Пожалуй, лучшие «разборки», что я здесь читал. Ольга задала тон. Такой разнос. Елена вступилась. И не прогадала. Автор заслуживает добрых слов. Образы сложные, будто художник рисовал. Пусть не точно местами, зато задел очень хороший!
Задумался. Почему «потом»? И что значит «скажут всё»?
Потому что дальше остаются — стихи. Почему? Нужда в гармонии. Это то, что необходимо нашей психике, когда остаёшься — один. И здесь поэзия приходит к нам на помощь. Ещё не понимаешь, что произошло, еще сам факт принять трудно. И только когда приходит осознание, что — «это всё» — просыпаешься, и, как за соломинку, чтобы не сойти с ума… хватаешь ручку, тетрадку.
Теперь уже не можешь не писать. Это как наркотик. Обезболивающее.
У меня другая история. Женщина стала свои стишки мне отправлять, я, в виде развлечение, тоже зарифмовал какую-то банальщину. Прорыв случился, когда, спустя месяц, наши отношения зашли в тупик. Всё закончилось. И, будто — стена. Нет — завтра. Только стишки и спасли.
Ты пишешь, «слишком поздно я нашла себя». Неправда. Серьезная поэзия не игрушка. Не хобби. Это наше терапия. А это всегда — вовремя.
Позже я успокоился, и рифмоплётствовал уже в свое удовольствие. Сильно привлекла песенная тема. На ней и остановился.
«Постоянна только смена, нерушима только смерть. Сердце каждым ударом наносит нам рану, и жизнь вечно истекала бы кровью, если бы не поэзия. Она дарует нам то, в чем отказала природа: золотое время, недоступное ржавчине, весну, которая не увядает, безоблачное счастье и вечную молодость.» Людвиг Бёрне
Сразу скажу, я потрясён твоей поэзией. Куда мне… В утешение (мысли вслух): «Ты сначала поживи с моё, переживи, что я пережила...» Всё правильно. Сильный опыт — сильная поэзия.
Какая к чёрту Полозкова (о популярности): «Жизнь – это творческий задачник: условья пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой…»
Пошлость, как она есть.
«Я хочу быть немного Бродским – ни единого слова зря». Она же.
Терпеть не могу Бродского. Поэт для сволочи. Никак понять не мог, в чём тут дело. Вроде бы нобелевский лауреат, всеми признан и любим, но почему лично у меня он вызвал, с первых же попавшихся стихов, стойкую неприязнь?
Дмитрий Быков расставил все точки:
«Бродский вообще очень любим людьми, чьё самолюбие входит в непримиримый конфликт с их реальным положением. Поэт отвергнутых любовников, поэт несостоявшихся, угнетённых или неудачливых граждан, потому что им нравится отвергать, им нравится презирать. И доминирующая эмоция Бродского — презрение. Как ни относись к Бродскому, нельзя не признать восхитительной, заразительной и бесконечно привлекательной манеру выражения его мыслей и нельзя не ужаснуться их бедности, их узости. И здесь я рискну сказать, может быть, достаточно горькую и неожиданную вещь. Бродский говорит то, что хорошо звучит. Стоит ли за этим глубокая личная убеждённость? Я думаю, нет. Он говорит то, что эффектно звучит. Таковы не все поэты. Не таков Блок, например. Может быть, именно поэтому так не любил Бродский нашего Сан Саныча. Нет этого совершенно у Окуджавы. Господи, у очень многих этого нет. У меня очень серьёзные сомнения в том, что Бродский — поэт, которого можно назвать человечным. Расчеловечивание, если угодно, — главная тема Бродского: дыхание в безвоздушном пространстве, стремление вырваться из человеческого, тёплого, примитивного, мелкого и улететь в какие-то надзвёздные страшные высоты. Это тема «Осеннего крика ястреба» — одного из лучших и самых виртуозных стихотворений Бродского. Бродский сверхвиртуозен, сверходинок, сверхнезависим. Поэзия Бродского совершенно лишена таких эмоций как умиление, сентиментальность. Даже любовь у него всегда — это такой вой оскорблённого собственника, страдание неудовлетворённой любви перерождающейся в ненависть. Мы не дождёмся от Бродского ничего вроде «Как дай вам Бог любимой быть другим». Он сам это спародировал:
… как дай вам Бог другими — но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит — по Пармениду — дважды сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!
Человек имеет право на злость, но нуждается ли эта злость в столь эффектном поэтическом оформлении, мне не всегда понятно. Да, эмоция Бродского заразительна, но она потому и заразительна, что эта эмоция обывательская, самая обычная: эмоция злобы, обиды, эмоция сарказма. Мне кажется, что все разговоры о всепрощении Бродского, о том, что он не озлобился после ссылки, — это чистая риторика. Как сильно он не озлобился, давайте почитаем, скажем, в «Представлении» — поэме, в которой просто желчь клокочет! Зачем нам всё время повторять слова: «Я не стану мазать дёгтем ворота моего отечества»? А что же он делает, интересно:
Это — кошка, это — мышка. Это — лагерь, это — вышка. Это — время тихой сапой убивает маму с папой.
Где же здесь высокая нота всепрощения? Сколько юношей тепличных подхватывает за Бродским его интонацию презрения, перечисления, как сказано у Владимира Новикова — «дефиницию вместо метафоры».
Бродский — это поэт отчаяния, преодоления жизни. Но жизнь не надо преодолевать, она и так очень уязвима, она очень холодна. Холод Бродского представляется мне как бы таким температурным слиянием с окружающей средой — это в известном смысле конформизм. И обратите внимание, что популярность Бродского основана именно на том, что чаще всего он говорит вслух о вещах, которые большинству приятно соиспытывать, которые приятно с ним разделить: это ненависть, мстительность, и по отношению к возлюбленной, и часто по отношению к Родине, и к бывшим друзьям. Тут уже шквал негодования на меня обрушивается:
— В чём глубокие истоки вашей нелюбви к Бродскому?
— Конечно, самое простое — сказать «в зависти». Ну, дурак тот, кто не завидует Нобелевской премии. Но дело не в этом.
Я разделяю примерно всех людей — всех поэтов, всех писателей вообще — на тех, кто повышает ваше самоуважение, и тех, кто его понижает. Так вот, Бродский — это поэт для повышения читательской самоидентификации, уважения читателя к себе, для повышения самомнения: «Я читаю Бродского, я читаю сложный текст — уже хорошо». Это яркая, эффектная формулировка довольно банальных вещей.
Если бы в его стихах были такие смысловые открытия, которые есть у Заболоцкого, если бы там были те парадоксы, которые есть у Слуцкого, если бы там были эмоционально новые, не описанные раньше состояния, которые есть у Самойлова. Я не могу найти у Бродского называния прежде не названных вещей. Я могу найти у него более эффектные, более яркие формулировки давно известного всем.
Проблема в том, что эти стихи, становясь частью вашей речи, входя в вашу речь, ничего не добавляют ни к вашему уму, ни к вашему сердцу, они не делают вас другим. Они дают лучший вид, лучший лоск, лучшую формулировку вам, а иногда — и самому отвратительному в вас. Наверное, я тоже говорю какие-то вещи очень уязвимые, это естественно, потому что быть уязвимым — это одна из примет живого, а я всё-таки надеюсь оставаться живым.
Бродский риторически всегда так убедителен именно потому, что он берет количеством: количеством слов, количеством строф. Бродский – гений длинного стихотворения, долгого высказывания. Бродский, безусловно, поэт большинства именно потому, что он берет массой. А утверждает он себя как одиночку именно с помощью массы слов, массы аллюзий, массы цитат. Мы редко найдем у него убедительную риторику одиночества. Это всегда полководец, который ведет на читателя огромную словесную армию. Бродский – это поэт ослепительного внешнего эффекта. Не сказал бы, что в этой поэзии нет образов. Но в ней нет музыкальности. Интонация есть, а музыки нет. Может, ему и не нужна эта музыка? Но тогда надо четко отрефлексировать, что он поэт особого состояния, в котором музыка не нужна. И приходится с горечью признать, что он поэт состояния очень неприятного. И эти неприятные состояния, выраженные Бродским с гениальной силой и полнотой, как раз и делают его любимым поэтом обывателя.
Именно массовость признания Бродского сегодня говорят о том, что Бродский достиг своей цели – он стал поэтом большинства. А большинство составляют именно обыватели. Как легко в риторическом исполнении Бродского проглатываются очевидные нелепости! Все противоречия, нестыковки съедаются мощным интонационным напором. Что-что, а интонация у Бродского всегда есть! Он добивает повтором, достаточно вспомнить «Джон Донн уснул», я уж не говорю о замечательном стихотворении «Холмы, холмы», где повторами забито пять шестых. Нарочитая прозаизация, которая в поэме «посвящается Ялте», просто превращает стихи в довольно примитивную прозу, разбивка, тактовик, дольник – которые украдывают у стихотворения его мелодическую суть, но при этом энергия повтора сохраняется. Бродский вбивает в читателя свои мысли, Бродский предлагает блистательные афоризмы! Мы пользуемся его формулами! «Как жаль, что то, чем стало твое существование для меня…». Мы очень часто словами Бродского говорим о собственной жизни. Но хорошо ли это характеризует нас? Да, Бродский дает современному человеку формулы практически для всех его чувств. Но этот современный человек, который так любит Бродского, говорит его цитатами и берет на вооружение его мысли – это человек, во-первых, до крайности эгоцентричный, а во-вторых, лишенный какого-либо стремления к утопии, признающий нормой свою смертность. Этот человек страстно жаждет успеха, мучительно обижается на всех, кто ему этого успеха дать не может и страстно сводит счеты с женщиной, которая не хочет ему принадлежать (бесконечный холод и эгоцентризм женщинам вообще не очень нравится).
