Я поесть хотела суп черепаший… В отличие от вас с Новеллой Матвеевой, я никогда не хотел их есть, а общаюсь давно и постоянно. Жили у меня дома, а теперь я живу у них… Помню в Коктебеле огромную старую черепаху, которая на зиму зарывалась в листья. Она жила в доме, куда на обед ходил Пастернак от казенной столовой. Может быть, его помнила.
Они вообще упрямые. Все лето бегают через дорогу, рискуя попасть под машину. А зачем? По обеим сторонам чаще одно и то же. Приходится останавливать машину и переносить на обочину.
Написано лет сорок назад, из цикла «Гончарный круг», опубликовано впервые в журнале «Стрелец» (Париж-Москва-Нью-Йорк) лет тридцать назад...
Вот дождь идет по горизонту на левой стороне окна, но невесомы эти ноги, и левый холм, не пригибаясь, вбирает капли ковылем. Дождь не скользит с его боков. На правом фланге горизонта — там тоже холм, но без дождя, — в ограде, верно, кладбища — сужу по красоте — одно лишь дерево в свободной круглой кроне. И это дерево, одно на эту степь, — оно одно. Степные перелески, их кучки зелени не в счет, как вялая петрушка. И это дерево — смещенный центр картины. Но есть передний план, пойдем к нему вслед за бычком, которого хозяин позвал в отверстую калитку. И путь теленка, прихотливей взгляда, соединил далекое кладбище с хозяйским близким огородом. Вождь индюков, почувствовав прохладу и разделив хозяйские стремленья, уводит черно-пестрое семейство налево вниз, за кадр, в сарайчик. А в кадре остаются две дорожки, райцентровской гостиницы цемент, комфорт для приезжающих, и выше — рабочая разбитая дорога, бугры ее возносят грузовик почти до золотой полоски. Та узкая, как ободок, полоска… Наверно, это хлеб, вид в профиль, нитка поля. Она уводит к небу горизонт, соединяя слева дождь и справа — солнце.
Ну, от этого есть хорошее лекарство: даже свои стихи воспринимать как произведения искусства, а не туннель к давним реалиям. Образ остается вне времени, пусть и менее понятный.
Михаил, и по тем местам я ходил, еще в 75-м, от Массандры до Никиты и Гурзуфа,, в Ливадию — все по берегу, на автобусе — в Чуфут-Кале. Об этом тоже недавно опубликовал, стих (поэмка?) написана в 76-м. 7i.7iskusstv.com/y2021/nomer4/igalperin/
Я пешком там ходил не больше 16 км в день — два раза на море и обратно, а вот проплывал от Приветного до Нового Света. Рассказ об этом: proza.ru/2012/09/16/90
Умный в гору не пойдет?
Вот дождь идет по горизонту
на левой стороне окна,
но невесомы эти ноги,
и левый холм, не пригибаясь,
вбирает капли ковылем.
Дождь не скользит с его боков.
На правом фланге горизонта —
там тоже холм, но без дождя, —
в ограде, верно, кладбища —
сужу
по красоте —
одно лишь дерево
в свободной круглой кроне.
И это дерево, одно на эту степь, —
оно одно.
Степные перелески, их кучки зелени
не в счет,
как вялая петрушка.
И это дерево — смещенный центр картины.
Но есть передний план, пойдем к нему
вслед за бычком,
которого хозяин
позвал в отверстую калитку.
И путь теленка,
прихотливей взгляда,
соединил далекое кладбище
с хозяйским близким огородом.
Вождь индюков, почувствовав прохладу
и разделив хозяйские стремленья,
уводит черно-пестрое семейство
налево вниз, за кадр, в сарайчик.
А в кадре остаются две дорожки,
райцентровской гостиницы цемент,
комфорт для приезжающих,
и выше —
рабочая разбитая дорога,
бугры ее возносят грузовик
почти до золотой полоски.
Та узкая, как ободок, полоска…
Наверно, это хлеб, вид в профиль,
нитка поля.
Она уводит к небу горизонт,
соединяя слева дождь и справа — солнце.