Sophie

— Sophie, Sophie, maman t'a demandé de venir la voir.[1]

Я подняла глаза глянув на егозу Марию, Машеньку, как мы ее именовали между собой, положила книгу на подлокотник кресла, встала и поправила замявшуюся юбку. Мое утреннее платье было нежно бежевого цвета, с высокой талией, свободным, легким. Но была одна особенность: при сидении (особенно, как я любила читая книгу) подворачивался подол и ткань сильно сминалась. Маман, очень внимательная к моему внешнему виду и пеняющая мне на мою рассеянность, вполне могла бы меня строго отчитать за эту оплошность. Стараясь держать спину прямо, не спешить, не семенить ногами я прошла к маман в спальню.

Она сидела у окна в своем любимом враппере. Отороченном ярко-рыжим стеганным материалом по рукавам и подолу, и с рисунком в нежно-рыжий цветок, серые переплетающиеся ветви на которых видны то тут то там маленькие зарянки, на остальной материи. С белой шнуровкой на груди. Вот именно на эту шнуровку я, по привычке, уставилась одновременно делая почтительный реверанс и произнося (конечно же на французском):

— Доброе утро, мама. Как вам спалось?

— Софи, — если моя мама выдала с утра именно эту производную моего имени, значит можно расслабиться. Подумала я в тот момент. Зря, конечно. Если б я знала, бежала бы, безобразно подняв сминающийся подол и вульгарно обнажив свои тонкие худые ноги.

Но, увы, в тот момент я расслабилась. И даже улыбнулась.

— Одевай, этот невообразимый кошмар, который тут, уже даже приличные дамы, называют — платьем, — продолжала моя мама, явно намекая на мое любимое, жутко модное платье и продолжила указание, — сейчас мы с тобой поедем в одно место, веди себя прилично, язык держи за зубами и если зададут вопрос, отвечай тихо и кратко.

И, как обычно, отвернулась к окну, давая понять, что аудиенция окончена.

Я выдала легкий реверанс ее затылку, верней даже высокой спинке кресла, и тихо вышла из спальни. Стараясь не семенить ногами, не ступать на пятки, держать легкость в походке, я направилась в свою комнату.

Этот дом был значительно меньше, чем наш в России: и фамильный в Петербурге, и старинный в Москве, не говоря уж про огромное имение под Калугой. У папа еще было три имения, но я в них не бывала ни разу. Когда папа был еще жив, и во времена нашей жизни в России, ему приходили письма из имений от управляющих. И они с мамой закрывались в папином кабинете и, как говорила маман: подбивали доходы. В это время полагалось вести себя тише воды, ниже травы. Даже, когда появилась маленькая Машенька, ее нянюшка уносила подальше, а летом, так вообще уводила гулять в парк.

Уезжали из России мы в спешке. Папа говорил, что это не надолго и «все еще вернется на свои круги». Маман строго поджимала губы и качала головой, как бы не соглашаясь, но в слух своих соображений она не высказывала. Во всяком случае при нас. Нянюшка с Машенькой до сих пор считают (прожив в Париже уже почти два года), что еще немножко и мы вернемся домой. Моя гувернантка, мадмуазель Ирен, сбежала от нас едва услышала, в прошлом году, что в России революция. Маман, поджимая губы, сказала: «свободу почуяла». Папа уже тогда был плох, его замучила чахотка. Весть он принял стоически, но через две недели скончался. Маман была вся черна и не от одежды, а от горя. Именно тогда я вдруг увидела, как она его любила. Я уже в то время, семнадцатилетняя, казалось бы взрослая барышня, вдруг поняла, что она и любила-то только папеньку. Нас она так не любила. Сначала я вдруг ощутила жуткую обиду, ведь я всю свою жизнь, смотрела в ее глаза, слушала ее упреки, выполняла все ее прихоти, только бы получить хоть каплю материнской ласки и любви. Но увы. Ее любви хватало только на одного. Когда Машенька была маленькой, маман иногда ей читала вслух. Машуля, обыкновенно, сидела на полу и распахнув свои голубые глазенки, затаив дыхание слушала. И я четко видела, что даже ей, малышке, так не хватает материнской любви и ласки. Потом я махнула рукой и стоически принимала ее упреки. Только папа любил нас и баловал.

***

Когда жили в России устраивал нам детские потешные праздники, задаривал подарками на именины и Новый год. Ах, какую он нам выправлял елку. Из леса, самую пушистую, самую высокую, до потолка. Ставили ее в зеркальную залу, украшали бархатными бантами, бумажными хлопушками, золотой звездой ивифлиемской. А какие были ватные барашки — прелесть. Золотом покрытыми рожками, палочками ножками и пастушок бумажный с веточкой — посохом. А мое первое бальное платье. Оно было божественно. Именно божественно — в стиле греческих богинь, с высокой талией, как и следовало в моем молодом возрасте (ужас, прошло уже почти больше трех лет), мне было практически пятнадцать. Платье было длинным, цвета слоновой кости, с золотой вышивкой по подолу, вороту и линии талии. На плечах скреплялись тонкой тесьмой и руки были (о ужас) голыми, на плечи накидывался в тон платью газовый шарф. Туфельки были необыкновенно узенькими, легонькими. Я протанцевала в них почти весь праздник. Мои милые тетушки — Елизавета Николаевна и Анна Сергеевна, все подшучивали надо мной на балу, но постоянно следили, чтобы меня приглашали на танец и я не сидела безучастно. Маман, по своему обыкновению была с Марией Федоровной. Та все время посматривала на меня и улыбалась мне подбадривая. Маман тоже улыбалась, но взгляд ее был безучастен. Мы уехали, как подобало нашему положению — уже за полночь. У меня от танцев кружилась голова, все тело горело от не отпускающего ощущения объятий. Сквозь ткань я чутко чувствовала каждое прикосновение чужих рук. От воспоминаний я вспыхивала маковым цветом. Папа смотрел на меня любящим взглядом и все выпытывал (в его любимой манере): «ах, мон шер, вы наплясались? Отвели свою волнующуюся душу?». И я, захлебываясь, спеша поделиться и даже перебивая саму себя, пыталась ему поведать о танцах, о своих чувствах, о впечатлениях, о молодых мужчинах, оказавших мне честь пригласив меня, о великолепии залы, о расписных потолках и золоченых зеркалах, о красоте ее высочества (безумно меня впечатлившая и весело отплясывавшая рядом со мной), о жутко смешной (но, о ужас, пошлой шутке) услышанной от группки кавалеров облаченных в военные мундиры. Папа весело смеялся над моими потугами рассказать все и сразу. Как он был хорош. В своем расшитом камзоле с золотом вышитыми погонами с вензелем и короной, с крученым аксельбантом который пристегивался под правым погоном специальным хлястиком из красного приборного сукна на пуговицу, находящуюся под нижним краем погона. Передний (более короткий) плетеный конец аксельбанта прикреплялся серебряной ниткой к третьей пуговице кителя, а задний плетеный конец — на вторую пуговицу кителя. В петлю на аксельбанте продевалась рука. Истинный князь.

***

От воспоминаний слезы навернулись на глаза. Я украдкой смахнула их. Одевалась я сама. Маман, после исчезновения моей гувернантки, пыталась найти ей достойную замену, ну или хотя бы молодую горничную, но увы в Париже с этим были проблемы. В Париже вообще кругом были проблемы. Первый год папа очень переживал, что перевез нас, как он называл: «из огня да в полымя». Но, мы обосновались почти на окраине и доносившиеся до нас ужасные звуки военных действий были редки. А почти через год, когда папа слег, и вообще прекратились.

Выезжали мы редко, на моей памяти один раз посетили дом таких же как мы сбежавших из России — мамину знакомую. Но уже через неделю узнали, что они съехали в Америку. Папа тоже пробивал этот вопрос, но, увы, не успел. А маман говорила, что будет жить в той стране, где похоронен муж. Еще мы, всего два раза, выезжали в магазин-ателье. Остальное необходимое доставали, с огромным трудом, рядом с домом.

Маман ждала меня у входной двери, от нетерпения помахивая перчатками зажатыми в руке. Я уже было открыла рот извиниться за задержку (в самый неудобный момент лента завязок — шнурок моих новомодных ботинок порвалась, а я металась искала, целых пятнадцать минут, новые шнурки). Но маман только хмуро глянула на меня и махнув рукой поспешила на выход. Я понуро двинулась за ней.

Возле входа, у ворот нас ждал подрагивающий (видимо от нетерпения) автомобиль.

Шофер открыл дверцу и маман, приподняв подол своего черного – траурного платья, грациозно села на заднее сиденье. Я (помня мамину головомойку) дождалась, когда шофер мне откроет и придержит дверь. И стараясь подражать маман, приподняла юбку и выпрямив спину попыталась аккуратно сесть на сиденье рядом с ней. Сказать, что у меня так же элегантно не получилось, это не сказать ничего. Я с грациозностью бегемота ввалилась в салон автомобиля и рухнула на сиденье. Маман прикрыла глаза и издала осуждающий вздох. Лучше бы отругала. Этот вздох не сулил ни чего хорошего.

Ехали мы молча. Я вся извелась понимая, как мне достанется. А потом загляделась в окно и успокоилась. Еще через полчаса меня стало укачивать и я задремала. Сколько мы ехали я не знаю. Проснулась я от толчка в бок и от неожиданности подпрыгнула и больно стукнулась о раму двери. Машина остановилась и шофер выбежал открыть дверь маман, а потом и мне. Выйти у меня получилось гораздо аккуратней.

Дорожка под ногами приятно шуршала. Мы шли по ней от самых ворот. Дом был высок, с башенками, выглядел волшебным замком принцессы. Я разглядывала его и чувствовала, как ухает сердце в груди. Мы поднялись по высокой, каменной лестнице и маман, одернув платье, постучала большим железным кольцом по массивной дубовой двери.

Дверь тихо открылась и высокий пожилой мужчина в темном сюртуке открыл нам.

— Княгиня Кашина, — гордо представилась моя мать. – с дочерью.

Мужчина кивнул, пропустил нас вперед. Проводил в большую светлую комнату. Указав на кресла, все так же тихо вышел.

Я послушно сидела в кресле и разглядывала комнату. Она впечатляла. Полы инкрустированы цветными плашками из которых складывался затейливый узор. На стенах новомодный рисунок: пионы и золотые вензеля. Картины в золоченых рамах. Большой камин, отделанный светлым мрамором, и овальный стол выдавал в этой комнате гостиную. Над столом поражающая воображение газовая люстра. Сверкающая и искрящаяся. Она просто заворожила меня. Мне чудилось, что ее искристость мне что-то напоминает. И казалось, что вот-вот и я пойму, на что же она походит. Но тут раскрылась дверь в комнату и вошла высокая, тонкая, хрупкая женщина. Пока она проходила в дверях – в темноте, мне показалось, что она молода. Но когда она подошла к полосе света я увидела, что все ее лицо испещрено морщинами. Она оказалась очень старой. И страшной. Ее лицо, мне показалось, хищно вытянулось. Но через секунду, она уже обаятельно улыбалась и приветствовала мою привставшую с кресла мать. Я тоже привстала, как велели правила этикета, приветствуя женщину гораздо старше себя. По движению своей матери, по тому на сколько она приподнялась, я поняла, что пожилая женщина положением ниже нашего. Старуха села на диван напротив матери и они завели ни к чему не обязывающий разговор: о погоде, о сложности найти хорошую прислугу, о трудности приобрести достойное платье и о, да, об этой ужасной современной моде.