Бродский – это классический поэт современного сознания, сознания конца века и начала новой эры. Эры, когда человек получает по заслугам и скоро в своем нынешнем виде будет истреблен. Бродский – это гениальный случай самовыражения человека, который заслужил вычеркивание его из истории. Это сознание позднего римлянина, для которого превыше всего стоит победа и наслаждение и для которого другой человек не существует в принципе. Это стихи поздне-римской статуи, той статуи, которую когда-нибудь отроют и даже выставят в Лувре, но выражение лица у нее при этом будет такое, что лучше бы ее не раскапывали.
Бродский замечательный выразитель довольно гнусных чувств – зависти, ненависти, а с чувствами благородными у него не очень хорошо. Очень редко, очень немного у него стихов, в которых встречаются эмоции высшего порядка: сентиментальность, нежность, умиление, упоение, пусть даже собственными литературными возможностями.
Бродский – это поэт отсутствующего метафизического усилия. Поэт, который ни в кого не превратился. Который колоссально усовершенствовался формально на протяжении своей работы, но очень редко разгоняет свою поэтическую мысль до таких скоростей, которые позволяют выйти на новый уровень. Это поэт без скачка. На протяжении своей творческой жизни он изменился очень мало.
Бродский – поэт чрезвычайно мрачного мировоззрения. Но вместе с тем, Бродский – это поэт соблазна. Это поэт тех слов, выражений, интонаций, которые заведомо привлекут наибольшее восхищение, причем наибольшее восхищение наиболее противных людей.
Бродский — это поэт без основополагающего принципа. Вернее, основополагающий принцип тут только один. Кто-то скажет, что это сохранение достоинства, а я скажу, что это сохранение наибольшей риторической привлекательности. Он умеет так сказать и так сформулировать, чтобы обывателю было за что уважать себя. Потому что самые примитивные, самые низкие инстинкты, самые гадкие желания и самые мерзкие намерения сформулированы с наибольшей риторической привлекательностью. Потому что это — умение извлекать наслаждение из гнусностей, умение быть последним, а чувствовать себя первым.»
Почему так много о Бродском? Потому что его творчество своего рода вызов — поэзии, как я (и не только я) её понимаю, за что люблю и зачем она мне нужна.
Грубо говоря, Бродский не делает меня лучше. И союзников такой поэзии в рунете — тьма. «Ты свинья — так гордись этим». Завещает Бродский. Дешёвый карьерист. За что его наградили? «За ясность мысли» (что звучит, как издёвка), и «вклад в литературу». Хороша оценка.
Оля, не совру, если скажу — ты алмаз русской поэзии.
Пусто и холодно. Тёплая шаль. Год уже, как одна… Прошлое жаль.
Чахну над рифмами — смять и порвать! Стрелочки цифрами Гонят в кровать.
Рядом со столиком Клочья листов. Жалкая толика Правильных слов.
Пусто и холодно. Тёплая шаль. Год уже, как одна… Прошлое — жаль.
Прости, убрал последнюю строфу. И закольцевал первой. Песня.
Цветаевское. Обожаю переклички с классиками. Для меня это не дурное, напротив — высший комплимент.
Убью воинственных врагов, Сломаю каменные стены И заберу тебя из плена, Целуя раны от оков.
Обрызгаю святой водой И изгоню коварных бесов. Траву волшебную из леса Сварю на месяц молодой.
Когда замечешься в бреду, Я нежным словом успокою И лоб ладошкою накрою, И ни на шаг не отойду.
А вот это уже Ахматовское. И куда нежнее, что так не хватало нашей «всё».
Скорый поезд
Скорый поезд, гонимый метелью. Тусклый свет от измученных ламп. В сером ворохе мятых постелей Духотой разморило тела.
Промелькнул полустанок пропащий. Фонари сквозь оконную грязь Воровато обшарили спящих И исчезли, в потёмках таясь.
Снова поезд в безлюдье увлёк нас, Поскорее стремясь в точку «Б». И опять отзеркалились в окнах Переборки и полки купе.
Ночь снаружи мрачна и бездонна. Наблюдает, как жадно метель Лижет стылые стенки вагонов, Будто сахарную карамель.
Лезет в щели, чтоб выстудить этот Обособленный капсульный мир, Где условность двухярусных клеток, Заселилась чужими людьми.
Нас на время свела вероятность Или заданный вектор пути. Мой маршрут не «туда», а «обратно». И меня невозможно спасти.
Точка «А» где-то в прошлом осталась, Отобрав и надежду, и сон. Я домой возвращаюсь устало. Ночь. Не спится. Плацкартный вагон.
В моей редакции:
Промелькнул полустанок пропащий. Фонари сквозь оконную грязь Воровато обшарили спящих И исчезли, в потёмках таясь…
Ночь снаружи мрачна и бездонна. Наблюдает, как жадно метель Лижет стылые стенки вагонов, Будто сахарную карамель.
Снова поезд в безлюдье увлёк нас, Поскорее стремясь в точку «Б». И опять отзеркалились в окнах Переборки и полки купе.
Нас на время свела вероятность, Или заданный вектор пути? Мой маршрут не «туда», а «обратно», И меня невозможно спасти!
Точка «А» где-то в прошлом осталась, Отобрав и надежду, и сон. Я домой возвращаюсь устало. Ночь. Не спится. Плацкартный вагон.
Промелькнул полустанок пропащий. Фонари сквозь оконную грязь Воровато обшарили спящих И исчезли, в потёмках таясь…
Песня.
Есть у меня такая гнусная манера — влезать в чужие стихи. И сам ничуть не против, если кто захочет — в мои.
Лишен здесь тщеславия. Для меня главное — результат (о своих). Читателям дела нет до автора, ему бы «своё» прочесть. И мы с удовольствием им в этом помогаем. Себе мы уже помогли.
Небольшая поправка к вышесказанному: «Типа, человек в гробу, а кто-то рядом стихи про него пишет.»
Не кто-то! А именно что самый близкий. «Кто-то» запросто может и экспромт выдать прямо на месте, бросив ком земли. И спрос с него будет малый. И поймем и всплакнем и спасибо скажем. Не своя кровь. А вот сами, сами уже потом. Когда чуть отпустит, и здесь стихи скажут всё.
Накануне годовщины 4 августа 1864
Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом свете гаснущего дня, Тяжело мне, замирают ноги… Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею — Улетел последний отблеск дня… Вот тот мир, где жили мы с тобою, Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали, Завтра память рокового дня… Ангел мой, где б души ни витали, Ангел мой, ты видишь ли меня?
Безмерно благодарен за верное понимание! А то аж дурно стало, как стал читать по мою душу. Клевещут почём зря. Таким я могу предложить еще станцевать сразу или картину нарисовать. Тоже ведь искусство.
За рассказ о себе спасибо. Вовремя прочел. Очень близко, пусть не темой, но откровенностью. Такими и должны быть стихи. Мне кажется «я» вам понравлюсь. Хотел в личку (как прочел саму статью), но оказия тут застала.
О, Господи. Ведь именно этот знак вертелся на языке! Вот это вот «кричать». Бить в цель. Всё указывало. Не рискнул. Не люблю ошибаться. В пику мне же и попало бы, ежели не так.
Ну конечно Стрелец. Пацифист и пофигист. И демократ. Очень хорошо знаю этот знак. Правых убеждений. Либерал. Потому что «пофиг».
Елена закаленная, а я?! Обо мне подумали? В кулачки ручки.
Кроме разве: Потуги на оригинальность в суждениях простительны, когда вам двадцать. Но вам не двадцать.
Не совсем понял. Поэт (художник) — вечный ребенок. А как иначе.
Ужель сторонник: «Те, кто не жалеют о крушении Советского Союза, у того нет сердца, а кто жалеют — у того нет головы.» В оригинале: «Кто в молодости не был революционером — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума.»
Тогда что вы здесь делаете? Столько воды с ЛексанСергеича…
«Там и поговорим — об истоках, об авторском взгляде, о влиянии ваших богов и кумиров на ваш поэтический язык. Разумеется, если он у вас действительно есть.»
Да. О чем и речь. Не иронизирую. Если самому нечего сказать, пшёл вон. Согласен. Я постараюсь, нового ничего не обещаю, но улыбку вызову. В хорошем смысле.
Постараюсь ответить риторически, ибо времени зарез, так и к вам осенью не успею подготовиться. Что смерти подобно. Не шучу.
А вы демократ! А я как-то ровно дышу, к ней, к демократии… Я за синтез, берём все лучшее, но действуем в зависимости от ситуации. Если кратко, если война, то «левые» с «правыми», если мирное время, то «правые» с «левыми». Всё, молчу!
