Первое название было потрясающее. Сам антураж старого костёла для любовно-детективного романа — это «ух ты»!
Тени старых витражей?
Очевидно, в редакции боятся католической и польской тематики. Осторожные.
ПО обложке: первая более таинственная, вторая в целом терпимая, но вульгарная — кричаще-сексуальная нога торчит из-под дамы… Возможно, редакция согласится занавесить даму. В первой обложке часы вносили мотив времени. Жаль, что во второй это утеряно.
Георгий, время от времени уничижительно думать о себе — это вообще святое право всякой развитой личности.)
Интересно, что та властность, с какой поэзия накинулась на Светлану (иначе и не скажешь), говорит действительно о предназначении.
<...> и страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой <...>
Искусство должно, обязано быть сильнее человека, должно владеть человеком. Со Светланой произошло именно так, и это прекрасно. Это талант. За ним интересно наблюдать, как за красивым водопадом.
к нему невозможно ничего прибавить и ничего убавить.
При том, что совершенству нет предела, про стихи Светланы отмечу — крайне интересно наблюдать рождение поэзии под влиянием какой-то поэтической горячки, когда из человека начинает бить искусство и наполняет сосуд до отказа, так что это даже больно и жестоко. Но разве это не высшее предназначение? Это то, что искал средневековый мистицизм: человек слыхом не слыхивал, а его избрало для поэзии. Почему я, Небеса? И небеса такие: Замолчи и пиши свои стихи, человече! не трать время на бессмысленные вопросы. У тебя и так времени в обрез.
Так и живём: то мучительный сон души и уничижительные мысли, то — не менее болезненный фонтан из недр души. Всё по-лермонтовски: Но мне милей страдания земные: Я к ним привык и не оставлю их...
Рахманинов, Пьяццолла, хорошие стихи и мороженое… да это же рай какой-то! Уважаемые собеседники, мне кажется, мы отыскали потерянный рай!..
А вообще мне приятно видеть в Ваших строках, Игорь, что в понимании художественных целей у нас больше общего, чем различий.
я слегка посетовал на некоторое несоответствие, будем уж говорить прямо, вашего литературного манифеста
уровню обсуждаемого произведения.
Ах, Игорь… А где же встретить нам произведения таких уровней, чтобы соблагоизволить черкнуть на них манифесты?.. Так можно всю жизнь прождать и не дождаться. Не хотеть себя разменивать на мелкое и всё ждать крупного… которое не придёт никогда. Это «скупое рыцарство». Возможно, истинный гуманизм в том, чтобы не припасать ревниво свои знания и духовный жар для лучших времён (и людей), а дарить сейчас. А вдруг это лучшее, с чем посчастливится столкнуться? Между прочим, за последние несколько лет Светлана Захарова — единственная, кто лично обратился ко мне за моим мнением. В сегодняшнем мире компетенция не только не ценится, а уже высмеивается: компетентный нашёлся, иди, собаку свою поучи... Где найти то место и тех людей, где и с кем мы будем уместны, будем кстати, будем полезны, будем не лишними на празднике жизни, вот в чём вопрос. Так что пусть, пусть уровень обсуждаемого произведения будем таким, какой бог послал. Я боюсь замолчать — потому что если замолчу, то перестану существовать, и в то, что когда-то существовала, уже сама не смогу верить.
Да, Игорь, я понимаю, что речь о простоте, а не примитивизме. Знаете, что мне забавно во всём этом обсуждении: при написании статьи о стихах Светланы я вообще не стремилась писать «заумно» или «напыщенно». Я думаю, что писала очень просто. Читая стихи, я делала краткие заметки, а потом даже не стала их особо править или «причёсывать». В конце у меня появились мыслишки про нарративизм — и я их быстро изложила. Без усложнений, только свои мысли. Думаю, сложна сама тема истинного и мнимого и роли нарратива в понимании истории и литературы. Сложна — то есть неоднозначна, многогранна, объёмиста. В двух словах тут не выскажешься.
Георгий, полагаю, Ваше сообщение совершенно по теме. Спасибо! С годами всё сложнее видеть истинную красоту в людях и явлениях, а в юности всё острее и увесистее, но лишь потому, что мы так малы. Это как разочарование, что в детстве пломбиры в стаканчиках были большими, а стали маленькими. А они вовсе не стали маленькими…
На самом деле, мы все, и Вы, и Игорь, пишем тут об одном и том же. Зачем вырастать так сильно и так далеко, что пломбир из детства начинает казаться маленьким и менее вкусным? Почему бы не приостановить рост и не остаться в «зоне комфорта», не остаться «в детстве»? Это о выплёскивании «ребёнка вместе с водой». Избавляясь от юношеских несовершенств, ненароком избавиться от душевности. Полируя и полируя себя до совершенства, случайно увлечься и снять с себя какие-то важные слои.
Но «выплёскивать» — это не о наращивании, не о росте, а, наоборот, об обеднении. «Выплёскивание» здесь символизирует презрение к юношеским («примитивным») заблуждениям, к низкосортности, от которой человек хочет избавляться. «Выплёскивание» — это об обесценивании (чего-то, что мы считаем ниже своего достоинства ценить). А это уже снобизм. Путь к истинному человеческому совершенству не лежит через презрение к примитиву. Например, Пушкин презирает «чернь», разумеется, но отнюдь не из-за простоты этой черни, а из-за духовной порочности. Арина Родионовна тоже проста, но Пушкин её не «выплёскивает». Отделение зёрен от плевел — это в том числе и умение различать духовное (и интеллектуальное) нищенство от благородной простоты.
Короче говоря, истинный рост (который есть поиск совершенства, «утраченного рая», истины, красоты и проч.) — это не фокус на отсечении ненужного. Это фокус не на «полировке» и уменьшении, а на расширении, обретении. Обесценивание не может быть целью совершенствования (даже обесценивание «черни», «душою хладных скопцов», и пошлости). Это просто не главное, не существенное. Оно не может оттягивать внимание на себя, в то время как все силы души и разума нацелены на поиск истины и красоты, чтобы ими обогатиться и обогатить. Возможно, пломбиры в этом процессе правда уменьшатся. Но, возможно, пломбиры — это не главное. Я думаю, именно в этом и есть зеркало истины: то, что станет меньше и начнёт отдаляться, и есть неглавное, а то, что начнёт сиять по-звёздному, это и есть цель. Но реку вспять не повернуть. А иначе, боясь обретения истин, лишь бы не утратить детские пломбиры, мы откажемся от чего-то звёздного, что просто не найти среди детских мелочей, потому что оно лежит на порядки выше.
(Забавно, что тут несколько вариантов развития событий: детские пломбиры — это и есть единственная истина, а «поиск в далёких галактиках» был неистиной, потому что мир пуст и мы лишь воображали себе его полноту за пределами детства; всё преходяще, и на смену детским простым истинам должны прийти истины зрелости и т.д., это процесс естественного роста, и избежать его нельзя; и, наконец, все истины относительны, все росты относительны, одним кесарево, а другим слесарево — красота одних есть уродство для других, истина одних есть шутка для их соседей, «звёзды» одних есть не более чем «плевочки» для других. И тогда нет смысла подстаивать свои «звёзды» под чьи-то «плевочки». А зачем? Может быть, и Рахманинову нужно было играть на фортепиано менее виртуозно, потому что не все видели красоту в его «виртуозности»?)
