Снег падал вверх

Конечно же, есть и такие, кто любит и ждет снег, но я-то уж точно не из их числа.

Мы как раз стояли в опустевшем саду и обсуждали с Ритой – это моя соседка — что лучше взять для фаршировки новогодней утки, когда на щеку приземлилась первая в этом году снежинка. Рита тогда посмотрела наверх:

— А ведь похоже и правда будет снег. Ты знаешь, что на завтра обещают снежную бурю?

Я молча перевела взгляд на молочный кисель неба.

— Хоть в кои-то веки будет настоящий Новый год. Лишь бы электричество не вырубили,- продолжала соседка.

В наших местах зимы теплые, слякотные, именно это и послужило причиной моего переезда на юг двенадцать лет назад.

— Долгая снежная буря хороша только для одного дела,- сухо заметила я, наблюдая как мелкий белый порошок все сильнее засыпает волосы.

— И для чего же? – хихикнула Рита. Я подумала, что не видела мужа уже две недели, но развивать тему не стала.

— Когда кстати возвращается Вадим?

— Завтра. Тридцатого.

А после ужина, когда близнецы выпросили побег во двор, я наблюдала из окна кухни, как мельчайшая пудра кружит в синем свете фонаря. Земля уже словно покрылась тонким слоем гашеной извести.

Пожалуй, я знаю про снег все… Я различаю и не выношу более двадцати его видов. Колкое крошево, превращающееся в грязное месиво на земле, ледяная крошка от которой стынет кожа, мягкий, обманчиво невесомый пух, который засыпает землю плотным белым настилом, смешанный с дождем – этот самый неприятный, он проникает повсюду, стекая стылыми каплями, холодные прекрасные кристаллы, что обращаются шершавой как наждачка коркой. Я давно уяснила, что снег нужно просто переждать, как грипп. Максимум неделя-две и все сойдет, растает в грязную кашицу и следующий раз может случится уже спустя год.

А утром, лишь раскрыв глаза, я сразу поняла, что всю ночь мело. Это было понятно по неясному свечению из окна. И еще — тишина. Особенная. Словно мир обернулся огромной звуконепроницаемой комнатой. А ведь когда-то в детстве в такие дни я вскакивала и сразу бежала к окну. Мы с братом брали пятикопеечные монетки и дышали на них, прикладывая к замерзшему окну. И вот появлялся маленький островок, глазок – в который можно было подсмотреть за сказкой, где были и хрустальные замки, и белые, словно сахарные деревья-великаны, и искрящееся чудо. Но теперь все иначе.

Я дернула роллеты и отпрянула – резкий свет полоснул по глазам. Ну что ж пока снег не сойдет, роллеты в доме будут закрыты.

Вадим позвонил из аэропорта. Из-за сильного ветра и снега отложили рейс. Он прилетит если все будет ок поздно вечером прям в сочельник. А это значило, что он не успевает забрать подарки детей на почте в городе. А завтра тридцать первое и я поняла, что подарки придется забрать мне.

— Как ты? – спросил он после паузы и мы оба понимали, о чем он спрашивает.

Вадим знал, что означает для меня этот неожиданный циклон. Я уверена, что он помнит до мельчайшей подробности тот случай в Буковеле, когда у меня случился пренеприятный приступ панической атаки, после того как нас выбросило на санях в огромный сугроб.

— Все нормально. Не переживай. Я пока не выхожу на улицу.

Детей пришлось оставить у Риты. Когда я выезжала из ворот, натянув лыжную Коламбию так, что были видны только глаза, они галдели с соседскими детишками, радуясь редкому зимнему снегопаду.

Дорога была не то чтобы дальняя, километров шестьдесят, но мне хотелось сократить ее как можно сильнее и поэтому я свернула с главного шоссе на короткую щебеночную.

По обе стороны стоял небольшой лесок, скорее посадка. Ели ощетинились к небу черными припорошенными зубьями, а голые деревья тянули ветви к низкому небу словно в молитве. Они казались скелетами великомучеников в белых одеждах. Тем временем началась настоящая метель. Я была уже в дороге пол часа, а мне не встретилась ни одна машина. Вокруг не существовало ничего кроме снега и ветра – ни неба ни земли. Только бель… без края. И я знала какой холодной, и мертвенной она была. Непрошенными гостями воспоминания толпились в голове.

Если бы я решила когда-то рассказать, что со мной случилось однажды, с чего бы я начала? C высокого парня, с полутемного бара или сразу с девочки, что неподвижно лежала в снегу, уже наполовину засыпанная, почти погребенная, поглощенная тьмой. Даже редкие машины, проезжающие мимо не могли выхватить из мрака ее фигуру. Снег надежно прячет то, что попадает в его власть.

