Преддверие Пути Христианского. Послесловие.

       Преддверие Пути Христианского. Послесловие.

(Посвящено 145-летия со Дня рождения Максимилиана А. Волошина)Глава десятая – вернее – послесловие.

Есть у М.А.Волошина цикл с символическим названием «Блуждания», что создавался несколько раньше «Киммерийской весны», и во многом с ним перекликающийся. К нему напоследок и обратимся – вернее к двум замечательным, преисполненным глубоких философских раздумий произведениям. И завершить беседу о творчестве поэта можно было бы любым из них. Мы же начнём с этих строк, с которыми, наверное, вся «Киммерийская весна» перекликается

Я к нагорьям держу свой путь

По полынным лугам, по скату,

Чтоб с холма лицо обернуть

К пламенеющему закату.

Жемчугами расшит покров

И венец лучей над горами –

Точно вынос Святых Даров

Совершается в темном храме.

Вижу к небу в лиловой мгле

Возносящиеся ступени...

Кто-то сладко прильнул к земле

И целует мои колени.

Чую сердца прерывный звук

И во влажном степей дыханьи

Жарких губ и знакомых рук

Замирающие касанья.

Я ли в зорях венчанный царь?

Я ли долу припал в бессильи?

Осеняют земной алтарь

Огневеющие воскрылья...

Удивительно, как можно в такой неразрывной, органической связи, даже в единстве, наверное, отразить и «жарких губ и знакомых рук замирающие касанья», и «Вынос Святых Даров», что «совершается в темном храме»! Да ведь если не стал человек отшельником, то в жизни земной всё в единстве духа, души и плоти совершается. Главное, чтобы плоть не «руководила» – но это не про одного из любимых поэтов и его лирического героя…

А начинается произведение с причастности любимой Земле, о которой столько уже сказано. И дело не только в том, что ходил будущий поэт по этим нагорьям в феодосийскую гимназию. И холм, с которого смотрит лирический герой на «пламенеющий закат», судя по всему, не просто окружающий поэта пейзаж, а, очевидно, — стремление подняться над суетой и поразмыслить о сути бытия.

Тем более, что и закат сам по себе символичен — некое «подведение итогов».

А далее, кроме воплощения чего-то похожего на тайные встречи под покровом сумерек или ночи – а у поэта почти не встречается «привычной» любовной лирики – самый яркий, привлекающий внимание образ, конечно же, этот:

Жемчугами расшит покров

И венец лучей над горами –

Точно вынос Святых Даров

Совершается в темном храме.

Столь присущий мышлению русскому Образ Храма Мироздания!

Как будто внутренность собора —

Простор земли, и чрез окно

Далекий отголосок хора

Мне слышать иногда дано.

(Б.Л.Пастернак)

или

Есть пора святая в жизни деревенской -

Осени прозрачной тихая пора.

В ясный день природа — это храм вселенский:

В нем богослуженье до ночи с утра.

Лишь с долин росистых волны фимиама

Возлетят навстречу утренней заре,

Для молитв открыты на просторе храма

Всюду алтари.

(А.М.Жемчужников)

И великое множество самых-самых разных по образам и мыслям примеров.

Звучит эта мысль и у М.А.Волошина. Только отразился в этих строках ещё и поиск смысла, желание постичь смыл бытия или тайну…

Я ли в зорях венчанный царь?

Я ли долу припал в бессильи?

Невольно на ум приходят слова из Первого Послания Коринфянам: «Мы сейчас видим неясно, как отражение в тусклом зеркале, потом же увидим лицом к лицу. Сейчас я знаю лишь отчасти, тогда же буду знать так же совершенно, как меня знает Бог».

«Познаёт совершенство» и лирический герой великой оды Г.Р.Державина:

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю;

Я царь, — я раб, — я червь, — я бог! —

Но будучи я столь чудесен,

Отколь я происшел? — Безвестен;

А сам собой я быть не мог…

И финал стихотворения поэта-символиста, если приглядеться, — вернее вчитаться, очень похож. Только само «умозаключение» более «обобщённое» что ли:

Осеняют земной алтарь

Огневеющие воскрылья...