Естественно и то, что считать себя именно «звёздами», а не «плевочками» очень самонадеянно, и всегда найдутся те, кто усмехнётся на таких выскочек: недаром слово «звезда» имеет в одном из значений именно такой оттенок пренебрежительности, неодобрения. Это проблема истинного и мнимого. Всегда достойнее, когда не сам себя признаешь «этуалью», а тебя признают. Но и это относительно, господа! Всему своё место. Рахманинова с его виртуозными пальцами не признали бы в сельском клубе. Ему бы сказали: Парень, ну, ты того-этого, не части, не части, успокойся! Не ломай инструмент, не пыли тут перед нами. Хорош понтоваться! Вот ты частушки знаешь? Вот и посиди, послушай, иезуит…
Значит ли это, что нет надобности в чём-то изощрённее частушек? Что выше частушек нет истины? Что, усложняя свой нотный текст и свою технику, Рахманинов выплеснул вместе с водой и ребёнка? Это плохо, в конце концов, что рахманиновское искусство недоступно мужичкам и бабонькам? Притом Рахманинов, как и все классики, любил фольклор и вдохновлялся народной лиричностью и простотой. Но есть разница между народной песней народа и народной песней у Чайковского. Думаю, каждому своё. У каждого своя мера, свой тип мышления, интеллекта, таланта, воспитания, понимания эстетики. И свой тип заблуждений.
Уважаемый Игорь, спасибо Вам! За Ваш отклик, внимание к работе Светланы и рецензента. В мире равнодушия отклик — это жизнь, как вода в пустыне. В интернетах даже не «хейты» уже оскорбительны, а оскорбительно равнодушие — хладосердие.
Прокомментирую комментарий. Насчёт постности — это из-за постмодернизма или даже постпостмодернизма. Поэзии недостаточно — читателю трюк подавай. Кульбит или сальто мортале. Светлана упряма, она, видимо, не хочет добавлять перчинки и специи в свои стихи: история великих людей, по её мнению, великих подвигов, боёв и проч. не требует постановочных эффектов. Это вопрос художественных методов. Сделать более модно, более эффектно — а вдруг получится «попса»? Сделать более традиционно-- а вдруг получится постное старьё, которое прочитают 1-2 человека?.. Такие же любители постного традиционализма и прочитают.
Другое дело, что можно сделать форму ярче, пронзительнее за счёт ухода от монотонности. Но это тоже метод, вот в чем дело. Я знаю людей, которые танцуют индийский классический танец и выбирают только самые монотонные танцы, по 10 минут, с традиционной музыкой — потому что они им кажутся изящнее, чем современные адаптации. Такие осилит только истинный ценитель. Или не осилит — за отсутствием ценителей. Одиночество — яд, который принимают в одиночестве.)
Кульминацию Светлана усиливает лексически и пунктуационно, а можно ритмически. Видимо, её идея такова: если нет интереса к истории, к людям, то не надо подогревать интерес эффектами. Стихи лишены зрелищности, чтобы отсечь любителей зрелищности? Возможно.
Насчёт рецензирования. Игорь, мне скучно писать попроще для людей попроще. Не хочу. Мне это постно. Я не дефектолог, не логопед. Не хочу по буквам объяснять недопонявшим. Мои скудные годы не хочу тратить на то, чтобы вечно подрезать себе язык и подстраиваться под людей «с разной подготовкой». Скучно.
Другие станут попроще, и народ к ним потянется, а ко мне народ никогда не тянулся и сейчас, видимо, не начнёт. "Ты таков таким, каким ты есть." Опускать внутреннюю планку, чтобы недопонявшие и недоучившиеся осилили? И вечно ходить в опущенном положении, «на кортах» или «с упавшими плечами»?)) Нет. Мы, может быть, ещё подрастём — ввысь, где одиноко, но зато простор.
Наукообразно, Вы говорите. Образ — тоже неплохо. Истинная научность нам ещё, значит, предстоит. Будем оттачивать, утончать до предела, до совершенства, будем умножать знания, опыт, смыслы. Я не смогу познавать жизнь и её проявления в форме поэзии, если буду подстраиваться. Но примитивное в сферу моего научного интереса не входит. Вот подхвачу Альцгеймер — тогда и попроще материал пойдёт.
Ещё раз спасибо, рада творческой встрече, Игорь. И рада, что встретила Вас в Москве: теперь могу представлять Ваши лицо и голос, когда отвечаю Вам.
Будут ещё мысли — пишите, всегда рада Вашему отклику. И академическое образование здесь совершенно вторично: оно помогает, не более того, как ложка помогает есть суп. Можно и без неё. Но поэтом и филологом я, к примеру, стала задолго до того, как стала лингвистом.)
Приятно осознавать, что Академические театры драмы им. М. Горького — братья. Им не одиноко, в разных городах они делают общее дело и поддерживают друг друга. Вот и у нас в Ростове-на-Дону есть свой Ростовский театр драмы им. М. Горького.
И крайне отрадно слышать, что впереди — работа над «Серебряным веком»! Пожалуй, если можно было бы выбирать, то остановила бы выбор на серебре.
"<...> «Хотят ли русские войны?» у Вас потекли слёзы из глаз <...>" Отмечу здесь, что реакция Александра совершенно естественна. Это человечность, чувственность, это очень красиво в своей безыскусности. Не далее чем в субботу видела своими глазами на сцене, как танцовщица закончила печальный номер и ушла за кулисы в слезах. Я сама принимала в этом концерте участие и потому видела, как она шутила сама над собой: «Вот, опять глаза на мокром месте.» Однако истинная причина очень серьёзна — это глубочайшее проживание сценического опыта, высочайшая правдивость художника, всем своим «я» отдающегося искусству.
Ругать Лермонтова, Шекспира и других классиков и гениев литературы, что делает автор приведённой Вами рецензии, просто глупо.
Имеется в виду, что «Литературная энциклопедия» их ругает? Поискала в комментариях: вроде бы Шекспир и Лермонтов больше нигде не упомянуты, так что вероятнее всего имеется в виду выдержка из энциклопедии. Во-первых, приводится не рецензия, а фрагмент научной статьи. Во-вторых, в содержании статьи автор, естественно, не «ругает» ни Шекспира, ни прочих классиков литературы, а анализирует.
Дело в том, что в сонетах необходимо избегать лексических повторов — это особое правило, которое ставит перед поэтом сонетная форма. По этой причине ставить не только в одном стихе сонета, но даже в одном сонете «намокший» и «мокрой» недопустимо. Это сделает сонет неизящным и «кривобоким», несовершенным.
Галина, ведь суть сонета и состоит в преодолении этих «невероятных сложностей», как бы пройти по канату, при этом жонглировать словами и ещё курить сигару. И при этом создать стихотворение. И все такие: бог мой, да он хорош. А поэт такой спрыгивает и — небрежно: да мне вовсе и не было трудно, так, размялся перед завтраком. Сонет — это изяшная игра в готические соборы.
Ещё ночью, после Вашего сонета, я думала о нём. Такое наблюдение: когда я его только прочла, истинная суть Ваших тезиса и антитезиса не «дошли» до меня. То есть я сразу по прочтении ясно не осознавала внутренней структуры этого сонета. Когда я проанализировала подробно, я сумела осознать эту структуру:
Тезис Природа безвольно принимает угасание и приход зимы, она в тумане. «Седой туман» — символ надвигающейся старости и старческого бессилия в творчестве. Природа даже рада, она «всё приемлет». Быть «привиденьем» — приемлемо.
Антитезис Лирическое «я» поэта противопоставляет себя смирению природы перед неизбежным. Героиня тоже ощущает тоску и не хочет оказаться в тумане. В отличие от покорной природы, она тоскует и ищет свой путь.
