Амур натянет платье Ане На тело гибкое до плеч. Чтоб руки тонкие в аркане От оплеухи уберечь. Молва — волной вокруг планеты И снова кругом голова. Во рту растаяла конфета И опустилась булава…
Гороха в угол- тонким слоем И на колени — за экстрим! От комфортабельных условий Выходит масляный интим. Для пожилых — каталки в морге, Для молодых — кастрюли с кашей. И будут точно все в восторге, И не нужна перина ваша.
Мечта поэта — водка с хреном И чтобы женщин — штабеля, Но темным мартом на арену Выходят в берцах дембеля. Кто не успел укрыться дома, Тот оприходован тот час, Кто закосил под военкома — С ноги получит точно в глаз. Не до лиризма, не до клизмы — Брутальность прёт из всех щелей С ним обниматься — катаклизма — Смеяться горько — до соплей.
А советом своим воспользовались? От радикулита свежим воздухом и скандинавской ходьбой лечились? Спасибо, напомнили своими героями и стилем старые стихи детства.
Не хотите — не ешьте, гурманистый! (Может вас одолели глисты?) Шевалье мой голодный — покладистый, Для стихов мне подносит листы. Без подковы блоха окаянная, Пусть собакой вам ногти грызет, Логи-ногика — вещь покаянная — На коленях вас в лес увезёт. Винегрет из жульенов и булочек И подтухших стихов — для врагов, Мне, не модной, и старенькой дурочке Варит борщ и компот крысолов.
Наверное, это февраль в оставшиеся денёчки Вам шепчет на ушко, Рита, такие печальные строчки. Наверное, это зима позиций сдавать не хочет, Отстаивает права и головы нам морочит, Вселяя тоску и грусть в озябшие наши души. Стараются – ну и пусть! Не надо их, Рита, слушать. Уже к нам спешит весна, а с нею придёт надежда На лучшие времена. И в сердце проснётся нежность.
Дорогая, сядем рядом в полутьме, Видишь, осень приближается к зиме, Видишь, воля приближается к тюрьме, Хорошо у нас зимой на Колыме, Чай, не то, что в ординарной Костроме Или Богом позабытой Чухломе, Всё закружится в извечной кутерьме, Всё закончится, как следует, в корчме. Да, в корчме нам не отведать консоме, Не увязнуть крепким зубом в бастурме, Мы не будем слёзы лить о пастроме, А ещё покуда здравы да в уме Воспоём грибочки с водочкой в псалме И распишем нашу жизнь по хохломе, Не увидит враг коварный нас в дерьме, Вот такое будет наше резюме. Я тебя поглажу нежно по корме, Если хочешь, поиграем в буриме, Всуе в рифму не пихая Мериме И не путаясь со скуки в макраме. Не ворчи, что я опять ни бе ни ме, Оскорбительно такое реноме, Двести грамм – и я готов и к бе, и к ме, Я почти что возле самого акме, Ну по крайней мере точно на холме. Двадцать восемь моноримом строк в письме, Не тревожься, дорогая, не бздюме, Это типа всё про буриме…
«А там, где (поэт) не хочет говорить прямо» — это и есть кокетство. Но безусловно поэтическое кокетство. на которое поэт вполне имеет право… Просто мне именно это и нужно было выяснить… По иному говоря — это мистификация. Но и это нормально в поэтическом мире. Более того поэтические мистификации могут быть гениальными. А тем более в эпоху постмодерна — это уже даже и как бы само собой разумеющееся…
В одном не согласен: одно дело понимать (не понимать), почему другому человеку больно, И совсем другое дело знать, что человек притворяется, и что на самом деле истекает не кровью, а клюквенным соком. Но опять же если он притворяется талантливо (постмодернистская игра в игру) — то и слава Богу. Какая разница: реальная или игровая отображена в стихотворных строчках боль. По мне имитационная даже предпочтительней…
По порядку. Вы всех, кого не понимаете, подозреваете в кокетстве? Спрашивать неинтересно. Объяснить невозможно. Ваш тезис в плане поэзии: абсурден. Именно потому что для меня (лирического героя) тихо — в мире, которого нет, соответственно, тихо. Я (он) так слышит. В мире, которого нет, — шумно… Это было бы смешно. И мир, которого нет, не пустил меня… Печалька. Тоже смешно. А вот то, что позвоночником/кожей почувствовали, — справедливо. А намекать об этом — странно. Ибо: там, где поэт хочет сказать прямо, он говорит прямо (такие мои стихи найти не проблема), а там, где не хочет говорить прямо… См. данное стихотворение и подобные ему. Это нормально для человека: не понимать, почему другому человеку больно. Точнее не нормально, а обычно. В общем, спасибо.
