не хотите ли открыть рубрику, где будете делать подробные критические разборы произведений, самостоятельно выбранных Вами? Но, конечно, по предварительному соглашению с автором. Такие вдумчивые критики у нас на вес золота.
Спасибо, Ольга! Да, такая рубрика уже есть. В ней я разобрала 2 стихотворения Светланы Захаровой. Больше ко мне никто не обратился. Мои аналитические таланты, так сказать, не востребованы. 70 страниц анализа, который я выполнила по итогам прочтения конкурсных работ, как оказалось, нужны лишь мне самой. Но разные разборы я активно провожу на своём канале LiterMort в Вконтакте.
Но я прихожу к выводу, что анализ — это просто более внимательный, глубокий и вдумчивый способ чтения. Однако такой способ интересен прежде всего науке. Вне науки он действительно невостребован.
«Очень полезно отслеживать в своих речах такие понятия, как «претит», «отвратительно» и так далее, если они направлены в адрес чужого, пусть даже неправильного, существования, и спрашивать себя: «в каком месте моего сознания появилась это неприятие?»»
Именно этим и занимается классическая литература. Есть специально сформулированная в русском литературоведении проблема: истинных и мнимых ценностей. И Пушкин, и Некрасов, и Шукшин (и все, в общем, классики) постоянно задавали себе вопрос, что именно допустимо, а что нет — и почему; что нравственно, а что нет — и тоже почему. Ответы на эти вопросы и составляют саму плоть классической литературы — её предмет. И выздоровление всегда подразумевалось одно — выздоровление России.
Георгий уже ответил за меня. И его позиция очень близка моей. «Научиться принимать жизнь в любых её проявлениях» — и в форме лживости, грубости, безнравственности, продажности, приспособленчества?.. Ведь это всё, увы, проявления жизни. И доносы эти «Шариковы» писали ради собственной выгоды, и в лагерях давили слабых, и открыто считали честность уделом слабаков, не умеющих урывать от жизни своё. Если язвы на теле общества существуют, значит, это кому-нибудь нужно?.. Например, мне? Чтобы научиться принимать жизнь в её несправедливости, грубости, порочности, презрении к хрупкому и интеллектуальному. Видимо, да, нужно. Нужно ощущать, что элитарная культура была и будет под угрозой растоптания «Шариковыми». Но уважать их — увольте.
Уважаемый Георгий, здравствуйте! Мне внятно всё, что Вы имеете в виду. Только всерьёз.))
Кстати, метафора о «горячих пирожках» (площадной еде, общепите) очень показательна, объясняет многое. Хлеб и зрелища. А кого в Риме подкармливали «хлебными раздачами»? Нет, но это уже чересчур явно…
Матерные слова гнусны. Из исследований моей тёти, профессора медицины, знаю, что в среде «белого отребья», то есть «дна», их употребление связано с недоразвитостью лобных долей и коры головного мозга. Употреблять мат — все равно что губами трогать гениталии. Конечно, это очень приятно. Гениталии для многих — это средоточие человека, точка пересечения всех меридианов. Но — не для всех. Не для меня. Хотя осознаю, что половая жизнь очень важна и гигиена этой жизни — важная отрасль медицины… И Пушкин посвятил «Сорок дочерей» теме гениталий и важности половых отношений мужчин и женщин. Но! — красивые речи о важности этих вещей разбиваются о гнусность русского мата. И я знаю одно: матерная культура и моя враждебны друг другу кровно, идейно. Это две культуры, две России. И Вы правы, они победят нас, потому что их большинство. И это будет поражение интеллигентной России, а не только моё.
Солженицын — летописец советских лагерей. Конечно, «шарашка» у него фигурирует. Это — горькое послевкусие лагерей. У «шарашки» сниженный оттенок. И потому, что это не просто НИИ, а закрытое заведение тюремного типа (!), где работали учёные и конструкторы. Вот откуда это в памяти дедов, переживших «красный террор». А историческая память теряется, и вот уже кажется, что «шарашка» — это обычное НИИ. А НИИ-то не обычное.
Пусть единственный бой в нашей жизни будет — лингвистический. Лингвистическая дискуссия. И они очень интересны и полезны. В искусстве слова, я считаю, слова нужно миллиметровать. Спасибо за дискуссию, дорогая Елена! Слова и смыслы достойны того, чтобы за них побиться!
«Ужасный жаргон» — Вы используете эпитет ужасный, иронизируя над критическим взглядом на жаргон. Однако это экспрессивный эпитет. Я считаю, что жаргон как речевое явление не стоит характеризовать экспрессивными эпитетами, чтобы не стать пристрастным. Моё мнение как лингвиста — жаргон в литературе загрязняет чистоту речи. Если автор описывает быт рабочих на заводе, профессиональные группы, криминальные группировки, если сюжет протекает «на дне» и проч., то есть если жаргон необходим для подноценного описания определённой социальной группы, то его используют. Но жаргон не стоит приравнивать к обычной разговорной лексике. Жаргон — это не общеупотребительная лексика. Жаргонизация речи — одна из проблем, с которой столкнулась современная Россия.
Я не писала, что в рассмотренных текстах содержался мат (уточнение «с описанием гениталий» излишне, так как «мат» — это и есть номинация через образы или гениталий, или полового акта, или промискуитета). С своём сообщении я упомянула мат в ответ на его упоминание: "«Мат и матушка» — об использовании ненормативной лексики".
«Не нашла и ничего достойного “Словаря криминального и полукриминального мира: мат, сленг, жаргон” Мельника» Слово «достойного» не совсем уместно: лексика или входит в словарь, или не входит. Каждое слово имеет свою историю, свою образность, свою окраску. И свою страту бытования.