Все было расписано, как по нотам. Как только было произнесено последнее слово дверь снова отворилась и в комнату вошел все тот же мужчина толкая перед собой столик. Он был сервирован на троих. Чай мы пили с великолепными круассанами. Я накинулась, как голодная. Но поймав взгляд матери, поняла, что делаю все не так. Оглядела себя — сижу вся в крошках. Ужас. Я нервно сглотнула, положила на край блюдца недоеденный кусок и взяла чашку в руку. Думая только о том, какую головомойку маман мне сегодня устроит. И пропустила вопрос пожилой дамы обращенный ко мне. Маман закатила глаза. Все. Неделя бойкота мне обеспечена.

— Милочка, вы задумались? Вы вслух на французском читать умеете? – снова повторила свой вопрос старуха.

Я, мелко дрожащими руками поставила чашку обратно на блюдце, вздохнула поглубже и тихим голосом ответила:

— Да, мадам, я хорошо читаю вслух по-французски, — и бросив быстрый взгляд на мать опустила глаза.

— А пасьянсы раскладывать умеете? – последовал вопрос.

Я покраснела и стараясь, чтоб маман не слышала:

— Только косынку и паука.

— Вот и прекрасно, — кивнула головой пожилая женщина, — она мне подходит.

Сказала она уже моей матери. Та только кивнула.

Они с маман допили чай и хозяйка встала нас провожать.

Мы дошли до двери и я собралась было пойти с матерью, как та повернулась ко мне и останавливая меня сказала:

— Софи, веди себя прилично, будь послушной и не забывай, чему я тебя всегда учила. Прощай.

И уже обращаясь к хозяйке дома:

— Анна Леопольдовна, ее вещи я вышлю завтра.

Развернулась и вышла оставив меня стоять в недоумении.

Я стояла у двери слушая, как отъезжает машина и не верила всему происходящему.

Старуха взяла меня под локоток и говоря, что-то утешающее повела меня.

Я плакала в подушку, которая оказалась прямо подо мной. Когда меня привели в комнату. Видела только кровать и эту подушку. Сколько я так проревела, не знаю. После уснула. Когда проснулась в комнате было уже темно. В животе происходило что то невообразимое – казалось, что желудок уже переваривает сам себя. Я встала с кровати и пошла искать, что то наподобие кухни. Наверняка там осталось что-нибудь съестное. Хотя бы корочка хлеба. Мысль про корочку тут же вызвала в животе хор всех моих внутренностей. И я тихонечко, стараясь не шуметь пошла искать еду.

Пока я медленно шла по коридору, спускалась по лестнице вспоминала, что даже в самые тяжелые годы я такой голодной не была. Видимо меня вела сама судьба (а скорей всего мой голодный желудок) кухню я нашла сразу же свернув на лево от лестницы. Когда глаза привыкли к темноте помещение оказалось большим, просторным. Медленно прошла вперед, ощупывая воздух перед собой руками. Вот стол, большой, руками потрогала его. Деревянный. Шершавый. С рубцами. Видимо на нем и готовят еду для всех домашних. Медленно продвигаюсь к темному углу. Мой желудок усиленно тянет меня туда. Уже почти дошла, как вдруг, резко загорелся свет. Я инстинктивно прикрыла глаза, еще и ладошками накрыла для верности.

— Голодная? – раздался участливый голос рядом, — сейчас я достану что от ужина осталось, то что холодным есть можно. Разогревать сейчас не буду. Немного перекусишь, до утра хватит.

Я опасливо приоткрыла ладони и прищурившись посмотрела на них. Уже свет глаза не режет и смело открыла их.

Первое что я увидела, это огромны черный кот сидящий на ящиках напротив меня. Большие желтые глаза внимательно смотрели на меня.

— Здравствуйте, — совершенно неосознанно я поздоровалась с ним.

— Еще раз, здравствуй, — в голосе рядом со мной звучало недоумение.

И я с запозданием повернулась к говорившему человеку. Голос был мне знаком. И человек тоже. Тот самый пожилой мужчина. Который открывал нам с маман дверь. Только в темно-синем халате, из-за чего казался ниже ростом и не таким важным. Воспоминания о маман снова всколыхнули во мне чувство обиды и жалости к себе. Глаза наполнились слезами.

Увидев это мой ночной спаситель быстро заговорил:

— Садись я тебя сейчас покормлю, — отодвигая от стола грубый деревянный табурет он почти насильно усадил меня на него.

Потом передо мной возникла большая кружка с молоком и я жадно кинулась пить. Спустя пару глотков на столе возник ломтик белого хлеба с куском ветчины и сыром. Я с удовольствием ела запивая молоком. Было очень вкусно. Табурет рядом отодвинулся и дворецкий сел на него. Я повернулась пытаясь быстро прожевать. Ведь разговаривать с набитым ртом не вежливо.

— Ты кушай, кушай, — его глаза с теплотой смотрели на меня, — я дворецкий, зовут меня Эванс. Служу хозяйке уже больше полувека. Она добрая женщина. Может показаться странной, но она очень добра.

Я уже прожевала кусок и правила этикета (вбитые в меня матерью) обязывали ответить:

— А я София, — сказала то что первым пришло мне в голову, — я не знаю кто я и что я тут делаю. Я вообще не понимаю почему маман так со мной поступила. Зачем и почему?

Он опустил глаза и пожал плечами. С минуту мы молчали. Я продолжала есть. Хотя мне было уже не так вкусно.

— Я не знаю, что с тобой произошло, — не поднимая головы говорил Эванс, — не осуждай свою мать. Мы же не знаем, что сподвигло ее так поступить. Возможно со временем ты узнаешь и поймешь ее. Поэтому, я, как человек многое повидавший на своем веку, как человек более опытный и умудренный, позволю дать тебе совет: не осуждай свою мать, прими этот поворот судьбы, как необходимость. Твоя жизнь круто развернулась для тебя и проживи ее достойно.

Я кивнула, пытаясь сказать слова благодарности, но вышло что то похожее на неприличное бульканье. Я допивала молоко.

— Ну вот, надеюсь ты утолила голод. Думаю до утра хватит, а пока идем провожу тебя в твою комнату. Постарайся выспаться.

Мы шли по лестнице, коридору. Эванс ориентировался в темноте уверенно. По нему сразу было видно, что тут он – у себя дома.

Он толкнул дверь, вошел приглашая меня за собой:

— Вот тут включается свет, — он дернул за веревку и загорелась люстра на потолке.

Я посмотрела вокруг. Модные обои в нежно-розовый цветочек, розового дерева кушетка у стены, в том же стиле пара стульев вокруг небольшого столика. На другой стороне стены великолепный туалетный столик. Маман была бы в восторге от него. С большим зеркалом. Что было вообще чудом. И кровать, стоявшая рядом у входа. Именно на ней я и проревела. На это указывали характерные примятости и валяющаяся подушка. Именно ей досталось больше всего.

Я прошлась немного по комнате. Обратила внимание на мягкий ковер под ногами.

— Ну ты отдыхай пока, завтрак ровно в девять, — сказал дворецкий и вышел аккуратно прикрыв за собой дверь.

Отдыхать. Хорошо сказать. Как тут отдохнешь. А до девяти надо как то время протянуть. Я думала, что не засну, просто прилягу и буду лежать, ждать. Но только коснулась головой подушки, как моментально уснула.

Разбудил меня стук в дверь.

— София, просыпайтесь, — раздался голос дворецкого за дверью, — выходите, я вас провожу, покажу ванную комнату, чтобы вы привели себя в порядок.

Я соскочила с кровати и открыла дверь.

— Пойдемте, за мной, — тут же пошел по коридору.

Я за ним. Маман была бы недовольна, что так быстро можно перемещаться по дому. Воспоминания о матери снова нахлынули.

Мы дошли до следующей двери.

— Вот, проходите,- сказал он открывая передо мной дверь, — умывайтесь, приводите себя в порядок, а я пока ваши вещи занесу в вашу комнату.

Развернулся и пошел обратно.

Я зашла внутрь, огляделась, посередине помещения стояла большая ванная на ножках. Я подошла к ней. Очень похожа на маленькую ванночку, которая была у Машеньки. Когда она была совсем малышкой, нянюшка с кормилицей купали ее в ней. И мне разрешали помогать: то полотенце поддержать, то мыло из мыльницы подать, то отвар ромашки подлить в воду. Мне нравилось, как маленькая Машуля лежала в ванночке, нянюшка поддерживала ее под голову, а она сучила ручками и ножками. Было видно, что ребенку очень нравится.

Снова воспоминания нахлынули и я разревелась. Ну почему она так со мной поступила? Что меня ждет? Зачем я здесь? Увижусь ли я с ними еще?

Постепенно я успокоилась и вспомнила зачем меня сюда направили. Надо и правда приводить себя в порядок. В углу стоял умывальник, рядом столик с полотенцами. Я подошла, умылась, вытерлась. Осмотрела себя в висящее над умывальником зеркале.

Красные заплаканные глаза, серые круги под глазами, впалые щеки, тонкий нос, широкий рот с большими губами. Именно из-за них я больше всего плакала глядя на себя в зеркало. После одного случая, я поняла, что мои губы некрасивые и большие. Однажды, я пробегала мимо маминой спальни, дверь была приоткрыта и я ясно услышала, как маман говорила обо мне: «Вот Софи, вроде бы симпатичная девушка растет, но ее эти ужасные, огромные губы – пельмени, все портят. Такую разве выдашь выгодно замуж». Я секунду стояла опешив, а потом неслась в свою комнату. Там я долго плакала. И недоумевала, за что же она так жестока со мной.

Я еще раз умылась, прополоскала рот. Надо будет посмотреть передала ли маман мою зубную щетку и порошок. Я не люблю, когда коснешься кончиком языка зубов, а у них налет. По утрам я всегда тщательно чистила свои зубы. Ладно, потерплю.

В дверь стукнули и поторопили к завтраку.

Я вышла и пошла по коридору к лестнице. Спустилась. Стою в холле, прислушиваюсь. Куда мне идти? Ночью я, кажется, повернула налево и была на кухне. Вчера нас с маман проводили, кажется в ту дверь, за ней была небольшая гостиная. Я обратила внимание на двойные двери слева от меня. Надеюсь там столовая. Я несмело подошла к ней и хотела открыть двери, как они распахнулись сами.

— Ой, деточка, Софьюшка, можно я так тебя буду называть? – тут же хозяйка дома подхватила меня за руку и повела в комнату.

Это и правда оказалась столовая. Внутри было светло, большие окна, как модно во Франции – от потолка и до самого пола. Большой светлый стол посреди. Стулья с высокими спинками оббитые светлым материалом. На столе уже стояли тарелки. Пахло очень вкусно и у меня предательски заурчало в животе.

— Ой, голодный ребенок, — воскликнула Анна Леопольдовна и потащила меня, усадила за стол, придвинула мне тарелку. Сама села рядом. Я ела с аппетитом, а хозяйка улыбаясь посматривала на меня.

Молодая девушка, в сером платье, зашла и забрала пустые тарелки. Я проводила ее взглядом.

