В наступившее завтра

На самой широкой площади, выложенной светло-серыми ровными плитами, стоит самое высокое здание в мире, устремлённое в небо. Много лет назад здесь была построена церковь, и люди толпами приходили, в чёрных платках и простой одежде, с заплаканными глазами и маленькими золотыми крестиками в руках. Вокруг церкви появились цветастые палатки, в которых кричали противные голоса зазывал и всегда сверкали товары, так необходимые в роковой момент выбора, но бесполезные в последующей жизни. Дорога людей заканчивалась на этом рынке жизни, и церковь превратилась в главное здание города – дворец губернатора, как их тогда называли. Расписной, пышущий свежеспиленным деревом, с многочисленными ступенями и балконами, он вызывал в людях неизменное восхищение и жгучую зависть. Оба чувства сожгли дворец-игрушку и управляющую семью вместе с чудесно пахнущими стволами. Позже и рынок исчез: люди разъехались, бросив благодатную землю. Пыльная и широкая, она вздохнула, но ненадолго: появились люди в форме, поставили скромные казармы, и каждый день безжалостно продавливали низенькую травку и нежные листочки цветов. Их тяжёлые ноги выбили дорожки, их потные спины оставили тёмные пятна. И казармы исчезли – на их месте появились однотипные домики, с бело-жёлтыми боками и крохотными окнами. В них часто появлялись лица людей, опухшие и бодрые, чистые и избитые, женские и мужские. Одни занавески, повешенные весной, сменялись другими, осенними; громоздкие машины у подъездов становились компактными автомобильчиками с приятными звоночками. А потом кто-то важной рукой махнул, и тут появились ровные, один к одному, плитки и здания, повёрнутые к центру, где сначала было решено возвести памятник, увековечивающий какого-то великого человека, но люди так неосторожно снесли ему голову, что пришлось построить магазин. Его огромные двери открывались почти каждую минуту и выпускали или впускали вереницы с металлическими телегами. Белые огни горели на всей площади, лишь разноцветные лампочки, зазывающие новых людей, привлекательно мигали над входом. Поколение менялось другим, и те, кто жил здесь, уезжали, получая другую работу, другую семью, другую надежду, другую страну. Въезжали новые люди, и магазин убрали, словно смахнули ластиком высокого качества. Они обрадовались голубым окнам, облепившим здание Всемирной Компании Жизни, или ВКЖ, они ликовали, увидев стоэтажный шпиль, грозящий всем богам с земли и нагло протыкающий небо.

Вокруг Компании постоянно бродят люди со строгими сумками, прямыми брюками и зачёсанными волосами. Иногда можно заметить случайно попавшего сюда словно из другого мира бродягу, но окружающим не до него: они спешат доложить о завершении работ, или сообщить новость, или доставить документы, или нажать заветные кнопки на приборе. Они так спешат, что не замечают ничего необычного, часто проходят мимо знакомых, с которыми пьют кофе за обедом и обсуждают проблемы за ужином в выходные. Их взгляды устремлены вперёд, их грудь готова к столкновению с ветром и штормом, а упругие ноги безызменно несут к цели. Таких людей невозможно истребить никаким взмахом башенного крана или неловкой кисти чиновника.

Зеркальные двери, встречающие и провожающие этих стойких людей, — не последнее чудо в Компании. Над ними красуются три серебряные буквы «В», «К», «Ж», голосом приветствующие каждого, работника ли, директора ли, посетителя ли. Через десяток шагов сверкает высокая женщина в строгом чёрном костюме и белой рубашке, расстёгнутой на две пуговицы. Она выдаёт одинаковую для всех фразу «Добро пожаловать!», но по-разному обращается к входящим, раскрывая длинные аккуратные руки. Люди, проводящие половину жизни в сковывающих пиджаках и за гладкими серыми столами, если их спросить, никогда не ответят, как выглядит эта женщина. Временно приходящие запоминают её светящиеся зелёные глаза и отливающие синим курчавые волосы.

Под чёрными заострёнными туфлями поблёскивает чистый пол, выложенный из квадратных бежевых плиток. Над наглухо зализанными головами строго бдит зеркальный потолок, правдиво повторяя любые изменения. Куда бы ни ушёл работник, поднялся ли на пятый этаж или на сотый, он чувствует себя защищённым в этих идеальных коробках.

На начало рабочего дня все комнатки бело-голубых цветов открыты и вежливо приглашают держащих в себе вопросы. Люди, сидящие за столами с ровно поставленными книгами, тетрадями, с выстроенными в ряд фотографиями, ручками, памятками, помогают людям, прячущим глаза, запинающимся в словах, устало вздыхающим и прикладывающим к лицам грязные платки. Главное, чтобы последние вышли из двери без слов, без слёз, без вопросов. Главное, чтобы первые шлёпнули круглую красную печать и вывели сегодняшнюю дату. Мартобрь семнадцатый. Сентяй двадцать четвёртый.