Приведу пример. “Незадачливая наследница так и будет метаться по никудышным шарашкам.” “Словарь русского арго” Елистратова определяет “шарашку” как сомнительное заведение; темную компанию. Происходит из уголовной лексики: «шарага» — воровская группа, компания, «шарашка» — комната, отдельное помещение, крик, шум, беспорядок, «шарашить» — красть, грабить; устар. диал. «шарага» — беспокойный человек, «шарань» — сброд. Шарага — воровская компания. Источник: Словарь криминального и полукриминального мира: мат, сленг, жаргон. Мельник Ярослав. 2004. Второй пример. «Лыбиться (давить лыбу) в словаре “Язык Одессы. Слова и фразы. 2013” — значит “улыбаться”.» “Сделать лыбу” у сидевших — значит “улыбнуться”.
Первое слово прозвучало не в речи персонажа в качестве средства охарактеризовать бунтаря. Это или речь автора, или внутренний монолог родителей героини. Шарага — уродливое слово, пришедшее из чётко определённой социальной страты. В литературе ему не место. Второе выражение — в речи главной героини. Откуда невинная школьница знает лексику сидевших? Ответ, я полагаю, таков: их лексика уже стала в определённых кругах привычной, и никто не замечает, что то или иное словцо или фразеологизм пришли к нам из тюрем. И мне больно, что наше общество всё больше огрубляется, что ли, перестаёт видеть грань между полууголовной лексикой и разговорной. Это деградация, и я вижу это ясно и со своей стороны борюсь, как могу.
Но главное, что профессору понравилось.
"высказывая своё мнение об этом, нам всем надо сначала снять корону или шоры."
С чего снять корону, Елена? С русской речи? А «шоры» с меня ежедневно снимает сама жизнь. Не бывает дня, чтобы, выйдя на улицу, я не слышала названия гениталий, выкрикиваемые моими соотечественниками. Может быть, снять корону и присоединиться к хору? Шучу, конечно. Но одно для меня очевидно: литературу нельзя склонять к этому уровню, нельзя тянуть её всё ближе и ближе к «нижней культуре», обосновывая это тем, что литература должна отражать саму жизнь. Жизнь тоже ведь неоднородна. Где-то шарашки, а где-то высшее образование. Разве литература должна только отражать, как зеркало? А формировать вкус? А прививать прекрасное?..
Читая и оценивая произведение, я постоянно задаю себе вопросы: как оно обогатит школьников, если через 100 лет его будут изучать в школе? Ценности какой социальной группы оно продвигает и изображает истинными? Какие нравственные идеи составляют «сердце» этого произведения? И это, по моему твёрдому убеждению, важнейшие вопросы.
«Мы здесь, кстати, (в том числе в жюри конкурса) ни с кем не боремся и не соревнуемся.» Хорошо, если так. Но диалог начался с выражения сомнений, будто филологи и учителя, не учившиеся в Москве, способны заниматься литературной критикой. Дальше моему мнению были противопоставлены два авторитета: «очень крупное издательство» и профессор. Повторюсь, Вы читали лишь мои краткие выводы. Анализ работы с «шарашкой» занял 20 страниц.
Про использование ненорматива и жаргона в литературе мне известно. У меня есть на этот счёт своё мнение. Мой анализ работ Вы не читали, так как я прислала только краткие выводы.
Мат — это прежде всего образность, построенная на наименованиях гениталий, полового акта различных видов и отсылках к половой распущенности. Безусловно, это должно выступать средством художественной речевой детализации персонажей, образы которых необходимо раскрыть именно через наименования гениталий, полового акта и отсылки к половой распущенности. Эта тематика остроактуальна, и классическая литература 21 века обязана её раскрыть, чтобы школьникам и студентам будущего было что изучать о нашем веке. Инвектива и её место в бытовой речи — тема настоящего и будущего. Половой акт как способ создать образную картину мира.
"Так что в случае с нашими конкурсантами — чьему мнению отдать предпочтение, вашему или очень известному издательству, купившему по собственной инициативе один из раскритикованных вами текстов?"
Ого, какой сложный вопрос. Надо подумать. Подумала: у кого больше денег, тот и прав. Так что очень известное издательство может заказывать триумф. Чтобы догадаться, что оно победило, читать мой анализ нужды нет.
Кстати, это тоже болевой вопрос: выбор «очень известных издательств» — адекватное светило элитарности и высокого качества или нет? Видимо, что напечатали — это и блеск. А что не напечатали — то и ширпотреб. Самиздат — априори ширпотреб. Так что единственный способ доказать себе и миру, что ты не барахло (по выражению Людмилы Прокофьевны Калугиной), это выполнить требования издательства и быть напечатанным. А как же тот факт, что издательства — особенно наиболее крупные — обслуживают массовый сегмент литературы? Могут попадаться и качественные вещицы, конечно. Но большая часть — массовая, а не классика. Массовая литература — это вариант «попсы». Киркоров, Дима Билан, Катя Лель (вспомнила, сколько могла) — получали большое финансирование «очень крупных продюсеров». Так чьему мнению отдать предпочтение — тех критиканов-тараканов, кто не считает песни Кати Лель произведением искусства, или очень известному продюсеру, оплатившему по собственной инициативе её проект?.. (Ответ см. выше.) Но я и не собиралась бороться с «очень известным издательством». У них в руках власть, бизнес, большие деньги и планы. У меня — только интеллект, знания, нравственный долг. Сразу вырисовываются образы победившего и проигравшего. Зачем унижаться? Перед кем и ради чего? Ради русской речи, ради истины или красоты?