— Это Марта, — сказала хозяйка проследив мой взгляд, — сегодня у меня выходной, я тебе все покажу, со всеми познакомлю. А ты подумай, может быть тебе что то нужно?

Анна Леопольдовна налила мне в чашку чай из маленького чайничка и придвинула ко мне поближе поднос с треугольными круассанами. И мы принялись пить чай. Было очень вкусно. Маман бы меня осудила, за слишком обильный завтрак.

После чаепития мы пересели на кресла у окна.

— Я постараюсь тебе сейчас все объяснить, — хозяйка враз посерьезнела, — я по твоему поведению поняла, что Екатерина Сергеевна (я дернулась услышав имя моей матери) не потрудилась объяснить тебе, что происходит. Я права?

Я кивнула головой и опустила глаза, чтоб не увидели заигравшие слезы.

— Мне нужна была компаньонка, — продолжила Анна Леопольдовна, — мои требования я озвучила и мне посоветовали тебя. Я конечно была уверенна, что вы с мамой сами все обсудили, но увидев вчера твою реакцию, поняла, что это было решение только твоей мамы. Твоего мнения спросить, видимо, она не посчитала нужным. Ладно, девочка, прими эту ситуацию и не осуждай ее. Думаю, что со временем ты сможешь простить. А сейчас мы с тобой совершим прогулку по дому, со всеми познакомимся. А потом ты наведешь порядок в своей комнате, разложишь свои вещи. Определишься, что тебе может еще понадобиться. Мы пообедаем. Затем будет послеобеденная прогулка, я тебе покажу сад и округу. А уже ближе к вечеру я тебя посвящу в твои обязанности. Такое расписание на сегодня тебя устраивает?

Я кивнула и подняв глаза посмотрела на свою новоиспеченную компаньонку.

Она встала и поманила меня за собой. Мы обошли весь дом. Побывали на кухне, там работали три человека. Кухарка – молодая румяная женщина, когда мы вошли, сложила руки на фартуке и приветливо улыбнулась. Молодая девушка, в сером платье, которая уносила тарелки со стола, та самая Марта. Опасливо покосилась на хозяйку, на меня глянула мельком исподлобья и опустила глаза. И молодой парнишка, как оказалось – сын кухарки. Он помогал матери и иногда исполнял небольшие поручения дворецкого. Он с любопытством смотрел на меня. А когда мы уже уходили подмигнул мне.

Мы обошли весь дом. Он оказался большим. Были в комнатах прислуги, даже в гости к дворецкому зашли. Он предложил нам чаю, позволил мне оглядеть новомодную радиолу. Примерно такую моему папе подарил заморский офицер. Мы даже пластинки на нем слушали, папа часто приобретал их. Последнюю, которую он купил была с голосом великого тенора. И слушали мы ее собираясь в спешке. Он потом очень жалел, что не мог ее увезти с собой. Эта, у дворецкого, тоже была красного дерева, но без инкрустаций из слоновой кости. А так, почти, как наша. Я стояла ее рассматривала и украдкой вытирала слезы.

Познакомилась я с двумя горничными хозяйки. В разговоре, она мне пообещала тоже взять помощницу. Я отнекивалась и рассказывала, что уже почти все сама умею. Но Анна Леопольдовна пресекла меня и резюмировала, что ей нужна свободная компаньонка, а не спешащая полы помыть прежде чем выполнять поручение. Резонно. Она хозяйка, ей видней.

Прогулка по дому и знакомства заняли у нас изрядное время, но к обеду мы управились. Я уже чувствовала себя лучше и отправилась наводить у себя в комнате порядок. И переодеться к обеду. При свете дня комната оказалась просторней, чем показалась мне ночью. Было большое окно, шторы распахнуты. Рядом с кроватью стояла ширма и вешалки для смены платьев. Мои вещи были заботливо выложены стопочками на кровати. Я аккуратно убрала их в комод и небольшой шкафчик. Выбрала платье подходящее для обеда и переоделась. Синее с белыми манжетами и воротничком маман всегда хвалила. Говорила, что это единственное платье из ныне модных, которое не стыдно в люди одеть. У большого зеркала, присев на пуфике, я расчесала свои волосы и попыталась убрать их в прическу. Мои пушистые и не послушные волосы все упрямились. Пришлось просто связать своей лентой, да так и оставить. Надо подумать, что мне необходимо приобрести. Думаю, что можно попросить еще пару лент для волос, шпильки и заколки. Надеюсь в такой малости мне не откажут. А еще я не нашла своей щетки и зубного порошка. Тоже, надо будет попросить.

Стук в дверь отвлек меня от раздумий. И я пошла в столовую к обеду. Пока я шла по коридору и спускалась по лестнице, поймала себя на мысли, что я как то быстро привыкаю к новым условиям. Так я и забуду прежнюю жизнь. Пускай. Меня выкинули из той жизни. И мне ее надо выкинуть из сердца.

В столовую вошла новая Софи.

— Деточка, Софочка, — махнув рукой и указывая на место рядом с собой почти пропела Анна Леопольдовна, — в этом платье ты прямо, как курсистка. Надо будет в следующий мой выходной день, а значит и твой, выбраться к модистке и пошить тебе пару – тройку новых платьев. А то, не дай бог, в свете скажут, что у баронессы ученица появилась. Уж больно ты, в этом платье, создаешь такое впечатление. Ладно, не тушуйся. Платье то миленькое. Наверное маман твоя выбирала?

Я только кивнула головой.

— Ладно, не переживай, теперь все будет по-новому, — она мне улыбнулась и махнула подавая сигнал. Марта сначала наполнила вкусно пахнущим супом тарелку хозяйки, потом мою. Я привычно уложила салфетку себе на колени. И вдруг почувствовала буравящий взгляд. Марта быстро опустила глаза и вышла из столовой шурша платьем.

Обедали мы в полной тишине, если не считать стук приборов и тиканье больших напольных часов.

После второго блюда, хозяйка распорядилась кофе подавать попозже. А мы в это время вышли в сад через огромные окна столовой. Они оказались стеклянными дверьми.

Вокруг было тихо, день выдался солнечный и мы с удовольствием прогулялись. Обошли дом вокруг и дошли до забора. Весна еще только вступала в свои права и вокруг было еще сыро и грязновато. Но воздух уже пах свежестью и теплом. Сад вокруг дома был обыкновенным. Но, думаю, что позже, когда все зацветет он покажет себя во всей красе.

Возле забора, у самой земли, мы заметили возню. Подошли ближе, оказалось, что черный кот мучает, что то маленькое. Я сорвалась, подбежала и отняла. Кот сначала уставился на меня своими желтыми глазами, а потом кинулся отнимать. Я отпихивая его ногой, пыталась рассмотреть, что это мне удалось у него отбить. Сначала мне показалось, что это черная тряпочка, еще мелькнула мысль: «может я зря отнимала, кот просто игрался с куском ткани?». Анна Леопольдовна еле-еле его отогнала. Мы стали разглядывать кого же я спасла из когтей черного охотника. Когда разглядели эту помятую, черную массу, оказалось, что это маленький птенец. Перья были местами выдраны, один глаз не открывался, куцее крылышко висело безжизненно. Я прижала к себе это несчастное созданье и чуть было не разревелась.

— Ну, что ты, не переживай девочка, — хозяйка стала меня утешать, — думаю, ты его выходишь. Еще совсем малыш, видно из гнезда вывалился. Пойдем домой его отнесем, подумаем, как ему помочь.

И мы медленно, я стараясь его не растрясти, пошли обратно к дому. Кот бежал за нами и все мяукал.

— Вот ведь, упорный какой, — толи восхищенно, толи осуждающе проворчала Анна Леопольдовна.

Я бегом взбежала по лестнице в свою комнату. В комоде отыскала небольшое полотенце и завернула несчастного в нее.

Стою посреди комнаты, в руках держу еле дышащий сверток и пытаюсь найти место для него. Положить на подоконник? Там света много, но высоко, а вдруг упадет. На комод? Тоже высоко. На кровать? А вдруг сама нечаянно придавлю?

От раздумий меня отвлек робкий стук в дверь.

Открыв дверь я увидела парнишку с кухни. Он приветливо улыбнулся и протараторил:

— Хозяйка велела принести вам коробку и осмотреть больного, — и выжидательно застыл на пороге прижимая к животу небольшую картонную коробку.

— Ой, проходите, — чуть замешкав я пригласила его в комнату.

Он немного потоптался на пороге и смешно мотнув головой решительно прошел в комнату.

— Осматривать лучше на подоконнике? — спросила я его подбородком указывая на окно.

Он посмотрел, утвердительно кивнул. Подошел к окну и поставил коробку. Я в нее опустила полотенце с завернутым в него комочком.

— У нас с мамочкой дома есть куры и частенько оставляем цыплят, — принялся объяснять парнишка, при этом аккуратно развернув полотенце осматривал комочек.

Я отметила про себя, как мило он называет свою маму. Сердце мое защемило.

— Так вот, за ними пригляд нужен, то кошка соседская позарится, то коршун налетит, — продолжил он осторожно ощупывая пальцами истерзанное тельце, — а у меня получалось выходить. Мамочка говорит, что это мой дар.

Он продолжал осмотр, как заправский доктор. И я чтоб не мешать отошла и уселась на край кровати. И стала вспоминать, как зовут парнишку. Нас же знакомили. Вроде бы. Хотя имени его не назвали, просто представили: «сын кухарки». И вообще из всех присутствующих в доме я знаю по именам: хозяйку, дворецкого Эванса (и то он сам представился), Марту — помощницу на кухне. И все. Думаю, что со временем мы все познакомимся ближе. Мне же здесь теперь жить. И тут такая грусть навалилась. Еще немного и слезы предательски полились бы рекой.

— Я сейчас схожу принесу палочку и бинт, надо ему сломанное крыло зафиксировать, — голос парнишки отвлек меня и моментально собравшись я избежала позорной истерики.

Он выбежал оставив дверь на распашку. Я подошла к коробочке на подоконнике и посмотрела на лежащего внутри птенца. Выглядел он ужасно. Лежал без движения, головой уткнувшись в полотенце. Я немного приподняла голову пальцем. Его закрытый серой пленкой единственный глаз едва-едва подрагивал. На месте второго было кровавое месиво. Все его тело пробивала мелкая дрожь.

Сзади вихрем взметнулся воздух и рядом со мной снова оказался парнишка. Я аккуратно отпустила голову птицы.

— Вы, сможете мне помочь? — спросил он занятый раскладыванием бинтов, палочек, скляночек на подоконнике.

Я согласно кивнула, внутренне собираясь и, как бы между прочем сказала:

— Меня зовут София, а Вас?

Он развернулся ко мне, удивление плескалось в его глазах. Немного замешкавшись, словно решая что то внутри себя он произнес:

— Люсьен, мадмуазель Софи, — тихо сказал он и наклонился к птенцу.

Я поняла, что так он сразу воздвиг между нами невидимую стену.

Дальше было не до размышлений. Люсьен оказался очень подкованным в деле помощи такого рода больным. Висящее крыло было аккуратно зафиксировано. Зияющая рана на месте глаза обработана, и даже наложено пару швов. Места на теле, где были вырваны перья и виднелись царапины, были густо смазаны, какой то темной и вонючей мазью. Я только успевала подавать нужное, да переворачивать птенчика.

