Я вижу грустное лицо. И прядь волос с виска кольцом, и под глазами след тоски, как розы мёртвой лепестки, и вновь кольцо твоих волос, и лепестки в росинках слёз, и меч над головой стальной… Как прекратить мне сон больной?..
Взяли воду мы из лужи для того, чтоб суп сварить. И не станет супчик хуже, если пылью поперчить; зеленью его приправить — тут травы вокруг полно; вермишели чуть добавить из стеблей — сухих давно. Лист лавровый — от сирени, а фасоль — из желудей. Под кустом, где больше тени, стол накрытый ждёт гостей. Куклы, зайцы и медведи, обезьяны и коты — с кем обычно ходят дети целый день до темноты, — по местам их рассадили, супом с ложечки кормили; после рты всем вытирали и посуду убирали; поваров благодарили — похвалы им говорили: «Был сегодня суп хорош! Завтра все придём на борщ!»
И всё же, соотношу эпиграмму с 18-19 веками (в основном Золотой век). Тогда это был расцвет жанра (в русской литературе), и жанра не воздушного, а адресного. Порой, безобидно шутливого, иногда ранящего, иногда ранящего до смерти. Эпиграмма — это сильное оружие. И громкое.
Если в современной, то соглашусь. Но интересен всегда случай классический. Это, как западноевропейские твёрдые формы (триолет, рондель, лимерики и проч.) Конечно, тут форма. Форма.
Конечно, стихи хороши. Но. По моему мнению, эпиграммы, если они не направлены на какие-то социальные или политические проколы, должны иметь адресата (имя, сестра, имя!).
Здесь хранятся все ответы на волнующий вопрос, здесь ромашковое лето — на ромашки нынче спрос. Надо ж, простенький цветочек — белый с сердцем золотым, а спроси — ответит точно ты любим иль не любим.
Время-времечко, бег свой замедли,
как бывало лет сорок назад.
Где твои темпоральные петли?
Там, где мой шалопутный азарт?
Я уже не пацан — тяжело мне
поспевать за тобой, — не гони!
Лучше просьбу мою ты исполни:
пусть минуты растянутся в дни.
Вот тогда всё успею я точно!
Всё, что там, далеко, упустил,
наверстаю и яркою точкой
завершу свой визит в этот мир.
Я вижу грустное лицо.
И прядь волос с виска кольцом,
и под глазами след тоски,
как розы мёртвой лепестки,
и вновь кольцо твоих волос,
и лепестки в росинках слёз,
и меч над головой стальной…
Как прекратить мне сон больной?..
Катился гром в начале мая,
бежали струи дождевые,
а ветры майские играя
склоняли травы молодые.
В березняке грачиный гам —
там делят солнца каждый грамм,
сгоревшего вчера дотла
под наблюдением орла.
С Праздником Весны!
Взяли воду мы из лужи
для того, чтоб суп сварить.
И не станет супчик хуже,
если пылью поперчить;
зеленью его приправить —
тут травы вокруг полно;
вермишели чуть добавить
из стеблей — сухих давно.
Лист лавровый — от сирени,
а фасоль — из желудей.
Под кустом, где больше тени,
стол накрытый ждёт гостей.
Куклы, зайцы и медведи,
обезьяны и коты —
с кем обычно ходят дети
целый день до темноты, —
по местам их рассадили,
супом с ложечки кормили;
после рты всем вытирали
и посуду убирали;
поваров благодарили —
похвалы им говорили:
«Был сегодня суп хорош!
Завтра все придём на борщ!»
Сел за стол, насупил брови,
подстегнуть пытаясь мысль,
но на ум лишь «буря мглою…»
Пятый день! Ну что за жизнь!
Однако, иногда не хочется плыть по течению.
Тогда это был расцвет жанра (в русской литературе), и жанра не воздушного, а адресного. Порой, безобидно шутливого, иногда ранящего, иногда ранящего до смерти. Эпиграмма — это сильное оружие. И громкое.
Но интересен всегда случай классический. Это, как западноевропейские твёрдые формы (триолет, рондель, лимерики и проч.)
Конечно, тут форма. Форма.
Здесь хранятся все ответы
на волнующий вопрос,
здесь ромашковое лето —
на ромашки нынче спрос.
Надо ж, простенький цветочек —
белый с сердцем золотым,
а спроси — ответит точно
ты любим иль не любим.