Да я понимаю, Елена, без обид, но слово не воробей.) Можно и не переходить на личности, но всякая личность кем-то является. И не всякий литературовед является выпускником Литературного института имени Горького, я так считаю. Не литературным институтом единым богаты. Как говорится, есть жизнь и за МКАДом.
Всякий литературный текст — это совокупность лексики, тем, проблем, мотивов, образов, аллюзий, авторских оценок и пафоса, дающая в итоге идейное содержание. Даже гениальные работы поддаются анализу. Анализ — это просто более пристальный взгляд. Что ж, теперь не глядеть на работы поэтов слишком пристально, чтобы не замущать?) Пусть не смущаются, а отвечают так, как ответил Пушкин критикам в журнале Атеней. Пусть, в общем, размажут критиков. (Любя, конечно, но — размажут. Как Пушкин мазал.) Так делали великие. Почему бы нам не делать так же? Не переломимся.)
Между прочим, по итогам прочтения 3-х конкурсных работ, которые оргкомитет мне любезно предоставил, у меня родилось 70 страниц аналитических наблюдений и замечаний. Многое я анализировала совершенно нейтрально, с некоторыми явлениями не согласна — в частности, со сниженной лексикой, с арго, употребление которого в литературе автор должен уметь защитить, как докладчик на защите своей диссертации. Его рецензент спрашивает: с какой целью вы пускаете в русскую литературу жаргон криминального и полукриминального мира? И надо уметь ответить, а не прятать глазки, как Гюльчатай, и настаивать на приватности. Литература — не приватное явление, а нацеленное на общественность. И отклик на неё должен быть общественным. Это симметрично. Иначе речь идёт уже не о литературе, а о личном творчестве: все в юности должны заниматься музыкой, фехтованием и поэзией, но не у каждого поэзия — достояние литературного процесса.)) Таково моё личное мнение.
Спасибо за отклик, Елена. С Днём знаний!) Я считаю, что стремление к «элитарности» — это духовный вектор. Как в словарях и энциклопедиях есть помета: «сниженная» или «возвышенная» лексика. То же самое с самоопределением. А что именно и как именно «возвышает» нас и нашу работу — это уже индивидуально. Но для меня это означает направление полёта (или «ползка», если лететь нет ни сил, ни таланта).
Про свою литературу — для меня это, как и для многих авторов, тонкий вопрос. Вы пишете, что давали читать свою работу другим авторам. Завидую Вам. Я не чувствую у себя нравственного права претендовать на драгоценные минуты чьего-то времени и просить прочитать мои стихи или прозу. Друзей, которые бы сами захотели читать мои работы, у меня нет. Коллег, которые бы этого хотели, тоже нет (так как я не числюсь в университете). За всю жизнь у меня не было ни одной рецензии на мои стихи, а пишу я лет с 6. Это какая-то невидимость, но я живу с ней давно. Однажды, ещё в ВУЗе, давала листок своих стихов одной преподавательнице, но она промолчала. Много лет писала в стол, пыталась даже перестать писать, но не смогла. После выхода моего романа со стихами на него написала рецензию одна коллега, филолог-франковед, которуя я чудом встретила на сайте любителей женского романа. Это единственная моя рецензия. А потом на том же сайте я встретила ещё одну коллегу, профессора Благовещенского университета, и она создала со мной интервью о моём романе. Я пыталась «подсунуть» свою работу моим бывшим педагогам, кому-то из родных, одной коллеге, но… довольно безрезультатно. Конечно, это унизительно. Чувствуешь себя Акакием Акакиевичем, мнущимся и лепечущим под дверью кабинета значительного лица. Есть чувство, что даже на секунду времени окружающих людей у тебя и твоего искусства нет права, что ты тень. Никто, как называет себя индеец в Мертвеце Джима Джармуша. А как быть? Перестать существовать, мыслить, чувствовать, писать не можешь. Иногда и рад бы, а не можешь, коптишь воздух. Вообще свою филолого-аналитическую и литературную работу много лет проделываю в одиночестве и считаю это, как лермонтовский Печорин, своим фатумом. В Интернете, кстати, блогеры предлагали рецензию, стоимость 6000 руб. Но за «6 кусков» авторы ждут похвалы, а не критики. Как говорится, новая дисциплина — литературная похвала. Но если даже филологи не имеют нравственного или профессионального права анализировать чужую литературу, не являясь выпускниками Литературного института имени Горького, то что говорить о простых ребятах-блогерах, честно делающих деньги? Это — жанр «народной литературной критики», и он противостоит научному подходу. Но народу не нужен научный подход. Народ вообще научные подходы считает враждебными лично себе, народу. Это культурный код. Но на сегодняшний день верю, что силы своего ума, таланта и знаний нужно посвящать тому, что ты избрал полем своих интересов. Это — садик Чехова, который необходимо разбить на пустыре. Над нашим садиком могут смеяться, могут улюлюкать, могут презирать, могут даже топтать, но мы не должны сдаваться и переставать существовать. Пусть это звучит высокопарно, но я считаю это нравственным долгом. Иисусу тоже пришлось нести свой крест в одиночестве. И что? Донёс же. (Хотя даже Ему немного помогли.) Иногда в полушутку говорю: главное, чтобы после смерти наши бумаги и старенький комп не выкинули вместе с прочим хламом на свалку, а то труд всей жизни коту под хвост.