— Ну, вот и все, — сказал он, выпрямился, потянулся, собрал обрезки, пузырек с мазью, — возьмите на кухне небольшую плошку, налейте воды и поставьте рядом. Воду ежедневно меняйте. А дальше все зависит от Бога. Все мы в его руках. Кстати о руках, помойте свои руки тщательней.

Я попыталась поблагодарить, но он устало махнул рукой и вышел. Закрыв дверь за собой.

Я еще немного посмотрела на несчастный комочек и пошла выполнять задания: сначала вымыть руки, затем найти плошку. Дверь закрыла плотно.

На кухне кухарка выдала мне невысокую мисочку с отколотым краешком. Я в нее налила воды и поставила в коробочке рядом с птенчиком.

Эванс пришел пригласить меня на кофе и поинтересовался, как там дела. Я показала коробочку, похвалила Люсьена. Он с любопытством осмотрел забинтованного птенца и уверил меня, что теперь он пойдет на поправку.

За столом у нас с Анной Леопольдовной только и было разговору о бедном птенчике. Она рассказала, что распорядилась покормить кота, чтоб не искал добычу. А еще распорядилась следить и закрывать дверь кухни. Обычно, кот не имел привычки гулять по дому. Но следить за ним и ни куда не впускать было велено всем.

Вечером, после вкусного ужина у нас с хозяйкой (и я ее так стала называть, следуя принятой в доме традиции) состоялся обстоятельный разговор. Мне были поставлены четкие условия работы. Но, честно говоря, я слушать-то слушала, кивать-то кивала, но совершенно ни чего не поняла. Уяснила только одно: у меня будет выходной. Самый первый мы проведем вместе посещая магазины и ателье, для составления моего нового гардероба. А вот остальные я могу проводить так, как мне вздумается. С этой, новой для меня, мыслью я легла спать. И прежде чем уснула пыталась представить себе — как это свой собственный выходной, еще и самой его проводить. Моей фантазии хватило только на то, что бы поехать на Елисейские поля и одной пройтись там. С такими мыслями я и уснула.

Во сне я гуляла по длинным узким улочкам, поднималась по широким высоким ступенькам, проходила мимо журчащих фонтанов. И только голос матери раздавался откуда-то сверху: «София, не семени ногами. София, не сутулься. София, не мямли. София, не позорь меня.»

Утром я первым делом заглянула в коробку. Птенчик сидел уже на своих лапках. Весь взъерошенный, единственный глазик закрыт сероватым веком. В плошке воды осталось на донышке. Я сбегала умыться и заодно наполнила плошку свежей водой. Глянула на часы и шустро стала собираться на завтрак. Так долго спать мне раньше не позволялось. Так. Все. Хватит вспоминать. Как было раньше. Мне сегодня на работу. Сегодня мой первый рабочий день. И меня вдруг охватила такая паника. А вдруг я не справлюсь. Окажусь неумехой и меня снова станут называть «криворукой». Уф. Надо успокоиться. Я мельком глянула на себя в зеркало и вышла в коридор спеша в столовую. Стала спускаться по лестнице, как вспомнила, что хозяйка попросила выйти утром с распущенными волосами. Она хотела оценить мой внешний вид без, каких либо сдерживающих лент. Да, точно. Какая я вчера вечером была не внимательная. Хорошо, что вспомнила. И я круто развернувшись на лестнице, бросилась обратно в комнату.

Возле моей двери стояла Марта и явно ее закрывала за собой. Я увидела мелькнувший испуг в ее глазах, прежде чем она развернулась и ушла по коридору дальше. Я, почуяв недоброе, ворвалась в комнату. Кот уже собирался запрыгнуть на подоконник. Я с криком метнулась к окну. Напугала кота и шуганула его из комнаты. Покрутилась вокруг. А потом взяла полотенце, обвязала вокруг талии, висящие концы связала и заправила за образовавшийся пояс. Получился кармашек на животе. Туда я посадила птенчика. И не подходя к зеркалу развязала ленту и скрутив ее бросила на кровать. Раз хотят меня видеть с распущенными волосами, пускай видят всю серьезность ситуации. Я вижу себя эдаким пушистым одуванчиком. В импровизированном кармашке зашевелились и я, чуть поддерживая его ладонью снизу медленно пошла в столовую. Дверь плотно прикрыла.

Извинилась перед хозяйкой за опоздание и подошла к столу. Сегодня на завтрак была овсяная каша. Садилась я слишком аккуратно, чем вызвала море вопросов. Я пожала плечами и сказала, что вернувшись нашла кота в комнате. Ни чего лучше не придумала, как взять птенца с собой. И показала кармашек. Анна Леопольдовна, пожурила кота и позволила усадить птенца на стол, на свободное место, чтоб не задохнулся в кармашке. После чая, вызвала кухарку и поручила птенца ее сыну.

— Пока мы с Софьюшкой будем на работе, отвечает головой, — строго сказала хозяйка.

Кухарка улыбнулась и расхваливая сына забрала малыша.

Я проводила ее взглядом и вздохнула. Хозяйка вставая из-за стола покачала головой. Отправила меня переодеваться. Старалась я быстро. Но пока одевалась вспомнила, как я точно так же одевалась, когда маман привезла меня сюда. И слезы остановить я не сумела.

У двери меня ждала хозяйка, одета она была в модный дорожный костюм, короткие ботиночки, шляпку с вуалеткой. В руках она держала перчатки и сумочку. Увидев мои красные заплаканные глаза погладила по руке и сочувственно покачала головой. Усадила меня вперед, рядом с водителем и посоветовала следить за его действиями и за дорогой. Уверила меня, что это помогает от укачивания. Так было непривычно сидеть на переднем сидении. Мне даже подумать об этом возбранялось. Водителя я узнала тоже. Именно он вез меня с маман сюда. Он назвался Пьером и очень интересно рассказывал об автомобиле. Автомобиль был хорош и ценился водителями, и даже название имел высокое: «Европейский автомобильный король». Это был первый массовый автомобиль, выпущенный в Европе. Мощность его была 18 лошадиных сил (что бы это ни означало) и выдавал он максимальную скорость 65 километров в час. Не знаю зачем, но цифры я запомнила. И даже показал мне, прокатив на максимальной скорости по ровной дороге. Ух, аж дух захватило. Мне безумно понравилось. Еще похвастался, что у этого автомобиля электрическое освещение! Не то, что у его предыдущего автомобиля «Зебры». И комплект запасных колес. А я вспомнила жуткую сплетню, еще при жизни в России, я тогда была еще ребенком, но помню мамино возмущение: «Княгиня! Леди высшего света! И опуститься до мужицкого дела! За руль этой железной банки на колесах! Ужас!». Маман долго потом презрительно фыркала, когда упоминалась фамилия этой княгини. А потом уже, много позже, папа рассказал мне о «возмутительной выходке» княгини – участии в автопробеге из Санкт-Петербурга в Киев, самолично за рулем.

Пьер пообещал, что с разрешения хозяйки, в мой выходной покажет мне, как водить автомобиль. Анна Леопольдовна довольная согласилась и разрешила. От счастья я аж забыла, как дышать. Было так интересно, что я даже не заметила, как мы уже приехали. «Салон мадам Сивиллы» гласила вывеска над высокими прозрачными дверьми. Дома были все одинаковыми и почти приросли друг к другу. Рядом соседствовала «Лавка женских мелочей», с другой стороны «Ювелиры, кольца и ожерелья». Анна Леопольдовна вышла из машины, подошла к дверям и открыла их ключом. Я следом за ней.

Мы зашли в полутемное помещение. Звякнул дверной колокольчик. Пахло очень странно. Хозяйка уверенно прошла дальше. Раздался щелчок и стало светло. Большая люстра на потолке, довольно-таки изящная, освещала странную маленькую комнату. Таких я не встречала. Рядом с дверью находилась стойка, как в магазинах, на ней стоял кассовый аппарат. Дальше стол. На нем обычная чернильница, карандаш, перья, блокнот и странная черная коробка с рычажками. У стены, прямо за столом, шкаф. В нем удивительные предметы. За шкафом, почти у самого угла дверь. А самое чудное: это были стены. Черные с причудливыми надписями и рисунками.

Анна Леопольдовна стояла и внимательно смотрела на меня. Когда я наконец-то обратила на нее внимание она сказала:

— Вот, тут ты и будешь работать, — указывая рукой на стол, — будешь вести записи, которые я тебе буду диктовать. Потом, со временем разберешься и научишься сама все записывать. В столе, в выдвижном ящике журнал посетителей. Сегодня первая посетительница только в час дня, поэтому я смогу тебе показать все. Пойдем.

И поманила меня. Открыла дверь в соседнюю комнату. Там было совсем темно. Хозяйка дернула, что то на стене и тут тоже загорелся свет. Эта комната оказалась больше. Но была еще странней. По середине стоял круглый стол накрытый черной скатертью. С двух сторон от него, прямо друг напротив друга два высоких кресла. На противоположной стене от края до края висели черные портьеры. Окон в этой комнате не было. Стены тоже черные, только рисунков меньше. Зато их много было прямо на полу. Больше в комнате ничего не было.

Хозяйка поманила меня дальше. За портьерами оказалась еще одна дверь, а за ней обыкновенная маленькая кухонка, дальше коридор с двумя дверьми. С одной стороны дверь вела в уборную, а с другой стороны оказался выход прямо на улицу.

Мы вышли во двор. После темноты помещений на улице было ослепительно светло. Анна Леопольдовна при свете дня показала мне крюк, которым открывалась эта дверь. И секрет запора для открывания этой двери с наружи. Сказала, что это мне пригодится. Я раза три потренировалась открывать ее и мы вернулись обратно.

На кухне меня научили заправлять примус и пользоваться им. У меня не сразу, но получилось и мы поставили чайник. Показала шкафчики с посудой, кофе, чаем.

— В начале нашей улицы находится милая кафешка. Будешь по утрам покупать там круассаны, или пирожные. Я заранее буду тебе говорить. Там же и кофе молотый будешь покупать. Варить кофе я тебя научу. Думаю, со временем, ты разберешься и сама будешь решать, когда надо кофе сварить и пирожные купить. Сегодня сходи и купи круассаны. А я пока послежу за чайником. Деньги возьми в кассе.

Я кивнула. У меня голова закружилась от счастья. Я, сама, пойду покупать. Вот это да. Даже мечтать о таком не могла.

Анна Леопольдовна смотрела на меня и улыбалась.

— Выйдешь на улицу и налево, — сказала она и подтолкнула меня к выходу. Я прошла сквозь странную комнату, приемную (так ее захотелось назвать) и вышла на улицу. За спиной весело звякнул колокольчик.

Улица была приветлива. И пуста. Я шла по ней и любовалась собой в отражение витрин. Дошла до вынесенных на улицу маленьких столиков. Высокий молодой человек в длинном коричневом фартуке выносил на улицу и ставил к столикам стулья. Официант решила я. Подошла ближе и он опустив стулья внимательно на меня посмотрел. Я прошла мимо и подошла к двери кафе.

— Доброе утро, милая барышня! – поздоровался молодой человек, — вы к нам?

Я кивнула и он подбежал ко мне и распахнул передо мной дверь.

— Милости просим, — вежливо улыбаясь пригласил меня внутрь.

Там было светло, пахло свежеиспеченными булочками и кофе. Несколько столиков стояло в помещении. Официант быстрым шагом прошел к стойке.