«я читала все комментарии к этой теме, поэтому могу высказать собственное нейтральное мнение.»
Слаба богу, не «объективное». Шучу и нет. «Тот, кто смотрит на дело с обеих сторон, обычно не видит ни одной из них.» Оскар Уайльд.
«Менторский тон Ваш я тоже кое-где почувствовала. В сообщениях не всегда можно угадать настроение и интонации собеседника. Смайлики и междометия Вам в помощь!»
Обязательно учту!
«Вы учитесь, нагружаете себя ответственностью и живете вдумчиво? Жму Вам руку!»
Почту за комплимент, а не явную иронию.
«У каждого свой путь и в жизни, и в литературе, который формируется индивидуальным мировоззрением и состоянием самолюбия. Только время покажет, кто чего стоил.»
И даже время. Иначе к чему моя (наша) критика великих.
«Роль жертвы – это тоже своего рода эгоизм, когда человек требует всестороннего сочувствия. Осуждать их за это, сравнивая с собой – это ведь тоже эгоизм.»
Всё — эгоизм.
«В принципе, никогда не понимала, почему каждую строчку классиков нужно считать гениальной. Мы не знаем, может быть, поэты и писатели прошлого были недовольны некоторыми своими произведениями, как бывает иногда недоволен собственными творениями каждый адекватный человек.»
Теперь жму Вашу руку! И без всякой иронии.
«Люди нуждаются в кумирах, и выбирают для себя поэтов, певцов, актёров, художников, наиболее близких по духу, восхищаясь каждой буковкой, каждой ноткой, каждым движением брови, каждым мазком кисти.»
Я поражаюсь этому. Это болезнь. Экзальтация. Нервное, как сказал бы врач.
«Вам нравится Пушкин, Вознесенский и так далее, а мне только Высоцкий.»
Только?! Вы не шутите? Вы уникальны. Или это ваш юмор. О кумирах.
«Елена не утверждала, что в Вашем регионе буквально все фамильярны и бесцеремонны. Её фраза, наверняка, была продиктована какими-то причинами. Угадайте, что я сейчас выкрикну?»
А кричать не надо. Я уже всё понял, зачем стулья ломать.
Постараюсь вам объяснить мою реакцию. Мне работать с ней. И если у Елены загодя сложится ко мне столь негативное отношение, то как мы сможем сработаться осенью? Налицо зародил предубеждение. Пожалуйста, передайте мои опасения Елене, пусть успокоит меня.
«По поводу перехода на личности. Вы первый начали: „Это говорит лишь о том, что вы понятия не имеете о поэзии, её задачах, её смыслах и прочем.“ Как раз тот хромой случай, когда не держишь в голове ничего дурного, а воспринимается ровно наоборот. Выброшу из лексикона. »Наслушавшись дураков (забаненных, так что позволю ) (про Улина, который здесь, скорей всего, кому-то дорог)". Я в курсе, за что забанен Улин. А вы? «Убиваться за последнюю (имеется в виду поэзия) — глупость несусветная.» Тоже не имел в виду дурного, а звучит… «Ольге ничего не поможет (про Ольгу Патермане) и так далее.» Сорвался. Учту.
«Когда узнала, что Вы Овен, улыбнулась. Из этого сделала вывод: имеете, ё-моё, право прикрываться знаком зродиака. Это отличное оправдание! Зато Вы самокритичны, и это вызывает уважение. А ещё обещаете учесть кой-какие пожелания, высказанные в нашем диалоге.»
А вы не сарказмируйте (ну и слово). Против звёзд не попрёшь! Вот Вы кто у нас? И сразу будет понятен ваш демократизм. Я шучу. Всё учёл.
«Надеюсь, что скоро вживётесь в наш коллектив, поймёте многих людей и автоматически начнёте оберегать их от стрессов. Какой смысл дёргать друг друга за нервы, если мы все собираемся долго здесь находиться.»
Мне кажется, я догадался чем вызвано мое столь живейшее участие. Нужно было прежде себя показать, а потом уж творчество. Пусть знают наших! Улыбнитесь…
Не получилось всё прокомментировать риторически, и даже просьбу оставил. Ничего, зайду еще раз, а вы уж постарайтесь!
«чтобы не раздражать Вас», будем считать я этого не читал. Я хотел помочь вам.
Уходить не нужно, ибо это ничего не изменит. Просто оставьте всё как есть.
Что касается вашей позиции, значит вам нужно так думать. Причины, зачем люди пишут стихи — разные, у каждого свои. Большинство пишут с детства. Для многих поэзия становится даже профессией. Немало таких, для кого она — досуг, хобби. Для меня это побег от одиночества. А когда только начинал — была сублимацией. Очень здорово выручило сочинительство. Прямо гора с плеч. Теперь они приносят мне только радость.
Я внимательно перечитал еще раз ваши комментарии и вот, что законспектировал: «В одной из бессонных ночей мне явилось: только та поэзия может стать истинной, за которую ты лично готов будешь принять мученическую смерть. Стихотворение, присланное на конкурс – из этого ряда. Придя сюда я не только учился писать стихи, но и искал себя. Второе считаю главнее. Совершенствовать поэтическое мастерство можно до своего последнего вдоха. Было бы ЧТО совершенствовать. Так вот, когда мне явилось понимание, что нужно писать только такие стихи, за которые готов умереть, мне пришло и СОДЕРЖАНИЕ таких стихов. Теперь о наших эстетических расхождениях. Вы приверженец (цы, прим. моё), стихотворной формы. Я теперь становлюсь приверженцем содержания. Безусловно, на первых порах форма будет приноситься в жертву содержанию. И это, может быть, даже будут и не стихи вовсе (в нынешнем понимании) или «неудачные стихи» (как заметил Игорь Исаев). Мне бы очень хотелось быть понятым.»
У вас не было ни единого шанса. Здесь оценивают стихи с традиционых точек зрения. И даже если учтут новаторство, к «может быть, даже будут и не стихи вовсе (в нынешнем понимании)», явно не были готовы.
Вот, что мне нравится ваше:
Ах, василёк, в сапожках изумрудных, и шапка мОлодца лихая набекрень — со мной встречает солнце; и весь день меня сопровождает в мыслях чудных. Мне думается радостно, легко о том, что люди и цветы единый под солнцем путь проделывают длинный, чтоб отдавать земле своё тепло любви ли, красоты, коль всё – от сердца… А на земле – звон от шмелей и пчел! Я нынче друга на всю жизнь нашел, а василёк во мне – единоверца.
Как вам объяснить, что «Рождественская звезда», это плевок в лицо Бога? Здесь нужно понимать религиозное мышление, чтобы понять в свою очередь данное мое высказывание. Если коротко: «Не поминай имя Господа всуе». Патетичный слог Пастернака по случаю Рождества, не что иное как вровень встать. В нём (стихотворении) ни капли нет благоговения перед создателем.
О Гумилеве. Земфира как-то в передаче «Школа злословия», оговорившись, что мало что понимает в поэзии, тем не менее, с её слов: «Вот читаю я Есенина, Ахматову… и понимаю, да, это поэзия, читаю тексты Дианы Арбениной (»Ночные снайперы") и, ничего не понимаю..." «А потому что она не поэт», нашлась Авдотья Смирнова. Вот и я, читаю Гумилева, и ничего не понимаю. И как же я был ошеломлён, прочтя много позже в комментариях к книге Гумилева «Письма о русской поэзии»: «Б. Садовской в письме к Блоку от 9 ноября 1911 г. писал о стихах последнего: «Даже Гумилев, бездарнейший стихотворец в мире, проникся ими и сравнил Вас с Байроном». Речь о «не совсем понятном скачке мысли» при сопоставлении Блока с Байроном (замечание Г. Адамовича).
Бродский. Я считываю информацию шестым чувством. И сколько бы раз ни прочёл „Пилигримов“, слышу фальш. Это необъяснимо. Слова Ахматовой: »Какую биографию делают нашему рыжему", знают все. «Иногда мне так странно думать, что я могу написать всё, что я захочу, и это будет напечатано», с его же слов.
Для Мандельштама поэзия возможность заявить о себе, не проявить, а именно заявить, «я есть», в этом всё его творчество; истерик, решивший войти в историю любой ценой.
«В ноябре 1933 года Осип Мандельштам написал антисталинскую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны». Борис Пастернак назвал этот поступок самоубийством: „Как-то, гуляя по улицам, забрели они на какую-то безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозничьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему про кремлёвского горца. Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
При всей моей нелюбви к Пастернаку, с этим его мнением абсолютно солидарен. Борис пафосен, но искренен.
Хватит?
Всех же остальных читаю с открытым ртом. От Пушкина до Вознесенского и некоторых современников.
Вознесенский, несмотря на некоторую наигранность, гениален. А Евтушенко мой бог.
Личные сообщения прочитал, спасибо за замечания, Вы правы.
Что касается темы, которую я поднял, вы сами убедились, что ваше предложение не имело ни малейшего смысла, напомню: «Думаю, что разговор вызовет активные обсуждения. Предлагаю план: Вы готовите статью, и на следующей неделе откроем литературное кафе.»