Спасибо за отклик, Елена. Да, я имела в виду именно область литературоведения. Имели ли право критики судить Пушкина и Лермонтова (самый типичный пример поэтов) при жизни? Было ли у критиков подходящее образование? Возможно, стоило дождаться финала жизненного пути и тогда уже оценивать?.. Дело в том, что оценка текущего литературного процесса — особая область литературоведения. Но она существует, и в ней нет ничего негативного или постыдного. По творчеству Бориса Гребенщикова, например, даже диссертации пишут, а он наш современник. Исследование новейшей литературы (и поэзии) не табуировано и ведётся прямо сейчас.
Другой вопрос — кому разрешено исследовать современную поэзию, а кому запрещено. Из комментария Елены следует, что в моём праве на такое исследование она сомневается (цитата), так как я не являюсь выпускницей Литературного института имени Горького, а училась в ЮФУ на факультете лингвистики и словесности и являюсь филологом и учителем. Более того, я не являюсь и сотрудником университета, а это значит, что моя компетентность не доказана. Априори её нет. Да, свободный исследователь сегодня, видимо, действительно никто. За него некому поручиться. Лишний человек, получается. И общество не нуждается в моих исследованиях, так как поэты и читатели просто обмениваются эмоциями, и университет в моей работе не заинтересован, так как я не числюсь сотрудником. Анализировать-то никто не запрещает. Вот только анализировать куда — в стол? В просторы равнодушного Интернета. Высказался — на здоровье. Промолчал — ещё лучше.
Да, Елена, вы сумели попасть в точку. Для окружающих людей я как филолог — человек без авторитета, без доказанной компетентности. Картонный исследователь, которому правов таких не давали. Фигурка из сферы услуг (преподавание же сейчас стало сферой услуг). Какой-то «человек без адреса». В Интернете как невидимка, в реальной жизни как отшельник — сидишь себе за компьютером, и никто тебя не знает. Правильнее и благороднее, наверно, как уважаемый Данила Михайлович, анализировать материал для диссертации. Тебя только спросят: ты зачем, собака, тут вынюхиваешь, оцениваешь, кто тебе право дал? А ты такой: а я для научного исследования, в кандидаты нацелился! И всё, вопросов нет. Но хотя бы прояснилась точка зрения уважаемого оргкомитета нашего Союза на мою аналитическую деятельность, и на том спасибо. Тьма заблуждений должна освещаться лучом света.
Как «кинжал», ей-богу! «Никто привычною заботливой рукой Его не чистит, не ласкает...»
Запоминающийся последний образ: «фанерная гитарка». И нить у судьбы — «тонюсенькая». А у новых, современных, сочно-сладких и лопающихся своим соком и новизной, должно быть, такие инструменты, что ими убить можно. И совсем другая судьба. А наша нам тем дороже, чем более хрупкой и «уходящей» она становится. А потом и они станут «тонюсенькими», всему своё время. Круговорот гитар в природе.
Между прочим, это может быть гимном любому поколению (только образы, конечно, здесь недвусмысленно указывают на поколение определённое). Но непреходящая актуальность чувствуется, конечно. Чем старше мы становимся, тем призрачнее становится наша «гитара». И хотя мы до последнего может издать из неё звуки, внятные «нашим», после нас она замолчит навсегда, и это обидно. Да, лермонтовскую гитару подхватили, можно так сказать. Но лишь потому, что сочли его гением, а его «гитару» — достойной того, чтобы подхватывать. А про себя никогда не знаешь. И тем сильнее любишь то, что любится, зная, что ты, не исключено, «последний из Могикан».
Хельга, Вы попали в точку. Речь идёт о крайне щекотливом вопросе — оценивании современной поэзии. Не классики (которую уже оценили другие, приняв удар на себя), а современности. Это отдельный сектор литературоведения. И в нём такой такой принцип: художественное содержание заключается не столько в тексте, сколько в намерениях автора. Почему автор транслирует именно этот культурный код? Сознательно или бессознательно? Автор наивен или опытен? С какой социальной группой себя ассоциирует? Все эти вопросы уже имеют ответы, когда речь идёт о старой литературе. Потому что старые литературоведы заботливо на них ответили. Пушкина критиковали в журнале Атеней, а он отвечал. Благодаря этому был диалог, из которого нам многое яснее. И сейчас нам в литературе нужен такой Атеней и такой диалог. Насчёт ‘элитарности» думаю так: подобное тянется к подобному. Наивным поэтам некомфортно рядом с профессиональными, а компетентным неловко рядом с дилетантами. Все постепенно находят свою нишу, свою группу. Для наивного осознать, как много он не знал, — удар. Для профессионала, если бы он знал, как равнодушны к нему наивные и как мало прислушиваются, тоже был бы удар. Как говорит замечательный современный ученый-исследователь наива Данила Давыдов, примитива сейчас сколько угодно. Поэтому перед исследователем современной поэзии стоит не задача, а сверхзадача.
1. Один мой ученик на уроке сказал, что книги устарели и теперь фильмы — это современый вариант книг. Видимо, как прежде свитки и книги заменили глиняные дощечки, так теперь фильмы заменили книги.) Но, на мой взгляд, они апеллируют к разным органам чувств. И к разным «интеллектам». Есть же вербальный интеллект и визуальный.
2. Фильм надо выбирать по картине мира, по жанру, по эстетическим предпочтениям, по философии. И по актёру.
3. «Литературные кинокартины» порой разочаровывают. Но для меня важнее всего, что посмотреть фильм после книги — это как будто найти единомышленников и обсудить с ними книгу. Ведь создатели фильма тоже её читали! А это важнее всего.
4. Я считаю, что способность к поэзии — это врождённый дар, который требует развития. Например, быть баклажаном — это дар, с рожденья доступный лишь баклажанам. И кабачок натренировать на баклажана нельзя. Но баклажан может захиреть, такое бывает.