— Мадмуазель, у нас готово все будет минут через двадцать, — предупредил он.

— А так вкусно пахнет, — вдохнула я вкусный запах витающий вокруг.

— Это только мадам Сивилле, — она у нас постоянный клиент и мы ей заказ заранее делаем. Я специально прихожу раньше, чтоб приготовить ее заказ.

— Так она меня и прислала забрать свой заказ, — сообразила я, — я ее помощница.

— Ух, ты, здорово, — он прямо засиял, как начищенный таз, — она классная. Она жене моего хозяина нагадала детишек. А то они мучились. А сейчас нянчат двух пацанят. Вот хозяин и велел ей всегда помогать и готовить с утра ее заказы самыми первыми.

— Интересно. – только и смогла я сказать.

— Меня зовут Жак, — чуть с поклоном представился он укладывая в бумажный пакет вкусно пахнущие булочки, — а вас, мадмуазель?

— А я София, — улыбнулась я ему.

— Вот и здорово, теперь ко мне будет приходить мадмуазель Софи, — почти пропел Жак.

И вручил мне пакет. Я поблагодарила, расплатилась и пошла в обратный путь. В аптеке напротив открывал окна пожилой мужчина в белом медицинском халате. Я ему улыбнулась и помахала рукой. Он приветливо ответил тем же, хотя и явно удивился.

В нашем салоне тоже витал приятный запах кофе. Я прошла на кухню. В странной комнате произошли изменения. На столе, прямо по середине стоял шар. Такой большой. Я из любопытства подошла к нему. Простой. Стеклянный. Прозрачный.

— Софи, кофе сейчас остынет, — голос хозяйки оторвал меня от созерцания.

И я поспешила к ней. Она сидела за маленьким столиком, перед ней стояла небольшая чашка и еще одна стояла у пустого стула. Я уселась на него и достала из пакета круассаны. Они пахли божественно. Мы молча, с удовольствием пили кофе и ели круассаны. И я поймала себя за мыслью, что мне все равно ем я их аккуратно или нет, вся я в крошках или нет. Мне просто вкусно. И совершенно не хочется следить за собой.

Анна Леопольдовна усмехнулась.

— С Жаком познакомилась? – вдруг неожиданно хозяйка прервала молчание

И я вдруг вспомнила о разговоре с официантом.

— А можно спросить? – я аж вздрогнула от своей смелости.

— Ну, конечно можно, — улыбнулась Анна Леопольдовна, — иначе, как ты сможешь получать знания, если не станешь спрашивать? Я разрешаю тебе задавать мне вопросы, как только они у тебя ко мне возникают.

Я задумалась. Интересная мысль. Раньше я могла задать вопрос, только если позволяла мне маман.

— А вы правда помогли хозяину кафе?

— А, Жак уже оповестил, — расхохоталась хозяйка, — можно сказать и так, помогла. Просто увидела в чем проблема и подсказала, как им быть. Я думаю, что ты сама все увидишь и поймешь. Давай так: ты сегодня мне помогаешь, выполняешь свою работу, а вечером мы с тобой дома все обсуждаем и я честно отвечу на все твои вопросы. А их, я думаю, будет к вечеру не мало. Так, кофе попили, надо вымыть посуду, вытереть ее насухо. Подготовить примус. Я пойду, пока своими делами займусь. Освободишься, подойдешь ко мне я дальше задания дам.

Я взяла чашки со стола и развернулась к тазику с водой. Аккуратно вымыла чашки, вытерла и на полку в буфет поставила. Заправила примус. Смахнула крошки со стола. И пошла к хозяйке. Та в это время уже переоделась в странную одежду. Широкое, яркое платье. Я таких никогда не видела. В руках у нее была колода карт.

— Все? — спросила она увидев меня застывшей на пороге, — молодец, быстро справилась.

Похвала была так неожиданна, что я почувствовала, как покраснела до корней волос.

— Пойдем, я тебе покажу и объясню твои функции, — она прошла в приемную, я за ней.

Дальше она показала и объяснила, как вести запись клиенток, а в основном у нас будут клиенты – женщины, предупредила меня хозяйка. Велено было при других людях и клиентках называть ее «мадам Сивилла». Еще показала секретную машинку. Именно она стояла у меня на столе. Ею пользоваться она обещала меня научить, когда я стану готова. Я не знаю, что это означает, но подумала, что буду стараться. Очень мне хочется работать с Анной Леопольдовной и быть ей полезной.

До первой клиентки мы много успели. Зажгли странные палочки окуривать комнату обрядов (так ее назвала хозяйка). Палочки не горели, как свечи, а тихо тлели испуская дым и странный запах. Ароматические палочки, прямо из Индии. Я такие не видела никогда. И даже намыла полы. За полчаса до приема хозяйка закрылась в комнате со столом и шаром, и велела ее не беспокоить. «Я настраиваюсь» — объяснила она мне. Что это означало я не знала. За пять минут до часа раздался звонок на двери. И к нам зашла высокая женщина, кутающаяся в меховое манто, с густой вуалью. Я (как было заранее оговорено) подбежала к мадам и помогла ей снять манто. Аккуратно повесила его. Предложила кофе. Но женщина отказалась (как и предполагала хозяйка). И я постучала в соседнюю дверь, открыла ее и (заранее отрепетировано) произнесла:

— Мадам Сивилла ждет вас.

Женщина прошла в комнату. И я вернулась на свое место. Сидела и скучала. Пока не выйдет клиентка мне отлучаться нельзя. Я уже думала, что ни чего случиться не может, как снова (неожиданно) раздался звонок. И к нам зашла еще одна женщина. Она удивленно разглядывала приемную, стены. Увидела меня и кинулась ко мне. На ее счет мне ни каких указаний не давали. И я молча сидела и смотрела на нее. Она встала рядом со столом и смотрела на меня. Потом затараторила:

— Мне очень срочно нужна мадам Сивилла, очень-очень срочно. Она принимает?

Я опешила, а потом вдруг поняла, что это и есть «потенциальная» клиентка. Именно так их называла хозяйка и давала мне наставления, как с ними быть. И я, совершенно серьезно кивнула, достала журнал из ящика стола и раскрыла на странице с закладкой. На полях стояла сегодняшняя дата, по часам был лист расчерчен. Из него выходило, что записанная клиентка на час (та, которая в комнате обрядов с хозяйкой) и следующая записана на пять вечера.

— Вы на какой день хотите записаться к мадам Сивилле? – деловито спросила я ее.

— Я сегодня хочу, мне сегодня надо, мне срочно, — взвизгнув зачастила она.

Я подняла голову на нее посмотреть и увидела, сквозь вуаль, бешенный блеск глаз.

— Вам надо выпить успокаивающего чаю, — сказала я стараясь улыбаться, как можно приветливее и стала приподниматься. В шкафу стояли приготовленные в разных термосах чай и кофе. Кофе для дамы в манто (если бы она пожелала вдруг). А чай был приготовлен для меня, если я вдруг захотела бы. Чашки для гостей стояли там же. Я налила в чашку чаю и преподнесла клиентке. Усадила ее за маленький столик для ожидания и села рядом. Я вдруг поняла, что женщину надо обязательно успокоить.

Когда из комнаты обрядов вышли клиентка и моя хозяйка они увидели нас сидящих и мило болтающих. Анна Леопольдовна моментально все поняла. Она тихо выпроводила свою клиентку и подошла к нам. Я, как положено представила:

— Мадам Сивилла. А это, мадмуазель Джули. Она пришла к вам записаться. У нее срочное дело. Ее молодой человек пропал. Писал, что едет с войны и должен был приехать, а его все нету. И сердце ей подсказывает, что что то случилось плохое.

Хозяйка вздохнула, взглянула на нее и поманила за собой.

Они зашли в комнату обрядов.

Вышла она быстрей, чем предыдущая клиентка.

Подошла ко мне и объявила, что ей мадам Сивилла очень помогла и сказала, что за обряд надо заплатить. Она дала мне деньги, я записала в блокнот, выдала ей сдачу. И она ушла.

Немного посидела, подождала и не дождавшись поспешила в комнату обрядов.

Хозяйка сидела в кресле бледная с закрытыми глазами.

— Что случилось? — я подбежала и не знала, что делать.

— Принеси мне кофе и булочку, — шепотом сказала она.

Я снова вернулась в приемную схватила полный термос, кружку. Бегом вернулась обратно. Поставила перед хозяйкой чашку. Налила из термоса кофе. Сбегала на кухню за булочкой. Положила ее перед ней. Села в кресло напротив. Что же делать в таких ситуациях? Как себя вести? Как помочь? Мне ни каких указаний на этот счет не поступало. Может надо вызвать врача? Или обратиться за помощью к тому пожилому человеку из аптеки? И только я было приняла решение бежать за помощью, как раздался шепот:

— Не переживай девочка, — Анна Леопольдовна взяла кружку и булочку.

Откусила кусок и запила из кружки. Совершенно не открывая глаз. Еще немного посидела не двигаясь. Но потом, еще после пары кусочков, она глаза открыла. Посмотрела на меня сочувственно.

— Софи, — начала она вздохнув, — я должна была тебя предупредить, но увы, побоялась, что ты тогда откажешься мне помогать. Я так надеялась, что ты поработаешь пару дней. Тебе понравится. И только после этого я собиралась полностью тебе все рассказать. И это тоже.

— Что — это?

— Что я занимаюсь гаданиями и предсказаниями. Я ясновидящая.

— Это я поняла.

— Я редко принимаю подряд несколько клиентов. Потому, что мне это очень тяжело. Отнимает очень много сил. Вот, как сейчас. Для того, что бы восстановиться мне нужна подпитка. Сейчас кофе и булочка немного мне помогли, но все силы мне не вернули. Я чуть позже тебе все расскажу. Сейчас оставь меня пожалуйста.

Я посидела, решая, точно ли можно ее оставить одну. А потом подумала, да кто я такая спорить с пожилой женщиной, которая прожила вдвое (а то и в трое) больше меня. Да еще ясновидящая.

И я послушно ушла на кухню. Сварить еще кофе и чай в опустевшие термосы. Остаток чая я допила сама. Пока разогревался чайник на примусе я старалась не думать. Машинально протерла стол, вымыла термосы. Заново заварила кофе.

Через час она заглянула ко мне. Попросила помочь подготовить комнату для следующей посетительницы.

Я безропотно пошла следом за ней намереваясь выполнять простые манипуляции: протереть стол, помыть полы. Но оказалось все гораздо сложней и интересней.

Сначала я, как и предполагала, убрала все со стола. Только было открыла рот спросить где взять ведро с тряпкой, как хозяйка меня огорошила предложением взять мел в руки. И вместо того, чтоб помыть пол, наоборот его испачкать.

— Мне наклоняться тяжело, — оправдывалась Анна Леопольдовна, — голова кружится. А без этого ауру в комнате не почистишь. Так и висит тут ком ее тяжелого присутствия.

Для меня слова «аура», да еще и «ком ее присутствия» были полной абракадаброй.

