(Вне конкурса) «Единство человека с мирозданием»
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог...
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живет.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
— Филя, что молчаливый?
— А о чём говорить?
Итак, исследование посвящено творчеству русского, крестьянского поэта, сохранившего в очень сложное время в лучших произведениях своих душу народа, душу России.
Эта завершающая исследование глава в отличие от всех остальных посвящена не одному произведению, а очень важной для Н.М.Рубцова теме – отношению, если можно так назвать изначально данную Творцом связь, человека с теми, над кем был он поставлен царём.
К стихам о «братьях наших меньших», как назвал тварей бессловесных С.А.Есенин, мы очень скоро обратимся, а пока перед нами образ доброго, наверное, старичка, Фили. Добрый Филя из одноимённого стихотворения, думаю, всем напоминает доброго лесовичка из русского фольклора. Он хранитель не только «задремавшего счастливо» хуторка «меж звериных дорог» - в его образе отразилась не испорченная окружающим злом чистая душа. И, наверное, не стоит объяснять, что образ этот тоже, как и многие созданные поэтом, невозможно рассматривать на «бытовом», реалистическом в примитивном смысле уровне. Живущий «в избе деревянной, без претензий и льгот, без газа, без ванной» Филя, наверное, символизирует заповеданное человеку отношение с другими созданиями, с окружающим его мирозданием. Оттого-то и «затерялась» его избушка «меж звериных дорог», оттого-то и «любит скотину» главный герой и, судя по всему, понимает язык зверей, птиц и деревьев.
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
Этот незаметный для многих Филя настолько в ладу с окружающим мирозданием - и такая благодатная вокруг него тишина, что и слова не нужны – ведь ему дана способность «слышать» тишину.
В одном из исследований, посвящённых великим музыкальным произведениям, говорится, что в своей Шестой «Пасторальной» симфонии Л.ван Бетховен изобразил образ города как символ греховной жизни, а приезд в деревню, на природу, как очищение от грехов. Конечно, злом является не сама цивилизация, а потеря чистоты душевной, «разрыв» с природой, со своими корнями, - а значит, с Самим Творцом.
И такой очень запоминающийся и одновременно совершенно безликий образ был создан другим крестьянским поэтом, родившимся более чем за полвека до Н.М. Рубцова
Обозвал тишину глухоманью,
Надругался над белым "молчи",
У креста простодушною данью
Не поставил сладимой свечи.
В хвойный ладан дохнул папиросой
И плевком незабудку обжег.
Зарябило слезинками плёсо,
Сединою заиндевел мох.
Светлый отрок — лесное молчанье,
Помолясь на заплаканный крест,
Закатилось в глухое скитанье
До святых, незапятнанных мест.
Заломила черемуха руки,
К норке путает след горностай...
Сын железа и каменной скуки
Попирает берестяный рай
С какой болью говорит Н.А.Клюев об этом «перекати-поле». Этот «персонаж» настолько пуст и озлоблен, что не может не разрушать всё, что стояло веками – и быть другим он не может. Душевная пустота ничем хорошим не заполняется. А Н.М.Рубцов как будто создаёт в противоположность таким вот безликим, «бескорневым», утратившим душу своего преисполненного любовью ко всему живому Доброго Филю!
И ещё, конечно, думаю, что перекликается этот образ доброго, простодушного старика с искавшими тишины, уединения русскими Святыми, которым служили дикие звери! Оттого и запоминается он «как диво»!
А теперь обратимся к образам «братьев наших меньших» – и уж, конечно, здесь можно смело говорить о есенинских образах и традициях. Наверное, нет человека, не читавшего этих никого не оставляющего равнодушным строк:
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
У самого поэта, когда он читал кому-нибудь свою «Песнь о собаке», под конец на глазах каждый раз выступали слёзы. А теперь перед нами образ, созданный Н.М.Рубцовым:
В медведя выстрелил лесник. Могучий зверь к сосне приник. Застряла дробь в лохматом теле. Глаза медведя слез полны: За что его убить хотели? Медведь не чувствовал вины! Домой отправился медведь, Чтоб горько дома пореветь...