5. Моцарт, начинающий давать концерты в зрелом возрасте, сталкивается, возможно, с ещё большим давлением, чем юный Моцарт. Как побороть непонимание окружающих и не побояться заявить о себе? Сложный вопрос. А чем Моцарт занимался до этого?.. Но, например, Даниэль Дефо написал «Робинзона Крузо» после 50 лет. Аккумулировал знания о жизни. И Шопенгауэр писал «допоздна». И Толстой. Но относится ли их пример к поэзии? Мудрость и поэзия иногда сходятся, иногда нет. Всё-таки именно поэзия — это гений, генетическая способность, дар. Возможно, если человек стал поэтом ближе к старости или зрелости, а стал настоящим поэтом, талантливым или гениальным, то это значит, что его гений или дар до этого «спал». Аномальное развитие, в общем.
Преинтересное интервью! С Игорем Исаевым общалась 2 раза: на встрече Союза в Москве и на онлайн-конференции, где весь первый час нас было только трое — Игорь Исаев, я и Елена Асатурова (а с собакой Игоря, впрочем, четверо). У Игоря яркие стихи, нескучные и запоминающиеся страстью и разумным содержанием. А где можно прочесть «Мы – уходящая натура? На сайте есть сборники наших поэтов? Вижу в шапке только конкурсы.
Спасибо, Ольга!
Да, такая рубрика уже есть. В ней я разобрала 2 стихотворения Светланы Захаровой.
Больше ко мне никто не обратился. Мои аналитические таланты, так сказать, не востребованы.
70 страниц анализа, который я выполнила по итогам прочтения конкурсных работ, как оказалось, нужны лишь мне самой.
Но разные разборы я активно провожу на своём канале LiterMort в Вконтакте.
Но я прихожу к выводу, что анализ — это просто более внимательный, глубокий и вдумчивый способ чтения. Однако такой способ интересен прежде всего науке. Вне науки он действительно невостребован.
Именно этим и занимается классическая литература. Есть специально сформулированная в русском литературоведении проблема: истинных и мнимых ценностей. И Пушкин, и Некрасов, и Шукшин (и все, в общем, классики) постоянно задавали себе вопрос, что именно допустимо, а что нет — и почему; что нравственно, а что нет — и тоже почему. Ответы на эти вопросы и составляют саму плоть классической литературы — её предмет. И выздоровление всегда подразумевалось одно — выздоровление России.
«Научиться принимать жизнь в любых её проявлениях» — и в форме лживости, грубости, безнравственности, продажности, приспособленчества?.. Ведь это всё, увы, проявления жизни. И доносы эти «Шариковы» писали ради собственной выгоды, и в лагерях давили слабых, и открыто считали честность уделом слабаков, не умеющих урывать от жизни своё. Если язвы на теле общества существуют, значит, это кому-нибудь нужно?.. Например, мне? Чтобы научиться принимать жизнь в её несправедливости, грубости, порочности, презрении к хрупкому и интеллектуальному. Видимо, да, нужно. Нужно ощущать, что элитарная культура была и будет под угрозой растоптания «Шариковыми». Но уважать их — увольте.
Мне внятно всё, что Вы имеете в виду.
Только всерьёз.))
Кстати, метафора о «горячих пирожках» (площадной еде, общепите) очень показательна, объясняет многое. Хлеб и зрелища. А кого в Риме подкармливали «хлебными раздачами»? Нет, но это уже чересчур явно…
Присылайте поэзию, буду рада прочесть и изучить.
Матерные слова гнусны. Из исследований моей тёти, профессора медицины, знаю, что в среде «белого отребья», то есть «дна», их употребление связано с недоразвитостью лобных долей и коры головного мозга.
Употреблять мат — все равно что губами трогать гениталии. Конечно, это очень приятно. Гениталии для многих — это средоточие человека, точка пересечения всех меридианов. Но — не для всех. Не для меня. Хотя осознаю, что половая жизнь очень важна и гигиена этой жизни — важная отрасль медицины… И Пушкин посвятил «Сорок дочерей» теме гениталий и важности половых отношений мужчин и женщин.
Но! — красивые речи о важности этих вещей разбиваются о гнусность русского мата. И я знаю одно: матерная культура и моя враждебны друг другу кровно, идейно. Это две культуры, две России. И Вы правы, они победят нас, потому что их большинство. И это будет поражение интеллигентной России, а не только моё.
У «шарашки» сниженный оттенок. И потому, что это не просто НИИ, а закрытое заведение тюремного типа (!), где работали учёные и конструкторы. Вот откуда это в памяти дедов, переживших «красный террор». А историческая память теряется, и вот уже кажется, что «шарашка» — это обычное НИИ. А НИИ-то не обычное.
Пусть единственный бой в нашей жизни будет — лингвистический. Лингвистическая дискуссия. И они очень интересны и полезны. В искусстве слова, я считаю, слова нужно миллиметровать.
Спасибо за дискуссию, дорогая Елена! Слова и смыслы достойны того, чтобы за них побиться!
Моё мнение как лингвиста — жаргон в литературе загрязняет чистоту речи. Если автор описывает быт рабочих на заводе, профессиональные группы, криминальные группировки, если сюжет протекает «на дне» и проч., то есть если жаргон необходим для подноценного описания определённой социальной группы, то его используют. Но жаргон не стоит приравнивать к обычной разговорной лексике. Жаргон — это не общеупотребительная лексика. Жаргонизация речи — одна из проблем, с которой столкнулась современная Россия.
Я не писала, что в рассмотренных текстах содержался мат (уточнение «с описанием гениталий» излишне, так как «мат» — это и есть номинация через образы или гениталий, или полового акта, или промискуитета). С своём сообщении я упомянула мат в ответ на его упоминание: "«Мат и матушка» — об использовании ненормативной лексики".