Но я послушно чертила мелом на полу значки, которые мне показывала ясновидящая в местах, которые она указывала мыском своих туфель. Получалось у меня не сразу и не все. Первый знак был простым, на первый взгляд: устремленная вверх продолговатая запятая. Но я с ней промучилась не меньше получаса. То короткий хвост, то не тот изгиб, то нажим слабый. Видя мои мучения и неумение действовать по устному описанию, Анна Леопольдовна, хлопнув себя по лбу, вышла в приемную и оттуда вернулась с тоненькой книжицей. Она была сильно потрепанная, видно, что ею пользовались часто. И открыв нужную страницу показала мне весь рисунок, который должны были образовывать значки на полу. Я стараясь разглядеть каждый значок и уловить его долго всматривалась. Дальше дело пошло получше. С третьего раза мое творение было похоже на знак из книжки. Так, вооруженная мелом, книжкой и мокрой тряпицей я смогла изобразить почти точь-в-точь рисунок. Анна Леопольдовна осмотрела и похвалила меня за старания. Мне было очень приятно. Она зажгла свечку и прошлась по всей комнате, что то бормоча себе под нос.

Колокольчик на двери звякнул и я не выпуская из рук книжки, и мела с тряпкой побежала в приемную. Мы как раз успели все к приходу посетительницы.

Та оказалась полной дамой с седыми буклями под модной шляпкой. Дама скептически оглядела меня и кивнув своим мыслям, благосклонно позволила снять дорожную накидку. Под накидкой оказалось не ко времени одетое платье. Такие платья надевают на званый вечер, прием, в конце концов просто на вечерний променад. Но, никак не на прием к ясновидящей. И украшения, их явно был перебор. Перчатки, доходящие почти до покатых, округлых плеч, были унизаны перстнями. «Она боится расстаться со своими сокровищами», — мелькнуло у меня в голове. И я приглашающим жестом показала, что ее уже ждут.

За окном медленно надвигалась тень на нашу витрину, явно стараясь заглотить нас целиком. Я вдруг ощутила, что мне нравится тут. Поддаваясь внезапному порыву и, что уж скрывать, любопытству я стала внимательней осматривать свое место работы. Прошлась до шкафа, отмечая стоящие на полках атрибуты: лежащие в коробочках рассортированные по цветам свечи, странного вида тоненькие палочки с утолщениями. Необыкновенные статуэтки, в ярких обложках книги. Небольшие бутылочки с непонятными названиями. Кубки железные, деревянные. Пара круглых железных мисок с пестиками внутри. Маленький пучок связанных вместе трав. И стоящие в узком, тонком стеклянном стакане перья.

Я подслушивать совершенно не собиралась, но дверь была приоткрыта и голос хоть и был тихий, но слова были произнесены ясно и четко:

— Вы обязаны мне помочь, вы должны, — в тихом голосе посетительницы звучали истеричные нотки, — если вы мне не поможете, я вас ославлю на всю Францию.

— Вы понимаете, что это опасно? — голос хозяйки звучал строго, — вы возьмете на себя такой грех?

— Я все понимаю! Я готова! Вы должны мне помочь!

Я опомнившись, что стою и подслушиваю, как какая-нибудь нечистоплотная горничная, тихо сбежала обратно на свое место. Мысленно ругая себя на чем свет стоит. Давая себе зарок, ни когда не подходить к двери, когда там посетители. «Девушка твоего положения не смеет так поступать», — тут же возник грозный голос маман в моей голове.

Так и просидела на своем месте, боясь пошевелиться до выхода посетительницы. Подала ей накидку и пока она ее надевала коснулась меня своим плечом.

Мне показалось, что вокруг меня закружился вихрь. Лицо обдало холодной волной и чуть не сбило с ног резким порывом. Секунды две и все пропало. Я только качнулась. Дама кивнула головой, поблагодарила и вышла. Только колокольчик звякнул. Я оглянулась, посмотреть откуда в помещении мог возникнуть такой странный ветер, но вокруг было тихо. И только хозяйка стояла в дверях и странно на меня смотрела.

— Вы это видели? — спросила я у нее.

— Что я должна была увидеть? — еле слышно переспросила она у меня.

— Ну, этот вихрь, — пыталась я сформулировать свои ощущения.

— Тебе показалось, — уже громче сказала она и махнув рукой, как бы пресекая дальнейшие мои расспросы продолжила, — давай собираться домой пора. Я устала.

И мы с ней вместе протерли полы, помыли и вытерли посуду. Она показала, как правильно убирать и закрывать в шкафу инвентарь для гадания. И заменять скатерть. Оказалось, что каждый день надо скатерть убирать, а на следующий стелить новую. Из большого бумажного пакета она достала новую и мы постелили.

— А с этой что делать? — спросила я указывая на скомканную, черную тряпку.

— Эту надо сжечь, — пожав плечами сказала хозяйка и подхватив ее в руки повела меня на задний двор.

Там в углу притаившись стоял большой железный ящик. В него то мы и загрузили бывшую скатерть. Анна Леопольдовна вынула из кармана небольшой коробок спичек, чиркнула, немного подождала, пока пламя разгорелась и отправила ее следом за скатертью. Секунду ни чего не происходило, затем ярко вспыхнуло. А потом языки алого пламени жадно слизали тонкую ткань. Я бы стояла и любовалась действием огня еще долго, но меня тронули за локоть и вручив спички указали на открытую дверь.

Закрывая за собой и выключая везде свет мы двинулись к выходу. На улице нас уже поджидал Пьер. Салон хозяйка закрыла на ключ, мы сели в машину и покатили обратно.

Столько произошло всего, странного. В моей голове крутилась куча вопросов. Но место было неподходящее и хозяйка явно дремала на широком сидении. Да и привычка, что на мои вопросы редко следуют ответы, заставляла меня молча ехать рядом с Пьером.

Когда подъехали к дому я словно очнулась ото сна. Пьер помог хозяйке выйти из машины. Я с легкостью выскочила и спросив разрешения побежала проведывать бедного птенчика.

Добежала до своей комнаты и перед закрытой дверью увидела сидящего кота.

— Ах, ты наглая морда, брысь! – топнув на него ногой прогнала его.

Открыла дверь и бегом добралась до окна. Коробка пуста. На глаза навернулись слезы. Не уберегла. Маленького. Несчастного.

— Мадмуазель Софи, — услышала я сзади застенчивый голос.

Люсьен стоял позади меня и улыбался. У него на плече сидел нахохлившись птенчик.

— Ой, он жив, — не сдержавшись воскликнула я, — а я перепугалась, что дурацкий кот его съел. Спасибо, Люсьен!

Птенчик, услышав мой голос, чуть выпрямился на своих лапках и тихо пискнул.

— Он вас узнал, — Люсьен аккуратно пересадил его на ладошку и протянул мне, — а кот не противный, кот обыкновенный, у него просто отняли еду. У них, у кошек, это вполне естественно охотиться на птичек.

— Спасибо, — еще раз я поблагодарила парнишку, принимая птенчика.

— Вы только не оставляйте его, — предостерег он меня, — кот будет постоянно стараться до него добраться.

Раздался стук в открытую дверь и Эванс напомнил, что мне нужно переодеться и спускаться к ужину.

За столом нам разрешили сидеть вместе, не смотря на явное недовольство Марты. После ужина хозяйка сказала, что я свободна и посоветовала погулять в саду. А сама ушла отдыхать «после сложного и трудного дня».

Вечером, сидя в саду с Эвансом и Люсьеном мы пытались придумать ему кличку. Дворецкий предлагал громкие имена известных личностей, Люсьен настаивал назвать Циклопом – намекая на его одноглазость. А я молчала слушая их перепалку и смотрела, как деловито птенец расхаживает в травке, выискивая насекомых. И тут мне пришла светлая мысль в голову.

— А, что это за птица? – спросила я обращаясь к Люсьену.

— Что? – с недоумением в голосе переспросил меня Эванс.

— Ну, какой это птицы птенчик? – попыталась я расшифровать свой вопрос.

— Так это вороненок, — пожимая плечами сказал мальчишка.

— Карл, его будут звать Карл, — выдала свою мысль я.

— Почему? – удивленно, почти в унисон они задали мне вопрос.

А я улыбаясь рассказала, что по-русски вороны говорят: «кар», то есть каркают.

По-французски ворон изображают по другому. И мое русское «кар» было для них смешно и они просили меня повторить вновь и вновь. Но согласились, что Карл самое хорошее имя для маленького вороненка.

И тут я краем глаза заметила движенье в кустах. Как я умудрилась подхватить птенца, за секунду до того, как кот материализовался на месте, где только что тот сидел.

— Вот ведь настырный, — покачал головой Эванс.

Люсьен взял в руки упирающегося кота и сказал, что отнесет его на кухню, даст кусок мяса, надеясь, что это послужит достойной заменой. И мы с Эвансом тоже двинулись обратно к дому. Уже темнело и потянуло холодом.

На ночь коробку Карла я поставила рядом с кроватью.

Утром, получив разрешение взять Карла с собой на работу, накрошила остатки мяса для птенца и мы все вместе поехали работать. Хозяйка предположила, что ворона в салоне будет привлекать внимание. А я просто тихо радовалась, что у меня есть маленькая отдушина. Мне теперь не будет скучно сидеть на своем рабочем месте, пока Анна Леопольдовна будет занята клиентами.

За пробежавшее лето Карл вымахал в большую черную птицу. Раз и навсегда прогнал дотошного кота: однажды задал ему трепку прямо на лестнице. После тот обходил ворона стороной и больше не караулил его. Карл важно сидел за стеклом и привлекал внимание праздно шатающихся. Дети мило тыкали пальцем в стекло и спорили живой он или нет. А ворон, как бы зная тему их спора, долгое время сидел неподвижно, а потом вдруг расправляя крылья размахивал ими на радость детям. Посетительницам он внушал священный трепет, да и хозяйка на все вопросы отвечала, что он нам послан свыше. Иногда она вскользь упоминала цыган. Иногда говорила, что возник он из огня. А некоторым намекала, что это душа вызванного ею и не успевшая уйти обратно в потусторонний мир. К началу осени отбоя от клиентов у нас не было. Даже были дни, когда Жан прибегал и приносил сам наши утренние круассаны. И всегда у него был гостинчик для Карла. Тот увидев его в окно спускался с подоконника и спешил по полу ему на встречу и нетерпеливо пританцовывал у двери.

А я постепенно научилась чертить круги силы, нужные для сеансов знаки и знала не только их названия, но и назначения. С постоянными клиентками у меня сложились доверительные отношения и они мне, как своей, рассказывали свои истории. В свой законный выходной я оставляла Люсьену Карла и часто сама, иногда мне составляла кампанию Анна Леопольдовна, ехала в центр Парижа и гуляла по прекрасным улочкам. Сидела в маленьких кафешках. Присматривала наряды. У меня, как у любой французской мадмуазель, появились милые модные шляпки. Особенно мне нравилась летняя. Светлая, с широкими полями. Я себя в ней чувствовала истинной француженкой. А иногда, Пьер учил меня водить машину. Пару раз я даже объехала вокруг дома сама. С горничной так ни чего и не сложилось, но я пока справлялась сама.

Пробежал сентябрь месяц и с каждым днем надо было одеваться теплее. На свои прогулки я стала чаще брать зонт. Научилась пользоваться диковинной машинкой на своем столе. Просто чудо инженерной мысли. Как мне объяснила хозяйка: некоторые клиентки верят больше видимому эффекту. Вот этот агрегат и позволял сделать невидимую работу — видимой. Нажав у себя на столе на нужную клавишу машинки — в кабинете у хозяйки из под стула начинал валить густой дым. Смотрелось это эффектно. Еще были кнопки со звуками: нежная мелодия, страшный вой, тихое поскуливание и завывание. Просто надо в определенное время нажимать нужную кнопку. Я справлялась с этой задачей на отлично. Так и пробегали дни за днями. Совершенно закрутилась. Все, казалось, забылось.