«Огневеющие воскрылья» — символ устремления, «горения», как сказал кн. Е.Н.Трубецкой, к Небесам. И земля становится «Алтарём» для совершения Литургии всего Мироздания. Для каждого, души и веры не утратившего, – для всей земли...

Всё стихотворение словно «движение по восходящей» — и соединением земли с Небесами завершается…

Кажется, добрались мы до финала беседы…

Вот тоже удивительные строки. Никогда, наверное, не подумаешь, что пишет их ещё сравнительно молодой поэт. От создания предыдущего стихотворения всего четыре года прошло.

Столько глаголов прошедшего времени, словно вся жизнь позади… Потому, наверное, и здесь, как и в предыдущем произведении, образ ночи…

А в настоящем – только начало и финал, звучащие будто некое «подведение итогов». И каждое четверостишие словно очень важным для лирического героя «выводом» завершается.

Склоняясь ниц, овеян ночи синью,

Доверчиво ищу губами я

Сосцы твои, натертые полынью,

О, мать-земля!

Я не просил иной судьбы у неба,

Чем путь певца: бродить среди людей

И растирать в руках колосья хлеба

Чужих полей.

Мне не отказано ни в заблужденьях,

Ни в слабости, и много раз

Я угасал в тоске и в наслажденьях,

Но не погас.

Судьба дала мне в жизни слишком много;

Я ж расточал, что было мне дано:

Я только гроб, в котором тело Бога

Погребено.

Добра и зла не зная верных граней,

Бескрылая изнемогла мечта...

Вином тоски и хлебом испытаний

Душа сыта.

Благодарю за неотступность боли

Путеводительной: я в ней сгорю.

За горечь трав земных, за едкость соли –

Благодарю.

Снова отразилась в стихотворении любовь к родной Земле Крымской, но образ её — лишь часть всех размышлений — вернее, — начало.

Словно выполнил лирический герой-поэт дарованное свыше, то, к чему Создатель призвал, для чего явил его в мире земном. Какой бесконечно многогранный образ – певец! И калики перехожие, духовные канты поющие, — оттого и «растирает он в руках… колосья хлеба чужих полей».

И поющий под псалтирь псалмы Царь Давид, и легендарный Арион.

Да и вообще — музыка, что со стихом ранее не разделялась, была и частью богослужения…

И, конечно, звучит в произведении напоминание о том, что предназначение поэта в жертвенном служении – об этом ещё пушкинский «Пророк» сказал. (См. также «Готовность к Сораспятию»)...

Если прочитать внимательно, то невозможно не увидеть, не почувствовать, что в этих строках М.А.Волошина, как и в предыдущем произведении, тоже «происходит» «движение вверх», только немного иное. Словно «проходит» лирический герой в становлении своём и мысли дохристианского мудреца Платона о том, что тело – «гроб» души, и нечто присущее символизму как направлению – «бескрылая мечта», что взлететь не в силах — оттого что на земле «грани добра и зла» утратила…

И, наконец, настоящий христианский «итог» — «выстраданное познание», о котором не раз уже говорилось.

Благодарю за неотступность боли

Путеводительной: я в ней сгорю.

За горечь трав земных, за едкость соли – Благодарю.

Словно звучит в финале: «Слава Богу за боль и за радость»...

Но и все ж, теснимый и гонимый,

Я, смотря с улыбкой на зарю,

На земле, мне близкой и любимой,

Эту жизнь за все благодарю —

сказал в свой год смертный С.А.Есенин. (См. также «От любомудрия к Истинному Христианству»).

«Спасибо за то, что мучился…», — говорит, глядя на заходящее солнце, восьмидесятилетний Федос Ходос в финале не раз уже ранее упомянутого фильма «Белые росы»...

А М.А.Волошин был ещё молодым, хоть и не юным, но «путеводительная боль» к пониманию Главного его уже «привела». Оттого и готов он «сгореть» «во имя грядущего», как сказал несколькими годами ранее Н.С.Гумилёв…

Вот и всё, наверное…. Мы говорили о преддверии христианского мышления, христианского пути М.А.Волошина. И самое «ближнее» преддверие — последние приведённые в исследовании строки поэта…

Остаётся только ещё раз с благодарностью вспомнить истинно русского поэта, Родину в годы окаянные не покинувшего. И постараться познать его творчество...