ВИРУС

«Надо бы прекращать смотреть новости. А то какая-то дичь снится» – Лямкин потянулся к телефону с намерением выключить назойливый будильник. Телефон, пляшущий на краю журнального столика, выскользнул из руки и уплыл под диван, продолжая нервно вибрировать на паркете и пиликать с удвоенной громкостью.

– Вот чёрт! – выругался вслух Лямкин и попытался отыскать непослушную побрякушку на ощупь, свесившись с постели и запустив на излом руку. Вспомнилась дурацкая игра, когда непослушным железным ухватом нужно достать из киоска игрушку или ещё какую-нибудь дребедень. У него никогда не получалось. Сейчас тоже не вышло. Он извлёк из тёмного поддиванья лишь щедрый урожай пыльных катышек.

«Надо бы на выходных заняться уборкой. А то в понедельник Светка приедет, а у меня срач» – Он встал, отодвинул столик, опустился на коленки и принялся рыскать рукой в неприятной расщелине, где помимо телефона, двухмесячной пыли и без вести пропавшего носка будто скопились его неуютные сны. Достал беглеца, отключил звонок и брезгливо поморщившись обтёр устройство о трусы от налипшей на гладкий экран паутины. Осмотрел – не поцарапалось. Отправился в туалет, затем в ванную. Пока мылся и чистил зубы уже позабыл, что терзало его во сне. На кухне поставил турку с водой на плитку и запустил планшет. Заварил кофе, зажёг сигарету, принялся листать новостную ленту. После пары горячих глотков и первых затяжек ощутил тошноту.

«Надо бы бросить курить. Зарядку делать начать. Да и кофе тоже – та ещё дрянь. Разве-что запах приятный, а толку никакого. Не фига не бодрит. Только тошнит с него. А сигареты? У них даже запах мерзотный, а я всё курю. Ну ничего, вот Светка приедет, возьмусь за ум. Так-с, что тут у нас? Вот суки! Америкосы новые санкции вводят. Ну ничего. Нас ебут, а мы крепчаем, хе-хе. Так… не, ну хохлы совсем оборзели! Что несёт этот клоун?! Это мы-то Вторую мировую развязали? Вот так, спасай вас – жидов. Ну и ну. А вот Нетаньяху наоборот поблагодарил Путина за действия Красной армии при освобождении Аушвица. Хоть у этого совесть есть. Только непонятно, при чём тут Путин. Хе-хе, красноармеец… так и представляю его в будёновке» – Лямкина не смущало, что употребляемое им местоимение «мы» имеет столь же натянутое отношение к исторической данности. Он продолжил – «Так-так, опять самолёт развернули. Снова кто-то про бомбу пошутил? Нет. На этот раз что-то с подкрылками. Ну надеюсь, всё обойдётся. Ага, вот: китайский коронавирус шествует уже по Европе. Что?! В России двоих заражённых обнаружили? Ну капец. Интересно всё-таки раздули эту байду или на самом деле апокалипсис близится? Глянем-ка что говорят конспирологи. Ага, вот здесь: испытания биологического оружия вышли из-под контроля. Ну это запросто. А тут? Хм. Под видом эпидемии в Китае готовится гос-переворот. Китайский комсомол против компартии. Чёрт его знает. Вроде правдоподобно. Посмотрим-посмотрим. А может уже харчами и масками пора запасаться? Ладно, дальше. Ну тут ничего нового. Очередной воинствующий гомофоб оказался геем. У очередного борца с коррупцией в коттедже нашли тридцать пять миллиардов наличными. Вот держиморда. Куда тебе столько, упырь? Так… вот чёрт! Уже пол девятого!»

Недопив кофе, Лямкин торопливо оделся, схватил портфель и отправился на работу. «Пешком до офиса минут тридцать пять. Опоздаю. Попробую на автобусе. На нём с учётом пробок и светофоров около двадцати минут. Должен успеть. Если конечно закон подлости опять не сработает».

Но в случае Лямкина закон подлости срабатывал безотказно. Если он решал идти пешком, то автобусы обгоняли его один за другим. Если же принимал решение воспользоваться общественным транспортом – подолгу стоял на остановке в ожидании. А автобус так не появлялся, выходя за рамки всех интервалов, указанных в расписании. Так и сейчас. Маршрут с нужным номером ушёл у него прям перед носом. Но Лямкин всё равно решил подождать. Пешком шансов успеть уже не было, а на транспорте оставалась хоть какая-то призрачная надежда.

