороге. По обе стороны раскинулись поля золотой пшеницы, а ближе к обочине замерли в безветрии тонкие стебли алых маков.

Мне хотелось остановиться и словить толстого мохнатого шмеля с забавными усиками или побежать за прыткими кузнечиками. Наловить бы их как в прошлом году!

Но бабушка крепко держала меня своей чуть жесткой, теплой ладонью. Тут уже не ходили автобусы. Чтоб добраться, нужно было идти через поле, а потом через холм до березовой рощи.

Я глянул наверх – там летела какая-то большущая птица. Вернее она планировала большим серым самолетом и совсем не махала крыльями. Я хотел спросить у бабушки почему, но она опередила меня:

– Вон смотри, не то сокол, не то сарыч парит. Он не машет крыльями, как маленький стриж или зарянка, а умеет плыть на ветру. Гляди каков!

– А я тоже так хочу! – Соколик мой, и на земле дела есть. И бабушка смеялась, прижимая меня насупившегося. И мы шли дальше.

А потом на небе появлялась маленькая черная точка, и над всей округой, под синим куполом неба, разливался звон серебристых колокольчиков. Это жаворонок. Он словно зависал над нами на невидимой ниточке и мне, отчего-то, вспоминалось, что так бывает в церкви, где под высокими сводами разливается звон и пение.

Сначала многоголосные радостные переливы – это маленькие колокольчики “дети”, потом гулкие, громкие голоса – это колокола ”родители”, и вот начинает говорить самый большой и главный колокол-Благовестник*. Да так, что дрожь по всему телу от его медного рева. А в глазах, почему-то становится щекотно, и я силюсь изо всех сил, чтоб не покатились слезы. И становится внутри так тепло и радостно, когда этот торжественный трезвон плывет над всем селом и много-много дальше – над всей землею. А потом дома будут ароматные сладкие калачи. И тут я понял, что очень голоден.

Мы сели среди колосьев и васильков у небольшого куста боярышника. Бабушка разделила сдобную булку с повидлом, очистила пару картофелин, посыпала их солью и вручила мне хрустящий огурец. В термосе плескался розовато-рыжий компот, он пах бабушкиным садом: спелыми сливами и веснушчатыми абрикосами. А еще в котомке лежало большущее краснощекое яблоко, и бабушка отдала его, конечно же, мне.

– А долго еще идти?

Теперь-то идти никуда не хотелось. А хотелось лежать на цветастом платке, грызть травинку, да наблюдать за божьей коровкой на моем рукаве.

– Скоро. Идем, свет мой.

И солнце катилось по небу золотистой монеткой. А я считал, сколько раз крикнет вдалеке коростель**. Его одинокий скрип повторялся и повторялся, точно кто-то ходил по старым половицам в избе. И вот уже показались родные места. Я даже мог разглядеть с холма наш дом со ржавым флигельком и старую липу во дворе.

На пригорке начиналось деревенское кладбище, и мы шли по тонким, пыльным тропинкам мимо ярко-синих свежеокрашенных оград. Мы дошли до мраморной плиты, где на глубокой трещине замерла зеленая ящерица с янтарными глазами, и я раздумывал, успею ли схватить ее, но пока размышлял, та юрко ускользнула в высокие заросли цикория. Когда присели на чуть покосившуюся скамейку я спросил без обиняков:

– А я тоже потом умру?

Бабушка лишь кивнула, погладив меня по голове, но я увернулся от ее руки:

– А тебе не холодно тут лежать?

Она засмеялась:

– Я и не лежу тут вовсе. Вот чего выдумал!

– А как тогда это – умереть? – спросил я без улыбки, испытующе глядя в ее глаза. Они были ясные, словно туда упал кусочек неба и в глубине замерли черными точками поющие птицы.

– Вон гляди: широкое поле пшеницы, птицы в чистом небе, мой фруктовый сад и ты… Для меня это так. А для кого-то — ничего… Все будет по вере твоей. Во что веришь, то и получаешь, родной.

– А это не больно?

– Больно тем, кто остается...

И она поцеловала меня:

– А теперь беги! Тебе уже пора домой. И спасибо, что навестил меня.

Она бережно прижала меня, а потом легонько подтолкнула на тропинку.

Я припустил вниз с холма и бежал быстро-быстро. Под ногами сминалась высокая блестящая трава, а потом вдруг появился серый подтаявший снег и я остановился. Оглянулся назад – там на заснеженном холме никого не было, кроме ветра.

Стоял февраль, и я с надеждой посмотрел в молочное небо, мне показалось, что где-то там я все еще вижу и слышу маленького, звонкого жаворонка.

Пора было возвращаться домой.

 

колокол-Благовестник* — самый большой колокол в традиционном православном наборе колоколов.

коростель** — небольшая птица со скрипучим голосом.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
22:29
868
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!