Примирение тезисов Как будто героиня говорит себе: если найду хоть что-то не смирившееся с «туманом» и угасанием в природе, значит, ещё не всё потеряно. Она ищет знак, ищет надежду. И она находит посреди засыпающей природы очаги «огня» — рябина горит, она не стала «привиденьем». Рябина — как бы лирический двойник героини. Это символ того, что ещё есть надежда. И в этом знаке героиня черпает свои духовные силы продолжать, черпает свой оптимизм, этой искрой зажигает остывающее сердце.
Возможно, пресловутым «рядовым читателям» непросто докопаться до сути. Не разбирая и не размышляя, не всегда поймёшь. Поэтому, если перед поэтом встаёт проблема: почему мои стихи недостаточно воздействуют? как сделать их более действенными? — необходимо, видимо, делать лексику и синтаксис более броскими, более эффектными. Идейное содержание тоже имеет значение: оно у Вас присутствует, пронизывает всю внутреннюю структуру, страстный поиск источника надежды и его обретение. Сделаю предположение, что это недостаточно оригинально. Оригинальней было бы найти оптимизм в более неожиданном предмете, чем рябина. Или сделать какой-то неожиданный вывод, который удивил бы читателя.
Беда сегодняшнего читателя — пресыщенность. Читатели — перекормленные сластями телевизоров и интернетов дитяти. Как говорил Лермонтов, нужна горькая пилюля. Нужно быть резкими, как пуля дерзкими. Как такими быть — уже второй вопрос. Если мы изначально не таковы, то нужно ли так сильно меняться ради читателя — ещё один вопрос. Если мы не таковы и не будем меняться, то, вероятно, и читать нас не будут. Тогда лучше смириться и работать для себя и искусства, а читатель в нашем «чистом искусстве» будет лишним.
Придумала такой конец: рябина пожалела героиню и заняла её место, сама стала писать стихи и публиковать в сборниках, и читателям понравилось. А поэт занял место рябины на дереве и вместо неё принял все тяготы зимы. Оказалось, быть рябиной совсем непросто: её плотью, как телом Христовым, норовили полакомиться снегири. Весной рябина вернулась и рассказала о своих победах в конкурсах и восторгах читателей. А поэт, побыв рябиной, прошёл через катарсис и весной пробудился обновлённым. Слез с дерева и стал классиком литературы.
Возможно, моим коллегам-поэтам будет интересно почитать о сонете, поднятая тема которого располагает как раз таки глубже разобраться в его истории и смысле формы.
Источник информации — Литературная энциклопедия 1925-го года. Сонет есть не что иное, как попытка свести воедино два вида искусства: поэзию и архитектуру.
Суть сонета в том, чтобы создавать поэзию, при этом преодолевая ещё и трудность задания.
Сонет (название от sonnare — звучать) определился как твердая форма в XIII в., в Италии. Архитектура готическая победила романскую, в грандиозном размахе подчинила себе скульптуру, живопись, так называемые прикладные искусства. Точно и мудро копируя архитектурные достижения, поэзия откликнулась сонетом.
В основе сонета — готическая схема. Основная эта схема (западного фасада) такова: прямоугольник, чаще удлиненный вверх и на нем по бокам два удлиненных прямоугольника башен (северной и южной), завершенные равнобедренными треугольниками шпилей—крыш, подчас как придатков (Реймский), подчас отсутствующих (Иорский), подчас весьма развитых (Кельнский).
Схема сонета: прямоугольник двух четверостиший (катрэнов), чаще по рисунку удлиненные и завершающие его тело два трехстишия (терцеты). Свойства архитектуры и поэзии таковы, что мы здание неизбежно начинаем снизу, начинаем же писать по разным причинам сверху страницы (раньше свитка, листа).
И дерево, и трава растут так же. Если бы сонет рождался позже, искусственно, стилизируя архитектурную готику, он, может быть, и поместил бы терцеты вверху (в ложно понятом завершении). Но создатели сонета могли мыслить лишь логически правильно. Может быть даже, если бы сонет родился в эпоху не стиля, а стилизации, он, кроме того, что поставил бы терцеты в ложном верху, разместил бы их не один над другим, а налево и направо, проведя мысленную вертикальную линию хотя бы внутренними рифмами. Интересно, что в эпоху изживания сонетной сущности появился рядом с искажениями сонета и обратный (обращенный, перевернутый) сонет, имевший терцеты вначале (вверху), катрэны (тело) в конце (внизу). Строились сонеты и с терцетами, заканчивающимися (вниз) лишними маленькими строками, как бы подражание завершениям готических башен.
Сонетисты спорили долго и упорно о том, трактовать ли первые 8 стихов сонета как одно целое, как два, или как 4.
Примеры схем более употребительного расположения рифм таковы: 1) abba, abba, ccd, ede 2) abba, abba, cdc, dee 3) abba, abba, cdd, ccd 4) abab, abab, cdc, cdc 5) abab, abba ccd, eed, и т. д.
Основною и самою красивою формою для первых двух четверостиший считается «опоясанные» рифмы: abba повторяющиеся в каждом четверостишии. Наименее стильными считаются схемы сонетных четверостиший не с двумя, а с четырьмя рифмами. Распределение мужских и женских рифм зависит от того, с какой рифмы начат сонет. Построение трехстиший следует в особенности классическому правилу: если четверостишия построены на опоясанных рифмах по повторяющейся схеме abba, то третий стих первого терцета рифмует со вторым стихом второго терцета. Если же четверостишия построены на перекрестных рифмах, по схеме abab то в терцетах общею рифмою связываются два первые стиха второго терцета, и общею рифмою соединены последние стихи обоих терцетов. Вообще же третий стих первого трехстишия рифмует или с предпоследним или с последним стихом второго терцета. Все остальные формы более или менее отступают от основной. В общем идеальною, строго классическою формою сонета является его вид: abba abba 00d 0d0 (нулем обозначены свободные рифмы); а также форма: abab abab 00d 00d.
Само название ставит ряд условий и звучащей стороне сонета.
Все стихи должны быть равномерны с положенным местом для цезуры. Рифма требуется наиболее совершенная. Для четверостиший одна рифма мужская, другая — женская; для трехстиший с двумя рифмами тоже самое, а с тремя — обе рифмы одного рода и одна другого. В трехстишиях должны быть иные рифмы, нежели в четверостишиях. Повторение рифм на всем протяжении сонета недопустимо. Недопустимо повторение в сонете (без особой поэтической надобности) одного и того же слова. Помимо строгого соблюдения внешней формы и указанных условий гармонии, сонет должен обладать внутренним строением, связанным с его содержанием и настроением, как законченное лирическое переживание, развитое в частях сонета и возвращающееся в последнем стихе к началу его — в первом стихе. Содержание предоставляется выбору поэта и необыкновенно разнообразно.
Французы, впитавшие принципы Нотр-Дам, требуют до сих пор четырех repos в сонете. Когда Англия, претворив в себе германо-франко-итальянскую готику, дала свою англо-готику, она уменьшила стремление вверх, дала разнохарактерность двух основных этажей и не такую полную гармонию между наружным и внутренним видом, как в южных странах. Внутренность английской готики приближается к домашнему уюту, подчас даже давая деревянную облицовку; во Франции, в Италии, чем дальше на юг, тем более внутренность собора похожа на городскую площадь. То же и с английским сонетом. С Шекспира (XVI в.) он получил явно пониженное в сравнении с Петраркой содержание, разноликое строение катрэнов (baab, abab или наоборот). И если сонеты Данте и Петрарки таковы, что каждый камень их чувствуется со всех сторон и стены их постройки без обмана таковы же внутри, как и снаружи, то сонеты Шекспира и т. н. шекспировские, несколько пугая холодом одноликой архитектуры, успокаивают внутренним жизненным уютом. Пушкин выбрал инстинктивно англо-сонет, впитав культуры Шекспира и Байрона.