«Не нашла и ничего достойного “Словаря криминального и полукриминального мира: мат, сленг, жаргон” Мельника»
Слово «достойного» не совсем уместно: лексика или входит в словарь, или не входит. Каждое слово имеет свою историю, свою образность, свою окраску. И свою страту бытования.
Приведу пример.
“Незадачливая наследница так и будет метаться по никудышным шарашкам.”
“Словарь русского арго” Елистратова определяет “шарашку” как сомнительное заведение; темную компанию. Происходит из уголовной лексики: «шарага» — воровская группа, компания, «шарашка» — комната, отдельное помещение, крик, шум, беспорядок, «шарашить» — красть, грабить; устар. диал. «шарага» — беспокойный человек, «шарань» — сброд.
Шарага — воровская компания.
Источник: Словарь криминального и полукриминального мира: мат, сленг, жаргон. Мельник Ярослав. 2004.
Второй пример.
«Лыбиться (давить лыбу) в словаре “Язык Одессы. Слова и фразы. 2013” — значит “улыбаться”.»
“Сделать лыбу” у сидевших — значит “улыбнуться”.
Первое слово прозвучало не в речи персонажа в качестве средства охарактеризовать бунтаря. Это или речь автора, или внутренний монолог родителей героини. Шарага — уродливое слово, пришедшее из чётко определённой социальной страты. В литературе ему не место. Второе выражение — в речи главной героини. Откуда невинная школьница знает лексику сидевших? Ответ, я полагаю, таков: их лексика уже стала в определённых кругах привычной, и никто не замечает, что то или иное словцо или фразеологизм пришли к нам из тюрем.
И мне больно, что наше общество всё больше огрубляется, что ли, перестаёт видеть грань между полууголовной лексикой и разговорной. Это деградация, и я вижу это ясно и со своей стороны борюсь, как могу.
Но главное, что профессору понравилось.
"высказывая своё мнение об этом, нам всем надо сначала снять корону или шоры."
С чего снять корону, Елена? С русской речи?
А «шоры» с меня ежедневно снимает сама жизнь. Не бывает дня, чтобы, выйдя на улицу, я не слышала названия гениталий, выкрикиваемые моими соотечественниками. Может быть, снять корону и присоединиться к хору? Шучу, конечно.
Но одно для меня очевидно: литературу нельзя склонять к этому уровню, нельзя тянуть её всё ближе и ближе к «нижней культуре», обосновывая это тем, что литература должна отражать саму жизнь. Жизнь тоже ведь неоднородна. Где-то шарашки, а где-то высшее образование. Разве литература должна только отражать, как зеркало? А формировать вкус? А прививать прекрасное?..
Читая и оценивая произведение, я постоянно задаю себе вопросы: как оно обогатит школьников, если через 100 лет его будут изучать в школе? Ценности какой социальной группы оно продвигает и изображает истинными? Какие нравственные идеи составляют «сердце» этого произведения? И это, по моему твёрдому убеждению, важнейшие вопросы.
«Мы здесь, кстати, (в том числе в жюри конкурса) ни с кем не боремся и не соревнуемся.»
Хорошо, если так. Но диалог начался с выражения сомнений, будто филологи и учителя, не учившиеся в Москве, способны заниматься литературной критикой. Дальше моему мнению были противопоставлены два авторитета: «очень крупное издательство» и профессор.
Повторюсь, Вы читали лишь мои краткие выводы. Анализ работы с «шарашкой» занял 20 страниц.
Мой анализ работ Вы не читали, так как я прислала только краткие выводы.
Мат — это прежде всего образность, построенная на наименованиях гениталий, полового акта различных видов и отсылках к половой распущенности. Безусловно, это должно выступать средством художественной речевой детализации персонажей, образы которых необходимо раскрыть именно через наименования гениталий, полового акта и отсылки к половой распущенности. Эта тематика остроактуальна, и классическая литература 21 века обязана её раскрыть, чтобы школьникам и студентам будущего было что изучать о нашем веке. Инвектива и её место в бытовой речи — тема настоящего и будущего. Половой акт как способ создать образную картину мира.
"Так что в случае с нашими конкурсантами — чьему мнению отдать предпочтение, вашему или очень известному издательству, купившему по собственной инициативе один из раскритикованных вами текстов?"
Ого, какой сложный вопрос. Надо подумать.
Подумала: у кого больше денег, тот и прав. Так что очень известное издательство может заказывать триумф. Чтобы догадаться, что оно победило, читать мой анализ нужды нет.
Кстати, это тоже болевой вопрос: выбор «очень известных издательств» — адекватное светило элитарности и высокого качества или нет? Видимо, что напечатали — это и блеск. А что не напечатали — то и ширпотреб. Самиздат — априори ширпотреб.
Так что единственный способ доказать себе и миру, что ты не барахло (по выражению Людмилы Прокофьевны Калугиной), это выполнить требования издательства и быть напечатанным.
А как же тот факт, что издательства — особенно наиболее крупные — обслуживают массовый сегмент литературы? Могут попадаться и качественные вещицы, конечно. Но большая часть — массовая, а не классика. Массовая литература — это вариант «попсы». Киркоров, Дима Билан, Катя Лель (вспомнила, сколько могла) — получали большое финансирование «очень крупных продюсеров». Так чьему мнению отдать предпочтение — тех критиканов-тараканов, кто не считает песни Кати Лель произведением искусства, или очень известному продюсеру, оплатившему по собственной инициативе её проект?.. (Ответ см. выше.)