Погода стояла так-себе – обычная московская хмарь. Дождя нет – и то хорошо. Он простоял минут десять в окружении невзрачных людей. Автобусы проходили, но все не его – чужие. «Определённо не мой день сегодня» – решил Лямкин. И разглядывая незнакомые лица, которых всё больше скапливалось на остановке, предался вполне себе философским размышлениям – «Что это всё-таки значит – не мой день? Нельзя этого отрицать. Ведь точно бывают дни мои и не мои. Иной раз выходишь на улицу – настроение хорошее. И погодка будто бы под него подстраивается. И люди вокруг приветливые. А ещё – сколько раз замечал – в такие деньки на улице встречаешь несметное множество красоток. И откуда только они берутся в таком количестве? Да ещё все тебе улыбаются, глазки строят. А сейчас? Ну только глянь на эти кислые рожи…» Он осмотрел товарищей по ожиданию – ни одной красавицы. Да что там красавицы? Даже ни одной молоденькой девушки нет. Одно хмурое старичьё.

«Вот куда вы все в такое время, пенсионеры? Ведь всё на райончике рядом: гастроном, поликлиника. Сидели бы дома. Уступили бы час-пик нам – работникам умственного труда. Нет же, неймётся вам… И всё-таки есть тут какая-то связь. Между настроением и окружающим миром. Можно конечно было бы объяснить это всё астрологией. Но я в эту чушь не верю. Неужто и впрямь – не бытие определяет сознание, а наоборот: сознание – бытие. Эх, бытие мое…»

Намучившись «главным вопросом философии», Лямкин погнал от себя эти мысли, опасаясь впасть в крайнюю степень субъективного идеализма. Когда-то он учил философию. Ну как – учил? В безработный период от скуки почитывал ещё советский философский словарь, завалявшийся на квартире. И его страшило понятие «солипсизм», вызывающее навязчивые ассоциации с «онанизмом». Но фундаментальные мысли опять возвращались: «Всё же надо как-нибудь это проверить. Кто кого отражает – настроение мир или мир – настроение. Но как? Пожалуй, испоганить себе настрой не сложно. А вот где набраться позитива, если иногда уже с утра от всего беспричинно воротит?» – Он посмотрел на часы – без десяти девять. «По любому теперь опоздаю. И где же этот чёртов автобус?»

Но через минуту автобус подъехал. И не один, а сразу два. И оба с его маршрутом «Т-25». Первый из них был набит битком. Но не взирая на это проворные бабки взялись нахраписто его штурмовать. «Вот же народ. Следом почти пустой автобус стоит, а они лезут. Что ж, езжайте, езжайте. Вам наверно больше всех нужно. Я сяду на следующий. Всё равно опоздаю. Минута-другая ничего не изменит» – и Лямкин дождался второго автобуса. Вошёл, занял свободное место у окна и достал из портфеля планшет. И снова перед его взором поползли новости. Но уже не новые в большинстве своём. А так – повторение старых и всякие противоречивые толкования. Хотелось всё-таки разобраться – что это за коварный коронавирус такой. И он кликал ссылку за ссылкой, не обращая внимания на объявления водителя.

На Новой Басманной вошёл какой-то городской сумасшедший. Хотя городской ли? Неряшливо одетый старик с окладистой белоснежной бородой и ветхими «дореволюционными» глазами, сияющими небесной лазурью. Взгляд его будто ещё не съела Москва. Обитала в нём некая первозданная крестьянская ширь и заповедная правда – сама Русь, уходящая в небытие. Откуда он тут такой взялся – прямо калика перехожий – из какой глухомани вылез? Не на машине ли времени прибыл? Хотя разум его столица определённо подпортила. Много тут таких – людей-радио.

Старик встал на площадке прям перед Лямкиным и разговаривал сам с собой. Разговаривал-то с собой, а смотрел всё на Лямкина. Сначала Лямкин из любопытства оторвал глаза от новостей и поглядел на неудобного пассажира. Но встретившись с ним взглядом, снова уткнулся в планшет, заподозрив, что безумец нашёл в нём благодарного слушателя. Теперь было трудно снова сфокусироваться на коронавирусе. Бред старика навязчиво вливался в уши. Речь его сама по себе была бессвязной, да и Лямкин изо всех сил старался от неё абстрагироваться. Так что не улавливал сути, если даже она была. Слышал только частые упоминания Вавилона, Левиафана, Антихриста, что-то про гибель и про спасение, про славный Эдемский сад. Словом, типичный религиозный психоз. Хотя в интонации старца не чувствовалось миссионерских ноток. Скорее – сострадательность и какое-то фатальное созерцание. Словно с высоты безумия своего наблюдал он обречённый обездушенный мир, проползающий за окном неизбывной московской серостью. Не обличал, а жалел его.

Только через три остановки Лямкин понял, что происходит что-то не то. Оказывается, вместо того чтобы проехать со Старой Басманной прямо по Покровке, автобус свернул на Земляной вал. «Что за хрень?!» – встрепенулся Лямкин. И услышал голос водителя, вещающий через динамик:

– Автобус следует по маршруту номер «40» до конечной остановки «Завод Красный путь».

Как же он раньше прослушал? Чёртов коронавирус – заморочил всю голову! Лямкин соскочил со своего сиденья в надежде выйти на остановке у кинотеатра «Звезда». Но не успел. Автобус уже тронулся и рывками двинулся дальше по безысходной замкнутости Садового кольца, словно гностический змей пожирающего собственный хвост. Пожирающего, но никак не могущего сожрать.