Вырождение сонета ознаменовано появлением, особенно во Франции, щегольство укороченными стихами до предельной меры — одна стопа, даже один слог; не столько поэзия, сколько преодоление трудности задания.
Сонет был жив, пока жива была готика.
У сонета было столько же врагов, сколько и у готики. И столько же друзей, если не считать, что по началу, конечно, было более грамотных в архитектуре и безграмотных в книжкой грамоте, потом наоборот. Умерло готическое народное мышление с ведьмами, чертями, грешниками и святыми, столь же простыми и реальными, как предметы обихода. Умер в те же сроки и сонет.
Интересен вопрос о сонете в России, где история не знает органически возникшей готики. Одинаково чуждые русскому духу, архитектурная готика и сонет имеют здесь различные пути. Создав много подражательных, бездушных, никакой самобытной цены не имеющих «готических» фасадов, беседок, часовен, архитектура в России все же дала настоящие ценности, могущие быть названными русской готикой; хотя бы несколько башен московского Кремля. Здесь нет рабского подражания ни в материале, ни в основных, ни во фрагментных канонах; здесь не чужой мрамор, а свой кирпич, нот ни круглых, ни стрельчатых окон с цветными стеклами и пр. и все же это настоящая национальная готика. Спорным является вопрос, много ли здесь русского гения и участвовал ли он вообще, но то факт, что это новое возникло на русской почве.
До сих пор никто не решился взять в сонет трехсложного метра и дактилической и гипердактилической рифмы, более свойственных русскому языку, чем пятистопный и шестистопный ямб с женскими и мужскими окончаниями. И если уж стилизаторски подражать, то чистый ямб не годится.
Русская светская литература начала расцветать тогда, когда начинало умирать сколько-нибудь самостоятельное русское зодчество. Тысячи западных поэтов могли вдохновляться живыми, при них рождавшимися архитектурными памятниками и просто живой прекрасной уличной архитектурой. У нас только Феофан Прокопович, Ломоносов, Державин и те, кто с ними, видели живую русскую архитектуру. Начиная с Пушкина всем нам приходится любить вчерашний день архитектуры (если не завтрашний). Без исторически осмысленной народной подосновы нет стиля. Нет и сонета. Есть 14 строк.
Автор: Иван Рукавишников.
Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов. 1925.
Вопросы сложны и интересны. Как сонет испытывает поэта в безупречности исполнения трудного задания, так и эти вопросы требуют ответа наиболее точного.
1) устарели ли сонеты как форма Да. Такой форме, как «сонет», 800 лет. Сонет есть не что иное, как попытка свести воедино два вида искусства: поэзию и архитектуру. Сонет — это ода готической архитектуре. В основе сонета — готическая схема прямоугольного фасада с равнобедренными треугольниками шпилей — крыш. Следовательно, задавать вопрос, устарел ли сонет, это всё равно что спрашивать: устарела ли готическая архитектура Собора Парижской Богоматери? Естественно, она устарела. Но и архаизмы — это устарелые слова, которые, тем не менее, несут собственный стиль, придают особый пафос, т.е., даже устарев, продолжают выполнять свои функции. Мой фамильный серебряный кубок стар, но не бесполезен. Старая мебель — винтажная. У старого иная функциональная задача, чем у нового.
2) актуален ли сегодня акростих Я убеждена, что и в случае акростиха всё упирается в цель. Зачем нужен акростих? Многие комментирующие справедливо отмечают — для игры. А в чём заключается игра? Как в данном случае уважаемая Галина играет с читателем при помощи акростиха? Слова «осенний ветерок» и так содержатся в названии. Значит, угадывать загаданное название уже не представляется возможным. В стихотворении нет напряжённого поиска ответа, не задаются никакие вопросы, чтобы читающий всей душой и разумом искал на них ответы. В чём смысловая задача этого акростиха? На самом деле, ответ — ни в чём. У этого акростиха нет цели, а есть, видимо, как у самурая, только путь. Этот акростих просто есть. Мой ответ Галине: чтобы акростих оправдывал своё появление, необходимо чётко (или хотя бы смутно) осознавать, зачем он тут. Чтобы он стал игрой, нужно придумать условия игры.
3) трогает ли сонет за душу На мой взгляд, в данном сонете намеренно гасится истинное поэтическое напряжение, без которого невозможно вздрогнуть душой. «Тревога духа» слегка проявляется во втором катрене — с мотивом сожалений о безвозвратно ушедшем прошлом. И драматическое напряжение как бы тонет в суетливом оптимизме финала. «Седой густой туман» — это символ сомнений «без огонька», творческого кризиса. Это тезис. Тоска по прошедшему — антитезис. Лирическое «я» внутри этого сонета хочет «повторить себя», как в старые добрые времена. Быть не хуже себя вчерашнего. Хотя бы не потерять себя вчерашнего. Финальные терцеты — попытка сберечь мёртвую траву перед неминуемо наступающей поздней осенью. Но её же не спасти. Рябина — символ огня посреди холода и угасания. Лирическое «я» ощущает в себе угасание, пытается противопоставить ему своё былое «вдохновение» и находит утешение в последних вымученных бликах красок перед приходом зимы. Пафос в конце оптимистический, бодренький. А зачем? Сама идея борьбы с неизбежным угасанием, с остудеванием огня в творческих жилах, с уходом поры расцвета тревожна и искренна. Весь лиризм — в ней, а не в любовании природой. Но бодренький пафос — подкреплённый уменьшительным -ок в «ветерке» — в конце сводит на нет всю тревогу духу, всю тоску по несбыточному, всё прометеевское стремление к огню. Томившийся без огня удовлетворился горящей рябинкой?.. В чём глубинное идейное содержание? В том, что, едва осознав тоску надвигающейся «зимы», едва побледнев перед творческим охладеванием, лирическое «я» быстренько спохватывается, утешает себя и находит успокоение — хватается за «маячок рябины», как за спасательную соломинку? Но истинный лиризм — не в этом заранее спланированном бравурном финале. Лиризм истинный — в первых тревожных катренах, и финал в сравнении с ними предстаёт более сниженным, упрощённым. И в чём же суть «осеннего ветерка»? Этот ветерок — дыхание приближающейся зимы, сезона омертвения? Нет, потому что уменьшительность претит зиме. Стало быть, истинная суть «ветерка» — именно в его уменьшительности, в попытке разбавить слишком омрачившийся пафос. А не надо, если хочется сонетами трогать за душу.
4) есть ли недостатки исполнения К примеру, в сонете недопустимы повторенья слов без особой нужды. То есть особая изящность — это не повторять. А октябрь повторён 3 раза, огонь — дважды. Наконец, на мой взгляд, жёсткой «готической» структуре сонета не подходит этот уменьшительно-смягчённый пафос в заглавии, акростихе и финале. С точки зрения классического сонета, этот пафос противоречит твёрдости структуры.
Мне пришло уведомление, что кто-то из наших уважаемых коллег назвал лирику Ольги Говориной «мусором». Владимир Маяковский обычно в таких случаях говорил так: для кого-то жемчужина, а для кого-то — плевочек.
С наслаждением представляю себе творческую встречу поэтов — например, такую, которая состоялась 29 октября 2023 в библиотеке им. Пабло Неруды, — поэты общаются, делятся впечатлениями, читают стихи, Игорь Исаев, к примеру, читает про чёрного ангела… и вот поднимается один из коллег и обращается прямо к читающему: «Это просто кошмар! Графомания в чистом виде, мусор!»