Во Всемирной Компании Жизни, как понятно, занимаются жизнью. Таблички на белых дверях кричат о несданных долгах, о неоформленных документах, о незарегистрированных поминутных происшествиях, о недонесённых нарушениях, о ненаграждённых гражданах. На одном из высших, поднебесных, этажей красуется дверь о ненаступившем завтра. Никто точно не знает, что там происходит, потому что работники обходят её и шагают по делам важнее этого.

Стук нестаптываемых каблуков не затухает ни на секунду. Кажется, без него огромное здание Компании развалится сиюминутно. Перед главным звонком, предвещающим начало рабочего дня, слышны нарастающие волны одинаковых туфель; после звонка, отпускающего трудяг по домам, эхом растворяется топот. И он звенит, переливается всю смену, предвещая собой приход чего-то нового, прекрасного, истинно совершенного.

Призывающие к созданию лучшего мира на земле, равенству всех над всеми, к взаимовыгодному и взаимоприятному обмену слова не долетают до широкой площади с серыми плитками. Они обрывками падают на край и, распластанные, добиваются монотонным стуком обуви. Нет ничего хорошего, кроме верной цели в жизни стремления к совершенству. Так считают все работники с бледными равнодушными лицами, костлявыми пальцами, держащими тысячи бумаг и папок, с еле выглядывающими головками из кармана ручками, с мозолями от строгих туфель, с круглыми спинами, склоняющимися под очередным криком директора, сноба в очках и тирана в галстуке. Так считают все, и лишь один человек, сидящий за таинственной дверью, знает правду.

Дверь открывается лишь дважды в день, когда работник в сиреневом костюме приходит и когда он покидает рабочее место. В небольшой комнатке, отделённой от всего мира тёмными войлочными стенами, расположен покатый серый стол с выпуклостью в форме ровного квадрата. Работник, не имеющий никакого права удаляться по какой бы то ни было причине, сидит на пластмассовом голубоватом стуле и рьяно наблюдает за выпуклостью, на которую ни под какими условиями смотреть постороннему, дышать, ставить что-либо воспрещается. За прилежную работу награждают. После совершённой ошибки работник в сиреневом костюме заменяется другим в точно таком же. Привилегированное место во всей ВКЖ хочет получить каждый, но не все этого достойны. Раньше рождались целые династии, готовившиеся к несению почётной должности, и именно они хранили традиции и заветы, связанные с таинственной выпуклостью в столе. Благородные семьи в соответствии с обязанностями работника воспитывали детей и ежегодно шили им сиреневые костюмы, выделявшие их среди всех. Как правило, с людьми в сиреневых костюмах, с маленькими и большими, не разговаривали, не заводили тесных отношений, поэтому семейные деревья усыхали, и на ветках оставались единственные наследники, гордо нёсшие бремя хранителя.

Что бы Вы сделали, если бы узнали, что под выпуклостью стола спрятали заветную кнопку, меняющую жизнь? Как бы Вы поступили, узнай, что на гладкой поверхности блестит красная кнопка? Наверное, Вы бы открывали крышечку, закрашенную в цвет стола, чтобы полюбоваться на ровный круг, чтобы оценить его негармоническую природу. Через час, через два Вы бы возненавидели красную кнопку, привлекающую взгляд, манящую пальцы, шепчущую сладкие сказки. Вы бы бросились ходить по чёрной комнате, не имеющей никакой связи с внешним миром, кроме единственной двери, открывающейся в начале и конце смены. Вы бы заломили руки, стараясь отвлечься от уже впившегося в Вашу сущность красного демона. Что бы Вы сделали тогда? А человеку в сиреневом костюме приходится молчаливо и послушно сидеть на стуле и смотреть на выпуклость, поминутно подумывая о загадке. Что бы Вы сделали на его месте? Сорвали крышечку и в первобытном, рыночном, наслаждении шлёпнули по приятному кругу кнопки? Какими станут последствия этого опрометчивого поступка? Вы бы узнали о них до того, как претворили в жизнь страшный сон работника в сиреневом костюме, если бы прочитали крохотную металлическую пластинку под кнопкой. Прикрученная на четыре миниатюрных гвоздика, отполированная до предела, до безмолвного отражения пустоты, она бы рассказала Вам: «В наступившее завтра».

Вам, но не покорному рабочему в сиреневом костюме.