Лямкин в отчаянии бросился к кабине водителя.

– Пожалуйста, остановите! – взмолился он. – Мне нужно сойти.

– Не могу, – со скукой посмотрел на него водитель из зеркала. – На остановке сойдёте.

– Но я опаздываю!

– Я же сказал, не могу, – непреклонно повторил водитель с раздражением в голосе.

Ничего не оставалось, пришлось подчиниться. Невыносимо долго полз автобус до следующей остановки по выделенной полосе, забитой другими автобусами и бесчисленными такси. Лямкин нервно стучал ногой и озирался по сторонам как загнанный зверь. Будто это могло ускорить движение. Вот уже на часах пятнадцать минут десятого. И неизвестно, как ему теперь выбираться с Курской. Пешком? С пересадками? Раньше десяти как ни крути не добраться. Так сильно он никогда не опаздывал. «Ну точно – не мой день сегодня».

Он вышел на Курской из первой двери и устремился обратно в сторону Покровки. Безумный старик перехватил его, выйдя из средних дверей:

– Сынок, можешь помочь мне?

– Не могу, дядя. Я очень спешу, – раздражённо бросил Лямкин. Но нечто в глазах старика его задержало: неведомая безмятежность, какую не встретишь уже на столичных улицах. – Ну ладно. Чего тебе?

– Двести рубликов мне на билет не хватает.

Обычно Лямкин не подавал попрошайкам. Но тут… непонятно. Нужна была жертва что ли. Нужно было как-то спасти этот гибнущий день. От чего-то казалось, что это сможет помочь. Он достал бумажник и протянул старику зелёненькую купюру.

– Спаси Бог, сынок, теперь я смогу уехать, – поклонился ему старик. И прежде чем Лямкин поспешил на работу, напутствовал его кротким голосом, – и ты уезжай отсюда, сынок, уезжай.

Лямкин на несколько секунд замер, осмысливая слова безумца и неожиданно для себя находя в них непреложную правду. А старик исчез в подземном переходе, ведущем на Курский вокзал.

На работе разразился скандал.

– Ты что, Лямкин, совсем охренел?! – вопил креативный директор. – Мне заказчик с утра уже телефон оборвал. А ты на целый час опоздал.

«Сам ты охренел, сопля зелёная» – думал Лямкин – «лет на семь меня младше, а строишь из себя бог весть чего. Подождёт твой заказчик» – но промолчал, потупившись. Оправдываться было не чем.

Заказчик ждал от него рекламный текст о строящимся за МКАД-ом жилом комплексе эконом-класса под названием «Эдемский сад». Для подогрева воображения Лямкину, помимо сухих справочных материалов, выслали несколько 3-D иллюстраций. Но картинки вместо вдохновения вызвали у него острый приступ тоски. Безликие однотипные высотки окружали общий зелёный двор с парковкой, сквериком, спортивной и детской площадками. Пространство двора было явно тесновато для количества жителей, которых застройщик намеревался распихать по квартирам-клетушкам. «Это же чёртово гетто, а не эдемский сад!» – Лямкин долго не мог собраться с мыслями чтобы начать статью. «Не мой день сегодня, не мой» – только и твердил про себя он.

Над текстом он промучился почти до конца смены. В итоге статью приняли пополам с горем и многочисленными правками. Креативный директор несколько раз срывался на него, оскорблял. Но Лямкин молча терпел, сжав кулаки и зубы. «И правда, уеду отсюда, уеду. Хорошо, что хватило ума не вляпаться в ипотеку. Прав безумный старик, валить надо из Вавилона. Но куда? В нищету и разруху? В провинциальную пьянь и безработицу?»

Жирную точку в конце «не его дня» поставила Светка. От неё пришло сообщение: «Костя, надеюсь ты поймёшь меня. Я не приеду. Я встретила другого мужчину. Прости. И спасибо тебе за счастливые и весёлые дни, что мы провели вместе».

По крайней мере — честно. Если б он пил, то непременно нажрался бы. Но было нельзя – печень плохая. Только выкурил с горя почти пачку сигарет за ночь. Уснул лишь под утро.

Приснился Лямкину вирус в короне. Точнее, он просто понимал, что перед ним вирус. А под короной, сменяя друг друга, возникали разные медийные лица – политики, звёзды, телеведущие, блогеры, самопровозглашённые эксперты и пропагандисты, его креативный директор и прочая нечисть. Все эти посторонние сумасшедшие люди, вползающие в его жизнь без спроса, непрерывно насилующие и пожирающие её. «Я заражён, я заражён» – слышал Костя сквозь сон собственный голос. А потом, когда коронованные особы исчезли, перед ним возник седобородый старик с голубыми глазами. И сказал:

– Уезжай ты отсюда, сынок, уезжай.