Вижу примерно те же огрехи, что и Майя, хотя и не считаю, что обязательно надо пользоваться только дистиллированным языком. Но если мелочи устранить, сократить детали — скажем, описать приход шестерых не так однообразно, то получится современная восточная притча. Хорошо, что здесь нет мужского эгоистического интереса, поэтому многие поклонники лучше, чем один.
Да, вот нашел у себя в книжке 90-го года. Только текст, а музыка бывала разной. Я вылетаю вечерним дождём, не ожидайте по расписанью: вечер нахлынет — и мы припадём с ветром вдвоём к стеклу вашей спальни,
Неудержимый внезапный полёт, сбудется слово — и встретятся лица. Дождь над двумя городами идёт, призрачный мост между нами струится.
Дрожь высыхающих луж — ну и пусть! Силы взяла невозможная встреча. Я рассыпаюсь, на капли дроблюсь — так я стремлюсь к вам в этот вечер.
Втянут, как губкой — вода, в череду туч и потоков, и грязи, и радуг, я бесконечно по стёклам иду, слава дождю — я всегда с вами рядом!
Полет без крыльев — на реактивной тяге? Шутка. Я и не говорю, что можно летать на одной боли, без таланта. Это же о том, что личная беда приземляет переживания-умопостроения, а само по себе ощущение полета без полета, если знаешь, как он выглядит, — самообман. Результат — открытие чего-то реально нового.
Мне кажется, я написал немного не о том. О том, что ВМЕСТО крыльев. Крылья никто не гарантирует, но летать на одной боли — неправильно, искажает картину действительности. А бороться, идти наперекор, я давно умею, с детского долгого лежания. Но это не гарантирует подлинности результатов. Впрочем, как говорил Остап Ибрагимович, гарантию может дать только страховой полис.
Очевидно, академические знания не помогли вам понять, что гопота — желающие отобрать чужое. Сделанное, наработанное другими. Сходить набегом в ответ на придуманную/растравленную намеренно обиду нежной души бездельника. То, что это сейчас стало трендом и вам нравится — это ваше дело. Такое вот у меня высокомерие, что я этого не принимаю. Совесть не позволяет.
Для справки: гопота — это те, кто идут на «гоп--стоп», то есть — разбой, люди, которые создать ничего не могут по определению. Вы так себя позиционируете? И всех тех, с кем праздновали? Думаю, здесь лингвистическая неграмотность. А покинул я вас, труженик вы наш, после 42 лет трудового стажа.
9 мая у нас, у «ленинцев», пару десятков лет была эстафета. Улицы в Уфе перекрывались, на расчисленных перекрестках центра стояли спортивные организаторы с секундомерами, по улицам бежали разномастные легкоатлеты, по каждой масти отдельно проводился зачет. На особо значимых этапах стояли корреспонденты в толпе с секундомерами, потом они сами бежали или чапали в редакцию и писали отчеты об увиденном, а я, уже как ответсек, складывал из этих отчетов мозаику «Эстафеты газеты „Ленинец“. А вот главный редактор у нас был новенький, только что из обкома комсомола. Но к обычаю отметить такое дело за общим столом отнесся по-мужски, без раздумий. Звали его Уильдан. Заметки ушли уже в типографию, там их в металлическом виде рассовывали по полосам, так что у нас было время отметить всем вместе — и разойтись. Кто по домам, а кто по рабочим местам. И вот, поднимая стакан, я и сам встал и сказал об этом дне, о том, что он значит — и значит много, потому что очень много людей погибли для того, чтобы он наступил. Ребята тоже встали, а новенький, Уильдан, остался сидеть и слегка недоуменно посмотрел на меня, стоящего, снизу. „Встанем!“ — сказал я. Помедлив, он встал. И не чокаясь мы выпили. Думаю, что и по обкомам-райкомам в этот день выпивали, может быть — в своих иерархических ячейках. Отмечали праздник. А вот отмечать память погибших — здесь я не уверен. По крайней мере Уильдан такого не видел. Это уж потом под песни по радио и ТВ как-то привился „праздник со слезами на глазах“. А уж совсем потом — ненавистный „Можем повторить!“, с гонором разрешенной гопоты. Как хорошо, что она повторить-то и не может! Вот такая эстафета с разномастными этапами…
Я думаю, в связи с вашей репликой, об уровнях: нет, не глубины и сложности, а таланта. Здесь соединяются Гумилев и Есенин, Рубцов и Бродский… Они говорят о новом по-новому — и тогда вы правы.
Спасибо, вы отметили то, что я старался написать. Геродот сравнивал фракийцев с индийцами жалел, что нет у них единого сильного царя… Через сто лет ойкумена получила Александра — и захлебнулась кровью.
Я бы не сказал, что 133 прочтения за день — это «оставили без внимания». Просто вы с Сергеем самые отважные, остальные просто боятся комментировать, учитывая людоедское государство.
Я вылетаю вечерним дождём,
не ожидайте по расписанью:
вечер нахлынет — и мы припадём
с ветром вдвоём
к стеклу вашей спальни,
Неудержимый внезапный полёт,
сбудется слово — и встретятся лица.
Дождь над двумя
городами идёт,
призрачный мост
между нами струится.
Дрожь высыхающих луж — ну и пусть!
Силы взяла невозможная встреча.
Я рассыпаюсь,
на капли дроблюсь — так я стремлюсь
к вам в этот вечер.
Втянут, как губкой — вода, в череду
туч и потоков, и грязи, и радуг,
я бесконечно
по стёклам иду,
слава дождю — я всегда с вами рядом!
© Copyright: Иосиф Гальперин, 2009
9 мая у нас, у «ленинцев», пару десятков лет была эстафета. Улицы в Уфе перекрывались, на расчисленных перекрестках центра стояли спортивные организаторы с секундомерами, по улицам бежали разномастные легкоатлеты, по каждой масти отдельно проводился зачет. На особо значимых этапах стояли корреспонденты в толпе с секундомерами, потом они сами бежали или чапали в редакцию и писали отчеты об увиденном, а я, уже как ответсек, складывал из этих отчетов мозаику «Эстафеты газеты „Ленинец“.
А вот главный редактор у нас был новенький, только что из обкома комсомола. Но к обычаю отметить такое дело за общим столом отнесся по-мужски, без раздумий. Звали его Уильдан. Заметки ушли уже в типографию, там их в металлическом виде рассовывали по полосам, так что у нас было время отметить всем вместе — и разойтись. Кто по домам, а кто по рабочим местам.
И вот, поднимая стакан, я и сам встал и сказал об этом дне, о том, что он значит — и значит много, потому что очень много людей погибли для того, чтобы он наступил. Ребята тоже встали, а новенький, Уильдан, остался сидеть и слегка недоуменно посмотрел на меня, стоящего, снизу. „Встанем!“ — сказал я. Помедлив, он встал. И не чокаясь мы выпили.
Думаю, что и по обкомам-райкомам в этот день выпивали, может быть — в своих иерархических ячейках. Отмечали праздник. А вот отмечать память погибших — здесь я не уверен. По крайней мере Уильдан такого не видел.
Это уж потом под песни по радио и ТВ как-то привился „праздник со слезами на глазах“. А уж совсем потом — ненавистный „Можем повторить!“, с гонором разрешенной гопоты. Как хорошо, что она повторить-то и не может!
Вот такая эстафета с разномастными этапами…