Лирический герой все сердцем ощущает отражённую в произведении боль, обиду – и чувство этой причастности передаётся читателю. Вообще образы животных в литературе в большинстве случаев раскрывают нравственное начало человека – или отсутствие последнего.
Наверное, и безликий персонаж Н.А.Клюева, и бессердечный хозяин собаки у С.А.Есенина, и этот лесник потеряли ту самую «генетическую память» - они не знали и не хотели задуматься над тем, что Царь не есть палач!
В предисловии к своей магистерской диссертации «Столп и утверждение Истины» П.А.Флоренский писал о том, что душе русского человека, даже в дохристианские времена, было свойственно жалеть окружавших его птиц и зверей.
Сострадает, в отличие от показанных выше персонажей, потерявшей птенца ласточке и лирический герой Н.М.Рубцова – и частые сердцем дети из окрестных сёл. Оттого и родились такие пронзительные слова:
Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда.
Дети окрестные мигом
Все прибежали сюда.
Взял я осколок металла,
Вырыл могилку птенцу,
Ласточка рядом летала,
Словно не веря концу.
Долго носилась, рыдая,
Под мезонином своим...
Ласточка! Что ж ты, родная,
Плохо смотрела за ним?
А следующий образ не столь трагичен – и тоже продолжает традиции и классической русской литературы века девятнадцатого – какого – отражено в самом произведении — и века Серебряного:
Заяц в лес бежал по лугу,
Я из лесу шёл домой, -
Бедный заяц с перепугу
Так и сел передо мной!
Так и обмер, бестолковый,
Но, конечно, в тот же миг
Поскакал в лесок сосновый,
Слыша мой весёлый крик.
И ещё, наверно, долго
С вечной дрожью в тишине
Думал где-нибудь под ёлкой
О себе и обо мне.
Думал, горестно вздыхая,
Что друзей-то у него
После дедушки Мазая
Не осталось никого.
И лирический герой поэта Серебряного века С.А.Клычкова наделяет зайцев чертами людей – и потому не может лирический герой в них выстрелить. И оттого всё вокруг наполняется радостью.
В лесу на проталой полянке,
В дремучем весеннем бору
Устроили зайцы гулянки,
Затеяли зайцы игру...
Звенели весенние воды,
И прыгал с пригорка родник,
И зайцы вели хороводы,
Забывши про мой дробовик.
И зайцы по-заячьи пели,
Водили за лапки зайчих...
И радостно сосны шумели,
И звёзды качались на них...
Всю ночь я бродил всё и слушал,
Ах, друг мой, открою тебе:
За бедную заячью душу
Я так благодарен судьбе!..
(Кстати, у это произведения есть и другой вариант – но сути отношения к мирозданию это не меняет).
И, наконец, сострадая несчастному воробью, Н.М.Рубцов как будто даже «ставит его в пример» тем, кто вечно недоволен жизнью:
Чуть живой. Не чирикает даже. Замерзает совсем воробей. Как заметит подводу с поклажей, Из-под крыши бросается к ней! И дрожит он над зёрнышком бедным, И летит к своему чердаку. А гляди, Не становится вредным Оттого, что так трудно ему...
Невольно вспоминается, как маленькая, неприметная птичка заставляет «благоговеть» лирического героя И.С.Тургенева в стихотворении в прозе «Воробей». Взъерошенный воробей с жалким, «отчаянным» писком бросается на огромную собаку, защищая своего птенца. «Только ею, только любовью держится и движется жизнь», — восклицает И.С.Тургенев. Звучит, конечно, эта мысль и в произведениях Н.М.Рубцова, отразившего в своих произведениях единство человека с окружающим нас мирозданием, со своей Родиной!
Сапоги мои - скрип да скрип Под березою, Сапоги мои - скрип да скрип Под осиною, И под каждой березой - гриб, Подберезовик, И под каждой осиной - гриб, Подосиновик! Знаешь, ведьмы в такой глуши Плачут жалобно. И чаруют они, кружа, Детским пением, Чтоб такой красой в тиши Все дышало бы, Будто видит твоя душа сновидение. И закружат твои глаза Тучи плавные Да брусничных глухих трясин Лапы, лапушки... Таковы на Руси леса Достославные, Таковы на лесной Руси Сказки бабушки. Эх, не ведьмы меня свели С ума-разума песней сладкою - Закружило меня от села вдали Плодоносное время Краткое... Сапоги мои - скрип да скрип Под березою. Сапоги мои - скрип да скрип Под осиною, И под каждой березой - гриб, Подберезовик, И под каждой осиной - гриб, Подосиновик...