Просто цитаты:
Игорь Исаев Многобукф. И не стоит, мне кажется, мнение сугубо личное и местами весьма спорное излагать в столь менторской форме. Оснований к этому пока не наблюдаю. Ряд замечаний, да, весьма интересны. Свежий взгляд нам тоже важен. Но всё это не отменяет принятой здесь взвешенной уважительной и, скажем так, бережной к собеседникам формы общения. Наш новый товарищ всё норовит снисходительно похлопать по плечу, дернуть за фалды пиджака сразу и Пастернака, и Бродского, и Гумилёва, и Осипа Мандельштама и иже с ними, торопится преподать урок этики Иосифу, всё это забавно, ей, богу! Википедия ему в помощь! Воистину: «О, сколько их упало в эту бездну...»
Галина Шубникова Не дай мне, Бог, в среде литературной увидеть то, чего достойна урна… Как-то само срифмовалась, прочитав все комментарии, обидно за серебряный век. Как бы ты не относился, нравится-не нравится, поэт-писатель… но уж если «осуждать», то достойно, с аргументами. Да и не «осуждать», а пытаться понять. Не нравится — пройди мимо.
Ольга Патермане Ну а почему бы и нет? Что Вы видите в этом плохого? Если стихотворение уже написано и чувства выплеснуты на бумагу, то почему бы не отправить (на конкурс)? А может это поможет кому-то, кто подобное пережил, но не смог так чётко и красиво сформулировать пережитое. Может тот другой через боль автора сможет чётче осознать свои чувства и легче справиться с ними. Есть люди открытые (экстраверты), для которых делиться переживаниями с окружающим миром важно как воздух. Эти люди не умеют держать то, что их гложет, внутри себя.
Собрал в качестве итогов.
Спасибо Вам за маленькую поддержку: «Есть в Ваших рассуждениях зрелое зерно. У меня тоже есть, что сказать по этому поводу.» Мне кажется, вы единственная, кто меня понял здесь, и по счастью мнение мое не одиноко и на других площадках. Люди не хотят учиться, не хотят брать ответственность, предпочитают порхать в мире, в котором всё можно. Игорь увидел в моих словах снисходительность к четырем поэтам, там где я высказал лишь свое мнение, урок этики маститому автору показалось забавным, Википедия не указ (будто люди из головы туда пишут), и резюмировал мои размышления «падением в бездну». Галина выразилась просто «то, чего достойна урна», по её словам осудил де, весь серебряный век, потребовала аргументов, и вообще «не нравится — пройди мимо.» Если согласиться с последним, критика в принципе не нужна, и след. ваш сайт. Ольге ничего не поможет: «кто подобное пережил, но не смог так чётко и красиво сформулировать пережитое.», сославшись на экстравертность «не умеют держать то, что их гложет, внутри себя» (я как раз один из таких, но с головой). Вот Елена меня несколько покоробила, всё же мне с ней работать осенью (договорились на моё участие в обсуждении в качестве автора). Удивительно, но на этот раз её врожденная тактичность изменила ей: «Видимо, в некоторых регионах такое амикошонство считается хорошим тоном.» В моем регионе, напомню, живет и работает Иосиф Гальперин и масса прочих участников вашего клуба. Все-таки здесь ей нужно было перейти на личности, т.е. на мою. Почему я позволяю себе так резко высказываться? Ну во-первых, я Овен (можете улыбнуться), во-вторых, (читаем первое). Не умею быть дружелюбным и бережным, если дело касается важных вещей. Но на будущее учту.
В заключение:
Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне.
Не так, как у людей. Растут стихи, не ведая стыда. На радость вам и мне.
Что и требовалось доказать.
Сравните:
У поэтов нет секретов, А воздержанных поэтов Не найти и днем с огнем; То, чего не скажем прозой,— То само собой «под розой» Мы — друзьям своим — сболтнем.
Где ты жил и где ты вырос, Что ты выстрадал и вынес, Им — забава и досуг; Откровенья и намеки, Совершенства и пороки — Только в песнях сходят с рук.
Где ты жил и где ты вырос, Что ты выстрадал и вынес.
Вот о чем речь. Это не сейчас, не сегодня, не по случаю.
Что меня умилило:
Маркус Дольчин Спасибо огромное судейской команде за объективные оценки. Особенно благодарю Игоря Исаева, что мои стихи заслужили высокую оценку из его рук.
Прелестно…
Засим, с безмерной вам признательностью, за то, что дали высказаться, прощаюсь до осени. Надеюсь мои стишки и песенки вам понравятся.
Игорю Исаеву советую не бояться авторитетов, не боги горшки… И мне не 20 лет давно.
Категорически нет. У меня хватает работы. Вчера несколько часов потратил на свой комментарий. Проклятое сострадание.
А если серьезно. Тут лучшую роль сыграет взгляд со стороны. Ваш. Все тезисы я расписал, можно кусками цитировать да и в статью.
И тем более барменом. Всё, пиши пропало. Я перфекционист и каждому отвечать, я же умру. Сглазил Костин.
Пожалуй, дело даже не в этом. Действительно занят. И сомневаюсь, что многие захотят повторить, что высказали здесь. Обсуждение-то не закончилось. И закрывать его нельзя. Да и так случилось, что все это затеял Костин, будь неладен.
Предлагаю вам высказаться здесь. Пока не поздно, пока свободою горим, пока сердца, ну и так далее.
Жизнь — воля к власти. Стихи — проявление этой воли. Заставить строку заговорить, запеть. Но любой ли ценой? Разве поэзия не часть жизни? И ставить ее поверх смерти может только абсолютный циник. Какой была Ахматова.
«одна благостная старушка… задолго до отхода поезда несколько раз обняла и перекрестила ее, даже прослезилась. Когда она ушла, Ахматова сказала: “Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я — танк!» (Артур Лурье).
Пастернак мне не указ. Один из четырех поэтов к которым я дышу ровно. Гумилёв, Пастернак, Бродский, Мандельштам. Гумилева многие бездарным считали еще при жизни, Пастернака за патетику, кою не выношу, оставшимся не верю. Мой эталон — Ахматова с Евтушенко. Теперь к делу.
«Ахматова писала в СТОЛ свои «политические стихи», они шли горлом, она не изощрялась, она жила двойной жизнью — обычной земной матери и суровой богини мщения. Это был ее поэтический долг, вряд ли она получала удовольствие от удачных созвучий.»
Двойной жизнью, точно сказано. «Шли горлом» и «суровой богини мщения» оставлю без комментариев. Детский сад.
Почитаем самого жгучего поклонника поэтессы Дмитрия Быкова, всего её творчества, я позволил себе надергать цитат, можете считать вырвал из контекста (вся лекция в интернете), но чего не сделаешь ради притянуть за уши, что в моем случае, что в случае самого Быкова:
«Анна Ахматова остаётся чрезвычайно живым поэтом, потому что количество людей, которые лично её ненавидят жгучей ненавистью, с годами только возрастает.
Я приснюсь тебе чёрной овцою На нетвёрдых, сухих ногах, Подойду, заблею, завою: «Сладко ль ужинал, падишах?.. И пришёлся ль сынок мой по вкусу И тебе, и деткам твоим?»
Это удивительно у Ахматовой – сочетание абсолютной чёткости владения материалом и абсолютно такого же глубокого безумного отчаяния. Она не забывает отслеживать ситуацию даже в те моменты, когда, казалось бы, должна глубоко и безнадёжно отдаваться горю. Нет, она постоянно смотрит на себя со стороны и из этого делает свой лирический материал. Ахматова как раз один из тех поэтов, которая никогда не забывает полностью, до конца насладиться страданием, пропитаться отчаянием, чтобы сделать из этого лирику.
Мне, лишенной огня и воды, Разлучённой с единственным сыном… На позорном помосте беды, Как под тронным стою балдахином…
Это царственность отчаяния… Но как же не королевиться, а что же можно делать? Ведь это единственная защита — «на позорном помосте беды». Конечно, это роль, конечно, это игра...»
Это слова Быкова. И как бы он ни старался оправдать её, честность ему не изменяет.
Мужа расстреляли, сына посадили? Подождите, я сейчас… «Я рифмую...»
Нет! и не под чуждым небосводом И не под защитой чуждых крыл — Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был.
Ну конечно её народ, чей же.
Сравните:
Любовь и тайная свобода Внушали сердцу гимн простой, И неподкупный голос мой Был эхо русского народа.
«Рифмы и прочее пришли из древности, как проводники запоминания, но запоминания чего? Автор осмыслил действительность и свое осмысление хочет не только сохранить, но и передать другим.»
«Появление рифмы в поэзии европейских народов выяснено не вполне. Весьма вероятно, что рифма, известная римским классикам и бывшая у них в пренебрежении, как ненужная игрушка, получила значение у второстепенных поэтов упадка, обращавших исключительное внимание на игру формальными ухищрениями». Рифма (Википедия). Что и требовалось доказать.
«У меня недавно умер друг, художник Сергей Краснов, и я за день написал большую балладу о нем, не ловя кайф, а радуясь точности передачи переживаний.»