И в тот день, совершенно неожиданно, на звякнувший колокольчик, мельком глянув на посетительницу, поздоровавшись, по привычке спросила: «Мадам, вам кофе или чай?». Я с чашкой в руке застыла. Не поверив своим глазам.

Она оглядывала меня с головы до ног. Я четко чувствовала, ее недовольство слишком коротким платьем, открытыми плечами, неубранными волосами. Рука невольно заправила локон за ухо. Затем ладонью попыталась потянуть платье вниз, как будто оно от этого сразу станет длинней. Язык прирос к небу.

— Как была, так и осталась невоспитанной, — вместо приветствия услышала я стершийся из памяти голос маман.

— Вы, маман, — совершенно забывшись, выдала я, — что воспитали, то и получите.

И с ужасом осознав, что сорвалось у меня с языка, прикусила его.

Ее глаза сверкнули, надменно вздернулся подбородок и она помедлив, специально растягивая слова сказала:

— Поэтому, тебе тут самое место.

И вышла.

Колокольчик снова звякнул. Я от звука дернулась, как от пощечины. Карл громко каркнул.

Я разревелась от обиды. Теплые, нежные руки обняли меня и повели на кухню. Там сунули в руки чашку с горячим чаем. И успокаивающее, что то рассказывали. Карл, сидя на столе, единственным, удивленным глазом поглядывал на меня. Я с трудом успокоилась.

— Я тебе должна сказать, — серьезно взглянув на меня произнесла Анна Леопольдовна. У меня внутренне все сжалось.

— Прости и забудь ее, — продолжила она глядя мне в глаза, — жизнь так сложилась, и как я вижу не изменится, поэтому научись жить своей жизнью. Забудь все что было раньше: свое положение, свою истинную фамилию, свою семью. Только тогда ты выживешь. Как истинная ясновидящая я могу точно тебе сказать, что возврата обратно не будет. Лет через сто, чуть меньше, ты сможешь признаться и назваться своим истинным именем. Но до этого дожить еще надо. История сделала крутой поворот. Поэтому сейчас нужно все забыть. Только тогда ты выживешь. Мама твоя уже все потеряла. Ее можно только пожалеть. И умрет она в угрызениях совести, но будет поздно. Пожалей и прости. Они завтра уезжают в Америку, так она захотела. Только ее представления о жизни там совершенно разойдутся с реалиями. Увы. Ко мне она не прислушалась.

Я кивала, а у самой сердце разрывалось от жалости к себе. Да и к ней тоже. А думать о малышке Машеньке я себе совсем запретила. «Надеюсь, что она ее тоже кому-нибудь продала, как меня», — мелькнула у меня мысль и была тут же забита в самый дальний уголок моего сознания. Иначе жить я бы уже не смогла.

Через неделю, все почти забылось и только иногда я вздрагивала услышав звякающий колокольчик.

По вечерам у нас с Анной Леопольдовной повелось сидеть в ее комнате. Она иногда рассказывала мне особенности своей работы. Применения своего дара. Порой мне казалось, что все так сложно. А изредка, вдруг, я совершенно все понимала. Учила меня раскладывать карты таро. Некоторые мне очень нравились, а некоторых я жутко боялась. Особенно висельника. Он мне казался жутким. Но давались они мне с трудом.

К новому году, когда мы уже думали сократить рабочие дни, хозяйка получила письмо. К ней должен был приехать ее единственный племянник. Я присутствовала при получении письма. Она мне в слух его зачитала. И я видела ее замешательство. Сначала я думала, почему это она не радуется. А потом, вдруг ощутила нарастающую тревогу в груди. И промолчала.

В день приезда племянника, Мишеля, Анна Леопольдовна была сама не своя. То замрет у окна, то судорожно кинется проверять все ли готово.

Пьер уехал встречать на вокзал. А хозяйка закрылась у себя в комнате. Мы с Карлом сидели в столовой и смиренно ждали.

Молодой человек, высокий, светловолосый, в форменном мундире вошел в комнату, оглядел все вокруг, задержал взгляд на мне.

— Ты и есть помощница моей тетушки, та самая София? – неожиданно по-русски спросил он меня. Я, давно не слышавшая родную речь, долго соображала. И поняв вопрос, смутившись вскочила и присела в небольшом поклоне поприветствовать племянника хозяйки.

Но мое приветствие потонуло в громких, раскатистых приветствиях Анны Леопольдовны и Мишеля. Они обнимались и троекратно целовались. И я вдруг подумала, что зря раньше не расспросила хозяйку о нем.

За ужином я иногда поглядывала на него и окружающих. Эванс был сама сдержанность, Марта кидала на хозяйского племянника заинтересованные взгляды. А я, почему то, вздрагивала от его обращений ко мне. А он, как нарочно, то попросит передать солонку, то спросит, как мне с его тетушкой работается. А за чашечкой кофе, когда я уже собралась сбежать к себе, вдруг стал расспрашивать меня о моей семье. Но тут выручил Карл. Раскричался, как только он умеет, когда просится на улицу. Он редко, но летал вечерами в сумерках. И я под предлогом сходить его выпустить, убежала к себе в комнату. Решив, что тетушке с племянником есть о чем поговорить.

Поздно вечером, когда уже ложилась спать и Карл уже притих, и не мигал своим единственным глазом, раздался тихий стук в дверь. Хозяйка присела на мою кровать и долго молчала, видимо решая, что мне сказать.

— Софи, — осторожно начала она после долгого молчания, — я вынуждена предупредить тебя и настойчиво просить, чтобы ты на ночь изнутри закрывалась. Мишель не плохой мальчик, он просто избалованный и слишком самоуверенный. Я знаю, что ты хорошо воспитана и не позволишь глупостям задурить себе голову. Но он воспитан иначе, а верней совершенно не воспитан. Не могу сказать, что он распущен, но безответственен и самовлюблен. А еще тщеславен. Поэтому, я вынуждена тебя просить не говорить ему о твоем истинном положении. Для него ты из обедневшей семьи, сирота. Так он быстрей потеряет к тебе интерес. Мы с тобой договорились?

— Да, Анна Леопольдовна, — я поняла, что эта просьба вызвана заботой обо мне, — я и сама не хотела бы распространяться о своем положении. Мне тяжело вспоминать свою семью.

— Вот и хорошо, — хозяйка встала с кровати и вышла.

Я тут же закрыла за ней дверь на ключ. Обещания надо выполнять. Спать я ложилась с нарастающей в груди тревогой.

Следующие два дня я крутилась, как белка в колесе. В салоне был предпраздничный наплыв посетителей. Дамы гадали на кавалеров, на подарки и на свое будущее. Анна Леопольдовна стала привлекать меня чаще. Даже доверила разложить карты молоденькой актрисе. Они с театром были проездом и решили, что очень весело с подругами зайти в салон «к той самой Сивилле». Пока ее подружка решилась на сеанс ясновидения, я практиковалась в карточном гадании. Вышло довольно мило. Карты были благосклонны, клиентка раскладом была довольна. Выходили подружки от нас весело щебеча. А у меня кружилась голова от напряжения и осознанной ответственности. Мысли крутились: «а все ли я правильно сделала, ни чего не забыла, верно ли истолковала?». И только одобрение хозяйки не дало мне опуститься до банальной истерики. К вечеру, сидя в машине я была уже уверенна, что все сделала верно и хорошо.

И только ужины дома напрягали меня. Его серые глаза впивались в меня, руками он постоянно прихватывал меня то за локоть, то пытался погладить руку, а один раз даже приобнять. Карл тоже невзлюбил его сразу. То больно клюнет, то сядет прям на голову. Раньше он никогда себе такого не позволял. В конце концов Мишель уговорил тетушку и Карла больше не допускали в комнаты. Я позорно сбегала каждый раз, как только удавался подобный момент. Закрывалась в комнате и тихо сидела, как мышь. Так мы с Карлом и проводили вечера. Близился мой выходной, последний в этом году и я мечтала его отметить поездкой в город. Присмотрела в магазинчике милую вещицу, в подарок хозяйке. Эвансу и Люсьену у меня уже лежали маленькие подарочки в шкафу. Пьеру, подумывала поискать специальный кофр для инструментов в машину. Мысль, что я весь день проведу подальше от этих буравяще-изучающих серых глаз, меня вдохновляла.

Вечером получила разрешение воспользоваться машиной. Договорилась с Пьером. Довольная ушла спать. Карл, видимо хандрил, часто подскакивал ночью и недовольно бурчал. Утром я к условленному времени была готова и спешила на выход. И только я собралась открыть дверь и выбежать из дома, как услышала за спиной:

— И куда это ты собралась? — голос был сиплым.

Я повернулась, он спускался по лестнице потирая глаза и в полосатой пижаме. Проснулся.

— Мадам меня отпустила, у меня выходной, — пролепетала я и намеревалась выскочить из дома.

— Стой, жди меня! — приказным тоном выпалил он и медленно пошел в сторону столовой, — мне тоже надо в город.

Я изнывала от ожидания и разочарования. Пьер, как мог меня успокаивал. Сначала предложил было отвезти меня, а потом за ним вернуться. Но я понимала, что ему попадет за расточительство. Потому и сидела на сиденьи в машине и терпеливо ждала. Даже стала замерзать. Уже было подумывала вернуться в дом погреться, как он соизволил выйти. Довольный жизнью не спеша подходил к машине. Пьер завелся, Мишель осмотрел заднее сиденье, вздохнул (как будто его насильно усаживали) и мы поехали.

Пьер остановился как обычно на улице Ренуар, она мне очень нравилась. Круто почти сбегая вниз тянулись заросшие зеленые сады до самой Сены. А потом перебравшись через реку, медленно поднимаясь можно было добрести до чуда света — Эйфелевой башни. Ее странная, даже фантастическая красота меня пленяла. Я уже было вышла из машины и собралась пуститься в свой путь, как вдруг меня крепко ухватили за руку.

— Давай заедем в одно место, — он стоял вплотную ко мне, цепко держа меня чуть выше локтя.

— Парень, в Латинский квартал в Синема-де-Пантеон, строго скомандовал он Пьеру и затолкал меня в машину.

Я еще ни разу не бывала в Латинском квартале и только мое любопытство удержало меня от желания выскочить из машины на ходу.

Вечером, отужинав, отмахнувшись парой дежурных фраз, я сбежала к себе. И стоя у окна, поглаживая черные, как смоль перья Карла, недоумевала. «Неужели стоило отрывать меня от моих запланированных дел, что бы отвести меня в новомодную синему? Заставить меня пить, в общем-то неплохой кофе, в незнакомой мне кофейне? Тратить деньги на ненужный мне веер? Маман бы взвилась от такого подарка. Хорошо, что я в руки его не взяла и категорично отказалась», — крутились мысли в голове.

В синематографе мне было некомфортно. Здание большое, красивое. Внутри убранство было шикарное. В самой синеме: темно, душно, тапер играл хорошо, но слишком нервно и громко. И Мишель, все пытался в темноте прижаться ко мне. Благо мест было много свободных и я отсела от него. А картина. Картина была ужас. Мне было совершенно неприятно под громкую, спешащую музыку следить за несчастными влюбленными соперниками. Мне их было очень жаль. А эту вертихвостку я осуждала.