Но я и не собиралась бороться с «очень известным издательством». У них в руках власть, бизнес, большие деньги и планы. У меня — только интеллект, знания, нравственный долг. Сразу вырисовываются образы победившего и проигравшего. Зачем унижаться? Перед кем и ради чего? Ради русской речи, ради истины или красоты?
Думаю, бессовестно везёт.)))
Спасибо, совершенно взаимно. :*
Всякий литературный текст — это совокупность лексики, тем, проблем, мотивов, образов, аллюзий, авторских оценок и пафоса, дающая в итоге идейное содержание. Даже гениальные работы поддаются анализу. Анализ — это просто более пристальный взгляд. Что ж, теперь не глядеть на работы поэтов слишком пристально, чтобы не замущать?) Пусть не смущаются, а отвечают так, как ответил Пушкин критикам в журнале Атеней. Пусть, в общем, размажут критиков. (Любя, конечно, но — размажут. Как Пушкин мазал.) Так делали великие. Почему бы нам не делать так же? Не переломимся.)
Между прочим, по итогам прочтения 3-х конкурсных работ, которые оргкомитет мне любезно предоставил, у меня родилось 70 страниц аналитических наблюдений и замечаний. Многое я анализировала совершенно нейтрально, с некоторыми явлениями не согласна — в частности, со сниженной лексикой, с арго, употребление которого в литературе автор должен уметь защитить, как докладчик на защите своей диссертации. Его рецензент спрашивает: с какой целью вы пускаете в русскую литературу жаргон криминального и полукриминального мира? И надо уметь ответить, а не прятать глазки, как Гюльчатай, и настаивать на приватности. Литература — не приватное явление, а нацеленное на общественность. И отклик на неё должен быть общественным. Это симметрично. Иначе речь идёт уже не о литературе, а о личном творчестве: все в юности должны заниматься музыкой, фехтованием и поэзией, но не у каждого поэзия — достояние литературного процесса.)) Таково моё личное мнение.
Я считаю, что стремление к «элитарности» — это духовный вектор. Как в словарях и энциклопедиях есть помета: «сниженная» или «возвышенная» лексика. То же самое с самоопределением. А что именно и как именно «возвышает» нас и нашу работу — это уже индивидуально. Но для меня это означает направление полёта (или «ползка», если лететь нет ни сил, ни таланта).
Про свою литературу — для меня это, как и для многих авторов, тонкий вопрос. Вы пишете, что давали читать свою работу другим авторам. Завидую Вам. Я не чувствую у себя нравственного права претендовать на драгоценные минуты чьего-то времени и просить прочитать мои стихи или прозу. Друзей, которые бы сами захотели читать мои работы, у меня нет. Коллег, которые бы этого хотели, тоже нет (так как я не числюсь в университете). За всю жизнь у меня не было ни одной рецензии на мои стихи, а пишу я лет с 6. Это какая-то невидимость, но я живу с ней давно. Однажды, ещё в ВУЗе, давала листок своих стихов одной преподавательнице, но она промолчала. Много лет писала в стол, пыталась даже перестать писать, но не смогла. После выхода моего романа со стихами на него написала рецензию одна коллега, филолог-франковед, которуя я чудом встретила на сайте любителей женского романа. Это единственная моя рецензия. А потом на том же сайте я встретила ещё одну коллегу, профессора Благовещенского университета, и она создала со мной интервью о моём романе. Я пыталась «подсунуть» свою работу моим бывшим педагогам, кому-то из родных, одной коллеге, но… довольно безрезультатно. Конечно, это унизительно. Чувствуешь себя Акакием Акакиевичем, мнущимся и лепечущим под дверью кабинета значительного лица. Есть чувство, что даже на секунду времени окружающих людей у тебя и твоего искусства нет права, что ты тень. Никто, как называет себя индеец в Мертвеце Джима Джармуша. А как быть? Перестать существовать, мыслить, чувствовать, писать не можешь. Иногда и рад бы, а не можешь, коптишь воздух. Вообще свою филолого-аналитическую и литературную работу много лет проделываю в одиночестве и считаю это, как лермонтовский Печорин, своим фатумом.
В Интернете, кстати, блогеры предлагали рецензию, стоимость 6000 руб.
Но за «6 кусков» авторы ждут похвалы, а не критики. Как говорится, новая дисциплина — литературная похвала.
Но если даже филологи не имеют нравственного или профессионального права анализировать чужую литературу, не являясь выпускниками Литературного института имени Горького, то что говорить о простых ребятах-блогерах, честно делающих деньги? Это — жанр «народной литературной критики», и он противостоит научному подходу. Но народу не нужен научный подход. Народ вообще научные подходы считает враждебными лично себе, народу. Это культурный код.
Но на сегодняшний день верю, что силы своего ума, таланта и знаний нужно посвящать тому, что ты избрал полем своих интересов. Это — садик Чехова, который необходимо разбить на пустыре. Над нашим садиком могут смеяться, могут улюлюкать, могут презирать, могут даже топтать, но мы не должны сдаваться и переставать существовать. Пусть это звучит высокопарно, но я считаю это нравственным долгом. Иисусу тоже пришлось нести свой крест в одиночестве. И что? Донёс же. (Хотя даже Ему немного помогли.) Иногда в полушутку говорю: главное, чтобы после смерти наши бумаги и старенький комп не выкинули вместе с прочим хламом на свалку, а то труд всей жизни коту под хвост.
Да, я имела в виду именно область литературоведения.
Имели ли право критики судить Пушкина и Лермонтова (самый типичный пример поэтов) при жизни? Было ли у критиков подходящее образование? Возможно, стоило дождаться финала жизненного пути и тогда уже оценивать?..