Вы ответили сами. Радуясь точности передачи переживаний. Даже не уверен, можно ли это комментировать.
«Это был ее поэтический долг, вряд ли она получала удовольствие от удачных созвучий.»
Ну конечно, она радовалась. Горлом.
«А проза… Конечно, тоже хороша, но поэзия своими формальными изысками дает совершенно неожиданные ассоциации, иногда и не предвиденные автором. Глубже в душу, в звук, в будущее лезет. Не для себя старается… Да, обязан уточнить: переживаний не своих, а моих героев, которых люблю полвека и о которых кроме меня никто так не напишет.»
Почитал комментарии Георгия. Думаю, не нужно спорить с ним. Просто принять. Обнять.
Потому что дальше остаются — стихи. Почему? Нужда в гармонии. Это то, что необходимо нашей психике, когда остаёшься — один. И здесь поэзия приходит к нам на помощь. Ещё не понимаешь, что произошло, еще сам факт принять трудно. И только когда приходит осознание, что — «это всё» — просыпаешься, и, как за соломинку, чтобы не сойти с ума… хватаешь ручку, тетрадку.
Теперь уже не можешь не писать. Это как наркотик. Обезболивающее.
У меня другая история. Женщина стала свои стишки мне отправлять, я, в виде развлечение, тоже зарифмовал какую-то банальщину. Прорыв случился, когда, спустя месяц, наши отношения зашли в тупик. Всё закончилось. И, будто — стена. Нет — завтра. Только стишки и спасли.
Ты пишешь, «слишком поздно я нашла себя». Неправда. Серьезная поэзия не игрушка. Не хобби. Это наше терапия. А это всегда — вовремя.
Позже я успокоился, и рифмоплётствовал уже в свое удовольствие. Сильно привлекла песенная тема. На ней и остановился.
«Постоянна только смена, нерушима только смерть. Сердце каждым ударом наносит нам рану, и жизнь вечно истекала бы кровью, если бы не поэзия. Она дарует нам то, в чем отказала природа: золотое время, недоступное ржавчине, весну, которая не увядает, безоблачное счастье и вечную молодость.» Людвиг Бёрне
Сразу скажу, я потрясён твоей поэзией. Куда мне… В утешение (мысли вслух): «Ты сначала поживи с моё, переживи, что я пережила...» Всё правильно. Сильный опыт — сильная поэзия.
Какая к чёрту Полозкова (о популярности): «Жизнь – это творческий задачник: условья пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой…»
Пошлость, как она есть.
«Я хочу быть немного Бродским – ни единого слова зря». Она же.
Терпеть не могу Бродского. Поэт для сволочи. Никак понять не мог, в чём тут дело. Вроде бы нобелевский лауреат, всеми признан и любим, но почему лично у меня он вызвал, с первых же попавшихся стихов, стойкую неприязнь?
Дмитрий Быков расставил все точки:
«Бродский вообще очень любим людьми, чьё самолюбие входит в непримиримый конфликт с их реальным положением. Поэт отвергнутых любовников, поэт несостоявшихся, угнетённых или неудачливых граждан, потому что им нравится отвергать, им нравится презирать. И доминирующая эмоция Бродского — презрение. Как ни относись к Бродскому, нельзя не признать восхитительной, заразительной и бесконечно привлекательной манеру выражения его мыслей и нельзя не ужаснуться их бедности, их узости. И здесь я рискну сказать, может быть, достаточно горькую и неожиданную вещь. Бродский говорит то, что хорошо звучит. Стоит ли за этим глубокая личная убеждённость? Я думаю, нет. Он говорит то, что эффектно звучит. Таковы не все поэты. Не таков Блок, например. Может быть, именно поэтому так не любил Бродский нашего Сан Саныча. Нет этого совершенно у Окуджавы. Господи, у очень многих этого нет. У меня очень серьёзные сомнения в том, что Бродский — поэт, которого можно назвать человечным. Расчеловечивание, если угодно, — главная тема Бродского: дыхание в безвоздушном пространстве, стремление вырваться из человеческого, тёплого, примитивного, мелкого и улететь в какие-то надзвёздные страшные высоты. Это тема «Осеннего крика ястреба» — одного из лучших и самых виртуозных стихотворений Бродского. Бродский сверхвиртуозен, сверходинок, сверхнезависим. Поэзия Бродского совершенно лишена таких эмоций как умиление, сентиментальность. Даже любовь у него всегда — это такой вой оскорблённого собственника, страдание неудовлетворённой любви перерождающейся в ненависть. Мы не дождёмся от Бродского ничего вроде «Как дай вам Бог любимой быть другим». Он сам это спародировал:
… как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!
Человек имеет право на злость, но нуждается ли эта злость в столь эффектном поэтическом оформлении, мне не всегда понятно. Да, эмоция Бродского заразительна, но она потому и заразительна, что эта эмоция обывательская, самая обычная: эмоция злобы, обиды, эмоция сарказма. Мне кажется, что все разговоры о всепрощении Бродского, о том, что он не озлобился после ссылки, — это чистая риторика. Как сильно он не озлобился, давайте почитаем, скажем, в «Представлении» — поэме, в которой просто желчь клокочет! Зачем нам всё время повторять слова: «Я не стану мазать дёгтем ворота моего отечества»? А что же он делает, интересно:
Это — кошка, это — мышка.
Это — лагерь, это — вышка.
Это — время тихой сапой
убивает маму с папой.
Где же здесь высокая нота всепрощения? Сколько юношей тепличных подхватывает за Бродским его интонацию презрения, перечисления, как сказано у Владимира Новикова — «дефиницию вместо метафоры».
Бродский — это поэт отчаяния, преодоления жизни. Но жизнь не надо преодолевать, она и так очень уязвима, она очень холодна. Холод Бродского представляется мне как бы таким температурным слиянием с окружающей средой — это в известном смысле конформизм. И обратите внимание, что популярность Бродского основана именно на том, что чаще всего он говорит вслух о вещах, которые большинству приятно соиспытывать, которые приятно с ним разделить: это ненависть, мстительность, и по отношению к возлюбленной, и часто по отношению к Родине, и к бывшим друзьям. Тут уже шквал негодования на меня обрушивается:
— В чём глубокие истоки вашей нелюбви к Бродскому?
— Конечно, самое простое — сказать «в зависти». Ну, дурак тот, кто не завидует Нобелевской премии. Но дело не в этом.
Я разделяю примерно всех людей — всех поэтов, всех писателей вообще — на тех, кто повышает ваше самоуважение, и тех, кто его понижает. Так вот, Бродский — это поэт для повышения читательской самоидентификации, уважения читателя к себе, для повышения самомнения: «Я читаю Бродского, я читаю сложный текст — уже хорошо». Это яркая, эффектная формулировка довольно банальных вещей.
Если бы в его стихах были такие смысловые открытия, которые есть у Заболоцкого, если бы там были те парадоксы, которые есть у Слуцкого, если бы там были эмоционально новые, не описанные раньше состояния, которые есть у Самойлова. Я не могу найти у Бродского называния прежде не названных вещей. Я могу найти у него более эффектные, более яркие формулировки давно известного всем.
Проблема в том, что эти стихи, становясь частью вашей речи, входя в вашу речь, ничего не добавляют ни к вашему уму, ни к вашему сердцу, они не делают вас другим. Они дают лучший вид, лучший лоск, лучшую формулировку вам, а иногда — и самому отвратительному в вас. Наверное, я тоже говорю какие-то вещи очень уязвимые, это естественно, потому что быть уязвимым — это одна из примет живого, а я всё-таки надеюсь оставаться живым.
Бродский риторически всегда так убедителен именно потому, что он берет количеством: количеством слов, количеством строф. Бродский – гений длинного стихотворения, долгого высказывания. Бродский, безусловно, поэт большинства именно потому, что он берет массой. А утверждает он себя как одиночку именно с помощью массы слов, массы аллюзий, массы цитат. Мы редко найдем у него убедительную риторику одиночества. Это всегда полководец, который ведет на читателя огромную словесную армию. Бродский – это поэт ослепительного внешнего эффекта. Не сказал бы, что в этой поэзии нет образов. Но в ней нет музыкальности. Интонация есть, а музыки нет. Может, ему и не нужна эта музыка? Но тогда надо четко отрефлексировать, что он поэт особого состояния, в котором музыка не нужна. И приходится с горечью признать, что он поэт состояния очень неприятного. И эти неприятные состояния, выраженные Бродским с гениальной силой и полнотой, как раз и делают его любимым поэтом обывателя.