Она пролежала более шести часов, пока не начало светать и ее не подобрали на обочине. Лишь единожды пришла в себя, когда мимо с воем промчалась огромная фура. Она открыла глаза и увидела над собой бесконечную клубящуюся мглу. Колкие снежинки падали, обжигая кожу. Мороз сковал гортань и вместо звуков выходил серебристый пар. Она хотела закричать, но голоса не было. А потом появились перья — они словно убаюкивали, лаская и успокаивая, но даже они, когда сильнее ударил мороз, превращались в крохкую стылую корку. А потом она закрыла глаза и стало лучше, намного лучше. Ласковый убийца. Его мягкая белая рука раскачивает люльку, вы просто заснете, тише… тише.

— Эй вставай, милая, просыпайся!

Кто-то теребил ее, растирал щеки, насильно вытаскивал из ватных рукавиц Белой пустоты. Она сопротивлялась как могла, мороз уже проник внутрь — до самой сердечной мышцы. Но женщина трясла изо всех сил, а потом потащила окоченевшую девушку в машину.

Тогда в реанимации им пришлось долго с ней повозиться – клофелин* с мартини сделали свое дело. Обмороженные пальцы на руках тоже удалось спасти. Ей было шестнадцать и она просто пошла в бар выпить мартини с новым другом. Вот с тех пор она и невзлюбила снег.

На повороте меня немного занесло, я с трудом выровнялась и сразу увидела вишневую ладу, что не вписалась в поворот. Она словно вгрызалась в сосну железной пастью. В салоне, насколько было видно, сидела только одна женщина, неподвижно и грузно обняв руль, из рассеченных губ текла кровь.

Через пару минут я остановилась и отпила пару глотков из термоса. Чай показался кислым. Тогда я достала из бардачка маленькую блестящую фляжку и сделала большой глоток коньяка, потом еще один. Снег бился в окно, словно кто-то хлестал по стеклу мокрыми простынями. Это была машина мужа, и над лобовым стеклом висел седой старик в золотой рамке. Святой? Не знаю, но сейчас он смотрел на меня с укором, и я резким движением развернула его в белую пустоту. А внутренний датчик показывал, что снаружи уже минус десять.

Дверца машины захлопнулась за мной, знаете как в фильмах про космические корабли или подводные лодки. Хлоп. Отсек заблокирован. Вокруг вдруг стих ветер. Только ватные комки с дырявых небес. Белое молчание опустилось на меня словно марлевая маска с хлороформом. Только бы не струсить. Я старалась не смотреть на летящие хлопья. Не думать о них.

Тащить было практически невозможно. Казалось, что в ней все сто килограмм. Она была холодная, кто знает сколько ее задувало снегом через разбитое стекло. Дышала как-то редко и не глубоко. Сто. Килограмм. Центнер. Не сдвигаемый, черт побери, мешок. Но где-то там слева под ребрами еще бьется чье-то сердце. Недвижимое алебастровое лицо, выбивающиеся пряди с проседью, еле заметный пар из приоткрытых серых губ – но возможно кто-то ждет ее, всматриваясь в бель.

Я материлась и плакала, но плакать на ветру при морозе дурацкая затея. Поэтому вскоре я лишь ругалась, а потом дыхания не хватало и на это. Я скинула пуховик. Снежные осколки кружили вокруг меня словно взбесившиеся мухи. На мгновенье я почувствовала, как стылой змеей под кожей к горлу подступает удушье. Только не сейчас!

Почему я, обычная домохозяйка, вместо того, чтобы запаковывать подарки в шуршащую разноцветную бумагу и запекать утку с яблоками тащу незнакомую женщину, ломая не только ногти, но и какие-то неведомые внутренние пружины. И вот словно злобный чертик из поломанной табакерки наружу выпрыгивает сгусток страха. Но я лишь равнодушно оставляю его тут на снегу. Мне не до этого. Метель позаботится, чтобы он был погребен поглубже.

В больнице я отказалась оставлять свои данные. Мне нужно было спешить на почту и домой. На обратном пути под ногой почувствовала что-то на полу — это была та самая иконка. Я аккуратно привесила ее обратно и подмигнула старцу в золотой рамочке. Он казалось был тоже доволен, а так как я не знала ни одной молитвы, то просто сделала радио погромче и подпевала.

Уже смеркалось, в свете фар снежинки казались волшебной золотой пыльцой из детства. Они осыпали машину, помните, как делала фея из сказки про Питера Пена: Вы просто подумайте о чем-нибудь хорошем, ваши мысли сделаются легкими, и вы взлетите.

Конечно же есть и такие, кто любит и ждет снег, и я теперь из их числа.

клофелин* — лекарственный препарат. При сочетании с алкоголем при высокой дозе может быть смертельно опасен. Часто используется в криминальных целях.