Больше всего я переживала, что на Рождество Пьер останется без подарка. И присутствие восторженного племянника рядом все праздники меня тоже не вдохновляло.

Карл сидел смирно на подоконнике, а потом вдруг встрепенулся и запросился на улицу. Странно. Он обычно в это время всегда дома. Я приоткрыла окно, в комнату ворвался прохладный воздух. Карл немного потоптался на подоконнике, чуть присел, взмахнул крыльями и оттолкнувшись вылетел. Я задумчиво проводила его взглядом, прикрыла окно и пошла раздеваться ко сну. Выключила свет, подошла посмотреть не возвращается ли Карл. За окном было уже темно. И тут я четко увидела неясную фигурку, которая воровато оглядываясь спешила в сад. «Скорей всего к скамейке», — мелькнуло у меня в голове. Я тут же из шкафа вытащила свой темный, теплый плащ, завернулась в него и опрометью бросилась из дома.

Путь к скамейке я бы нашла даже с закрытыми глазами. Услышав приглушенные голоса, я старалась ступать медленно и осторожно. Подобралась ближе и присела прямо под куст.

— Ты мне купил такой подарок специально? Что бы меня умаслить? Что бы я тетушке твоей про нас не рассказала? — услышала я. Очень знакомый, хоть и приглушенный голос.

Ну, это было вполне ожидаемо.

— Нет, что ты, — раздался узнаваемый голос в ответ, — просто я увидел красивый веер, подумал о тебе и решил, что подарков тебе давно не дарил.

— Сознайся, что это ты купил своей царевне, — чуть насмешливо, но от этого не менее зло прозвучал голос.

— Нет, ты у меня единственная, а эта холодная лягушка не достойна моего внимания. А почему царевна? На вид простушка, простушкой.

Оказывается шепотом можно выразить презрение.

— Да, ведет она себя, как царевна. Не меньше. Не знаю, не нравится она мне.

Я так и представила себе, как Марта презрительно пожимает плечами.

— Ты когда скажешь о нас своей тетушке? Ты же обещал!

— Да не переживай, скажу. Вот выдастся удобное время, тетушка будет в хорошем настроении я и скажу.

— А то, я уже подумала, что надо самой сказать. Время то идет. Месяца два, или три и будет видно, что ты наследника ждешь. Смотри, я терпеть не буду. Даю тебе срок эта неделя. А дальше я сама все скажу. Уж твоя тетушка заставит тебя выполнить свой долг. Все, ладно, мне бежать надо. А то еще хватится меня хозяйка.

Раздался шорох в кустах и отчетливо слышались удаляющиеся шаги.

Надо ждать и когда он уйдет.

— Ох, как ты права Марта. Не знаешь о чем говоришь, но права. Не меньше, чем царевна.

Раздалось сквозь кусты и шум уходящего человека.

Еще минуты две я сидела под кустом. «Что же мне с этой информацией делать? Как же мне быть? Рассказать все хозяйке?» — крутились панические мысли в голове.

Вернулась я в комнату стараясь не попасться ни кому на глаза. Привычно закрыла дверь и увидела мельтешение за окном. Побежала открывать окно. Карл недовольно посмотрел на меня своим единственным глазом.

— Не обижайся, — тихо прошептала я ему, — извини, я сама только что пришла.

Он потоптался на подоконнике и спикировал на кровать. Я закрыв окно подошла к нему. В его клюве, что то блеснуло. Чуть наклонившись он бережно уложил на покрывало нечто блестящее. Я села рядом и взяла в руки. Серебристого металла колечко, на нем висит похожий на большую монетку диск с изображением автомобиля. И автомобиль прям точь-в-точь, как у хозяйки.

— Ты где это взял? — удивленно спросила я глядя на ворона.

Что произошло в следующую секунду я не могу объяснить. Я вдруг увидела деревья, дорожки, ворота. «Ой, это же наш дом», — вдруг поняла я. Дорога от дома, небольшой лесок. В леске, на открытой полянке горел большой костер, вокруг стояли кибитки. И цветными пятнами плясали люди. Верхушки деревьев, мелькавшие снизу завораживали. От резкого снижения у меня захватило дух. Было страшно, но закрыть глаза, а вернее глаз у меня не получалось. Стук сердца в ушах. Шум веток. И вот я сижу перед большой зияющей чернотой. «Дупло!», — внезапно озарило меня. Огляделся. И быстро юркнул внутрь. Под подстилкой из сухой травы, листьев и шерстинками животных лежал целый клад. Тут был старый, черный от времени ключ, его большой черной лапой отодвинул. И блестящая длинная цепочка, осколок зеркала, два ярких фантика, коробок от спичек (почти такой же, как мне выдала хозяйка). Моя лента, а я решила, что я ее потеряла. И еще много интересных мелочей. Брелок был погребен под всей этой кучей. Его с минуту разглядывал и подхватил клювом.

Дальше темнота в глазах. И только стук сердца в висках. Или это не сердце. Разлепила веки и поняла, что это кто то стучит в дверь.

— Софьюшка, детка, это я, — раздался приглушенный голос хозяйки.

Я с трудом встала и открыла дверь.

— Что с тобой? — веселый, было голос, сменился на встревоженный, — на тебе лица нет. Что то случилось?

Я мотнула головой и закрыв за Анной Леопольдовной села обратно на кровать. И тихим, бесцветным голосом выложила все: начиная с подслушанного разговора и заканчивая появлением брелока.

Хозяйка с любопытством смотрела на меня. Когда я закончила свой рассказ, меня вдруг посетила мысль, что она мне не поверит. Не поверит моему бредовому рассказу. Решит, что я с ума сошла. Наговариваю на ее любимого племянника, а историю о том, как в теле ворона летала, вообще воспримет бредом.

Я смотрела на то, как она покачивает головой и мысленно собирала вещи. Меня сейчас выгонят. Прямо в ночь. Не жить мне здесь больше.

Карл сидел рядом и, как обычно, наклонив голову слушал меня.

— Вот ведь, хороняка, — неожиданно по-русски выругалась Анна Леопольдовна.

Я испугалась, что это в мой адрес. Сижу тут, наушничаю. Но она взмахнула рукой, как бы пресекая мои мысли:

— Софьюшка, это не про тебя, это про моего племянничка, — продолжая на русском сердясь, — как был волондаем, да лапидосом, так им и остался. Никакие заграничные школы его не исправят. Женить его что ли?

Такие ругательства мог себе позволить наш конюх старый и то после принятия на грудь светленькой. Нам, всегда, маман велела уши затыкать. И тут я подумала про женитьбу. Ведь если она беременна, то положено ему жениться. И тут я испугалась. У меня перед внутренним взором вдруг предстала картина: Марта с малышом на руках, в слезах, в старом платье и франт Мишель отмахивающийся от нее. И, почему-то, с картами в руках.

— Да, да, — глядя мне в глаза произнесла хозяйка, — девчонку жалко. Хоть и пигалица, та еще, да не заслужила она этого. Так. Надо раскинуть карты.

И тут же сунула руку в кармашек своего домашнего кимоно. Достала свой мешочек с картами. Руками расправила покрывало кровати и профессиональными движениями тут же разложила крест. В левом верхнем углу, безошибочно вытащив из колоды, положила Пажа.

Самой первой картой открылась Луна. Следом колесница и Рыцарь с Императрицей, Башня. На препятствия на пути выпала карта Дьявола и Императора. На способы преодоления трудностей выпали: Башня и Суд. А вот совет от колоды, какой стратегии следует придерживаться выпала Жрица.

— Опять мне все решать, — всплеснув руками рассердилась хозяйка.

Я прекрасно поняла расклад, хотя с картами еще была на «Вы». Тяжеловато они мне давались.

— Значит буду думать, — строго сказала хозяйка, — а ведь, каков нахал, собирался ли он меня извещать об их связи с Мартой и когда он намеревался …

И тут за дверью послышался тонкий скрип. Я четко ощутила присутствие человека за дверью.

-… Мне об этом рассказать, — возобновила свой разговор Анна Леопольдовна, приложив палец к губам и подмигивая мне обоими глазами на цыпочках стала приближаться к двери. Карл тихо спрыгнул и последовал за ней.

Я ее намек поняла и включилась в игру:

— Не знаю, мадам, — я старалась говорить в меру громко, хотя подмывало повысить голос, — но я надеюсь, что он собирался Вас поставить в известность.

Тут щелкнув ключом, хозяйка распахнула дверь. Марта вскрикнув отпрыгнула от нее. Карл захлопал крыльями.

Она собралась было позорно сбежать, да уж была ухвачена хозяйкой за руку. Анна Леопольдовна втянула ее в комнату и закрыла дверь. Ключ гулко щелкнул снова.

Марта молча стояла спиной к закрытой двери, опустив голову вниз.

— Ну, что ты слышала? — выждав с минуту укоризненно спросила у нее хозяйка.

Марта сжала губы. И только исподлобья бросила на меня ненавидящий взгляд. Мурашки пробежали у меня по телу.

— Софья, — в голосе хозяйки послышался металл и она ухватив Марту за руку втянула ее в центр комнаты, — рисуй круг силы.

И протянула мне мелок.

Я машинально, прям на ковре начертила круг силы. Со всеми его символами. По ворсу мелок скользил оставляя, на удивление, четкий след.

Хозяйка вознесла руки вверх и стала призывать свою силу. Вихрь, окруживший их и задевающий меня, незамедлительно возник. Карл подскочил ко мне и ухватив клювом полу моего платья стал меня оттаскивать. В этот самый момент резким порывом ветра его дернуло и стукнув головой о край кровати затянуло под нее. Я испуганно вскрикнула. И тут же почувствовала, как из моего тела потекла сила. Сначала ручьем, потом бурной рекой. Она питала высокую, статную фигуру. Мои ноги подкосились и я упала на колени. Глаза закрылись. Я явно увидела, как выкачиваемая из меня сила проходит сквозь хозяйку, смешиваясь с ее силой, скручивается в страшный жгут и пронзает на сквозь Марту. Громкий крик прорывается сквозь сжатые губы и теряется в бушующем вокруг вихре.

«Пуста, ты пуста, во чреве пустота, в гуди пустота, в сердце чернота», — возникают в моем потухающем мозгу чужие мысли. Чернота и пустота обступают меня и я проваливаюсь.

Очнулась я от того, что кто то топчется по мне и хрипит. Приоткрыла глаза и увидела взъерошенного Карла. Тот топтался лапами по моей груди, хлопал крыльями, подрагивал и издавал тихие, но грозные звуки.

— Что случилось? — наивно задала я ему вопрос и мои волосы зашевелились на голове, позвоночник сковал холод от воспоминания, — Что мне делать?

Он повернул голову и своим единственным глазом посмотрел на меня. Перед взором возник костер в лесу. Цветные пляшущие пятна. Цыгане.

Аккуратно разложила подарки и подписала их, сложила в большую коробку и подложила под дверь Эванса. Он умный, все поймет.

Ночь еще только вступала в свои права, а я уже шла своей дорогой. На моем плече, крепко вцепившись в грубую ткань плаща, подрагивая в такт шагов дремал Карл.