Именно массовость признания Бродского сегодня говорят о том, что Бродский достиг своей цели – он стал поэтом большинства. А большинство составляют именно обыватели. Как легко в риторическом исполнении Бродского проглатываются очевидные нелепости! Все противоречия, нестыковки съедаются мощным интонационным напором. Что-что, а интонация у Бродского всегда есть! Он добивает повтором, достаточно вспомнить «Джон Донн уснул», я уж не говорю о замечательном стихотворении «Холмы, холмы», где повторами забито пять шестых. Нарочитая прозаизация, которая в поэме «посвящается Ялте», просто превращает стихи в довольно примитивную прозу, разбивка, тактовик, дольник – которые украдывают у стихотворения его мелодическую суть, но при этом энергия повтора сохраняется. Бродский вбивает в читателя свои мысли, Бродский предлагает блистательные афоризмы! Мы пользуемся его формулами! «Как жаль, что то, чем стало твое существование для меня…». Мы очень часто словами Бродского говорим о собственной жизни. Но хорошо ли это характеризует нас? Да, Бродский дает современному человеку формулы практически для всех его чувств. Но этот современный человек, который так любит Бродского, говорит его цитатами и берет на вооружение его мысли – это человек, во-первых, до крайности эгоцентричный, а во-вторых, лишенный какого-либо стремления к утопии, признающий нормой свою смертность. Этот человек страстно жаждет успеха, мучительно обижается на всех, кто ему этого успеха дать не может и страстно сводит счеты с женщиной, которая не хочет ему принадлежать (бесконечный холод и эгоцентризм женщинам вообще не очень нравится).
Бродский – это классический поэт современного сознания, сознания конца века и начала новой эры. Эры, когда человек получает по заслугам и скоро в своем нынешнем виде будет истреблен. Бродский – это гениальный случай самовыражения человека, который заслужил вычеркивание его из истории. Это сознание позднего римлянина, для которого превыше всего стоит победа и наслаждение и для которого другой человек не существует в принципе. Это стихи поздне-римской статуи, той статуи, которую когда-нибудь отроют и даже выставят в Лувре, но выражение лица у нее при этом будет такое, что лучше бы ее не раскапывали.
Бродский замечательный выразитель довольно гнусных чувств – зависти, ненависти, а с чувствами благородными у него не очень хорошо. Очень редко, очень немного у него стихов, в которых встречаются эмоции высшего порядка: сентиментальность, нежность, умиление, упоение, пусть даже собственными литературными возможностями.
Бродский – это поэт отсутствующего метафизического усилия. Поэт, который ни в кого не превратился. Который колоссально усовершенствовался формально на протяжении своей работы, но очень редко разгоняет свою поэтическую мысль до таких скоростей, которые позволяют выйти на новый уровень. Это поэт без скачка. На протяжении своей творческой жизни он изменился очень мало.
Бродский – поэт чрезвычайно мрачного мировоззрения. Но вместе с тем, Бродский – это поэт соблазна. Это поэт тех слов, выражений, интонаций, которые заведомо привлекут наибольшее восхищение, причем наибольшее восхищение наиболее противных людей.
Бродский — это поэт без основополагающего принципа. Вернее, основополагающий принцип тут только один. Кто-то скажет, что это сохранение достоинства, а я скажу, что это сохранение наибольшей риторической привлекательности. Он умеет так сказать и так сформулировать, чтобы обывателю было за что уважать себя. Потому что самые примитивные, самые низкие инстинкты, самые гадкие желания и самые мерзкие намерения сформулированы с наибольшей риторической привлекательностью. Потому что это — умение извлекать наслаждение из гнусностей, умение быть последним, а чувствовать себя первым.»
Почему так много о Бродском? Потому что его творчество своего рода вызов — поэзии, как я (и не только я) её понимаю, за что люблю и зачем она мне нужна.
Грубо говоря, Бродский не делает меня лучше. И союзников такой поэзии в рунете — тьма. «Ты свинья — так гордись этим». Завещает Бродский. Дешёвый карьерист. За что его наградили? «За ясность мысли» (что звучит, как издёвка), и «вклад в литературу». Хороша оценка.
Оля, не совру, если скажу — ты алмаз русской поэзии.
Пусто и холодно.
Тёплая шаль.
Год уже, как одна…
Прошлое жаль.
Строчки зачёркнуты,
Вырван листок.
Булочка чёрствая.
Чая глоток.
Чахну над рифмами —
смять и порвать!
Стрелочки цифрами
Гонят в кровать.
Рядом со столиком
Клочья листов.
Жалкая толика
Правильных слов.
Пусто и холодно.
Тёплая шаль.
Год уже, как одна…
Прошлое — жаль.
Прости, убрал последнюю строфу. И закольцевал первой. Песня.
Цветаевское. Обожаю переклички с классиками. Для меня это не дурное, напротив — высший комплимент.
Убью воинственных врагов,
Сломаю каменные стены
И заберу тебя из плена,
Целуя раны от оков.
Обрызгаю святой водой
И изгоню коварных бесов.
Траву волшебную из леса
Сварю на месяц молодой.
Когда замечешься в бреду,
Я нежным словом успокою
И лоб ладошкою накрою,
И ни на шаг не отойду.
А вот это уже Ахматовское. И куда нежнее, что так не хватало нашей «всё».
Скорый поезд
Скорый поезд, гонимый метелью.
Тусклый свет от измученных ламп.
В сером ворохе мятых постелей
Духотой разморило тела.
Промелькнул полустанок пропащий.
Фонари сквозь оконную грязь
Воровато обшарили спящих
И исчезли, в потёмках таясь.
Снова поезд в безлюдье увлёк нас,
Поскорее стремясь в точку «Б».
И опять отзеркалились в окнах
Переборки и полки купе.
Ночь снаружи мрачна и бездонна.
Наблюдает, как жадно метель
Лижет стылые стенки вагонов,
Будто сахарную карамель.
Лезет в щели, чтоб выстудить этот
Обособленный капсульный мир,
Где условность двухярусных клеток,
Заселилась чужими людьми.
Нас на время свела вероятность
Или заданный вектор пути.
Мой маршрут не «туда», а «обратно».
И меня невозможно спасти.
Точка «А» где-то в прошлом осталась,
Отобрав и надежду, и сон.
Я домой возвращаюсь устало.
Ночь. Не спится. Плацкартный вагон.
В моей редакции:
Промелькнул полустанок пропащий.
Фонари сквозь оконную грязь
Воровато обшарили спящих
И исчезли, в потёмках таясь…
Ночь снаружи мрачна и бездонна.
Наблюдает, как жадно метель
Лижет стылые стенки вагонов,
Будто сахарную карамель.
Снова поезд в безлюдье увлёк нас,
Поскорее стремясь в точку «Б».
И опять отзеркалились в окнах
Переборки и полки купе.
Нас на время свела вероятность,
Или заданный вектор пути?
Мой маршрут не «туда», а «обратно»,
И меня невозможно спасти!
Точка «А» где-то в прошлом осталась,
Отобрав и надежду, и сон.
Я домой возвращаюсь устало.
Ночь. Не спится. Плацкартный вагон.
Промелькнул полустанок пропащий.
Фонари сквозь оконную грязь
Воровато обшарили спящих
И исчезли, в потёмках таясь…
Песня.
Есть у меня такая гнусная манера — влезать в чужие стихи. И сам ничуть не против, если кто захочет — в мои.
Лишен здесь тщеславия. Для меня главное — результат (о своих). Читателям дела нет до автора, ему бы «своё» прочесть. И мы с удовольствием им в этом помогаем. Себе мы уже помогли.
Закольцовывание — мой любимый приём. Напомню — люблю песню!
И еще раз, Оля. Удивила талантом. Всё, в золотой копилке!
Небольшая поправка к вышесказанному: «Типа, человек в гробу, а кто-то рядом стихи про него пишет.»
Не кто-то! А именно что самый близкий. «Кто-то» запросто может и экспромт выдать прямо на месте, бросив ком земли. И спрос с него будет малый. И поймем и всплакнем и спасибо скажем. Не своя кровь. А вот сами, сами уже потом. Когда чуть отпустит, и здесь стихи скажут всё.
Накануне годовщины 4 августа 1864
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Ф. Тютчев
За рассказ о себе спасибо. Вовремя прочел. Очень близко, пусть не темой, но откровенностью. Такими и должны быть стихи. Мне кажется «я» вам понравлюсь. Хотел в личку (как прочел саму статью), но оказия тут застала.
Ну конечно Стрелец. Пацифист и пофигист. И демократ. Очень хорошо знаю этот знак. Правых убеждений. Либерал. Потому что «пофиг».
Елена закаленная, а я?!
Кроме разве: Потуги на оригинальность в суждениях простительны, когда вам двадцать. Но вам не двадцать.
Не совсем понял. Поэт (художник) — вечный ребенок. А как иначе.
Ужель сторонник: «Те, кто не жалеют о крушении Советского Союза, у того нет сердца, а кто жалеют — у того нет головы.» В оригинале: «Кто в молодости не был революционером — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума.»
Тогда что вы здесь делаете? Столько воды с ЛексанСергеича…
«Там и поговорим — об истоках, об авторском взгляде, о влиянии ваших богов и кумиров на ваш поэтический язык. Разумеется, если он у вас действительно есть.»
Да. О чем и речь. Не иронизирую. Если самому нечего сказать, пшёл вон. Согласен. Я постараюсь, нового ничего не обещаю, но улыбку вызову. В хорошем смысле.
А вы демократ! А я как-то ровно дышу, к ней, к демократии… Я за синтез, берём все лучшее, но действуем в зависимости от ситуации. Если кратко, если война, то «левые» с «правыми», если мирное время, то «правые» с «левыми». Всё, молчу!