Грубые слова, как топором, раскалывают тёплую обстановку. Все резко умолкают, как будто получили пощёчину, все глаза обращаются к невежливому «коллеге». Как вы думаете, что происходит дальше? Вариантов предостаточно. Потребовать извиниться и уйти. Вывести вон, не дожидаясь извинений. Не марать руки и попросить выполнить работу охранника. А если у несчастного всего лишь обострение синдрома Туретта, то дать горячего чая и дать отсидеться в покое. Разве Пушкин не призывал нас милость к падшим проявлять?
Так что в Интернете, как и в обыденной жизни, совет один: не пишите то, что не сможете сказать в лицо и сохранить при этом собственное лицо.
Посыл вполне оптимистический: если где-то не везёт, возможно, в иной планетарной системе нас ждёт удача! Как в изменённой песне: не везёт мне в этой, повезёт в другой…
Сам антураж старого костёла для любовно-детективного романа — это «ух ты»!
Тени старых витражей?
Очевидно, в редакции боятся католической и польской тематики. Осторожные.
ПО обложке:
первая более таинственная, вторая в целом терпимая, но вульгарная — кричаще-сексуальная нога торчит из-под дамы… Возможно, редакция согласится занавесить даму. В первой обложке часы вносили мотив времени. Жаль, что во второй это утеряно.
Интересно, что та властность, с какой поэзия накинулась на Светлану (иначе и не скажешь), говорит действительно о предназначении.
<...> и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой <...>
Искусство должно, обязано быть сильнее человека, должно владеть человеком. Со Светланой произошло именно так, и это прекрасно. Это талант. За ним интересно наблюдать, как за красивым водопадом.
к нему невозможно ничего прибавить и ничего убавить.При том, что совершенству нет предела, про стихи Светланы отмечу — крайне интересно наблюдать рождение поэзии под влиянием какой-то поэтической горячки, когда из человека начинает бить искусство и наполняет сосуд до отказа, так что это даже больно и жестоко. Но разве это не высшее предназначение? Это то, что искал средневековый мистицизм: человек слыхом не слыхивал, а его избрало для поэзии. Почему я, Небеса? И небеса такие: Замолчи и пиши свои стихи, человече! не трать время на бессмысленные вопросы. У тебя и так времени в обрез.
Так и живём: то мучительный сон души и уничижительные мысли, то — не менее болезненный фонтан из недр души.
Всё по-лермонтовски:
Но мне милей страдания земные:
Я к ним привык и не оставлю их...
Уважаемые собеседники, мне кажется, мы отыскали потерянный рай!..
А вообще мне приятно видеть в Ваших строках, Игорь, что в понимании художественных целей у нас больше общего, чем различий.
Ах, Игорь… А где же встретить нам произведения таких уровней, чтобы соблагоизволить черкнуть на них манифесты?.. Так можно всю жизнь прождать и не дождаться. Не хотеть себя разменивать на мелкое и всё ждать крупного… которое не придёт никогда. Это «скупое рыцарство». Возможно, истинный гуманизм в том, чтобы не припасать ревниво свои знания и духовный жар для лучших времён (и людей), а дарить сейчас. А вдруг это лучшее, с чем посчастливится столкнуться?
Между прочим, за последние несколько лет Светлана Захарова — единственная, кто лично обратился ко мне за моим мнением. В сегодняшнем мире компетенция не только не ценится, а уже высмеивается: компетентный нашёлся, иди, собаку свою поучи... Где найти то место и тех людей, где и с кем мы будем уместны, будем кстати, будем полезны, будем не лишними на празднике жизни, вот в чём вопрос. Так что пусть, пусть уровень обсуждаемого произведения будем таким, какой бог послал. Я боюсь замолчать — потому что если замолчу, то перестану существовать, и в то, что когда-то существовала, уже сама не смогу верить.
Знаете, что мне забавно во всём этом обсуждении: при написании статьи о стихах Светланы я вообще не стремилась писать «заумно» или «напыщенно». Я думаю, что писала очень просто. Читая стихи, я делала краткие заметки, а потом даже не стала их особо править или «причёсывать». В конце у меня появились мыслишки про нарративизм — и я их быстро изложила. Без усложнений, только свои мысли.
Думаю, сложна сама тема истинного и мнимого и роли нарратива в понимании истории и литературы. Сложна — то есть неоднозначна, многогранна, объёмиста. В двух словах тут не выскажешься.
С годами всё сложнее видеть истинную красоту в людях и явлениях, а в юности всё острее и увесистее, но лишь потому, что мы так малы. Это как разочарование, что в детстве пломбиры в стаканчиках были большими, а стали маленькими. А они вовсе не стали маленькими…
На самом деле, мы все, и Вы, и Игорь, пишем тут об одном и том же. Зачем вырастать так сильно и так далеко, что пломбир из детства начинает казаться маленьким и менее вкусным? Почему бы не приостановить рост и не остаться в «зоне комфорта», не остаться «в детстве»? Это о выплёскивании «ребёнка вместе с водой». Избавляясь от юношеских несовершенств, ненароком избавиться от душевности. Полируя и полируя себя до совершенства, случайно увлечься и снять с себя какие-то важные слои.
Но «выплёскивать» — это не о наращивании, не о росте, а, наоборот, об обеднении. «Выплёскивание» здесь символизирует презрение к юношеским («примитивным») заблуждениям, к низкосортности, от которой человек хочет избавляться. «Выплёскивание» — это об обесценивании (чего-то, что мы считаем ниже своего достоинства ценить). А это уже снобизм. Путь к истинному человеческому совершенству не лежит через презрение к примитиву. Например, Пушкин презирает «чернь», разумеется, но отнюдь не из-за простоты этой черни, а из-за духовной порочности. Арина Родионовна тоже проста, но Пушкин её не «выплёскивает». Отделение зёрен от плевел — это в том числе и умение различать духовное (и интеллектуальное) нищенство от благородной простоты.
Короче говоря, истинный рост (который есть поиск совершенства, «утраченного рая», истины, красоты и проч.) — это не фокус на отсечении ненужного. Это фокус не на «полировке» и уменьшении, а на расширении, обретении. Обесценивание не может быть целью совершенствования (даже обесценивание «черни», «душою хладных скопцов», и пошлости). Это просто не главное, не существенное. Оно не может оттягивать внимание на себя, в то время как все силы души и разума нацелены на поиск истины и красоты, чтобы ими обогатиться и обогатить. Возможно, пломбиры в этом процессе правда уменьшатся. Но, возможно, пломбиры — это не главное. Я думаю, именно в этом и есть зеркало истины: то, что станет меньше и начнёт отдаляться, и есть неглавное, а то, что начнёт сиять по-звёздному, это и есть цель. Но реку вспять не повернуть. А иначе, боясь обретения истин, лишь бы не утратить детские пломбиры, мы откажемся от чего-то звёздного, что просто не найти среди детских мелочей, потому что оно лежит на порядки выше.
(Забавно, что тут несколько вариантов развития событий: детские пломбиры — это и есть единственная истина, а «поиск в далёких галактиках» был неистиной, потому что мир пуст и мы лишь воображали себе его полноту за пределами детства; всё преходяще, и на смену детским простым истинам должны прийти истины зрелости и т.д., это процесс естественного роста, и избежать его нельзя; и, наконец, все истины относительны, все росты относительны, одним кесарево, а другим слесарево — красота одних есть уродство для других, истина одних есть шутка для их соседей, «звёзды» одних есть не более чем «плевочки» для других. И тогда нет смысла подстаивать свои «звёзды» под чьи-то «плевочки». А зачем? Может быть, и Рахманинову нужно было играть на фортепиано менее виртуозно, потому что не все видели красоту в его «виртуозности»?)