Всё резюме, реноме на уме?
На тело гибкое до плеч.
Чтоб руки тонкие в аркане
От оплеухи уберечь.
Молва — волной вокруг планеты
И снова кругом голова.
Во рту растаяла конфета
И опустилась булава…
И на колени — за экстрим!
От комфортабельных условий
Выходит масляный интим.
Для пожилых — каталки в морге,
Для молодых — кастрюли с кашей.
И будут точно все в восторге,
И не нужна перина ваша.
И чтобы женщин — штабеля,
Но темным мартом на арену
Выходят в берцах дембеля.
Кто не успел укрыться дома,
Тот оприходован тот час,
Кто закосил под военкома —
С ноги получит точно в глаз.
Не до лиризма, не до клизмы —
Брутальность прёт из всех щелей
С ним обниматься — катаклизма —
Смеяться горько — до соплей.
Спасибо, напомнили своими героями и стилем старые стихи детства.
Не хотите — не ешьте, гурманистый!
(Может вас одолели глисты?)
Шевалье мой голодный — покладистый,
Для стихов мне подносит листы.
Без подковы блоха окаянная,
Пусть собакой вам ногти грызет,
Логи-ногика — вещь покаянная —
На коленях вас в лес увезёт.
Винегрет из жульенов и булочек
И подтухших стихов — для врагов,
Мне, не модной, и старенькой дурочке
Варит борщ и компот крысолов.
Поэтически-гастрономический.
Смею предположить я, что Вам
Послужили толчком «двести грамм»
К написанию чудо-творения.
Или то благовоний курение?
В вихре ритмов и слов кутерьме
Закружило и Вас буриме.
Вам шепчет на ушко, Рита, такие печальные строчки.
Наверное, это зима позиций сдавать не хочет,
Отстаивает права и головы нам морочит,
Вселяя тоску и грусть в озябшие наши души.
Стараются – ну и пусть! Не надо их, Рита, слушать.
Уже к нам спешит весна, а с нею придёт надежда
На лучшие времена. И в сердце проснётся нежность.
Видишь, осень приближается к зиме,
Видишь, воля приближается к тюрьме,
Хорошо у нас зимой на Колыме,
Чай, не то, что в ординарной Костроме
Или Богом позабытой Чухломе,
Всё закружится в извечной кутерьме,
Всё закончится, как следует, в корчме.
Да, в корчме нам не отведать консоме,
Не увязнуть крепким зубом в бастурме,
Мы не будем слёзы лить о пастроме,
А ещё покуда здравы да в уме
Воспоём грибочки с водочкой в псалме
И распишем нашу жизнь по хохломе,
Не увидит враг коварный нас в дерьме,
Вот такое будет наше резюме.
Я тебя поглажу нежно по корме,
Если хочешь, поиграем в буриме,
Всуе в рифму не пихая Мериме
И не путаясь со скуки в макраме.
Не ворчи, что я опять ни бе ни ме,
Оскорбительно такое реноме,
Двести грамм – и я готов и к бе, и к ме,
Я почти что возле самого акме,
Ну по крайней мере точно на холме.
Двадцать восемь моноримом строк в письме,
Не тревожься, дорогая, не бздюме,
Это типа всё про буриме…
В одном не согласен: одно дело понимать (не понимать), почему другому человеку больно, И совсем другое дело знать, что человек притворяется, и что на самом деле истекает не кровью, а клюквенным соком. Но опять же если он притворяется талантливо (постмодернистская игра в игру) — то и слава Богу. Какая разница: реальная или игровая отображена в стихотворных строчках боль. По мне имитационная даже предпочтительней…
Неужто бывают такие уборы?
Когда любимую обнял…
Вы не принцесса, вам — экстрим.))
Перина лучше с простоквашей
Для пожилых — комфортней им.
Случайно травку не курнули?
Вы всех, кого не понимаете, подозреваете в кокетстве?
Спрашивать неинтересно. Объяснить невозможно. Ваш тезис в плане поэзии: абсурден.
Именно потому что для меня (лирического героя) тихо — в мире, которого нет, соответственно, тихо. Я (он) так слышит. В мире, которого нет, — шумно… Это было бы смешно.
И мир, которого нет, не пустил меня… Печалька. Тоже смешно.
А вот то, что позвоночником/кожей почувствовали, — справедливо. А намекать об этом — странно. Ибо: там, где поэт хочет сказать прямо, он говорит прямо (такие мои стихи найти не проблема), а там, где не хочет говорить прямо… См. данное стихотворение и подобные ему.
Это нормально для человека: не понимать, почему другому человеку больно. Точнее не нормально, а обычно.
В общем, спасибо.