«я читала все комментарии к этой теме, поэтому могу высказать собственное нейтральное мнение.»
Слаба богу, не «объективное». Шучу и нет. «Тот, кто смотрит на дело с обеих сторон, обычно не видит ни одной из них.» Оскар Уайльд.
«Менторский тон Ваш я тоже кое-где почувствовала. В сообщениях не всегда можно угадать настроение и интонации собеседника. Смайлики и междометия Вам в помощь!»
Обязательно учту!
«Вы учитесь, нагружаете себя ответственностью и живете вдумчиво? Жму Вам руку!»
Почту за комплимент, а не явную иронию.
«У каждого свой путь и в жизни, и в литературе, который формируется индивидуальным мировоззрением и состоянием самолюбия. Только время покажет, кто чего стоил.»
И даже время. Иначе к чему моя (наша) критика великих.
«Роль жертвы – это тоже своего рода эгоизм, когда человек требует всестороннего сочувствия. Осуждать их за это, сравнивая с собой – это ведь тоже эгоизм.»
Всё — эгоизм.
«В принципе, никогда не понимала, почему каждую строчку классиков нужно считать гениальной. Мы не знаем, может быть, поэты и писатели прошлого были недовольны некоторыми своими произведениями, как бывает иногда недоволен собственными творениями каждый адекватный человек.»
Теперь жму Вашу руку! И без всякой иронии.
«Люди нуждаются в кумирах, и выбирают для себя поэтов, певцов, актёров, художников, наиболее близких по духу, восхищаясь каждой буковкой, каждой ноткой, каждым движением брови, каждым мазком кисти.»
Я поражаюсь этому. Это болезнь. Экзальтация. Нервное, как сказал бы врач.
«Вам нравится Пушкин, Вознесенский и так далее, а мне только Высоцкий.»
Только?! Вы не шутите? Вы уникальны. Или это ваш юмор. О кумирах.
«Елена не утверждала, что в Вашем регионе буквально все фамильярны и бесцеремонны. Её фраза, наверняка, была продиктована какими-то причинами. Угадайте, что я сейчас выкрикну?»
А кричать не надо.
Постараюсь вам объяснить мою реакцию. Мне работать с ней. И если у Елены загодя сложится ко мне столь негативное отношение, то как мы сможем сработаться осенью? Налицо зародил предубеждение. Пожалуйста, передайте мои опасения Елене, пусть успокоит меня.
«По поводу перехода на личности. Вы первый начали: „Это говорит лишь о том, что вы понятия не имеете о поэзии, её задачах, её смыслах и прочем.“ Как раз тот хромой случай, когда не держишь в голове ничего дурного, а воспринимается ровно наоборот. Выброшу из лексикона. »Наслушавшись дураков (забаненных, так что позволю ) (про Улина, который здесь, скорей всего, кому-то дорог)". Я в курсе, за что забанен Улин. А вы? «Убиваться за последнюю (имеется в виду поэзия) — глупость несусветная.» Тоже не имел в виду дурного, а звучит… «Ольге ничего не поможет (про Ольгу Патермане) и так далее.» Сорвался. Учту.
«Когда узнала, что Вы Овен, улыбнулась. Из этого сделала вывод: имеете, ё-моё, право прикрываться знаком зродиака. Это отличное оправдание! Зато Вы самокритичны, и это вызывает уважение. А ещё обещаете учесть кой-какие пожелания, высказанные в нашем диалоге.»
А вы не сарказмируйте (ну и слово). Против звёзд не попрёшь! Вот Вы кто у нас? И сразу будет понятен ваш демократизм. Я шучу. Всё учёл.
«Надеюсь, что скоро вживётесь в наш коллектив, поймёте многих людей и автоматически начнёте оберегать их от стрессов. Какой смысл дёргать друг друга за нервы, если мы все собираемся долго здесь находиться.»
Мне кажется, я догадался чем вызвано мое столь живейшее участие. Нужно было прежде себя показать, а потом уж творчество. Пусть знают наших! Улыбнитесь…
Не получилось всё прокомментировать риторически, и даже просьбу оставил. Ничего, зайду еще раз, а вы уж постарайтесь!
Уходить не нужно, ибо это ничего не изменит. Просто оставьте всё как есть.
Что касается вашей позиции, значит вам нужно так думать. Причины, зачем люди пишут стихи — разные, у каждого свои. Большинство пишут с детства. Для многих поэзия становится даже профессией. Немало таких, для кого она — досуг, хобби. Для меня это побег от одиночества. А когда только начинал — была сублимацией. Очень здорово выручило сочинительство. Прямо гора с плеч. Теперь они приносят мне только радость.
Я внимательно перечитал еще раз ваши комментарии и вот, что законспектировал: «В одной из бессонных ночей мне явилось: только та поэзия может стать истинной, за которую ты лично готов будешь принять мученическую смерть. Стихотворение, присланное на конкурс – из этого ряда. Придя сюда я не только учился писать стихи, но и искал себя. Второе считаю главнее. Совершенствовать поэтическое мастерство можно до своего последнего вдоха. Было бы ЧТО совершенствовать. Так вот, когда мне явилось понимание, что нужно писать только такие стихи, за которые готов умереть, мне пришло и СОДЕРЖАНИЕ таких стихов. Теперь о наших эстетических расхождениях. Вы приверженец (цы, прим. моё), стихотворной формы. Я теперь становлюсь приверженцем содержания. Безусловно, на первых порах форма будет приноситься в жертву содержанию. И это, может быть, даже будут и не стихи вовсе (в нынешнем понимании) или «неудачные стихи» (как заметил Игорь Исаев). Мне бы очень хотелось быть понятым.»
У вас не было ни единого шанса. Здесь оценивают стихи с традиционых точек зрения. И даже если учтут новаторство, к «может быть, даже будут и не стихи вовсе (в нынешнем понимании)», явно не были готовы.
Вот, что мне нравится ваше:
Ах, василёк, в сапожках изумрудных,
и шапка мОлодца лихая набекрень —
со мной встречает солнце; и весь день
меня сопровождает в мыслях чудных.
Мне думается радостно, легко
о том, что люди и цветы единый
под солнцем путь проделывают длинный,
чтоб отдавать земле своё тепло
любви ли, красоты, коль всё – от сердца…
А на земле – звон от шмелей и пчел!
Я нынче друга на всю жизнь нашел,
а василёк во мне – единоверца.
Разве здесь нет содержания?
Желаю вам только добра.
Как вам объяснить, что «Рождественская звезда», это плевок в лицо Бога? Здесь нужно понимать религиозное мышление, чтобы понять в свою очередь данное мое высказывание. Если коротко: «Не поминай имя Господа всуе». Патетичный слог Пастернака по случаю Рождества, не что иное как вровень встать. В нём (стихотворении) ни капли нет благоговения перед создателем.
О Гумилеве. Земфира как-то в передаче «Школа злословия», оговорившись, что мало что понимает в поэзии, тем не менее, с её слов: «Вот читаю я Есенина, Ахматову… и понимаю, да, это поэзия, читаю тексты Дианы Арбениной (»Ночные снайперы") и, ничего не понимаю..." «А потому что она не поэт», нашлась Авдотья Смирнова. Вот и я, читаю Гумилева, и ничего не понимаю. И как же я был ошеломлён, прочтя много позже в комментариях к книге Гумилева «Письма о русской поэзии»: «Б. Садовской в письме к Блоку от 9 ноября 1911 г. писал о стихах последнего: «Даже Гумилев, бездарнейший стихотворец в мире, проникся ими и сравнил Вас с Байроном». Речь о «не совсем понятном скачке мысли» при сопоставлении Блока с Байроном (замечание Г. Адамовича).
Бродский. Я считываю информацию шестым чувством. И сколько бы раз ни прочёл „Пилигримов“, слышу фальш. Это необъяснимо. Слова Ахматовой: »Какую биографию делают нашему рыжему", знают все. «Иногда мне так странно думать, что я могу написать всё, что я захочу, и это будет напечатано», с его же слов.
Для Мандельштама поэзия возможность заявить о себе, не проявить, а именно заявить, «я есть», в этом всё его творчество; истерик, решивший войти в историю любой ценой.
«В ноябре 1933 года Осип Мандельштам написал антисталинскую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны». Борис Пастернак назвал этот поступок самоубийством: „Как-то, гуляя по улицам, забрели они на какую-то безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозничьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему про кремлёвского горца. Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
При всей моей нелюбви к Пастернаку, с этим его мнением абсолютно солидарен. Борис пафосен, но искренен.
Хватит?
Всех же остальных читаю с открытым ртом. От Пушкина до Вознесенского и некоторых современников.
Вознесенский, несмотря на некоторую наигранность, гениален. А Евтушенко мой бог.
Люблю критиковать.
Личные сообщения прочитал, спасибо за замечания, Вы правы.
Что касается темы, которую я поднял, вы сами убедились, что ваше предложение не имело ни малейшего смысла, напомню: «Думаю, что разговор вызовет активные обсуждения. Предлагаю план: Вы готовите статью, и на следующей неделе откроем литературное кафе.»