Естественно и то, что считать себя именно «звёздами», а не «плевочками» очень самонадеянно, и всегда найдутся те, кто усмехнётся на таких выскочек: недаром слово «звезда» имеет в одном из значений именно такой оттенок пренебрежительности, неодобрения. Это проблема истинного и мнимого. Всегда достойнее, когда не сам себя признаешь «этуалью», а тебя признают. Но и это относительно, господа! Всему своё место. Рахманинова с его виртуозными пальцами не признали бы в сельском клубе. Ему бы сказали: Парень, ну, ты того-этого, не части, не части, успокойся! Не ломай инструмент, не пыли тут перед нами. Хорош понтоваться! Вот ты частушки знаешь? Вот и посиди, послушай, иезуит…
Значит ли это, что нет надобности в чём-то изощрённее частушек? Что выше частушек нет истины? Что, усложняя свой нотный текст и свою технику, Рахманинов выплеснул вместе с водой и ребёнка? Это плохо, в конце концов, что рахманиновское искусство недоступно мужичкам и бабонькам? Притом Рахманинов, как и все классики, любил фольклор и вдохновлялся народной лиричностью и простотой. Но есть разница между народной песней народа и народной песней у Чайковского. Думаю, каждому своё. У каждого своя мера, свой тип мышления, интеллекта, таланта, воспитания, понимания эстетики. И свой тип заблуждений.
Прокомментирую комментарий. Насчёт постности — это из-за постмодернизма или даже постпостмодернизма. Поэзии недостаточно — читателю трюк подавай. Кульбит или сальто мортале. Светлана упряма, она, видимо, не хочет добавлять перчинки и специи в свои стихи: история великих людей, по её мнению, великих подвигов, боёв и проч. не требует постановочных эффектов. Это вопрос художественных методов. Сделать более модно, более эффектно — а вдруг получится «попса»? Сделать более традиционно-- а вдруг получится постное старьё, которое прочитают 1-2 человека?.. Такие же любители постного традиционализма и прочитают.
Другое дело, что можно сделать форму ярче, пронзительнее за счёт ухода от монотонности. Но это тоже метод, вот в чем дело. Я знаю людей, которые танцуют индийский классический танец и выбирают только самые монотонные танцы, по 10 минут, с традиционной музыкой — потому что они им кажутся изящнее, чем современные адаптации. Такие осилит только истинный ценитель. Или не осилит — за отсутствием ценителей. Одиночество — яд, который принимают в одиночестве.)
Кульминацию Светлана усиливает лексически и пунктуационно, а можно ритмически. Видимо, её идея такова: если нет интереса к истории, к людям, то не надо подогревать интерес эффектами. Стихи лишены зрелищности, чтобы отсечь любителей зрелищности? Возможно.
Насчёт рецензирования. Игорь, мне скучно писать попроще для людей попроще. Не хочу. Мне это постно. Я не дефектолог, не логопед. Не хочу по буквам объяснять недопонявшим. Мои скудные годы не хочу тратить на то, чтобы вечно подрезать себе язык и подстраиваться под людей «с разной подготовкой». Скучно.
Другие станут попроще, и народ к ним потянется, а ко мне народ никогда не тянулся и сейчас, видимо, не начнёт. "Ты таков таким, каким ты есть." Опускать внутреннюю планку, чтобы недопонявшие и недоучившиеся осилили? И вечно ходить в опущенном положении, «на кортах» или «с упавшими плечами»?)) Нет. Мы, может быть, ещё подрастём — ввысь, где одиноко, но зато простор.
Наукообразно, Вы говорите. Образ — тоже неплохо. Истинная научность нам ещё, значит, предстоит. Будем оттачивать, утончать до предела, до совершенства, будем умножать знания, опыт, смыслы. Я не смогу познавать жизнь и её проявления в форме поэзии, если буду подстраиваться. Но примитивное в сферу моего научного интереса не входит. Вот подхвачу Альцгеймер — тогда и попроще материал пойдёт.
Ещё раз спасибо, рада творческой встрече, Игорь. И рада, что встретила Вас в Москве: теперь могу представлять Ваши лицо и голос, когда отвечаю Вам.
Будут ещё мысли — пишите, всегда рада Вашему отклику. И академическое образование здесь совершенно вторично: оно помогает, не более того, как ложка помогает есть суп. Можно и без неё. Но поэтом и филологом я, к примеру, стала задолго до того, как стала лингвистом.)
Вот и у нас в Ростове-на-Дону есть свой Ростовский театр драмы им. М. Горького.
И крайне отрадно слышать, что впереди — работа над «Серебряным веком»! Пожалуй, если можно было бы выбирать, то остановила бы выбор на серебре.
"<...> «Хотят ли русские войны?» у Вас потекли слёзы из глаз <...>"
Отмечу здесь, что реакция Александра совершенно естественна. Это человечность, чувственность, это очень красиво в своей безыскусности. Не далее чем в субботу видела своими глазами на сцене, как танцовщица закончила печальный номер и ушла за кулисы в слезах. Я сама принимала в этом концерте участие и потому видела, как она шутила сама над собой: «Вот, опять глаза на мокром месте.»
Однако истинная причина очень серьёзна — это глубочайшее проживание сценического опыта, высочайшая правдивость художника, всем своим «я» отдающегося искусству.
Имеется в виду, что «Литературная энциклопедия» их ругает?
Поискала в комментариях: вроде бы Шекспир и Лермонтов больше нигде не упомянуты, так что вероятнее всего имеется в виду выдержка из энциклопедии.
Во-первых, приводится не рецензия, а фрагмент научной статьи.
Во-вторых, в содержании статьи автор, естественно, не «ругает» ни Шекспира, ни прочих классиков литературы, а анализирует.
По этой причине ставить не только в одном стихе сонета, но даже в одном сонете «намокший» и «мокрой» недопустимо. Это сделает сонет неизящным и «кривобоким», несовершенным.
Единственный разумный вывод, тоже так считаю.
Ещё ночью, после Вашего сонета, я думала о нём. Такое наблюдение: когда я его только прочла, истинная суть Ваших тезиса и антитезиса не «дошли» до меня. То есть я сразу по прочтении ясно не осознавала внутренней структуры этого сонета. Когда я проанализировала подробно, я сумела осознать эту структуру:
Тезис
Природа безвольно принимает угасание и приход зимы, она в тумане.
«Седой туман» — символ надвигающейся старости и старческого бессилия в творчестве.
Природа даже рада, она «всё приемлет». Быть «привиденьем» — приемлемо.
Антитезис
Лирическое «я» поэта противопоставляет себя смирению природы перед неизбежным.
Героиня тоже ощущает тоску и не хочет оказаться в тумане. В отличие от покорной природы, она тоскует и ищет свой путь.
Примирение тезисов
Как будто героиня говорит себе: если найду хоть что-то не смирившееся с «туманом» и угасанием в природе, значит, ещё не всё потеряно.
Она ищет знак, ищет надежду.
И она находит посреди засыпающей природы очаги «огня» — рябина горит, она не стала «привиденьем».
Рябина — как бы лирический двойник героини. Это символ того, что ещё есть надежда.
И в этом знаке героиня черпает свои духовные силы продолжать, черпает свой оптимизм, этой искрой зажигает остывающее сердце.