Дело в том, что оценка текущего литературного процесса — особая область литературоведения. Но она существует, и в ней нет ничего негативного или постыдного. По творчеству Бориса Гребенщикова, например, даже диссертации пишут, а он наш современник. Исследование новейшей литературы (и поэзии) не табуировано и ведётся прямо сейчас.
Другой вопрос — кому разрешено исследовать современную поэзию, а кому запрещено. Из комментария Елены следует, что в моём праве на такое исследование она сомневается (цитата), так как я не являюсь выпускницей Литературного института имени Горького, а училась в ЮФУ на факультете лингвистики и словесности и являюсь филологом и учителем. Более того, я не являюсь и сотрудником университета, а это значит, что моя компетентность не доказана. Априори её нет. Да, свободный исследователь сегодня, видимо, действительно никто. За него некому поручиться. Лишний человек, получается. И общество не нуждается в моих исследованиях, так как поэты и читатели просто обмениваются эмоциями, и университет в моей работе не заинтересован, так как я не числюсь сотрудником. Анализировать-то никто не запрещает. Вот только анализировать куда — в стол? В просторы равнодушного Интернета. Высказался — на здоровье. Промолчал — ещё лучше.
Да, Елена, вы сумели попасть в точку. Для окружающих людей я как филолог — человек без авторитета, без доказанной компетентности. Картонный исследователь, которому правов таких не давали. Фигурка из сферы услуг (преподавание же сейчас стало сферой услуг). Какой-то «человек без адреса». В Интернете как невидимка, в реальной жизни как отшельник — сидишь себе за компьютером, и никто тебя не знает.
Правильнее и благороднее, наверно, как уважаемый Данила Михайлович, анализировать материал для диссертации. Тебя только спросят: ты зачем, собака, тут вынюхиваешь, оцениваешь, кто тебе право дал? А ты такой: а я для научного исследования, в кандидаты нацелился! И всё, вопросов нет.
Но хотя бы прояснилась точка зрения уважаемого оргкомитета нашего Союза на мою аналитическую деятельность, и на том спасибо. Тьма заблуждений должна освещаться лучом света.
Игорь, я опубликовала Ваше стихотворение у себя на канале, надеюсь, Вы не против.) Автора указала, разумеется. Пусть люди читают, им будет приятно.
Висит тихонечко в углу.»
Как «кинжал», ей-богу!
«Никто привычною заботливой рукой
Его не чистит, не ласкает...»
Запоминающийся последний образ: «фанерная гитарка». И нить у судьбы — «тонюсенькая». А у новых, современных, сочно-сладких и лопающихся своим соком и новизной, должно быть, такие инструменты, что ими убить можно. И совсем другая судьба. А наша нам тем дороже, чем более хрупкой и «уходящей» она становится. А потом и они станут «тонюсенькими», всему своё время. Круговорот гитар в природе.
Между прочим, это может быть гимном любому поколению (только образы, конечно, здесь недвусмысленно указывают на поколение определённое). Но непреходящая актуальность чувствуется, конечно. Чем старше мы становимся, тем призрачнее становится наша «гитара». И хотя мы до последнего может издать из неё звуки, внятные «нашим», после нас она замолчит навсегда, и это обидно. Да, лермонтовскую гитару подхватили, можно так сказать. Но лишь потому, что сочли его гением, а его «гитару» — достойной того, чтобы подхватывать. А про себя никогда не знаешь. И тем сильнее любишь то, что любится, зная, что ты, не исключено, «последний из Могикан».
Насчёт ‘элитарности» думаю так: подобное тянется к подобному. Наивным поэтам некомфортно рядом с профессиональными, а компетентным неловко рядом с дилетантами. Все постепенно находят свою нишу, свою группу. Для наивного осознать, как много он не знал, — удар. Для профессионала, если бы он знал, как равнодушны к нему наивные и как мало прислушиваются, тоже был бы удар. Как говорит замечательный современный ученый-исследователь наива Данила Давыдов, примитива сейчас сколько угодно. Поэтому перед исследователем современной поэзии стоит не задача, а сверхзадача.
2. Фильм надо выбирать по картине мира, по жанру, по эстетическим предпочтениям, по философии. И по актёру.
3. «Литературные кинокартины» порой разочаровывают. Но для меня важнее всего, что посмотреть фильм после книги — это как будто найти единомышленников и обсудить с ними книгу. Ведь создатели фильма тоже её читали! А это важнее всего.
4. Я считаю, что способность к поэзии — это врождённый дар, который требует развития. Например, быть баклажаном — это дар, с рожденья доступный лишь баклажанам. И кабачок натренировать на баклажана нельзя. Но баклажан может захиреть, такое бывает.
5. Моцарт, начинающий давать концерты в зрелом возрасте, сталкивается, возможно, с ещё большим давлением, чем юный Моцарт. Как побороть непонимание окружающих и не побояться заявить о себе?
Сложный вопрос. А чем Моцарт занимался до этого?..
Но, например, Даниэль Дефо написал «Робинзона Крузо» после 50 лет. Аккумулировал знания о жизни.
И Шопенгауэр писал «допоздна». И Толстой. Но относится ли их пример к поэзии? Мудрость и поэзия иногда сходятся, иногда нет.
Всё-таки именно поэзия — это гений, генетическая способность, дар. Возможно, если человек стал поэтом ближе к старости или зрелости, а стал настоящим поэтом, талантливым или гениальным, то это значит, что его гений или дар до этого «спал». Аномальное развитие, в общем.
А где можно прочесть «Мы – уходящая натура?
На сайте есть сборники наших поэтов? Вижу в шапке только конкурсы.