Сказки, былины, предания – то, что впитывается с молоком матери каждым русским человеком и не оставляет его всю жизнь! То, что слышат дети от бабушек, а потом через много лет передают уже своим детям и внукам. А иначе, душа постепенно умирает.
Неслучайно о русской народной сказке, писали и известные русские религиозные мыслители, понимая огромное её значение для культуры, для души народа. Ведь многие сказочные образы пришли ещё из времен дохристианских, а потом наполнились христианским, сакральным смыслом. Неслучайно живёт в народе сказка рядом с житиями святых и занимает положенное ей место. Оттого не мог не обратиться к сказочным образам и русский душою Н.М.Рубцов.
А, завершая, необходимо сказать вот о чём. Н.М.Рубцов покинул этот мир в возрасте 35 лет. Жизнь его была очень трудной - не избежал он ошибок, духовных заблуждений. А смерть свою он во многом предсказал в одном из худших, наверное, своих стихов. Да и изображение рабочего общежития с окурками вряд ли что-то прибавило в душе. Только не нам о том судить. В исследовании было приведено много прекрасных стихов - их просто надо внимательно читать и задумываться. И, хочется надеяться, что обращение к ним позволит взглянуть на творчество Н.М.Рубцова несколько по-иному, «из глубины».
Многие стихи истинно русского крестьянского поэта: «Зорька алая», «В этой деревне огни не погашены», «Деревенские ночи», «В горнице моей светло» - были положены на музыку. Да они на музыку и «просятся». (Огромная заслуга в этом композитора А.С.Морозова)
Но главное то, что, как Китеж на дне Светлояра, сохранилась в лучших произведениях Н.М.Рубцова Святая Русь! И «пробилась», как Живоносный источник, и через заросли «сорняков» захватившего власть безбожия, и через «тернии» собственной жизни поэта.
А потому в финале снова хотелось бы обратиться к образу чистой души в творчестве Н.М.Рубцова:
Идёт старик в простой одежде.
Один идёт издалека.
Не греет солнышко, как прежде.
Шумит осенняя река.
Кружились птицы и кричали
Во мраке тучи грозовой,
И было всё полно печали
Над этой старой головой.
Глядел он ласково и долго
На всех, кто встретится ему,
Глядел на птиц, глядел на ёлку...
Наверно, трудно одному.
Когда, поёживаясь зябко,
Поест немного и поспит,
Ему какая-нибудь бабка
Поднять котомку пособит.
Глядит глазами голубыми,
Несёт котомку на горбу,
Словами тихими, скупыми
Благодарит свою судьбу.
Не помнит он, что было прежде,
И не боится чёрных туч,
Идёт себе в простой одежде
С душою светлою, как луч!
Светлая душа русского народа! Образ Святой Руси, вышедшей из мрака безбожия! Исследование началось с образа снизошедшего с небес «светлого покоя» - к нему мы и возвращаемся.
Как облаком сердце одето
И камнем прикинулась плоть,
Пока назначенье поэта
Ему не откроет Господь:
Какая-то страсть налетела,
Какая-то тяжесть жива;
И призраки требуют тела,
И плоти причастны слова.
Как женщины, жаждут предметы,
Как ласки, заветных имен.
Но тайные ловит приметы
Поэт, в темноту погружен.
Он ждет сокровенного знака,
На песнь, как на подвиг, готов:
И дышит таинственность брака
В простом сочетании слов.
Слова эти, написанные О.Э.Мандельштамом примерно за четверть века до рождения Н.М.Рубцова, в полной мере относятся и к его удивительным, проникнутым любовью к Родине, ко всему мирозданию стихам! Любовью, которая невозможна без веры в то, что небеса не пустые и далёкие, а что снисходит с них на землю свет и озаряет наши души!