Возможно, пресловутым «рядовым читателям» непросто докопаться до сути. Не разбирая и не размышляя, не всегда поймёшь. Поэтому, если перед поэтом встаёт проблема: почему мои стихи недостаточно воздействуют? как сделать их более действенными? — необходимо, видимо, делать лексику и синтаксис более броскими, более эффектными. Идейное содержание тоже имеет значение: оно у Вас присутствует, пронизывает всю внутреннюю структуру, страстный поиск источника надежды и его обретение. Сделаю предположение, что это недостаточно оригинально. Оригинальней было бы найти оптимизм в более неожиданном предмете, чем рябина. Или сделать какой-то неожиданный вывод, который удивил бы читателя.
Беда сегодняшнего читателя — пресыщенность. Читатели — перекормленные сластями телевизоров и интернетов дитяти. Как говорил Лермонтов, нужна горькая пилюля. Нужно быть резкими, как пуля дерзкими. Как такими быть — уже второй вопрос. Если мы изначально не таковы, то нужно ли так сильно меняться ради читателя — ещё один вопрос. Если мы не таковы и не будем меняться, то, вероятно, и читать нас не будут. Тогда лучше смириться и работать для себя и искусства, а читатель в нашем «чистом искусстве» будет лишним.
Придумала такой конец: рябина пожалела героиню и заняла её место, сама стала писать стихи и публиковать в сборниках, и читателям понравилось. А поэт занял место рябины на дереве и вместо неё принял все тяготы зимы. Оказалось, быть рябиной совсем непросто: её плотью, как телом Христовым, норовили полакомиться снегири. Весной рябина вернулась и рассказала о своих победах в конкурсах и восторгах читателей. А поэт, побыв рябиной, прошёл через катарсис и весной пробудился обновлённым. Слез с дерева и стал классиком литературы.
Источник информации — Литературная энциклопедия 1925-го года.
Сонет есть не что иное, как попытка свести воедино два вида искусства: поэзию и архитектуру.
Суть сонета в том, чтобы создавать поэзию, при этом преодолевая ещё и трудность задания.
Сонет (название от sonnare — звучать) определился как твердая форма в XIII в., в Италии. Архитектура готическая победила романскую, в грандиозном размахе подчинила себе скульптуру, живопись, так называемые прикладные искусства. Точно и мудро копируя архитектурные достижения, поэзия откликнулась сонетом.
В основе сонета — готическая схема. Основная эта схема (западного фасада) такова: прямоугольник, чаще удлиненный вверх и на нем по бокам два удлиненных прямоугольника башен (северной и южной), завершенные равнобедренными треугольниками шпилей—крыш, подчас как придатков (Реймский), подчас отсутствующих (Иорский), подчас весьма развитых (Кельнский).
Схема сонета: прямоугольник двух четверостиший (катрэнов), чаще по рисунку удлиненные и завершающие его тело два трехстишия (терцеты). Свойства архитектуры и поэзии таковы, что мы здание неизбежно начинаем снизу, начинаем же писать по разным причинам сверху страницы (раньше свитка, листа).
И дерево, и трава растут так же. Если бы сонет рождался позже, искусственно, стилизируя архитектурную готику, он, может быть, и поместил бы терцеты вверху (в ложно понятом завершении). Но создатели сонета могли мыслить лишь логически правильно. Может быть даже, если бы сонет родился в эпоху не стиля, а стилизации, он, кроме того, что поставил бы терцеты в ложном верху, разместил бы их не один над другим, а налево и направо, проведя мысленную вертикальную линию хотя бы внутренними рифмами. Интересно, что в эпоху изживания сонетной сущности появился рядом с искажениями сонета и обратный (обращенный, перевернутый) сонет, имевший терцеты вначале (вверху), катрэны (тело) в конце (внизу). Строились сонеты и с терцетами, заканчивающимися (вниз) лишними маленькими строками, как бы подражание завершениям готических башен.
Сонетисты спорили долго и упорно о том, трактовать ли первые 8 стихов сонета как одно целое, как два, или как 4.
Примеры схем более употребительного расположения рифм таковы:
1) abba, abba, ccd, ede
2) abba, abba, cdc, dee
3) abba, abba, cdd, ccd
4) abab, abab, cdc, cdc
5) abab, abba ccd, eed,
и т. д.
Основною и самою красивою формою для первых двух четверостиший считается «опоясанные» рифмы: abba повторяющиеся в каждом четверостишии.
Наименее стильными считаются схемы сонетных четверостиший не с двумя, а с четырьмя рифмами.
Распределение мужских и женских рифм зависит от того, с какой рифмы начат сонет.
Построение трехстиший следует в особенности классическому правилу: если четверостишия построены на опоясанных рифмах по повторяющейся схеме abba, то третий стих первого терцета рифмует со вторым стихом второго терцета.
Если же четверостишия построены на перекрестных рифмах, по схеме abab то в терцетах общею рифмою связываются два первые стиха второго терцета, и общею рифмою соединены последние стихи обоих терцетов. Вообще же третий стих первого трехстишия рифмует или с предпоследним или с последним стихом второго терцета. Все остальные формы более или менее отступают от основной.
В общем идеальною, строго классическою формою сонета является его вид: abba abba 00d 0d0 (нулем обозначены свободные рифмы); а также форма: abab abab 00d 00d.
Само название ставит ряд условий и звучащей стороне сонета.
Все стихи должны быть равномерны с положенным местом для цезуры. Рифма требуется наиболее совершенная. Для четверостиший одна рифма мужская, другая — женская; для трехстиший с двумя рифмами тоже самое, а с тремя — обе рифмы одного рода и одна другого. В трехстишиях должны быть иные рифмы, нежели в четверостишиях. Повторение рифм на всем протяжении сонета недопустимо. Недопустимо повторение в сонете (без особой поэтической надобности) одного и того же слова. Помимо строгого соблюдения внешней формы и указанных условий гармонии, сонет должен обладать внутренним строением, связанным с его содержанием и настроением, как законченное лирическое переживание, развитое в частях сонета и возвращающееся в последнем стихе к началу его — в первом стихе. Содержание предоставляется выбору поэта и необыкновенно разнообразно.
Французы, впитавшие принципы Нотр-Дам, требуют до сих пор четырех repos в сонете. Когда Англия, претворив в себе германо-франко-итальянскую готику, дала свою англо-готику, она уменьшила стремление вверх, дала разнохарактерность двух основных этажей и не такую полную гармонию между наружным и внутренним видом, как в южных странах. Внутренность английской готики приближается к домашнему уюту, подчас даже давая деревянную облицовку; во Франции, в Италии, чем дальше на юг, тем более внутренность собора похожа на городскую площадь. То же и с английским сонетом. С Шекспира (XVI в.) он получил явно пониженное в сравнении с Петраркой содержание, разноликое строение катрэнов (baab, abab или наоборот). И если сонеты Данте и Петрарки таковы, что каждый камень их чувствуется со всех сторон и стены их постройки без обмана таковы же внутри, как и снаружи, то сонеты Шекспира и т. н. шекспировские, несколько пугая холодом одноликой архитектуры, успокаивают внутренним жизненным уютом. Пушкин выбрал инстинктивно англо-сонет, впитав культуры Шекспира и Байрона.
Вырождение сонета ознаменовано появлением, особенно во Франции, щегольство укороченными стихами до предельной меры — одна стопа, даже один слог; не столько поэзия, сколько преодоление трудности задания.
Сонет был жив, пока жива была готика.