Просто цитаты:
Игорь Исаев
Многобукф. И не стоит, мне кажется, мнение сугубо личное и местами весьма спорное излагать в столь менторской форме. Оснований к этому пока не наблюдаю. Ряд замечаний, да, весьма интересны. Свежий взгляд нам тоже важен. Но всё это не отменяет принятой здесь взвешенной уважительной и, скажем так, бережной к собеседникам формы общения. Наш новый товарищ всё норовит снисходительно похлопать по плечу, дернуть за фалды пиджака сразу и Пастернака, и Бродского, и Гумилёва, и Осипа Мандельштама и иже с ними, торопится преподать урок этики Иосифу, всё это забавно, ей, богу! Википедия ему в помощь! Воистину: «О, сколько их упало в эту бездну...»
Галина Шубникова
Не дай мне, Бог, в среде литературной увидеть то, чего достойна урна… Как-то само срифмовалась, прочитав все комментарии, обидно за серебряный век. Как бы ты не относился, нравится-не нравится, поэт-писатель… но уж если «осуждать», то достойно, с аргументами. Да и не «осуждать», а пытаться понять. Не нравится — пройди мимо.
Ольга Патермане
Ну а почему бы и нет? Что Вы видите в этом плохого? Если стихотворение уже написано и чувства выплеснуты на бумагу, то почему бы не отправить (на конкурс)? А может это поможет кому-то, кто подобное пережил, но не смог так чётко и красиво сформулировать пережитое. Может тот другой через боль автора сможет чётче осознать свои чувства и легче справиться с ними. Есть люди открытые (экстраверты), для которых делиться переживаниями с окружающим миром важно как воздух. Эти люди не умеют держать то, что их гложет, внутри себя.
Собрал в качестве итогов.
Спасибо Вам за маленькую поддержку: «Есть в Ваших рассуждениях зрелое зерно. У меня тоже есть, что сказать по этому поводу.» Мне кажется, вы единственная, кто меня понял здесь, и по счастью мнение мое не одиноко и на других площадках. Люди не хотят учиться, не хотят брать ответственность, предпочитают порхать в мире, в котором всё можно. Игорь увидел в моих словах снисходительность к четырем поэтам, там где я высказал лишь свое мнение, урок этики маститому автору показалось забавным, Википедия не указ (будто люди из головы туда пишут), и резюмировал мои размышления «падением в бездну». Галина выразилась просто «то, чего достойна урна», по её словам осудил де, весь серебряный век, потребовала аргументов, и вообще «не нравится — пройди мимо.» Если согласиться с последним, критика в принципе не нужна, и след. ваш сайт. Ольге ничего не поможет: «кто подобное пережил, но не смог так чётко и красиво сформулировать пережитое.», сославшись на экстравертность «не умеют держать то, что их гложет, внутри себя» (я как раз один из таких, но с головой). Вот Елена меня несколько покоробила, всё же мне с ней работать осенью (договорились на моё участие в обсуждении в качестве автора). Удивительно, но на этот раз её врожденная тактичность изменила ей: «Видимо, в некоторых регионах такое амикошонство считается хорошим тоном.» В моем регионе, напомню, живет и работает Иосиф Гальперин и масса прочих участников вашего клуба. Все-таки здесь ей нужно было перейти на личности, т.е. на мою. Почему я позволяю себе так резко высказываться? Ну во-первых, я Овен (можете улыбнуться), во-вторых, (читаем первое). Не умею быть дружелюбным и бережным, если дело касается важных вещей. Но на будущее учту.
В заключение:
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
Не так, как у людей.
Растут стихи, не ведая стыда.
На радость вам и мне.
Что и требовалось доказать.
Сравните:
У поэтов нет секретов,
А воздержанных поэтов
Не найти и днем с огнем;
То, чего не скажем прозой,—
То само собой «под розой»
Мы — друзьям своим — сболтнем.
Где ты жил и где ты вырос,
Что ты выстрадал и вынес,
Им — забава и досуг;
Откровенья и намеки,
Совершенства и пороки —
Только в песнях сходят с рук.
Где ты жил и где ты вырос,
Что ты выстрадал и вынес.
Вот о чем речь. Это не сейчас, не сегодня, не по случаю.
Что меня умилило:
Маркус Дольчин
Спасибо огромное судейской команде за объективные оценки. Особенно благодарю Игоря Исаева, что мои стихи заслужили высокую оценку из его рук.
Прелестно…
Засим, с безмерной вам признательностью, за то, что дали высказаться, прощаюсь до осени. Надеюсь мои стишки и песенки вам понравятся.
Игорю Исаеву советую не бояться авторитетов, не боги горшки… И мне не 20 лет давно.
А нельзя редактировать сообщения разве? Как они к вам попадают? Не слишком в этом понимаю. Можно было бы выборочно оставлять, на ваш вкус.
«Зато Вы крутой фотохудожник.»
А если серьезно. Тут лучшую роль сыграет взгляд со стороны. Ваш. Все тезисы я расписал, можно кусками цитировать да и в статью.
И тем более барменом. Всё, пиши пропало. Я перфекционист и каждому отвечать, я же умру. Сглазил Костин.
Пожалуй, дело даже не в этом. Действительно занят. И сомневаюсь, что многие захотят повторить, что высказали здесь. Обсуждение-то не закончилось. И закрывать его нельзя. Да и так случилось, что все это затеял Костин, будь неладен.
Предлагаю вам высказаться здесь. Пока не поздно, пока свободою горим, пока сердца, ну и так далее.
«одна благостная старушка… задолго до отхода поезда несколько раз обняла и перекрестила ее, даже прослезилась. Когда она ушла, Ахматова сказала: “Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я — танк!» (Артур Лурье).
«Ахматова писала в СТОЛ свои «политические стихи», они шли горлом, она не изощрялась, она жила двойной жизнью — обычной земной матери и суровой богини мщения. Это был ее поэтический долг, вряд ли она получала удовольствие от удачных созвучий.»
Двойной жизнью, точно сказано. «Шли горлом» и «суровой богини мщения» оставлю без комментариев. Детский сад.
Почитаем самого жгучего поклонника поэтессы Дмитрия Быкова, всего её творчества, я позволил себе надергать цитат, можете считать вырвал из контекста (вся лекция в интернете), но чего не сделаешь ради притянуть за уши, что в моем случае, что в случае самого Быкова:
«Анна Ахматова остаётся чрезвычайно живым поэтом, потому что количество людей, которые лично её ненавидят жгучей ненавистью, с годами только возрастает.
Я приснюсь тебе чёрной овцою
На нетвёрдых, сухих ногах,
Подойду, заблею, завою:
«Сладко ль ужинал, падишах?..
И пришёлся ль сынок мой по вкусу
И тебе, и деткам твоим?»
Это удивительно у Ахматовой – сочетание абсолютной чёткости владения материалом и абсолютно такого же глубокого безумного отчаяния. Она не забывает отслеживать ситуацию даже в те моменты, когда, казалось бы, должна глубоко и безнадёжно отдаваться горю. Нет, она постоянно смотрит на себя со стороны и из этого делает свой лирический материал. Ахматова как раз один из тех поэтов, которая никогда не забывает полностью, до конца насладиться страданием, пропитаться отчаянием, чтобы сделать из этого лирику.
Мне, лишенной огня и воды,
Разлучённой с единственным сыном…
На позорном помосте беды,
Как под тронным стою балдахином…
Это царственность отчаяния… Но как же не королевиться, а что же можно делать? Ведь это единственная защита — «на позорном помосте беды». Конечно, это роль, конечно, это игра...»
Это слова Быкова. И как бы он ни старался оправдать её, честность ему не изменяет.
Мужа расстреляли, сына посадили? Подождите, я сейчас… «Я рифмую...»
Нет! и не под чуждым небосводом
И не под защитой чуждых крыл —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Ну конечно её народ, чей же.
Сравните:
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
«Рифмы и прочее пришли из древности, как проводники запоминания, но запоминания чего? Автор осмыслил действительность и свое осмысление хочет не только сохранить, но и передать другим.»
«Появление рифмы в поэзии европейских народов выяснено не вполне. Весьма вероятно, что рифма, известная римским классикам и бывшая у них в пренебрежении, как ненужная игрушка, получила значение у второстепенных поэтов упадка, обращавших исключительное внимание на игру формальными ухищрениями». Рифма (Википедия). Что и требовалось доказать.
«У меня недавно умер друг, художник Сергей Краснов, и я за день написал большую балладу о нем, не ловя кайф, а радуясь точности передачи переживаний.»
Вы ответили сами. Радуясь точности передачи переживаний. Даже не уверен, можно ли это комментировать.
«Это был ее поэтический долг, вряд ли она получала удовольствие от удачных созвучий.»
Ну конечно, она радовалась. Горлом.
«А проза… Конечно, тоже хороша, но поэзия своими формальными изысками дает совершенно неожиданные ассоциации, иногда и не предвиденные автором. Глубже в душу, в звук, в будущее лезет. Не для себя старается… Да, обязан уточнить: переживаний не своих, а моих героев, которых люблю полвека и о которых кроме меня никто так не напишет.»
А если серьезно. Друг, не МАТЬ! Не СЫН!
Расхохотался! Вы прелесть…
Будем считать, образно выразился.