У сонета было столько же врагов, сколько и у готики. И столько же друзей, если не считать, что по началу, конечно, было более грамотных в архитектуре и безграмотных в книжкой грамоте, потом наоборот. Умерло готическое народное мышление с ведьмами, чертями, грешниками и святыми, столь же простыми и реальными, как предметы обихода. Умер в те же сроки и сонет.
Интересен вопрос о сонете в России, где история не знает органически возникшей готики. Одинаково чуждые русскому духу, архитектурная готика и сонет имеют здесь различные пути. Создав много подражательных, бездушных, никакой самобытной цены не имеющих «готических» фасадов, беседок, часовен, архитектура в России все же дала настоящие ценности, могущие быть названными русской готикой; хотя бы несколько башен московского Кремля. Здесь нет рабского подражания ни в материале, ни в основных, ни во фрагментных канонах; здесь не чужой мрамор, а свой кирпич, нот ни круглых, ни стрельчатых окон с цветными стеклами и пр. и все же это настоящая национальная готика. Спорным является вопрос, много ли здесь русского гения и участвовал ли он вообще, но то факт, что это новое возникло на русской почве.
До сих пор никто не решился взять в сонет трехсложного метра и дактилической и гипердактилической рифмы, более свойственных русскому языку, чем пятистопный и шестистопный ямб с женскими и мужскими окончаниями. И если уж стилизаторски подражать, то чистый ямб не годится.
Русская светская литература начала расцветать тогда, когда начинало умирать сколько-нибудь самостоятельное русское зодчество. Тысячи западных поэтов могли вдохновляться живыми, при них рождавшимися архитектурными памятниками и просто живой прекрасной уличной архитектурой. У нас только Феофан Прокопович, Ломоносов, Державин и те, кто с ними, видели живую русскую архитектуру. Начиная с Пушкина всем нам приходится любить вчерашний день архитектуры (если не завтрашний).
Без исторически осмысленной народной подосновы нет стиля. Нет и сонета. Есть 14 строк.
Автор: Иван Рукавишников.
Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов. 1925.
Вопросы сложны и интересны. Как сонет испытывает поэта в безупречности исполнения трудного задания, так и эти вопросы требуют ответа наиболее точного.
1) устарели ли сонеты как форма
Да. Такой форме, как «сонет», 800 лет. Сонет есть не что иное, как попытка свести воедино два вида искусства: поэзию и архитектуру.
Сонет — это ода готической архитектуре. В основе сонета — готическая схема прямоугольного фасада с равнобедренными треугольниками шпилей — крыш.
Следовательно, задавать вопрос, устарел ли сонет, это всё равно что спрашивать: устарела ли готическая архитектура Собора Парижской Богоматери?
Естественно, она устарела. Но и архаизмы — это устарелые слова, которые, тем не менее, несут собственный стиль, придают особый пафос, т.е., даже устарев, продолжают выполнять свои функции. Мой фамильный серебряный кубок стар, но не бесполезен. Старая мебель — винтажная. У старого иная функциональная задача, чем у нового.
2) актуален ли сегодня акростих
Я убеждена, что и в случае акростиха всё упирается в цель. Зачем нужен акростих? Многие комментирующие справедливо отмечают — для игры.
А в чём заключается игра? Как в данном случае уважаемая Галина играет с читателем при помощи акростиха?
Слова «осенний ветерок» и так содержатся в названии. Значит, угадывать загаданное название уже не представляется возможным.
В стихотворении нет напряжённого поиска ответа, не задаются никакие вопросы, чтобы читающий всей душой и разумом искал на них ответы.
В чём смысловая задача этого акростиха?
На самом деле, ответ — ни в чём. У этого акростиха нет цели, а есть, видимо, как у самурая, только путь. Этот акростих просто есть.
Мой ответ Галине: чтобы акростих оправдывал своё появление, необходимо чётко (или хотя бы смутно) осознавать, зачем он тут.
Чтобы он стал игрой, нужно придумать условия игры.
3) трогает ли сонет за душу
На мой взгляд, в данном сонете намеренно гасится истинное поэтическое напряжение, без которого невозможно вздрогнуть душой. «Тревога духа» слегка проявляется во втором катрене — с мотивом сожалений о безвозвратно ушедшем прошлом.
И драматическое напряжение как бы тонет в суетливом оптимизме финала.
«Седой густой туман» — это символ сомнений «без огонька», творческого кризиса. Это тезис.
Тоска по прошедшему — антитезис. Лирическое «я» внутри этого сонета хочет «повторить себя», как в старые добрые времена. Быть не хуже себя вчерашнего. Хотя бы не потерять себя вчерашнего.
Финальные терцеты — попытка сберечь мёртвую траву перед неминуемо наступающей поздней осенью. Но её же не спасти. Рябина — символ огня посреди холода и угасания. Лирическое «я» ощущает в себе угасание, пытается противопоставить ему своё былое «вдохновение» и находит утешение в последних вымученных бликах красок перед приходом зимы. Пафос в конце оптимистический, бодренький. А зачем? Сама идея борьбы с неизбежным угасанием, с остудеванием огня в творческих жилах, с уходом поры расцвета тревожна и искренна. Весь лиризм — в ней, а не в любовании природой. Но бодренький пафос — подкреплённый уменьшительным -ок в «ветерке» — в конце сводит на нет всю тревогу духу, всю тоску по несбыточному, всё прометеевское стремление к огню. Томившийся без огня удовлетворился горящей рябинкой?..
В чём глубинное идейное содержание? В том, что, едва осознав тоску надвигающейся «зимы», едва побледнев перед творческим охладеванием, лирическое «я» быстренько спохватывается, утешает себя и находит успокоение — хватается за «маячок рябины», как за спасательную соломинку? Но истинный лиризм — не в этом заранее спланированном бравурном финале. Лиризм истинный — в первых тревожных катренах, и финал в сравнении с ними предстаёт более сниженным, упрощённым.
И в чём же суть «осеннего ветерка»?
Этот ветерок — дыхание приближающейся зимы, сезона омертвения?
Нет, потому что уменьшительность претит зиме.
Стало быть, истинная суть «ветерка» — именно в его уменьшительности, в попытке разбавить слишком омрачившийся пафос. А не надо, если хочется сонетами трогать за душу.
4) есть ли недостатки исполнения
К примеру, в сонете недопустимы повторенья слов без особой нужды. То есть особая изящность — это не повторять. А октябрь повторён 3 раза, огонь — дважды.
Наконец, на мой взгляд, жёсткой «готической» структуре сонета не подходит этот уменьшительно-смягчённый пафос в заглавии, акростихе и финале. С точки зрения классического сонета, этот пафос противоречит твёрдости структуры.
С наслаждением представляю себе творческую встречу поэтов — например, такую, которая состоялась 29 октября 2023 в библиотеке им. Пабло Неруды, — поэты общаются, делятся впечатлениями, читают стихи, Игорь Исаев, к примеру, читает про чёрного ангела… и вот поднимается один из коллег и обращается прямо к читающему: «Это просто кошмар! Графомания в чистом виде, мусор!»
Грубые слова, как топором, раскалывают тёплую обстановку. Все резко умолкают, как будто получили пощёчину, все глаза обращаются к невежливому «коллеге». Как вы думаете, что происходит дальше? Вариантов предостаточно. Потребовать извиниться и уйти. Вывести вон, не дожидаясь извинений. Не марать руки и попросить выполнить работу охранника. А если у несчастного всего лишь обострение синдрома Туретта, то дать горячего чая и дать отсидеться в покое. Разве Пушкин не призывал нас милость к падшим проявлять?
Так что в Интернете, как и в обыденной жизни, совет один: не пишите то, что не сможете сказать в лицо и сохранить при этом собственное лицо.